И череда ошибок каплей,
Образуют шаг за шагом пруд.
С проблемами как мушкитер боролся саблей,
А возле пруда нас ждет уют.
И могу прийти всегда спокойно,
Взглянуть ишибкам всем в лицо,
Сказать, что мне уже ни больно,
Не был ни трусом и не был подлецом.
Читайте в вконтакте: https://clck.ru/3P4hKv
Читайте на дзен: https://clck.ru/3P4hQo
🔸1️⃣7️⃣🔸
Демир не долго оставался
В темнице. Снова Царь спускался,
И на свободу отпустил,
В гостях остаться предложил.
Плохие вести идут с юга,
И ночью лишь Варлан узнал,
Князья с войною друг на друга
Идут, ведь царь Демир пропал.
*
Правителя на месте нет.
Давно уже пустеет трон.
Не верят, что вернётся он.
И все хотят узнать ответ,
Кто власть возьмёт над островами?
Но не решить вопрос словами.
*
Демира не берут в расчёт.
И даже если он придёт
Живым, то быстро мёртвым станет.
Уже за ним никто не встанет.
Не будут защищать его.
Почуяли князья, что власть
Вдруг может в руки к ним попасть.
И каждый хочет своего.
*
Ведь он же царь! Назад вернуться
И умереть, спасая трон?
Нет, этого не хочет он.
Остаться здесь и обернуться
Торговцем? Это для него
Осуществить сложней всего.
*
Лисия, может, уплыла,
Спасла себя, или пропала?
И для чего их жизнь свела?
Эх. Если бы начать сначала.
За золотом он плыл сюда,
И если бы всё знать тогда,
Что там, где рай, его ждёт ад.
Назад вернуть всё был бы рад.
*
И на рассвете он смотрел,
Как берег исчезал вдали.
Демир не знал, куда несли
Корабль ветры, но хотел
Уплыть туда, где не бывал.
В страну, которую не знал.
🔸1️⃣8️⃣🔸
Решение трудное принять
Ему придётся не впервой.
И если был бы путь другой,
Он смог его бы показать
Своим советникам, но нет.
Он ждёт, когда придёт рассвет,
Даже не думая о сне,
Ища спасение в вине.
*
От власти сложно отказаться,
Но очень просто потерять.
Ещё сложнее удержать,
И никогда не ошибаться.
Ведь даже небольшой просчёт
К любым исходам приведёт.
*
Мирея, дочь царя Варлана
Поставила отца в тупик.
Его сторонники на миг
Поверили словам обмана.
Не мало слухов разошлось,
Шататься начал трон под ним,
И оправдания пришлось
Писать одним, затем другим.
*
Пустым словам никто не верил,
И он уже знал наперёд,
Что непростое время ждёт.
Варлан себе три дня отмерил,
Чтоб положить конец сомнениям
Всех, кто в его был окружении.
*
Переступив через любовь,
Он сделал выбор, чтобы жить.
И не хотел повсюду кровь.
Но разве можно разлюбить
Свою единственную дочь?
И выкинуть из сердца прочь
Воспоминания прошлых лет?
Нет времени грустить. Рассвет.
*
Он ничего ей не сказал,
И даже не смотрел в глаза.
Теперь ей места нет в стране.
Покойной обещал жене
Царь дочку вечно защищать.
Ну что ж, не смог он слов сдержать.
🔸1️⃣9️⃣🔸
Салдора план, увы, не сбылся.
Варлан смог избежать вражды.
На запад не было нужды
Плыть, и пират тем днём напился.
Команда, как и капитан,
Упилась. И заплыв в туман,
На якоря корабль встал.
Никто с судьбой играть не стал.
*
Без женщин было не впервой
Гулять пиратам на борту.
И к чёрту эту красоту,
Пока здесь ром течёт рекой.
И вдруг три девы в полумраке
Явились, довели до драки.
*
Откуда здесь они? Не важно.
Певец пел песенку протяжно,
А остальные в бурном споре
Не собирались отступать,
Чтоб своё место уступать
Приятелям своим. Но вскоре
Разбилась лампа, вспыхнул пол.
Кураж пиратов вмиг прошёл.
