Продолжаем знакомиться с книгой Мартина Шервина.
План разместить ракеты на Кубе был в его представлении идеальным. Министр обороны Малиновский был «за», пообещав отправить на помощь Балтийский флот в случае проблем. Как видно, и Советы поняли эффективность атомной дипломатии, которая стояла в основе политики Эйзенхауэра. В эту игру можно играть вдвоём. Укрепиться в своём мнении Хрущёву помогла уверенность, что это СССР заставил убраться из Суэца французов, британцев и евреев осенью 1956 года. На деле же это была заслуга разгневанного Эйзенхауэра. Никиту Сергеевича бесили высокомерные заявления американцев о своём атомном превосходстве. Да и подлётное время для ракет из Турции в 10 минут не могло не беспокоить. Ракеты на Кубе заставили бы американцев быть более осмотрительными. Точно также думали сами американцы, размещая свои «юпитеры» в Малой Азии и на Апеннинах. Не стоило забывать и о дальнейшей угрозе Кубе со стороны США. Плайя-Хирон могла быть только лишь репетицией. Также можно было бы выторговать кое-что и в Западном Берлине.
Размещать ракеты предполагалось тайно (хотя американцы не делали секрета в своём случае) и объявить об этом в середине ноября 1962 года, после промежуточных выборов в США. Ракеты собирались замаскировать под пальмовые деревня, идея, которую даже советские генералы называли «идиотской». 24 мая расширенное заседание Президиума единогласно проголосовало за размещение Р-12 и Р-14 на Кубе. К удивлению советского руководства, Кастро оказался обеими руками «за» и даже предложил сделать это открыто. Разумеется, ракеты должен был кто-то прикрывать. А именно: батареи ПВО, артиллерия, танки, истребители, бомбардировщики, а также тактическое ядерное оружие. Замаскировать всё это добро больших усилий не прилагалось, хоть сам Хрущёв признавал угрозу с воздуха, зная, что американцы постоянно летают над островом Свободы. В конце концов, удалось незаметно привезти Р-12 вместе с боеголовками. Эти ракеты были способны добить до Вашингтона. Но Р-14, которые покрывали почти всю территорию США южнее Канады, завезти не успели. При этом ни ЦРУ, ни другие спецслужбы Соединённых Штатов, не знали, что на Кубе оказались 164 ядерных боеголовки. К 20 октября восемь из сорока двух Р-12 находились в состоянии полной боевой готовности и могли быть приготовлены к запуску в течение двух с половиной часов.
Их обнаружили, несмотря на недостаточную эффективность разведки ЦРУ. Но лишь тогда, когда установилась благоприятная погода. 14 октября суперсовременная камера на борту U-2 просканировала поверхность Кубы, настреляв за шесть минут 928 снимков. На них были чётко различимы и пусковые площадки, и транспорт, и те самые Р-12.
В ответ на это Кеннеди и создал свою группу под названием ExComm, в которую вошли его брат Роберт, советник по внешней политике Банди, вице-президент Джонсон, министр обороны Макнамара, госсекретарь Раск, председатель ОКНШ (объединённого комитета начальников штабов) Тейлор и прочая подобная публика. Они регулярно снабжали президента идеями, которые регулярно принимались им, чтобы быть впоследствии пересмотренными и затем отвергнутыми. Трудно было совладать с этой воинственной компанией. В то время, как Хрущёв не хотел войны, они собирались бомбить и вторгаться на Кубу.
Что уж говорить о военных из ОКНШ? Те вообще били копытами при малейшей возможности. У них уже был готов план вторжения, и кто знает, как сложилась бы судьба Фиделя в том же октябре, если бы не советские ракеты на острове. Они пришли к выводу, что ракеты на Кубе настолько опасны для Штатов, что их нужно уничтожить военными средствами. А именно бомбардировками и высадкой на острове. Но на первых порах решили ограничиться подготовкой к вторжению.
