Как известно текст Библии не стоит воспринимать буквально - содержание подаётся в метафорической форме.
Аналогом Бога и Дьявола могут быть государство и олигархи.
Как известно дьявол поставил потребности своего эго/ЧСВ выше воли Бога (истина/закон).
Точно так же и олигархи ставят свои интересы - наживу выше интересов государства и граждан(а иногда вероятно и закона)
Хотя и раньше особых сомнений на их счёт не было...
Иллюстрация автора.
Родина — это род, семья, дом, любовь, мечта, открытия, творчество.
Нация — это все мы, объединённые кровью, традицией, языком, культурой и территорией.
Страна — место на нашей планете, где мы свободны — в помыслах, чувствах, словах, делах и творчестве.
Но когда во власть проникают иноплеменники, государство становится аппаратом насилия; оно — бич, кабала для народа, лишённого с этого момента родины и свободы.
Правитель из инородцев — не отец для родного народа, но отчим для пасынков: он налогами облагает подданных, душит штрафами, он жестоко карает за малое. И, вступив в войну против соседа-правителя, губит в кровавом месиве жизни закабалённых людей.
10 сентября 1998 г.
Источник: https://proza.ru/2023/01/21/340
Картина мира, мировоззрение, установки родителей, друзей и соседей, воспитание, язык, работа, деньги, слава, социальные сети, лайки, чувство собственной важности и жалость к себе — это не ты, а иллюзия. Это не "Я". Смотри на мир вне этого, и сможешь объять необъятное.
Не называя ничто своим, становишься хозяином всего, ибо нет границ для духа, не связанного узами собственности.
№40
Арно Брекер (Arno Breker) «Аполлон и Дафна».
«Наследственность — это не скучная наука. Она объясняет, кто ты, каким ты станешь, если будешь ценить своих предков. Предки живы, даже если давно умерли, они живут в каждой капельке крови, в каждой клеточке мозга, будучи в твоём сердце. Они могут благословлять тебя, если ты будешь сильным и усердным человеком». (Л. Финк)
Земное дело является той благодатной нивой, что даёт пищу материальную, попросту говоря, кормит тело; но пищу духовную, то есть, подлинную во всех отношениях радость, совершенный человек получает от внутреннего своего содержания, той духовности, что заложена изначально в него от рождения — это и есть то, что мы называем благом рода — благородством.
Человек благородный в течение всей своей жизни развивает в себе данное ему родом благо, и это развитие становится смыслом всей его жизни. Он передаст приумноженное богатство духовное своим детям, а те, в свою очередь, приумножив, передадут благо внукам его. Все помыслы, поступки, свершения, труд благородного человека суть плоды его благородства и служат они семье его, роду, народу, родине. Человек благородный подобен древу, что приносит плоды обильные, питая в округе своей живых существ. Большое количество благородных семейств сообщает нации совершенство и дарует величие ей над народами неблагородными.
Благородству нельзя научиться, не будучи от рождения благородным. Благородство нельзя купить ни за какие богатства мира. И в то же время, благородство можно утратить, связав кровно свой род с неблагородным родом. Источник ключевой чистой воды перестанет быть чистым, если мутный арык вольётся в него.
Для людей неблагородных все земные богатства являются целью, будь то деньги, роскошь и прочие излишества суетного алчного существования. Народы неблагородные представляют собой большую базарную площадь, где всё продаётся и покупается, где жизнь это нескончаемый торг, гешефт, цель которого барыши. Для благородного человека и деньги и другие богатства являются всего-навсего средством, и никогда не выступают в качестве цели. Духовное — знание, истина, полнота, красота, гармония, — вот тот фундамент, на котором прочно стоит здание жизни благородного человека, и что несведущие люди именуют словом «бог». Благородный суть совершенный — и есть сам бог.
