Сообщество фантастов

— Царголианская? Интересный… выбор, — с некоторым сомнением хмыкнул Джон, достав себе короткую, но толстенькую витолу (2) формата «бульдог».

2. Витола — она же сигара.

— Средней крепости мне вполне достаточно.

Я не хотел говорить, что разрушенный войной Царгол был моей родной планетой. Домом, где я провёл свою юность. И посредственные сигары, почему-то разошедшиеся огромным тиражом по всему Союзу, были у меня единственной материальной вещью, оставшейся от уничтоженной родины. Постепенно истончающейся ниточкой, что связывала меня с далёким, но столь дорогим сердцу прошлым.

Которое я скоро забуду в кровавом дурмане.

Погружённые в свои мысли, мы закурили. В воздухе повисло тяжёлое, как сигарный дым, молчание. Я с одному мне понятным наслаждением смаковал дымную горечь с оттенками свежескошенного сена. И с горечью думал, что таких динозавров, как я, помнящих выматывающие сезоны сенокоса, почти не осталось. Тех, кто, отдавшись тяжёлому труду и благословенному отдыху, не знал иной жизни, которая бурлила среди звёзд.

Ох уж эти звёзды. Молчаливые и далёкие. Невероятно красивые в те моменты, когда юные сердца вкусили нектара романтики.

Колючие в суровые зимы.

Безразличные, когда охваченный пандемией Царгол молил о помощи.

И ненавистные, когда с небес обрушилась смерть.

Я выпустил дым, глядя, как медленно, но неумолимо становится пеплом частичка погибшего мира. Уже не так больно.

Попыхивал сигарой и Джон, постукивая пальцами по корпусу планшета, в котором хранилась вся моя подноготная по заболеванию.

— Знаешь, вариант есть, — после некоторых раздумий изрёк он.

— Паллиативная помощь и симптоматическая терапия? — фыркнул я.

Джон заёрзал в кресле.

— Я… В общем, кое-какая идея у меня имеется. Я могу подключить связи и попросить кое-кого тебе помочь.

Я стряхнул пепел:

— И?

Джон затянулся, явно обдумывая ответ, который, скорее всего, мне очень не понравится.

— Военных. Им нужны «апнутые» для ЦПУ их кораблей.

Мой взгляд потяжелел.

— Ни за что.

— Да погоди ты! — махнул рукой Джон. — Это не то, что ты подумал.

Ага. Сделать электронный слепок моего «я», интегрировать в него боевые протоколы и прочие надстройки дополненной личности, а потом навечно засунуть в одно из этих стальных чудовищ, которые стирают миры по щелчку пальцев. Нет уж!

— Знаешь, я не готов становиться убийцей в промышленных масштабах.

— Нет же! Боевых кораблей у Союза достаточно. А вот разведчиков мало. Особенно работающих в «дальняке». Понимаешь, к чему я? Никаких боестолкновений! Только разведка далёких уголков космоса, где…

— …живым пилотам находиться слишком опасно, — закончил я.

Джон едва слышно выругался и посмотрел на меня в упор.

— Знаешь, я долго работал военным врачом. Причём там, где не то что слишком — смертельно опасно. И у тебя, дружище, выбор невелик. Например, медленно подыхать в буйном слабоумии, путая гуашь с дерьмом и собственной кровью. Да и чужой тоже. Я на такие «художества» в изоляторах насмотрелся досыта. Или же стать героем. Не явным. Без регалий и даже без особых наград. Служить Союзу. Жить дольше. Увидеть гораздо больше. Твоя самоотверженность — как раз то качество, что нам нужно.

— Нам?

Джон вздохнул.

— Я подобных тебе уже отправлял военным и учёным, когда понимал, что лечение бесполезно. Пока ты спасал жизни, я едва удерживался, чтобы не опустить руки. Бороться с прионом Модулы меня не учили. Но когда в мой мир пришла пандемия, я, как и все медики, ушёл на фронт борьбы с ней. Это мне далось куда тяжелее, чем махать скальпелем в полевых медпунктах у зон боевого применения. Одна война закончилась, но пришла другая, в которой я побед одержал гораздо меньше. Я оказался не готов к зрелищу того, как люди теряли себя. И становились… другими. А принять судьбу мозга корабля соглашаются очень немногие. Нелёгкое это бремя.

Я затянулся, смакуя дым. Я очень не хотел говорить, что именно Союз превратил Царгол в безжизненный камень. Сельскохозяйственный мир, с которого всё началось. Незримой и бесплотной тенью поразившее окрестные планеты Союза. Скрытно. А потом и явно, когда стало слишком поздно, и миры утонули в безумной кровавой бане.

Царгол. Ваштобар. Абендштерн.

Земля.

— Знаешь, Джулиан, — Джон не смотрел в мою сторону, — я ведь знаю, откуда ты.

Видя, как я остолбенел, он поспешно продолжил:

— Я не выдавал твой секрет. Более того, я даже не подал вида, что знаю. Но разве я относился к тебе предвзято? Считал ли я тебя, как и прочих царгольцев, виновным в том, что, распахивая поля в новозаселённых регионах, вы освободили древнюю инфекцию? Зато я увидел твою самоотверженность, благодаря которой ты стал врачом. Желание всё исправить.

Я неопределённо пожал плечами. И не возразишь ведь.

Джон включил планшет и переслал мне мнемофайл:

— Поэтому я предлагаю тебе дело, которого ты достоин. Контракт перед тобой. Решай.

Я мгновенно просмотрел документ.

— И пока думаешь, последнее, — Джон убрал тлеющий окурок, — спрошу тебя как землянин. Простые ли решения тогда принял Союз? Можно ли винить тех, кто вынужденно сжёг свою родину?

У меня не было ответа.

***

«Вы знаете, каковы электромагнитные волны на вкус? Я — да. Странно. Очень непривычно. Я распробовал колючий металл гамма-лучей, жгучую терпкость рентгена, перечность ИК-излучения и мягкую сливочность радиоволн.

Почти как царголианские сигары.

Бред…

Но таким я стал. Я — живой корабль. Обшивка — моя кожа. Многочисленные оптические и мультиспектральные детекторы — мои глаза, уши. И мне иногда хочется поделиться этим необычным опытом с теми, кто его никогда не получит.

Испытываю ли я боль? Она для меня лишь совокупность баг-репортов, не более. Чувствую ли я усталость? Хм… Если только вибрацию и неприятное жжение в корме, где маршевый двигатель. Но это слишком личное.

Голод? Он для меня сродни сонливости, когда истощается энергия. Я просто не хочу ни о чём думать. Если я голоден — значит, я устал.