*
Демир в темнице ждал, когда
Придёт Лисия, но она
Вдали от моря не умела
Являться девой, но смотрела
На берег, на дворец, и знала,
Всё то, что дочь царя сказала.
*
И тут же поплыла на скалы.
Но было поздно, опоздала.
И не смогла предупредить
Своих сестёр. Успел убить
Пират почти всю их семью.
Лишь две сестры спаслись живыми.
Лисия поддалась чутью
И встретилась тем утром с ними.
*
И месть кипела в их сердцах,
Гнала вперёд. Не чуя страх,
На корабле, как волчья стая
Овец в овчарне вырезая,
Бок о бок с пламенем метались,
Пиратской смертью наслаждались.
*
У пламени нет ни врагов,
И ни друзей. Огонь таков.
Пожрёт он всех в своих объятиях,
Оставив пепел лишь ветрам.
Как первобытное проклятье
И не подвластное словам,
Он не исчезнет. Лишь с водой
Огонь ведёт извечный бой.
*
Поднялись волны, грянул гром.
Смерть в трюме, или за бортом?
Корабль в пламени пылает,
Огонь горит всё злей и злей.
А шторм срывает с якорей
Об рифы в щепки разбивает.
*
Бушует море всё сильней.
Обломки по волнам швыряет,
И шансы выжить исчезают.
И не видать уже огней.
На дне все встретятся опять,
Но жаль не смогут рассказать,
Не смогут мертвецы проститься.
Теперь желаниям их не сбыться.
**
Продолжение следует...
На следующее утро, не в силах больше находиться в давящей атмосфере дома, Алекс отправился в городскую библиотеку. Здание, как и всё в Хафенбурге, было старинным, с тяжёлыми дубовыми дверями и высокими арочными окнами. Внутри пахло старой бумагой, пылью и воском. Он подошёл к тому самому стеллажу, на который указывала его мать. Книг было полно, в основном местная история, мифология, древние артефакты народов Австрии и прочее. Бегло осмотрев несколько увесистых томов об обычаях Австрии и Германии и не найдя ничего полезного, он наткнулся на потрёпанную книгу без опознавательных знаков: «Кельтская цивилизация и её наследие». Его взгляд зацепился за раздел с описанием древних кельтских знаков и оберегов.
— Что-то ищете? — раздался за его спиной тихий голос.
Алекс вздрогнул. Рядом с ним стояла девушка, чуть младше его, с копной рыжих волос, выбивающихся из небрежного пучка, и тёплыми, живыми зелеными глазами — невероятная редкость в этом городе. Он смотрел на неё, и его накрыла волна дежавю. Эти глаза...
— Просто пытаюсь разобраться в местной истории, — ответил он, стараясь выглядеть непринуждённо.
— Я Анна, — представилась она. — Я тут работаю. Я заметила, что вы уже какое-то время изучаете книги об истории и мифологии. Это довольно необычный интерес для наших туристов.
Алекс невольно сжал в кармане деревянный оберег. И тут он вспомнил - Анна. Та самая девочка из его далёкого детства, с которой он проводил всё свободное время, пока его мир не рухнул. За прошедшие годы она стала ещё привлекательнее.
— Я не турист, — сказал он, и, не в силах больше сдерживаться, добавил: — Я Алекс. Алекс Рихтер.
Теплая улыбка на лице Анны мгновенно угасла. Она быстро оглядела пустой зал библиотеки, словно проверяя, нет ли кого-то ещё. Её живые глаза наполнились тревогой.
— Я так и знала, — прошептала она. — Я видела тебя вчера, когда ты приехал. Но не поверила своим глазам. Ты так изменился… А глаза все те же, такие как я помню. И все же…
Она сделала едва заметный шаг назад, и её голос стал ещё тише, почти неразличимым.
— Некоторые двери лучше не открывать, Алекс. Особенно в этом городе. Просто продай этот дом и уезжай из Хафенбурга как можно скорее.
Алекс был ошеломлен. Он ожидал чего угодно — удивления, может быть, даже дружелюбия, — но не такого холодного предостережения.
— Сначала я так и планировал. Но … Я хочу понять, что здесь произошло. С моей матерью, с моим отцом... И твоя бабушка... я помню, что она носила такой же.