(В сокращении)
Как-то наблюдал я в Керчи на паперти храма Иоанна Предтече незатейливое событие: нищий, по имени Станислав, завидев букашку на тротуаре, по которому мельтешат ноги прихожан, спешащих на богомолье, да глазеющих по сторонам туристов, нагнулся, бережно поднял божье создание и осторожно перенёс в безопасное место, на газон, на травку. Этот нищий, сорок семь лет назад отказался от животной пищи. Он не посещает храм, где наряженный и разукрашенный блёстками поп непонятной интернациональности не то что в проповедях своих не заикнётся о каком-то там муравье-трудяге, или животном-кормильце, о той же корове, сметану и масло которой употребляет в знатном количестве, но даже и мысли не держит в молитвенной голове своей о том, что под ногами жизнь божьей твари в опасности. Зато нищий, живущий далеко не поповскою маетой (золочением куполов, крестов, окладов и риз, покупкой шёлковых ряс да нового автомобиля), — живущий внутренней, духовной жизнью, зрит намного больше в самом себе божьих (читай, природных) заповедей. Евангельские слова «не убивай», которые интернациональный поп ежедневно гнусавит в своём прокопченном храме, для попа не более чем слова, тогда как для нищего славянина, никогда в своей жизни не открывавшего еврейской Библии, они — образ простой его жизни. И здесь уже не только «не убивай», но гораздо большая заповедь — «предотврати убийство», которое может совершить человек суетный, пусть даже и непреднамеренно. Разве прописана где в иудео-христианских церковных книжках такая заповедь — «предупреди», «предотврати»? Нет такой заповеди в священных книгах.
Сложно представить, чтобы в Древнем Египте, в этом наследнике древней арийской цивилизации, кто-то взял бы и умышленно раздавил скарабея, почитавшегося священным, или обидел бы кошку — образ богини радости и веселья. Не осквернённые семитизированным воззрением на природу, как на данную в потребление человеку живую субстанцию, древние арии ощущали и ведали святость растений, насекомых, животных… ибо жизнь, во всех своих проявлениях — священна. Мир — живой и «неживой» — един; и жизнь крохотного муравья столь же бесценна для муравья, как и жизнь человека — для человека. Ведь у каждого жизнь одна — именно это уравнивает и объединяет все формы и виды жизни в союз уникальный, неповторимый под названием Жизнь-Природа-Божество.
И вот, одним летним вечером позвал я в гости к себе Станислава, пригласил за стол, сели ужинать. За ужином Стас говорит мне:
— Был у нас вчера крестный ход в честь рождения и крещения Луки Войно-Ясенецкого…[1] Посмотрел я на всё это сборище и удивляюсь, неужто верят?
— Смотря во что, — отвечаю я Стасу. — В обряд верят, попу верят, в мистику и суеверия верят, а в бога — вряд ли. А то бы заповеди его исполняли, а так одни лишь обряды чтят. Заповедь человеку, укоренившемуся в мирских привычках, что та палка, привязанная к кривому дереву: выровнять уже не может, лишь кривизну его подчёркивает. Обряд же, наоборот: покрывает собой, будто ряса тучное тело поповское, все пороки-грехи принимающего в нём участие, свидетельствуя о его якобы благочестии. Да к тому ж обряд отвлекает от суеты обыденной, и потешает и утешает тщеславную душу одних и обогащает материально других. Отчего же не полюбить его пуще бога с его неудобоисполнимыми заповедями да заумным учением.
— А разве нельзя им веровать в христианского бога без показухи, то есть, скромно, без всей этой помпезности?
— Нельзя. Это же шоу сверхприбыльное и должно быть обставлено с должным размахом. Думаю, христианство это одна лишь внешность — этакий снаружи позолочённый гроб внутри которого разложившийся труп. Знаменитый апологет обряда, старообрядец Ф. Е. Мельников, писал в своё время: «Нет ни одной религии, которая существовала бы без формы и обрядов. Лишите её этой внешней оболочки, — и она перестанет быть религией…».[2]
— Этот апологет мыслит скупо по-христиански: в его понимании не существует религии без обряда, — заметил Стас. — Религия — это связь с духовным, высшим, например, с природой.