А что сон? Я боюсь его. Поэтому я никогда не сплю. Если разведчик на задании спит — он гибнет. А я всегда на задании».

— Ответ принят, — мигнула руна встроенного модуля психологического контроля, — уровень рефлексий не достигает критических экзистенциальных значений. Динамика психологической адаптации устойчиво положительная.

Я тяжело вздохнул, если бы мог. Но с неохотой признал, что обязательное месячное тестирование после Перерождения (не считая многочисленных проверок ещё до переноса) — вещь крайне полезная, пока идёт «притирка». Она же «обкатка». Я частенько слышал о разведчиках, которые не смогли свыкнуться с новой ролью и очень плохо кончали.

Я — машина. И первое, что надо сделать, — вбить понимание сей необратимой данности себе в виртуальную подкорку. А это… Многочисленные техногики, биохакеры и прочие поклонники разнообразных аугментаций не представляют, что значит полностью быть машиной. И в редкие праздные моменты (вроде этого) мне интересно поразмышлять, действительно ли они готовы к этому? Не ощутят ли тяжёлое рассогласование импедансов между старой и новой ролями?

Что-то я стал грешить технометафорами, непривычными нормальному человеческому языку. Впрочем, это нормально, пока идёт «обкатка».

Зажглась красная пиктограмма, бесцеремонно завершившая эту самую праздность. Путь по танбрионному каналу со сверхсветовой скоростью завершался. Близился переход в реальное пространство.

Опять этот словесный атавизм. Для меня теперь реально любое пространство.

Союз не переставал удивляться тому, что я уже видел. Поразительные миры гиперпространства, на которых время текло в трёх направлениях. Или планеты, видевшие свет первичных звёзд. Я даже видел пекулярные галактики-антенны в немыслимой бездне, почти в двух мегапарсеках от дома. Так далеко по ветвям неисповедимых танбрионных каналов, связывающих всё сущее на невероятно глубоком уровне, я ещё не залетал. За что и был наказан руководством.

Ну а кого не наказывали на работе?

Я находил пропавших разведчиков. Пусть и слишком поздно, когда от кораблей оставалась лишь пустая скорлупа.

Везде и всегда я видел мёртвый космос, не считая примитивной биологии в скудных оазисах, на которые с такой надеждой и жадностью смотрело человечество. Жаль, что это стало невыносимой данностью для романтиков, ищущих разумную жизнь.

Скачок — и геометрия Мироздания приняла привычный человеку вид. Унялось буйство фрактальных вязей из многомерных гиперфигур, и звёзды стали обычными звёздами.

Но я-то теперь знаю, как они выглядят на самом деле.

Вот одна из них выбивалась из общей картины. Безымянный голубой сверхгигант на излёте жизни. Яркой, свирепой и очень короткой. Настоящий берсерк. Я сомневался, что пышущее лютым жаром светило О-класса застало эпоху колониальных сетемоллюсков-панцирников Царгола, вымерших десятки миллионов лет назад.

Но меня больше интересовало другое. То, что раскинулось на почтительном расстоянии от бесновавшейся звезды и окружившее её расплывчатой и причудливой сетью-роем.

Ощутив жгучие электромагнитные укусы звезды, я усилил магнитный заслон. От переизбытка вкусов на разных частотах меня начало мутить. Не думаю, что смогу объяснить, каково это.

Приблизившись к тому пределу, за которым ярость сверхгиганта меня бы попросту сожгла, я лёг на оптимальную орбиту. Я не смог достичь даже крайних пределов загадочной структуры без вреда для себя, поэтому пришлось довольствоваться примитивным дальним зондированием.

Я был далеко от границ Союза. Ужасно далеко. И то, что я видел, не могло быть сделано руками человека!

Я не верил в существование других цивилизаций. Но я и не говорил о том, что они никогда не существовали.

Вселенная необъятна. При видимой статичности она невероятно динамична. Как знать, сколько историй исчезнувших рас уже прошло электромагнитным вздохом мимо не умеющих слушать землян или даже ещё до зарождения человечества? А сколько ещё затихарилось, согласно гипотезе «тёмного леса»?

Но ещё никто из разведчиков не натыкался на следы других цивилизаций. Новичкам везёт. Хотя нет…

То, что я видел, уже не было живым. Сканирование с бесстрастной безжалостностью показало, что удивительная астроинженерная структура функционально несостоятельна.

Мертва.

Обломки причудливых подобий машин Фон-Неймана и, судя по размерам, даже целых станций безвольно кружили в пространстве в режиме вечной тишины. Никакого полезного взаимодействия. Лишь столкновения, раскалывающие и так уже изломанные машины роя, дрейфующие в пьяном танце гравитации и разболтанной небесной механики.

Я слушал космос. Ничего, кроме фоновых шумов.

В алой истерике замигала пиктограмма. От резко скакнувших ЭМ-помех я чуть не ослеп и оглох. Оправившись от мультиспектрального удара, я понял, что он был узконаправленным! И шёл прямо на меня!

Шум стих. Я расшифровал сигнал:

«Джлулиан».

— С кем говорю? — спросил я, борясь с охватившей меня тревогой.

«Мы… Я. Теперь уже я».

— А всё-таки?

Молчание.

Я отследил источник сигнала, которым оказалось нечто грибовидное. Его «плодовое тело» закручено веретеном, а «шляпка» выглядела как двояковогнутая линза. Оценив размеры, я присвистнул. Изрядно побитый космическим мусором, объект был длиной почти одиннадцать километров! В два раза больше крупнейших дредноутов Союза!

Результаты сканирования сбивали с толку. Незнакомец то вёл себя как абсолютно чёрное тело, то вдруг излучал во всевозможных диапазонах и аномально менял температуру, которая скакала с минус пятнадцати тысяч до пяти квадриллионов градусов Цельсия!

— Что ты такое? — вырвалось у меня.

Фон забил фликкер-шум (3), среди которого я услышал тяжкий скрежет. Медленный, словно ползущая литосферная плита.

3. Фликкер-шум — вариант формы распределения энергии по частоте, свойственной практически всем сложным естественным и искусственным системам. Это говорит о возможности в них гигантских флуктуаций, поскольку значительная часть энергии системы связана с очень медленными процессами.

— Речь… Слишком быстрая. На пределе восприятия… Ближе.

Я задумался. Глупо следовать просьбам неизвестного. Но это же первый контакт!

Хронометр на миг резко ускорился, остановился вовсе, а потом продолжил обычный ход. Сканеры уловили, как впереди возникло нечто не поддающееся сканированию.

— Коммуникатор. Ближе…

Я осторожно приблизился, следя за электромагнитными и гравитационными возмущениями. Пока что всё в порядке.