Он вынул из кармана оберег. Анна вздрогнула, её взгляд приковался к подвеске. Она протянула руку, но не решилась прикоснуться.
— Трикветр, — прошептала она. — Это ручная работа. И.… очень древняя. Где ты его нашел?
Анна посмотрела на него оценивающим взглядом, ожидая ответа.
— В моем старом доме, в вещах матери. – спокойным голосом сказал Алекс. — Я ищу информацию по этому символу. Мать всегда настаивала, чтобы я носил его, но, честно говоря, я потерял его и с тех пор больше не видел. Прости, не хочу тебя отвлекать, я побуду тут еще немного и уйду.
Анна молча присела рядом с ним, прикрыв ладонью открытую книгу, которую Алекс принялся изучать.
- Зачем тебе это? Ты столько времени жил своей жизнью и только сейчас решил разобраться в том, чем занимались твои родители?
— Это… не просто любопытство, Анна, — начал Алекс, слегка понижая голос до шепота. — Когда я был ребенком, после той ночи… я ничего не помню. Ничего о том, как мы уезжали. Как я оказался в приюте. Моя память… она словно вырезана, только обрывки. И вот сейчас, вернувшись сюда, в памяти появились едва различимые образы, воспоминания. Неясные, и порой даже пугающие. Помню отчетливо что мама говорила не снимать ее, как будто она должна была меня защитить или что-то вроде того.
Анна внимательно слушала. Она провела пальцем по линиям на обложке книги, которую все еще прикрывала ладонью. В зале стояла тишина, нарушаемая лишь редким шелестом страниц, переворачиваемых где-то в глубине библиотеки, и скрипом старого дерева. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, танцевали в пылинках, создавая иллюзию спокойствия, которое совершенно не соответствовало их разговору.
— Защитить? — повторила Анна, ее голос был едва слышен. — Да, он может защитить. Но и забрать тоже может. Этот символ… он не простой оберег, Алекс. Это ключ. И в тоже время замок.
Она подняла взгляд на него, и в ее глазах читалась глубокая, почти первобытная тревога.
— Трикветр, — продолжила она, указывая на символ на обереге, а затем на идентичный, но более выцветший, на обложке книги. — В определенном смысле, это хранилище. Он способен хранить память. Или отнимать ее. Моя бабушка да… тоже носила такой. И она говорила, что порой забвение – это не проклятие, а спасение.
Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Слова Анны проникали глубоко, касаясь его собственных смутных ощущений и необъяснимых провалов в памяти.
— Что ты имеешь в виду? Отнимать память? Зачем? - спросил он, его голос был напряжен.
Анна отдернула руку от книги, словно та обжигала. Ее взгляд метнулся к двери, потом к окнам, словно она ожидала, что кто-то подслушивает.
— Хафенбург… он не такой, каким кажется, Алекс. Этот город хранит свои тайны очень ревностно. Иногда, чтобы защитить своих жителей, он… стирает то, что им не нужно помнить. То, что может быть опасно. Твоя мать… оказала тебе услугу. Поверь оно не стоит того.
Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом.
— Это — она указала на оберег. — Возможно он… сохранил часть твоей памяти или, наоборот, он забрал ее, чтобы ты смог уехать и жить нормальной жизнью.
Алекс онемел. Эта мысль была одновременно безумной и пугающе логичной. Если это правда, то его оберег был не просто талисманом, а своего рода «флешкой», на которой записаны события, изменившие его жизнь.
— Значит, если я узнаю, что он хранит… — начал Алекс, но Анна покачала головой, перебивая его.
— Нет, Алекс. Не пытайся. Некоторые двери лучше не открывать, особенно те, что ведут в прошлое. Твоя мать хотела, чтобы ты был в безопасности. Если она запечатала эти воспоминания, значит, на то была веская причина. Ты здесь стал чужим, и город это чувствует. Он не хочет, чтобы ты копался в его секретах.
Ее живые глаза, которые минуту назад казались такими теплыми, теперь были полны отчаяния.
— Есть вещи, которые Хафенбург не хочет, чтобы ты помнил. И есть силы, которые будут этому препятствовать. Ты еще с кем-нибудь разговаривал после того, как приехал? - взволнованно спросила Анна.
