«Недавно в "С.-Петербургских ведомостях была рассказана история железного кольца с русскою надписью "ничего", которое постоянно носит Бисмарк на своём пальце.
История относится к 1862 году, когда Бисмарк жил в Петербурге в качестве прусского посланника. Раз зимою он получил приглашение на императорскую охоту вёрст за сто от столицы. Будучи страстным охотником, он выехал днём раньше, чтобы сначала самому поохотиться в тех богатых дичью местах; увлёкся, заблудился и, когда уже пора была прибыть на назначенный для царской охоты пункт, очутился в какой-то неведомой деревушке, совсем потонувшей в снегу.
Зная уже немножко по-русски, граф стал расспрашивать крестьян. Оказалось, что до назначенного места вёрст двадцать. Как быть? Отыскался крестьянин, взявшийся "духом" довезти графа. Подали простые розвальни, заложенные парою крохотных лошадок. Бисмарк усомнился.
— Да ты довезёшь ли? Мне скоро надо!
— Ничего! — спокойно ответил взлезший на облучок мужик.
— У тебя крысы какие-то, а не лошади.
— Ничего!
Граф уселся. Лошади тронули и, миновав околицу, понесли с такою бешеною быстротою, что дух захватывало.
На ухабах, рассказывал князь Бисмарк, даже страшно делалось, того и гляди язык прикусишь.
— Ведь ты, — говорю, — своих кляч загонишь!
— Ничего!
— Как ничего, когда они подохнут на дороге?
— Ничего!
Въехали в лес. Просека узкая, пни и корневища на каждом шагу, сани то и дело то одним боком ударятся, то другим, то подскочат вместе с нами обоими. Мужик гонит во весь дух.
— Ведь ты меня вывалишь! — говорю.
А он только обернётся немножко, так что один кончик носа покажет, и усмехается:
— Ничего!
И как раз вывалил. Я стукнулся о какой-то пень, расцарапал себе лицо. Разозлился ужасно, встал, схватил выпавший откуда-то толстый железный прут и бросился с ним на мужика, искреннейшим образом желая исколотить его. А он захватил корявыми ручищами полную пригоршню снега и предупредительно лезет на меня, чтобы обтереть мне лицо.
— Ничего, — говорит.
Это изумительное русское "ничего!" меня, наконец, обезоружило. Я покорился, сел опять в сани, и тем же бешеным карьером через четверть часа мужик доставил меня куда надо. Я поблагодарил его, а железный прут спрятал на память и по возвращении в Петербург заказал сделать из него это кольцо с надписью "Ничего!".
Дипломат, слышавший этот рассказ лично от Бисмарка, добавляет с его же слов, будто русское "ничего" сделалось девизом всей его политики.
— Когда мне приходилось бороться с сомнением, — рассказывал Бисмарк нашему дипломату, — когда мысль и воля готовы были отступить перед риском и опасностью, я говорил себе по-русски: "Ничего!" — и смело шёл к цели.
— Меня, — добавил к этому рассказу Бисмарк, — не один раз упрекали мои добрые немцы, будто я бываю иногда слишком уступчив перед Россией и в своей русской политике не обнаруживаю той самоуверенной решительности, какую привыкли видеть во всех других случаях. Но на эти упрёки я обыкновенно отвечаю: "Господа, примите во внимание, что в Германии только я один имею привычку говорить в трудные минуты жизни: «Ничего!» А в России живут сто миллионов людей, которые все говорят: «Ничего!»"».