— Да уж, такая религия не нуждается ни в каких обрядах.
— А христианство, по словам Светослава, «суть уродство есть».
— Это точно: лишите «красавицу» её макияжа — белил, румян да помады, — и она предстанет пред вами уродиной.
— Вот тебе новая заповедь: не сотвори обряда! — заключил Станислав, допивая свой чай.
Помнится, идём мы как-то по улице с пономарём той же церкви Иоанна Предтече, молодым евреем, Александром, идём, разговариваем. И вот этот богослужебный человек, проходя под раскидистой кроной акации, дотягивается рукой до нижней ветки, обламывает край её и продолжает, как ни в чём не бывало, со мною вести беседу. Я спрашиваю его:
— Александр, ты что сейчас сделал?
Он смотрит на меня вопросительно:
— Ничего я не сделал, — и продолжает теребить в руке ветку.
Я показываю ему на ветку и повторяю вопрос.
— А, это? — переспрашивает меня пономарь, глядя на ветку в своей руке, и, отбросив её в сторону, с облегчением в голосе завершает: — Пустяк какой.
Я молчу в ответ и размышляю: И этот человек, когда в алтаре прислуживает священнику, исполняет роль ангела в храме. Неравён час, и сам священником станет и будет с амвона учить людей праведной жизни, а простого не понимает — не понимает того, что причинил боль существу живому, разрушив тем самым гармонию, целостность созданного Всевышним живого сложного организма. Этот еврей-богомолец наметил себе некую цель духовную — царство небесное — и с этой целью вызубрил десять заповедей христовых, в том числе и — «не убивай», пять раз повторенную в Евангелии. И уже привык облачаться в ризы — знак христианской духовности, — мня себя, хоть и малым, но служителем самого бога, тем самым вводя в заблуждение легковерных людей, именуемых паствой.
А ведь в чём вина сего отрока иудейского? Нет никакой вины. Он по природе своей жидовской существо бесчувственное. Не садовод он, не пахарь: хлеб никогда не растил и растить не будет, и сад на земле не посадит; но в течение всей своей жизни будет гнусавить с амвона библейские догмы, набивая свою мошну да утробу.
В деле крестьянина, мириадами скашивающего траву на покосе для прокорма скотины, нет злодеяния, а в проступке этого служителя церкви есть.
Не во всяком человеке частица бога — того Вселенского Разума, которым создано всё мироздание. Нищий на паперти, который поднял букашку, спасая жизнь, имеет в себе частицу Вселенского Разума, а в этом церковнослужителе, которому не дано чувствовать боль чужую, — нет её. Ему и десять раз укажи, что он сделал боль существу живому, и он не поймёт. Ну, допустим, покается в церкви своей он, и что? Разве после этого станет он чувствовать боль чужую? Нет. Ибо сие врождённое — не чувствовать боли живых существ. Ведь коль у слепого нет глаз, то ни осознание им своей ущербности, ни покояние не восстановят зрение.
Грех, как генетическую ошибку, невозможно исправить с помощью искусственно возбуждаемого в сознании верующего чувства ущербности, именуемого покаянием.
Грех суть ошибка врождённая — ошибка не столь конкретного человека, а всего рода его, который он представляет своею несовершенной бездушной жизнью.
Генетическая ошибка подобного рода чревата тем, что в погоне за прибылью гешефтмахеры уничтожают на Земле всё и вся — вырубают леса, истощают недра, загрязняют моря, озёра, реки, истребляют животных, превращая планету в огромную свалку.