— Ко мне вчера приходили соседи. Предлагали помочь с разбором вещей, но …— Алекс запнулся, перед глазами возникли те четверо, их совершенно холодные глаза и пустые улыбки. Он перевел взгляд на Анну и хотел было продолжить, но застыл от увиденного.
Анна побледнела, ее дыхание участилось, она смотрела на Алекса глазами полными страха.
— С тобой все хорошо? – спросил Алекс, не скрывая своего волнения.
- Да... Прости. – выдавила с явным усилием Анна. – Возможно, я ошибалась... Я расскажу, что знаю, но только не здесь. Давай встретимся у статуи воина, на центральной площади вечером, я закончу через пару часов. - Анна встала из-за стола, и проговорила – До встречи! Не смотря на все, я рада что ты вернулся. – И легкая, но такая знакомая, улыбка скользнула по ее губам.
Подписывайся в группу ВК, там я рассказываю о процессе написания книги и делюсь впечатлениями: https://vk.com/club232322684
Он был маленького роста, худощав, но так суетился, делал столько ненужных движений, что занимал очень много места. Он вскакивал, садился, снова вставал, что-то хватал, зачем то переставлял, выбегал из комнаты и снова возвращался, размахивал руками, совершал непредсказуемые прыжки. Его одного было слишком много для этой комнаты. Настолько, что мне стало тесно. Человека с таким темпераментом, я бы близко не подпустил в опасному производству, на завод, например. На склад тоже. Вообще удивляюсь, как он до сих пор жив в мегаполисе.
Но каждый способен приносить пользу. И каждому свойству человека, можно найти применение. Я задумался. Точно! Я бы с ним пошёл в бой, на войну, ту самую, где стреляют. Вот там, рядом с ним было бы безопасно, он бы наступил на все мины, приманил к себе все снаряды и пули. Жалко конечно. Я пригляделся как он... Но не сейчас. Сейчас я его ненавидел.
- Говори-говори, я слушаю, - сказал он и тут же принялся писать сообщение в телефоне, одновременно пересчитывая деньги в кошельке и выискивая воображаемые мусринки из ворсистого пледа на диване.
- Так я уже всё, - соврал я, на самом деле я ничего еще не говорил.
- А-а-э, - сказал он, на мгновение перестав заниматься груммиргом с диваном, - Ладно.
- Ладно, - эхом повторил я, - Ну, пока. Я пошел?
- Заходи почаще, - сказал он, - поболтаем.
Он дважды оббежал меня непредсказуемо меняя траекторию и размахивая руками, пока я надевал пальто.
- Ага, - сказал я щурясь из опасения, что он попадет мне пальцами в глаз.
Дверь закрыть я не успел. Он уже гремел замками и цепочкой, когда мое тело пересекало порог. Я не хотел думать, о том что он ещё там делает. Спасибо, каблуки не прищемил.
Только стоя на автобусной остановке, я физически ощутил, как расслабились мышцы лица, опустились плечи. Я перестал щуриться.
Мимо ошалело промчался мусоровоз, где-то скрипнули тормоза, кто-то раздраженно бибикнул. Подъехал автобус, обдав меня горячим ветром. Наконец-то я в безопасности, подумал я уворачиваясь от самокатчика. А теперь, домой, писать сценарий по книге Погружение, и стало мне хорошо.
Сумерки сгущались, превращая мир за лобовым стеклом в размытые тени. Каждая миля, отделявшая Алекса от города, казалась шагом в прошлое, в которое он не хотел возвращаться. Узкая гравийная дорога петляла, словно испуганная змея, сквозь густой, почти непроницаемый лес. Вековые деревья смыкали свои кроны над головой, образуя живой тоннель из переплетенных, костлявых ветвей. Свет фар выхватывал из темноты лишь небольшой, постоянно ускользающий участок дороги, по краям которого плясали уродливые тени. В звенящей тишине, нарушаемой лишь ровным гудением мотора, Алекс слышал оглушительный, глухой стук собственного сердца.