Кеннеди снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: «Зачем Хрущёву это нужно?» Были и другие вопросы о дислокации, времени разворачивания ракет, а также о потенциальной реакции русских. На эти вопросы он получал увлекательные (и чаще всего неправильные) ответы в ExComm. Тейлор предлагал уничтожить советские ракеты внезапным ударом. Не все с ним согласились. Кеннеди спросил об эффективности подобного мероприятия, и оказалось, что она не будет стопроцентной, да ещё продлится не меньше недели. Макнамара фантазировал о народном восстании на Кубе. Всем было неясно, готов ли Хрущ воевать. Может быть, он хочет надавить по поводу Западного Берлина? Или ему не нравятся ракеты в Турции?
Кеннеди не спешил принять конкретное решение, для того, чтобы убрать советские ракеты. Было три варианта. Первый включал сугубо политические меры (военные считали их бесполезными), второй – разведку в комплексе с блокадой, и третий – прямое военное вмешательство, которое может уже встретить отпор со стороны СССР. Макнамара говорил о четверти миллиона американских солдат, которые бы приняли участие в операции. Военные были уверены в том, что Хрущёв не начнёт атомную войну и потому предпочитали атаку даже в том случае, если ракеты находятся в боеготовом состоянии.
Но был ещё один человек, который предложил новое решение. Это был постпред в ООН Эдлай Стивенсон. Он посоветовал Кеннеди рассмотреть мирное решение перед тем, как ударить по Кубе с воздуха. Он напомнил, что Советы могут ответить в Берлине или в Турции, и что последствия окажутся непредсказуемы. В своей записке он написал:
Шантаж и запугивания – никогда, переговоры и здравомыслие – всегда.
Надо сказать, что Кеннеди питал глубокую неприязнь к Стивенсону. Но железная воля и логика последнего возымели своё действие. Президент проникся взглядом своего дипломата в течение нескольких пары дней, несмотря на всю ярость, которую он испытывал, понимая, что обязан Стивенсону за идею, легшую в основу его последующего триумфа.
Военным удалось локализовать до 24 пусковых площадок. Но все ли это? И где боеголовки? Начинать вторжение, не зная ответов на эти вопросы, было делом рискованным. И главное: мотивы Советов оставались неясными.
17 и 18 октября прошли в интенсивных дискуссиях, в ходе которых пришли к выводу, что перед тем, как начать финальное противостояние, необходимы предварительные политические действия. Кеннеди отверг решение удара по пусковым площадкам в пользу блокады острова. Да, это было актом войны, но всё же подобное действие приглашало к переговорам и откладывало кровопролитие. Специалист-советолог Чип Боулен ясно написал в своём меморандуме:
Любая вера в ограниченную быструю акцию является иллюзией и приведёт нас к полномасштабной войне с Кубой... которая сильно увеличит вероятность всеобщей войны.
Более того, подобные действия вызвали бы непонимание со стороны союзников США. Президент принял решение дать понять Хрущёву, что продолжение работ на Кубе вызовет военную реакцию. И одновременно начать блокаду острова. Надо сказать, что в этом он шёл против воли большинства. Большинство считало подобную реакцию слишком мягкой и неспособной подвигнуть Советы на отказ от размещения ракет.
Военные занялись планами блокады, а Кеннеди встретился с Громыко, который на голубом глазу стал врать про то, что на Кубе размещаются только оборонительные вооружения. Этим он сильно обозлил американского президента.