— Вот так.

Чуждая речь утратила гулкость камнепада, стала быстрее и куда ровнее.

— Привет, Джлулиан.

— Здравствуй. Джулиан, — поправил я. — Откуда знаешь моё имя?

— По электрической активности твоего… мозга.

— А как твоё?

— Было. Длинное. Сто тысяч парсек, если вплотную записывать на протонах. Мы знали его наизусть. Но теперь…

Опять молчание.

— А покороче есть?

— Рум.

И у меня перегрузило сенсоры.

— Говори потише, — проскрипел я.

— Прости. Остаточное инфонаполнение фрагмента Имени для тебя оказалось невыносимо. Хотелось передать Его значение.

Оправившись от шока, я увидел, что инфобанки переполнены данными, которые для меня выглядели двоичной абракадаброй. Решив, что разберусь с ними позже, я сжал их.

— Кто ты? И почему «мы»?

— Уже никто. Остаток. Ничтожный фрагмент.

— Остаток чего?

— Всего.

Я похолодел, боясь представить, какой была эта цивилизация на пике мощи.

— Не представляй. Тяжело.

— У нас не принято читать мысли без разрешения.

— Прости. У нас иначе. Было. Теперь не с кем.

— Почему?

— Умираем.

Рум показал. Как исполинскую голубую звезду окружил Рой Дайсона. И каждая машина была отдельным разумом или же слиянием нескольких. Древних. Очень неторопливых. С ходом их мыслей в десятки тысяч раз медленнее, чем у людей. Миллиарды странных созданий проживали несколько параллельных жизней на одного, каждая из которых намного длиннее человеческой. Хитросплетения их существования порождали сверхопыт, который контринтуитивен. Необъятен. Невозможен. Опасен.

До того, как остановиться здесь для энергоподпитки, они шли по Вселенной, опустошая иные миры и поглощая разные цивилизации, которые тоже становились Всем, даже против их воли.

Но нестабильная звезда вспыхнула. Слишком сильно. И Рой не выдержал.

Я запаниковал. Вот почему космос так пуст и безмолвен.

— Зачем? — прошептал я.

— Иначе не выжить.

— А как же сотни порабощённых цивилизаций? — спросил я, наращивая энергию реактора для прыжка.

— Стали Всем. Разве это плохо?

Где, как не в безжизненной пустоте и бездне одиночества, можно испытать леденящий страх от немыслимого цинизма, который излучало это чудовище?

Какое он имел право так поступать?

Раскинувшийся в технологической сети, словно циклопический паук, Рум был тем, кто высасывал жизнь досуха. А теперь он погибал сам, когда был разрушен его собственный дом.

Без лишних слов я развернулся и в ужасе помчался прочь от увядающего представителя, возможно, последней цивилизации этой галактики.

— Подожди. Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить. Пожалуйста.

Я не обращал внимания на мольбы увядающего существа. Его голос замедлялся и стал ниже, пока не пропал из восприятия, превратившись в низкочастотное эхо.

И уже скользя по танбрионному каналу, я не мог избавиться от смутного беспокойства. Что-то было не так.

Прыжок, и я дома.

Дома? А почему же на месте своей тёплой звезды я вижу распухшего красного гиганта? И что, чёрт побери, вытворяет хронометр?

Секунда — и меня парализовал беспросветный ужас осознания. Чудовищный разум, манипулирующий пространством-временем, заманил меня в свою временную метрику. Он будто стал чёрной дырой, к которой я так неосмотрительно приблизился, не зная, что в это время мой мир и вся Вселенная за пределами поля коммуникатора старятся с немыслимой скоростью.

Теперь и я пропавший разведчик. Возможно, последний представитель своего вида, так и не сумевший послужить Союзу.

Космос действительно пуст. Правда, мне об этом рассказать уже некому.

Автор: Death Continuum
Оригинальная публикация ВК

– Нет, ну против фактов не попрешь. Бабуля точно описала шамана,– Паша вздохнул тяжко.

– Она что, экстрасенс? – живо поинтересовалась Алиса.

– Да как ни назови,– парня занимала другая мысль, совсем не о необычных способностях старушки. Я это по лицу прочел.

– Переживаешь, что оставили ее одну?

– Честно? Да!

– Но раньше ведь она как-то...

– Раньше она не пересекалась с такими отморозками как Афоня и Кожа! – Павел помрачнел.

– Что они ей сделают? Ограбят? Да у нее и брать нечего! – несколько легкомысленно откликнулась девушка.

– Ритуал. Меня беспокоит ритуал.

– Ты про видение с волком?– догадался я.

– Именно! Ничем другим это быть не может.

– Бр-р-р, живодеры какие,– Алиса зябко передернула плечами, – но чего от них ждать? Им человека то прихлопнуть, вставшего на пути, раз плюнуть!

– Точно. На нас напали ради сомнительных даров ключника.

– Не только из-за предметов, думаю,– Павел продолжал пребывать в задумчивости.

– А ради чего еще?

– Постарайся припомнить. Когда Афанасий своим веслом орудовал, на том знаки светились?

– Паш, все очень быстро случилось. Он пер и пер, бил и бил. Я не заметил бы, при всем желании, если и так. А в чем твоя версия?

– В том, что весло это непростое. Не даром «жезл крови». То ли усиливается оно за счет жертвы. То ли передает энергию владельцу.

– Думаешь и с волком они так продуманно поступили?

– Почти наверняка.

– А почему просто не убили сразу?

– Могу только предположить. Чем дольше и интенсивнее страдания, причиняемые жезлом, тем полнее и эффективнее насыщение.

– Получается, что жертва истязаний действительно «жертва» в самом прямом и первоначальном значении слова? – продолжил логические выводы я.

– Так и есть.

– Подождите, подождите, – забеспокоилась и Алиса, – ну ведь не будут же они пытать старушку ради... Ради своих придуманных шаманских вывертов?

– Алис! Даже в нашем мире, где магия, – пустой звук, такое случается! Редко, среди отбитых и больных на голову, но... случается. А здесь, хотя бы частично, но магия работает! Наперсток свой вспомни.

Спутница выпростала из нагрудного кармана железный коготь. С совершенно иным выражением лица посмотрела на атрибут. До сегодняшнего разговора он представлялся ей не более чем игрушкой. Забавной, экзотической, волнующей, но – игрушкой.

– Средневековье какое-то,– прошептала она.– Колдуны, шаманы. Магия, ритуалы, пытки. Может выбросить вообще эту штуку в болото?

– Не вздумай,– в один голос воскликнули мы с Пашей.