Мысли, тяжелые и липкие, как смола, неотступно возвращались к матери, Хельге Рихтер. К её уединенной, почти затворнической жизни в этом доме, который стал для неё одновременно и крепостью, и тюрьмой. И к тому внезапному, короткому звонку из лечебницы, который оборвал эту жизнь, оставив после себя лишь ворох неразрешенных вопросов и едкое чувство вины. В его сознании Хафенбург был не просто названием на карте, а молчаливым, равнодушным хранителем тайн, которые он ощущал кожей с самого детства, но так и не смог их разгадать.
Наконец, лес нехотя расступился, и перед ним открылась долина. Внизу, в мерцающем, нездоровом свете фонарей, раскинулся его родной городок. Хафенбург выглядел как ожившая старинная гравюра: прижавшиеся друг к другу черепичные крыши, паутина узких улочек, где с трудом могли бы разъехаться две машины, и старая колокольня, пронзающая сумрачное небо в самом центре, словно указующий перст. В воздухе витал густой, въедливый запах влажной земли и горьковатого дыма из каминов — аромат, который невозможно было забыть.
Его современная машина казалась чужеродным, нелепым объектом на этих вековых улицах. Проезжая мимо главной площади, Алекс чувствовал на себе взгляды старых домов с их резными фасадами и темными провалами окон. Ему казалось, что они наблюдают, оценивают, вспоминают. Он направился к окраине, где на небольшом холме, чуть в стороне от похожих понурых строений, стоял его дом. Отсюда открывался вид на всю долину, укутанную вечерней дымкой. Он был таким же, каким Алекс его помнил: массивный, двухэтажный, с темными деревянными ставнями, которые всегда были наглухо закрыты, словно слепые глаза.
Алекс заглушил мотор. Наступившая тишина показалась ему неестественной, давящей. В ней он расслышал нечто большее, чем просто отсутствие звука — едва уловимое эхо, шепот прошлого. Того самого прошлого, которое отзывалось в нём болезненными воспоминаниями о бесконечных, тревожных разговорах с матерью, древних обрядах, защитных ритуалах и тенях, которые, по её словам, всегда ждали за порогом.
Скрипучие ступени крыльца встретили его как старого знакомого. Ключ с трудом повернулся в заржавевшем замке, и дверь нехотя поддалась, издав протяжный стон. Внутри его окутал спертый запах застоявшегося воздуха, пыли и еще чего-то — тонкий, едва уловимый аромат сухоцветов, который так любила его мать. Алекс включил свет. В тусклом свете старой люстры все выглядело именно так как он оставил много лет назад, только на пятнадцать лет старше: старинная, тяжелая мебель, покрытая белыми саванами чехлов, темные, выцветшие обои, плотно задернутые шторы, не пропускающие ни света, ни жизни. Всё говорило о жизни, остановившейся здесь много лет назад. Чувство вины нарастало. Он покинул этот дом сразу после того, как попал в приют. С тех пор его жизнь превратилась в череду бесконечных метаний: поиски себя, работа в порту, разнорабочего, риелтора, и, наконец, менеджер в небольшой компании. Он так и не смог вырвать мать из замкнутого круга её страхов, из её борьбы с призраками прошлого. В конце концов, он поместил её в лечебницу, в отчаянной надежде, что профессионалы помогут там, где он оказался бессилен. Но стало только хуже. Теперь ему оставалось лишь закончить дела, продать этот проклятый дом и попытаться навсегда вычеркнуть Хафенбург из своей жизни.
С этими мыслями Алекс поднялся в свою старую комнату и лег на кровать, но сон не шел. В его голове роились образы прошлого, неотступные и яркие. Глубокой ночью, когда он наконец провалился в тяжелую дремоту, его разбудил внезапный, отчаянный лай собаки. Громкий, надрывный, он эхом разносился по тихой улице. Алекс сел на кровати, всем телом обратившись в слух.
Он подошел к окну и осторожно отодвинул штору. Улицу окутывал легкий туман, а мрачные кроны деревьев у соседних домов казались костлявыми руками, тянущимися к небу. В призрачном свете фонаря, он увидел фигуру, стоявшую прямо под окном дома напротив. Она была повернута к нему спиной, но в её неподвижных очертаниях было что-то неестественное, жуткое. Внезапно, словно почувствовав его взгляд, фигура резко обернулась. В тот же миг собака залаяла еще яростнее, но прежде, чем Алекс успел разглядеть лицо, силуэт растворился в тумане, исчезнув так же внезапно, как и появился.