На встрече с ОКНШ он напомнил военным, что на Кубу Советы ответят Западным Берлином, что не очень понравится европейским союзникам Штатов. В ответ он услышал упрёки от Тейлора, который сравнил президентское решение с Мюнхенским сговором, который, как известно, не предотвратил в своё время войну. В подобном ключе высказывались и другие генералы. Они все били копытами и говорили, что президента не поймут его собственные сограждане. А Кеннеди стремился дать им понять, что так или иначе СССР найдёт, чем ответить. Советские ракеты вполне могут лишить жизни сотню миллионов американцев. Нужно было дать Хрущёву способ наиболее легко отказаться от своих планов. Но генералы продолжали упираться, говоря об уязвимости Гуантанамо, неадекватности блокады и удобстве внезапного удара. Позднее Кеннеди сказал своему помощнику:
Эти высокие чины имеют одно большое преимущество в свою пользу. Если мы будем их слушать и делать то, что они хотят, никто из нас не останется в живых, чтобы сказать им, что они были неправы.
После этого президент поехал в предвыборную поездку, а ExComm продолжал сравнивать преимущества и недостатки блокады по сравнению с вторжением на остров. Военные были за второе, а министр обороны выразил мнение, что бомбардировки можно начать и после блокады. В конце концов, Тейлора удалось убедить. Консенсус был достигнут.
В субботу 20 октября выяснилось, что ракетный комплекс в Сан-Кристобале находится в рабочем состоянии. Также оказались обнаружены 16 функционирующих батарей ПВО. Ядерных боеголовок обнаружить не удалось, но мы знаем, что они были в наличии. Горячие головы в ОКНШ предлагали совершить ядерный удар по целям на Кубе. Правда, письменные свидетельства тому были уничтожены десятилетием спустя. В ходе очередной встречи Макнамара настаивал на том, что при самых удачных обстоятельствах удастся уничтожить не более двух третей всех советских ракет, а также на том, что серьёзный ответ Кремля будет неотвратим. ExComm укрепился во мнении, что лучшим решением будет блокада, которую решили переименовать в «карантин» по причине того, что блокада однозначно считается актом войны.
Привести военных к повиновению было непросто. Они готовились к конфронтации с Советами ещё с 1947 года и отказались признать специальную инструкцию из Вашингтона, запрещавшую запуск ракет из Италии и Турции без специального распоряжения. К неудовольствию адмирала Андерсона линия блокады была передвинута на три сотни миль ближе к кубинским берегам, чтобы дать СССР больше времени на размышления.
Была подготовлена речь Кеннеди и отправлены письма мировым лидерам и послам, включая и советское посольство. Перед тем, как выступить с речью, президент обговорил её с расширенным ExComm, который назвали Советом национальной безопасности. Он сказал, что не реагировать на вызов Хрущёва нельзя, но признал, что Советы, по сути, дали симметричный ответ на размещение «юпитеров» в Турции и Италии. Оправдание он нашёл в том, что американцы не делали из этого секрета и заботились о независимости европейских наций. Оставив действия СССР без ответа, США рисковали раскрыть ворота для распространения коммунистических идей и «кастроизма» в Западном полушарии. Отдельно президент поговорил со специально созванными конгрессменами и сенаторами, от которых он услышал массу неприятных вопросов.
Речь вечером 22 октября услышал весь мир. Фокус был на демонстрации двуличности Советов, возложении на них вины и стремлении убедить Хрущёва в дипломатическом урегулировании. Ракеты должны быть убраны, или их уничтожат. Объявлялся карантин, который не затрагивал мирные грузы. Говорилось о непрестанном наблюдении за военным строительством на острове. Советское руководство призывалось
остановить и уничтожить эту скрытую, безрассудную и провокативную угрозу миру и стабильным отношениям между двумя странами.
Речеписец президента Соренсен вспоминал позднее, что Кеннеди убрал из текста любые намёки касательно того, что его настоящая цель – убрать Кастро из власти. Но тон её был недвусмысленным: кубинские руководители – чужие марионетки и агенты международного заговора, обратившие Кубу против друзей и соседей. Завершалась речь скрытым призывом к революции и освобождению страны, а также зловещим предупреждением:
Никто не может точно предвидеть, как сложатся обстоятельства или какими будут издержки или жертвы.