Девушка промолчала, но девайс вновь перекочевал в кармашек.

Слева от насыпи по прежнему продолжался редкий березняк. А вот справа лес, все более становясь смешанным, густел. Мрачнел.

– И как она там... одна,– печально протянула Алиса.

– Должна справиться,– отрезал Паша. То ли действительно так думал, то ли предпочитал оставить в прошлом то, что изменить мы уже не в силах.

– Иметь прорицательницу в союзниках неплохо бы, к слову. Хотя ее психологическая стабильность и вызывает большие опасения,– добавил он, спустя несколько шагов.

– Думаешь есть шанс, что шаман завербует ее?

– Вряд ли. Она же видела, кто он и что творит. Обычный человек, даже не совсем в твердом разуме, предпочтет держаться подальше от подобных личностей.

– Да, но Кора...

– А что Кора? – внезапно вскинулась Алиса.

– Она не производит впечатление маньячки, – аккуратно подбирая слова, сформулировал я. Инна приучила меня к осмотрительности. В ее присутствии выносить оценку другим женщинам представлялось чреватым.

– Пф-ф, в тихом омуте черти водятся! – озвучила краткий вердикт Алиса. И я вновь вспомнил Инну.

– Алиса права, – неожиданно поддержал мнение Паша,– она...

– Эмммм,– Али привлек наше внимание, указывая на накренившийся дуб. Выходит он не только слышит речь, но и понимает все сказанное. Я не замедлил тихо поделиться наблюдениями с лидером.

– Конечно, понимает, – отмахнулся Паша. Потом остановился, будто налетел на невидимую преграду. И я едва не ткнулся ему в спину. Совсем как мультяшный Пятачок в Вини Пуха. Паша имел ту же особенность, что и плюшевый мишка. Внезапно прерывать поступательное движение, когда его осеняла идея. – Знаешь, а первое время Али не понимал меня. Стопудово. Мне кажется, что это место лечит. Исцеляет постепенно. Вот у меня, например, близорукость. Сюда я провалился без очков. Отчего и страдал. А сейчас они вроде как мне и ни к чему! Вдаль вижу и без них отменно!

Я припомнил свои мучения с колитом. И верно, всякие позывы к бунту в кишках исчезли. Живот исправно переваривал все, закинутое внутрь. Одного приема пищи вполне хватало на весь день. Даже сию минуту, учитывая то, что завтрак мы пропустили, чувства голода я не ощущал. Так, легкое желание перекусить.

Тропинку, едва-едва угадываемую, отыскали без особого труда. Хе! Так, глядишь, из горожан превратимся скоро в опытных туристов, а там и до следопытов рукой подать!

Словно в насмешку над моими высокопарными рассуждениями над головой ухнуло и послышался издевательский хохот.

Я присел рефлекторно, скорее от неожиданности, чем от страха. Ладонь сама собой метнулась к ножу. Хлопок! И удаляющийся шум на уровне вершин сосен.

– Что это было? – я вытер выступившую на лбу испарину.

– Не «что», а «кто»,– музыкально рассмеялась Алиса. Ее голос, как чистый звонкий ручей, успокаивал и умиротворял,– филин.

– Филин? Днем?

– Ну, филин. Ну, днем,– равнодушно пожал плечами Паша. – Напугал ты его. Вот он и снялся.

– Это я его напугал? Да я сам...

– Океюшки. Счет в товарищеском матче Андрей–филин один-один,– расплылся в улыбке спутник. – Что там у нас с курсом?

– Заимка южнее.. Но в целом... Верной дорогой следуем, товарищи! – я, как мог, изобразил позу вождя мирового пролетариата прошлого века, в котором так любили запечатлевать его монументалисты. Разве что кепки не хватило для полноты образа. Кстати, почему нас не снабдили головными уборами?

– Смотрите, орешник!– восторженно воскликнула Алиса. И, правда, справа от пути раскинулись ветви с узнаваемыми плодами.

– Могли бы и в каску набрать,– как бы между прочим, прошелся по моей щедрости предводитель.

– У нас теперь рюкзак есть,– резонно возразил я.

– Ух ты, а слева облепиха,– сделала еще одно открытие девушка.

– Ягоды тоже в заплечный мешок пихнем? – не без нотки ехидства осведомился лидер.

– Употребим по месту произрастания,– парировать выпад оказалось несложно Все-таки превосходящий жизненный опыт зачастую в спорах рулит.

Промысловая поляна задержала нас на добрый час. По ходу сбора даров леса заприметил белку, неодобрительно поглядывающую сверху вниз на конкурирующую заготконтору. «А ты филина давай на подмогу позови»,– мстительно подумал я, срывая очередную гроздь. И чего ополчился на рыжую, спрашивается?

Кисло-сладкий вкус ягод ностальгически длился и длился еще долго после того, как мы покинули поляну. Контрольная точка на сей раз снова удивила нестандартным архитектурным решением. Для размещения постояльцев отель «Лесные просторы» предлагал... домик на дереве. С почти пиратской веревочной лестницей метра два длиной. Забрался я на палубу первым. Конечно, не сказать, что высоко. Но очень необычно. И сколочено словно мальчишками на скорую руку. Односкатная крыша перекрыта вперемешку ветками березы и лапником. Случись дождь,– и потечет вся кровля. Да и в сильный ветер прочность конструкции вызывала сильные сомнения. Впрочем, ни бурь, ни ливней ни я, ни даже Паша здесь не застали. Может и нет их в этих странных местах вовсе, проливных дождей и шквалистых ветров. К слову о прочности. Я попрыгал на не струганных досках. Пол скрипел, но держался достойно. Неизменная обшарпанная тумбочка, четыре топчана, педантично застеленных солдатскими одеялами. На сей раз обошлось без казарменного второго яруса коек. Тесновато, но как известно – в тесноте, да не в обиде! А вот если бы нас не четверо, а человек семь было? Да о чем это я? Здесь же все вопросы решаются просто. Появился бы еще один домик на дереве, оперативно возведенный хозяином леса по предварительно согласованному проекту.

– Ну как тут?

Паша уже стоял рядом.

– Отель пять звезд. Завтрак включен. Но мы его, по ходу, проворонили!– отчитался бодро и кратко.

– А на стене что?

Блин дрожжевой! Слона то я и не приметил! Вогнутый кусок коры, прибитый ржавым гвоздем к доске-дюймовке, содержал рисунок. Или карту. Или схему. Коричневый фон скрадывал неровные штрихи карандашного грифеля.

– Настраиваем телескопическое зрение,– Паша уже вооружился окулярами.–Ага-ага. Еще один ключник, судя по всему. Где-то в трех километрах.