Заповеди. Но отнюдь не библейские. Они для тех, кто обладает рядом наследственных качеств, дабы усовершенствовать уже имеющиеся в себе достоинства. Именно для этих немногих, кто по происхождению своему наделён даром идти по пути духовному — наука, искусство, литература, творчество, созидание и борьба, — именно для них на пути к истине Учителями оставлены путеводные вехи — заповеди. Из духовных наставлений Древнего Египта сохранилось сорок две заповеди, у пифагорейцев — более сорока.
И если человек, одарённый природой, обратит свой взгляд внутрь себя, то обнаружит, что этих путеводных вех, расставленных в нём самою природой, — не счесть.
Источник: https://proza.ru/2015/09/25/1394
Эссе опубликовано в «Первой Международной Независимой Православной газете Слово».
____________
[1] Архиепископ Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий; (1877—1961) — российский и советский религиозный деятель, врач-хирург, учёный и духовный писатель, автор трудов по анестезиологии и гнойной хирургии. Доктор медицины, доктор богословия, профессор. Лауреат Сталинской премии первой степени.
[2] Старообрядчество и обрядоверие. Мельников Фёдор Евфимьевич.
Искания и скудость поиска – маленькая часть огромного коллажа, не помню, когда делал, вроде года 2 назад. В результате, мы видим мир, в котором грань между исканием и скудостью в человеке заключается в том, что последний ходит в магазин за кефиром или пивом, а первые в этом не нуждаются. Когда ты пишешь письмо – оно передается не исканием скудости, а почтовой службой. При чем здесь искания и скудость?
Вычислительная техника спроектирована таким образом, что в ней нет места для искания и скудости. Есть место для искания человека, но и это устраняется. Свободу от фальшивого равенства нам может принести только скудость. Боль души иногда сладка, когда заедаешь ее исканиями.
Как лучше всего познакомиться с девушкой? Воспользуйтесь одним маленьким психологическим фокусом. Просто подойдите к девушке, и скажите: «Я нахожусь в исканиях». Со временем, вы обнаружите, что это у вас начинает получаться автоматически. Весь мир – это искания. А люди в нем скудны. Что там говорить, искания – это сила. Да куда нам в будущее рваться, с настоящим бы поладить, но что поделать, такова жизнь. Не буду забегать вперед, пытаться философствовать, пожалуй пойду посмотрю я фильм о вечном, об исканиях и скудности ума.
Осмотрись кругом и увидишь, что все ищут. Сам апостол говорил о себе: "Гоню, спешу, стремлюсь, ищу". Без искания жизнь не жизнь. От чего так? От скудости естества нашего, или поминутной его оскудеваемости. Чувствуя оскудение, невольно ищешь чем пополнить оскудевающее. Чувство это есть возбудитель искания. Искомое всегда есть нечто такое, чем чаешь пополнить пустоту свою; оно составляет цель. Чаяние, что оно действительно способно и сильно удовлетворить, или дать чаемое от него поддерживает искание и труд в придумывании средств и приведении их в исполнение. Такова общая форма жизни всех живущих на земле. И у скрывшегося в глубокую пустынь, и у живущего в полной суете мирской круговращение жизни одинаково. Разница - в содержании: в возбудителе, в том, какого рода чувствуемая скудость, в средствах, коими надеются достигнуть чаемого, в последней цели, то есть в том, чем чают пополнить ощущаемую скудость. Разного рода искатели у нас перед глазами. Спрашивается: кто же попал на прямую дорогу? Должно быть тот, кто чувствует, что восполняет свою скудость своим способом искания и вследствие того успокоивается, имеет покой в самом искании. Кто именно таков, всякий догадается. Но то диво, что и те, которые не перестают чувствовать снедающую их скудость при всех усиленных исканиях, не переменяют неудачного искания, несмотря на осязательную неудовлетворительность его; думают: авось впереди оно станет лучше и даст то, что чается. А так как это впереди все отбегает, как завтрашний день, - то они безустанно ищут, ищут и никогда не находят. И растолковать им это нельзя. Такое горе!