Сердце бешено колотилось в груди. Что это было? Игра света и тени в туманной дымке или его собственное воспаленное воображение, обусловленное пребыванием в этом месте? Взяв себя в руки, Алекс отошел от окна, сел на кровать и стал прислушиваться к окружающим его звукам. Лай собаки постепенно стих, и вокруг воцарилась мертвая тишина, которую нарушали лишь скрипы старинного дома, словно приветствующего Алекса спустя столько лет в своих стенах. Когда отпустило, Алекс рухнул на кровать, провалившись в сон почти мгновенно.
Читать дальше: https://www.litres.ru/72399490/
Согласны? Я да.
Как часто мы задумываемся о сложности чужой работы?
Какие у неё нюансы? Какие сложности? Мы ничего об этом не знаем... Но можем узнать!
1. Аэропорт
Замечательный образец производственного романа от Артура Хейли повествует о нелёгкой работе сотрудников аэропорта имени Линкольна в экстремальных ситуациях.Людям приходится сталкиваться с:
снежной бурей
препятствиями на взлётной полосеа
варией в небе
Артур Хейли перед тем, как издавать очередную свою книгу, стажировался в нужной отрасти лии изучал нужную документацию. Так появились "Отель", "Колёса", "полиция" и другие...
2. Страда человеческая
Создателем жанра стал француз Анри Бурильон, взявший псевдоним Пьер Амп (Pierre Hamp). Задуман был не один и не два романа, а полномасштабный цикл вроде «Человеческой комедии» или «Ругон-Маккаров». И название нашлось – «Страда человеческая».
В 1910 году Амп выдал на-гора, ну или спустил со стапелей (как вам больше нравится) роман под названием «Шампанское» – где полностью, до мельчайших деталей отражен весь процесс – от «виноградную косточку в теплую землю зарою» до производства бутылок и закрутки мюзле. Следом с конвейера сошла «Свежая рыба», затем были уложены «Рельсы», растрепан и соткан «Лён», немного поэзии добавилось в название романа «Песнь песней» – о парфюмерной промышленности, затем выросла и была образцово пострижена, отмыта, спрядена и скатана в клубочки «Шерсть».
3. Не прислоняться. Правда о метро
Если Артур Хейли только стажировался в описываемых отраслях, то другие авторы в них реально работают. Олег Дивов и Макс Рублев написали своё произведение от лица машиниста со всеми скрытыми нюансами его работы:авариямивнутренним регламентомзакидонами начальства
4. Цемент
Сюжет романа разворачивается в 1921 году, когда красноармеец Глеб Чумалов возвращается после Гражданской войны в разорённый родной край. Посёлок, в котором живёт его семья, вырос при большом цементном заводе, который стоит разорённый и заброшенный. Часть имущества разворована, другая используется для изготовления зажигалок на продажу. Жизнь стремительно деградирует...
Кому удобнее - можете читать меня в Телеге
17 проигрышей за год, и вы расстроены? Да вы железная!
В далёком 2016-м участвовал в своём первом конкурсе фантастических рассказов. Участвовало всего четверо человек (каждый из которых, собственно, должен был прочитать работы других авторов и расставить каждому оценки 1, 2 или 3).
Да, новичок... да, возможно завышенные ожидания... но, блин, из всех возможных 4-х мест я в итоге получил последнее! )))
Самое обидное было то, что под постом о результатах конкурса две девушки, получившие первое и второе места, стали переписываться, и из контекста стало понятно, что они уже давние подружки. Не буду обвинять в подтасовке, но вполне могу поверить, что сами они друг дружке поставили максимально по 3 балла, так что мне и четвёртому участнику уже невозможно было набрать баллы для победы.
Результаты этого моего первого конкурса тоже обидные - я попросту забросил это дело. Да, я ещё делаю интересные заметки в свой блокнот, придумываю персонажей и вотэтоповороты, фантастические миры... но всё это теперь лежит у меня в вордовских файлах компьютера и в блокнотах...