– Что, так и написано?

– На, посмотри.

Я посмотрел. И с трудом различил контуры идола, прижимающего к себе подобие ключа. Причудливо выгнутого ключа. Никакого километража или линейки масштабирования местности не нашел, как ни пыжился.

– Отдохнем полчасика, и в путь!

– Согласен!

…...........

На подходе к искомой точке я услышал мелодию. И ушам своим не поверил!

– Паш, ты тоже слышишь?

– Ну да, гитарный перебор.

Я оглянулся назад. Алиса кивнула. Али никак, ни единым жестом, не отреагировал на звук. Но по глазам я мог точно сказать,– он тоже услышал!

– Не просто перебор. Алис, Паш, ну вы серьезно не узнаете композицию?

– А должны?– прищурился лидер.

– Думаю, да. Сдается мне, это одна из самых популярных мелодий в мире!

– Вроде бы знакомое что-то...,– Алиса неуверенно пожала плечами...

– Эх, вы! Это же «Естедей»! Битлс! Классика!

– Какой дэй?

– Битлс?

Если бы не искренность интонаций, честное слово, я бы подумал, что они меня разыгрывают. Они что, про ливерпульскую четверку никогда не слышали? Никогда, никогда? А они вообще из нашего измерения? Может, из параллельного, где Джона Леннона не убивал никто? Поскольку не стал он популярен, почти как сын божий. Так, пел свои песенки с друзьями в британо-саксонских подвальчиках. Для горстки фанатов. А может на той, параллельной планете он и не рождался вовсе...

– Вспомнила, вспомнила! Желтая подводная лодка! Да?

– Фу ты,– я вытер воображаемый пот со лба,– ну вот! А то меня уже начали терзать сомнения. Не инопланетяне ли вы!

– У меня дядя в военном оркестре играл. Однажды они на смотре исполнили. А генерал заезжий, столичный и спроси: «Что за музыка?»

– И что ему дядя ответил?

– Строевой марш воинов-подводников!

– Остроумный у тебя родственник,– я представил экипаж атомного ракетоносца, бодро перестраивающегося на палубе субмарины под ритм песни.– С бааальшим чувством юмора мужик!

– Андрей. Давай посерьезнее. Помнишь, чем в прошлый раз за беспечность расплатились?

И верно! Ностальгия расслабила меня. Кто сказал, что чел, исполняющий великолепную композицию, не может оказаться коварным аспидом? Гений и злодейство лишь теоретически вещи несовместимые. А в жизни заслушаешься вот так, да и угодишь в засаду!

– На этот раз я первым пойду,– неожиданно для себя ляпнул. Вот кто ж меня за язык-то тянул, морс ты клюквенный, а? Подозреваю, что свою роль сыграла близость Алисы. Я ж герой! Должен быть. Наверное. Местами. Хоть где-то. Если хорошенько пошкарябать.

– Хорошо,– легко согласился Павел,– Али прикроет тебя. Мы рядом.

Владения нового ключника оказались оформлены почти в парковом стиле. Ровный английский газон, медный идол в центре овальной площадки, пяток пеньков, разбросанных хаотично. На ближайшем к опушке восседает парень с гитарой. Подойдя ближе, понимаю, что он не только играет, но и тихонько, едва слышно, подпевает. Играть у него получается куда лучше, чем петь на английском. Он оборачивается и улыбается мне. Ну вот, зря крался. Лицо у парня простое и располагающее. Длинные русые волосы, широкие скулы, выразительные голубые глаза. И он второй встреченный мной здесь человек, одетый не в рыбацко-охотничий комплект. Кожаная куртка на широких плечах, рубашка экзотической расцветки с крупным отложным воротником, потертые джинсы и безупречные, будто только что приобретенные в обувном за углом, мокасины цвета зрелой клубники. Однако!

– Привет. Меня Виссарион зовут,– буднично представляется музыкант. Так, будто встретились с ним на дружеской вечеринке, а не на поляне среди не слишком густого, но все-таки леса.

– Привет. Я Андрей.

– А остальные?

– Что – остальные?

– С тобой же еще трое. Чего не выходят? Опасаются?

– Осторожность не повредит,– нейтрально отзываюсь, сканируя местность на наличие возможных ловушек.

– Был негативный опыт?

– Еще какой. К слову, опыт этот идет за нами по пятам. Не далее, как завтра должен быть здесь.

Пальцы парня продолжают потихоньку перебирать струны.

– И что хотели от вас супостаты?

– Да бог их знает. Скорее всего то, что обычно хотят личности криминальной направленности. Получить в пользование то, что им не принадлежит.

– Грамотно формулируешь. Не юрист?– усмехнулся Виссарион. Новость о скором прибытии банды его если и взволновала, то виду он не подал.

– Нет, не юрист.

– А, вижу... Проводник,– любитель классики вытянутым подбородком указал на компас. Ха! А ему не впервой, значит, видеть подобное устройство.

– Ну да, проводник.– спутников я звать не спешил. С этим успеется,– А ты?

– Я бард,– юноша прекратил играть, демонстративно перевернул гитару, устроив корпус струнами вниз на коленях. Гротескно склонил длинную шею в актерском поклоне. Русая челка упала на глаза. – Бард. Бард. Прошу любить и жаловать, бард!

– Музыкалку заканчивал?

– Нет, самоучка. Раньше не до песен было.

– Что так?

– Детдомовский я.

– А здесь какими судьбами?

Парень вскинул резко голову. Посмотрел на меня, как на идиота. Я автоматически отметил, что украшения в ушах, столь милые сердцу многих кумиров эстрады, отсутствуют.

– Да как все. Не чаял, не гадал. Шел мимо. И... пропал!

– Я имел ввиду на поляне, у Ключника. А не вообще...

Вовремя сообразив, что неправильно понят, скорректировал вопрос я.

– А... Вот ты про что. Выбираюсь иной раз из поселка. Хоть это и против правил.

– Поселка? – я тут же вспомнил сбивчивый пассаж Алевтины о непонятных «не злых» обитателях местного райцентра. Лично я так и не понял отношения прорицательницы к ним. Не ощущалось в ее оценке агрессии или осуждения. Но некая неприязнь все же присутствовала.

– Ну да, скучно там последнее время. Новички давно не объявлялись. Хочется новых впечатлений! Да и счетчик скоро щелкнет, вполне возможно, что как раз вы станете историческими личностями в масштабе отдельно взятого поселка.

Вот как! Поди ж ты, экий эмоциональный гурман! Фразу про счетчик я не понял совсем.

– Далеко до деревни? Чем там люди живут? Как? Кто главный?

Вопросы посыпались из меня раньше, чем я успел придумать хоть какую-то схему ведения диалога. Не превращающую общение в допрос.

Виссариона напор, впрочем, не смутил. Отвечать начал степенно, но почти сдерживая зевоту. Ясно, творческая личность. Вульгарные земные материи ему претят:

– За старшего у нас Михалыч. Мужик непростой, не всем он нравится. Но в целом, правильный. Хоть и педант. «Туда не ходи, этого не делай, не суй нос не в свой вопрос»,– в таком духе. Подъем, отбой, иди поработай, обед по расписанию.

Михалыч. Не тот ли, даритель медного алтына?

– До поселка два дневных перехода,– невозмутимо и ровно продолжил вещать поклонник битлов.– Принимают всех. Люди обустраиваются по-разному. Кто-то и с забором дружить может. Кто-то держится особняком. В каждой избушке свои погремушки, одним словом. Хотя вот избушек почти и нет. Спальни казарменного типа. Те, кто пришел «всерьез и надолго» себе сами пытаются строить жилье. Но получается мало у кого.

– А одежда откуда? Сельмаг?

– Он, родимый.– Виссарион рассмеялся, словно услышал реплику ребенка. В чем-то может, и верную, но до крайности наивную,– У Алевтины были?

– Да,– немного подивясь зигзагу диалога, откликнулся я, – она вот почему-то не спешит с передислокацией к людям.

– Говорю же. Кто-то общественник. Как тот же Михалыч. А иному одному милее. Воля, вольная воля.

– Воля? На отшибе? Впроголодь?

– На отшибе здесь понятие относительное. Как и «впроголодь». Не слышал о случаях, чтобы кто-то здесь коньки от недостатка пищи отбросил. Или от жажды. Так ты своих звать будешь? Или мне самому придется?

– А откуда ты знаешь, что я не один?

– Да по десятку признаков. Вон на ключника хотя бы глянь! – парень вытянул руку, задравшийся рукав куртки обнажил татуировку. Черная, словно обугленная восьмерка на предплечье.

Я послушно перевел взгляд. Ключник на сей раз имел четыре лика, направленные по сторонам света. Четыре лица, четыре сундука в основании.

– Извини за любопытство. Но я заметил тату. Рисунок что-то значит?

– Да. Значит,– собеседник разом подобрался. И посмурнел лицом.

– И что же?

– Значит то, что не на всякий вопрос можно ответить,– отрезал музыкант. Помолчал и добавил:– Не из-за грубости или дурного воспитания. Просто... не могу сказать.

Понятнее не стало. Но с одним, по крайней мере, я точно определился.

– Паша, бери Али, зови Алису. Айда к нам!

Урусвати*

Когда-то, давным-давно, в те времена, когда дружба, как страстное притяжение двух или более существ была привычным делом, а любовь светила воскресным солнышком, согревая, и придавая надежду всем окружающим, когда люди жили вместе с животными, в том числе и невиданными для нас, понимали их язык, когда вглядываясь в дальние дали видели радость и свет жизни, когда тьма не казалась мрачной, а приносила мистический покой и вдохновение на созерцание - на земле еще не было зимы.
В это время, сердца людей, всех вообще живых существ, светились ярко-ярко, а понимали все тонко-тонко. И жил на земле один мальчик по имени Урусвати и его сердце пылало жизненным огнем так ярко и горячо, что могло обжечь, соприкоснувшуюся с ним душу. А этот мальчик был очень добрым и не хотел причинить вреда ничему живому. Поэтому он оградил свое сердце каменной оболочкой, оставляя за ней, вечно не тухнущую звезду, объятия которой охватывали весь мир.
За это Урусвати прозвали - "мальчик-каменное сердце" и никто не хотел дружить с ним, и не мог полюбить его. Между тем испепеляющий огонь его звезды уже обжигал даже его собственную душу. Он хотел поделиться этим теплом со всем на свете, но оно было слишком горячим. Он искал пристанища в мире, чтобы хотя бы не умереть самому, но не мог найти его.
И тогда он взмолился богу и всем богам и попросил о помощи. Он ждал ответа, претерпевая душевную боль от его собственного духовного огня.
И вот ему явилась богиня, которую зовут Зима и сказала: "Я помогу тебе. Половину мира накрыв саваном своей душевной прохлады я буду остужать твою душу и она будет мучиться меньше. Но бОльшую часть времени я не смогу быть с тобой, потому что у меня очень много важных дел за пределами земли, и которые не могу оставить. С тобой я буду отдыхать, оставляя после себя отблески своего пребывания на земле, которые также будут предвестниками моего прихода."
Мальчик охотно согласился, но потом понял, что хоть и уменьшаться его душевные страдания, он всегда будет одинок на земле, с ним никто не будет дружить и никто никогда на земле его не полюбит, и его так и будут звать - "мальчик-каменное сердце." Он сказал про это богине Зиме, она ответила: "Я тебя понимаю. Я приглашаю тебя в мою обитель, где ты полностью раскроешься и будешь счастлив и мы всегда будем вместе - любимый. Ты будешь восходить по утрам, светить всему миру и тебя будут называть - "Утренняя звезда". А часть моей души в виде зимы останется на земле для одиноких огненных сердец, окутывая их своей прохладой."
И с тех пор "Утренняя звезда" восходит каждый день светя всему миру, померкивая притягательным, но не сильно назойливым светом, как будто боясь обжечь каждого, увидевшего его.

* - по индийски(санскриту), то есть в переводе с индийского(санскрита) - Утренняя Звезда

Под лучами прекрасного солнца, на волнах всеобъемлющей любви, на земле, пропитанной свойственным ей многообразием форм и событий происходящих, запечатленных в ее памяти навечно, на месте когда-то прекрасного луга, на месте когда-то дивного озера, на месте некогда опустошительных войн, на месте куда упали капли горячей крови вечно юного и вечно живущего создания и остались в земном сердце навечно, под сияющим звездным небом, в период сказочной утренней зарницы и чудесного вечернего заката родился удивительный цветок, сияющий своей душой всех сильнее в мире и превращая все, соприкоснувшееся с ним, в необыкновенную сказку. И у этого цветка, как и у всех божественных созданий есть имя - это имя - Чудесный!
Его чувства, душа, настолько искренни и настоящи, что вся природа и весь окружающий мир, выражаются в единой симфонии с ней. Ее звуки и цвета, свет и любовь, распространяют и выражают, излучают, все многообразие - возможное и невозможное.. и не слова, не что прочее придуманное - не может охватить все это! Когда цветок охватывает радость, то весь мир испытывает всю прелесть существования, когда он испытывает счастье то вся природа осознает весь смысл жизни, когда у цветка случаются озарения, то совершаются великие и чудесные открытия, когда цветок грустит, то всю природу и весь мир, всю их душу, окутывает туман и порой дождик проливает слезы в периоды приступа внутреннего забвения. Когда душу цветка будоражит нечто очень плохое и глупое, то вся природа и весь мир в момент откликаются порицающим чувством в виде ливней и ураганов, грома и молний, засух и землетрясений... И конечно дождик и ветер, погоды и непогода могут быть прекрасны в своем проявлении, но в истинные моменты горечи они выражают свое искреннее негодование и противление надвигающемуся забвению.
А цветок не знает что такое забвение и не знает что такое смерть - потому что чудо выше всего этого.
Все проходящие рядом с ним не могут внутренне не восхититься им и тут же их восхищение переносится на чудесный образ всего мира и всей природы. Однажды один проходящий мимо цветка взял и наступил на него в своем желании его убить, потом пошел дальше, полностью отрекаясь от таких понятий как чудо и красота. Далее его шаги становились все отрывистее и бессмысленнее и когда его всего почти полностью охватило забвение и неизбежность, то изнутри его каменного сердца вырвался вопрос - "где земля, в которой я могу укрыться?" - ему последовал ответ - "эта земля в долине за чудесной рекой!". И когда он пошел в ту долину, перелетая через чудесную реку, то в самой середине над ней внезапно превратился в недвижимую каменную статую и упал на дно и лежал на этом дне, недвижимый и однотонный. Потом вода подточила камень, как это всегда бывает и развеяло его бесчисленные песчинки по всей своей глади.
Цветок же, придавленный к земле, со сломанными листьями и стеблем лежал какое-то время под навесом стоящей рядом сосны, выросший специально для этого, чтобы приукрасить его тяжелый миг и укрыть его от палящего солнца и проливных дождей.
Прошло много лет и цветок снова расцвел новой жизнью. Шли времена и бывало все по-разному и все чудесно и прекрасно! Потом появились люди, которые очень любили строить разные сооружения из камня - и строили их довольно хорошо - ведь камни тоже живые существа. Эти люди называли себя каменщиками. Шло время в непроглядной глубине будущего, в которой тонкой невидимой струйкой настоящего то и дело играли краски-мечты о прошлом, лишь изредка переходя в "безвременье".....
Сооружения из камня рушились и исчезали из виду, иногда являли себя в виде символов, а иногда стоя просто как статуи - недвижимые и однотонные. Вот кто-то решил воздвигнуть огромный каменный дворец на месте цветка, имея перспективы в вычислении наибольшей сбалансированности существования. Они нашли помощников даже под небесным куполом, которые с энтузиазмом выявились, чтобы помочь им в непроглядной синеве и неотвратимости будущего. Воды же божественного океана вместе с ангелами не думали о будущем, прошлом и настоящем, потому что все это им было подвластно. Эти воды проистекают в одной реке на земле, названной - чудесной - от которой корнями, через внутренние и прочие слои подпитывается и чудесный цветок.
Поднебесные создания вместе с людьми вырвали чудесный цветок, чтобы на этом месте также построить великий каменный дворец. Они его построили и вся природа увидела в нем дворец из камня.. и больше ничего. Но поднебесным созданиям большего и не нужно ибо они пребывают в забвении. Весь мир они сделали каменным, уже из чистого гранита.  А потом, изнутри и снаружи, из ветвей опавший роз и из капель уже невыпавшего дождя - звук и цвет, музыка и непревзойденность, слышаться в каком-то необычном переливе и выражаются в уже ясно понимаемом всеми созвучии - "из праха в прах, из камня в камень!". Этот звук звучал довольно долго(если сказать по некоторым меркам...), но не дольше чем его превосходящее, а даже намного меньше.....
Корень цветка, от которого остались отростки - еще остался в земле, а сам цветок - его чувствовал и все понимал, потому что он бессмертен и вечно юн. После того, как его вырвали, после испытания болезненных ощущений, которые привычны всем живым - он почувствовал пустоту, которая его окружала. Это очень томительная и неприятная пустота. Где вера!? Спрашивал он себя, в чем она, какой смысл? он предавался различным чувствованиям и окраскам, которые нельзя описать словами, нельзя понять - просто захотев..  - а в ответ все равно - пустота! Дальше он начал испытывать чувства несбывшихся желаний, нереализованных мечтаний, чувств не воплотившихся в действительность и прочего.. - но над этим стояла пустота, очень назойливая и как будто безвыходная.......
Потом, он почувствовал внутри себя огненный шар - его душа! такой большой и горячий, но вовсе не обжигающий его самого.., что даже удивительно - как этот огромный шар может существовать внутри такого маленького цветка. И этот шар рвался озарить весь мир. После, к шару начали подбираться люди, иные существа - и каждый со своими целями, но чудесный не боялся их, потому что знал, что они ничего не сделают и даже пытался оградить других от его излучения - ведь оно может так сильно ранить и обжечь, что ему этого не хотелось - он не видел в этом смысла.
Потом он видит мир, чудесный и прекрасный, который легкими прикосновениями вод божественного океана обретает форму и дышит.. живет! В этом мире он наблюдает еще более прекрасные деревья, успокаивающий ветер, который иногда представляется в виде шторма, желая показать свою непревзойденность.. Он увидел и море и землю, сохраняющую в памяти все былое... и себя среди них - и не просто увидел, но и почувствовал и ощутил.. 
Он увидел животных, необыкновенных и чудесных - где единорог, стережет свое обиталище и птица феникс сгорает до тла и даже больше, а потом оживает в прежнем великолепии. Вся природа насыщена красками и счастьем. Вдали он увидел ту самую чудесную реку, над которой слышался голос сирен. Трава и деревья приобретали свой поистине необыкновенный образ и во всем ощущалось счастье и смысл! Он увидел и ощутил понятия не вписывающиеся и невысказанные - те, что превышают все, о чем можно представить. Там, где прежние грани, казавшиеся естественными, полностью уступали новому. И он увидел, что весь прошлый мир, лишь иллюзия, по сравнению с этим! - потому что он вырос после этого, на той же солнечной и прекрасной земле, но уже новой и несколько изменившейся (потому что ничто в мире не повторяется само по себе) - новым и прекрасным созданием.  Он спросил вечность и бога - "а что больше и лучше, что шире и разумнее.." - в ответ тишина.. а потом, красочный, всепроникающий голос "Ты Чудесный!".....  он ответил - "Да..... а еще красивый и всепроникающий!"...

– Напрямую или в обход?– в такие минуты осознаешь, что быть лидером не всегда столь уж здорово. С правами идет в комплект ответственность. Особенно отчетливо проявляется такая диалектика в ситуациях неопределенности. Как сейчас. Ни я, ни Алиса, ни стрелок не знаем, что ждет впереди. Одинаково вероятно и то, что болото оборвется шагов через сто, и то, что топи тянутся на многие километры. Не может этого знать и Паша. Но решать-то ему.

– А ты зарубки по пути делаешь? – неожиданно огорошил меня он.

– Извини, совсем из головы...

– А ты делай, делай. Не все нашим ... товарищам в рай на чужом горбу въезжать. Пусть тоже по болотине поплутают.

Удивляюсь я переменам в настроении Паши. Будто и не лежит на нем тяжким бременем проблема выбора пути. С вполне возможной перспективой встретить сумерки среди трясины. Ночевать тогда придется, тщательно выбирая кочку понадежней. Поприличней кочку, пристроить пятую точку,– про себя неуклюже срифмовал я, доставая при том клинок на брезентовом ремешке. И сразу отчего- то вспоминая слово, вертящееся на языке вчера, но так и не давшееся. Темляк! Сломал ветку березки. Рядом стесал слой коры. С рукояткой, оплетенной шнурками, нож стал вполне себе практичным инструментом.

– Значит так, мальчики и девочки. Идем вперед, не отклоняясь от курса.

И все. Без пояснений. Может, так и надо руководить, направляя массы? Не вдаваться в излишние подробности и политесы? Делаем так! И амба! Все идет у нас по плану! И точка! Даже когда последнему идиоту ясно, что либо не все идет по предначертанному, либо план, мягко говоря, хреновый!

Еще с час картина остается неизменной. Мох, пружинящая почва под ногами, редкие березки. Правда, стали попадаться грибы.

– Ребята! – голос Алисы, ушедшей вперед, прозвучал радостно.

– Что там?– я поинтересовался, разгибаясь. Нагнулся за пятым уже крепким на загляденье, крупным подосиновиком. Вот и каска пригодилась. В качестве корзинки, ну кто бы мог предположить такое?

– Насыпь!– азартно выкрикнула девушка.

– Алис, мы рядом, - сдержанно урезонил ликование Павел,– и прекрасно тебя слышим. Всей округе знать о нашем местонахождении вовсе не обязательно.

– И даже не желательно. Особенно тем, у кого серый бочок! – влился в педагогическую увертюру я второй скрипкой справа.

– Или даже меховой белый. – подхватил легкий троллинг Паша, намекая на арктического волка. Алиса покраснела, почти прошептав под нос:

– Я больше так не буду.

Совсем как первоклашка.

На насыпь взобрались без труда. Когда то здесь проходила железнодорожная ветка. Рельсы отсутствовали на сегодняшнюю минуту. И отсутствовали давно по всем приметам. Да хотя бы судя по состоянию шпал, наполовину вросших в грунт, смешанный с гравием.

– А что у нас с заданным курсом, штурман?– сразу же осведомился вожак, не успели мы перевести дыхание. Я сверился с компасом и четко отрапортовал:

– Направление насыпи лежит между рекомендованным азимутом и севером.

– Отлично, просто отлично, – Паша заметно приободрился. Его настроение передалось и нам. Еще бы! Теперь не придется куковать ночью на болоте, поминутно проверяя, не погружаешься ли ты в топкое месиво!

Впрочем, при более внимательном осмотре выяснилось, что роща по другую сторону от возвышенности произрастает уже на вполне твердом грунте. Но зачем продираться через кусты, если можно путешествовать по дороге? Хоть и заброшенной.

Шли по насыпи мы уже не таясь, весело делясь друг с другом забавными историями из прошлой жизни. Волк вряд ли последует за нами через болото. С отморозками Афоней и Колей у нас великое водное перемирие. На худой конец, мы вооружены! Я оглянулся на сосредоточенного Али, как обычно, замыкавшего шествие. Вот какого ему? Идти рядом со смеющимися, беспечными людьми, обменивающимися шутками. Непринужденно общающимися? Не сладко, конечно. Шпалы немного сбивали с шага, но продвигались мы се равно однозначно быстрее, чем по лесополосе. Избушку я заметил уже в сумерках. Паша как раз травил байку о том, как одна дама бальзаковского возраста вызвала его отыскать файлы отчетности, которые мистическим образом исчезли с компьютера. Он подрабатывал тогда приходящим по звонку админом сетей, обслуживая три мелких фирмы. Оказалось, что тетенька хранила всю электронную бухгалтерию в весьма специфическом месте. Обозначенном на мониторе пиктограммой «корзина». А корзина была настроена на самоочищение по достижению определенного объема памяти.

– Не, ну вы представляете, ребя...

Павел оборвал фразу на полуслове, потому что тоже заметил примитивную, по самые скаты из дранки почти, укорененную в землю избушку справа от насыпи. Приложив толику фантазии, можно было представить, что это то самое жилище бабы-яги. Только курьи ножки то ли подломились, то ли ушли, подобно корням дерева, глубоко в почву. Ушли и потянули за собой избушку...

Троекратное «о» вырвалось из наших ртов, когда из-за домишки показалась и сама хозяйка. В голове сразу же промелькнула дюжина вариантов приема гостей лесной ведуньей, закрепленных в фольклоре. От жарко натопленной баньки и сытного обеда до не менее жаркого огня в русской печке, потребного для приготовления трапезы из заплутавшего гостя. А ну, чушь! И трубы у избушки вовсе нет. И бабка, живописно оттеняющая пейзаж подле строения никакая не ведьма! Просто седая растрепанная женщина в годах. С блуждающим взглядом. Напуганная, кажется, нашим неожиданным появлением. Точно, напуганная. Она бы убежала, по глазам вижу. Но уже оценила свои шансы оторваться от юных преследователей, как ничтожные.

– Здравствуйте,– первым нашелся с банальнейшей репликой я.

Старушка в стандартной для здешних мест, но очень уж обтрепанной одежке, молчала.

– Меня зовут Андрей. Это Павел, Алиса и...,– я немного замялся. Ну, не обидится на меня индо-пакистанец же всерьез, даже если расслышит, если я его представлю другим именем,– и Али.

В глазах бабушки колыхнулась тоска. И страх.

– Вы нас не бойтесь. Мы нормальные, мирные люди.

Губы ее пришли в движение, будто силясь ответить. Но слов мы так и не услышали.

– Не волнуйтесь,– подключился к попытке наладить контакт Паша,– если вы не хотите с нами разговаривать, мы уйдем. Переночуем на вашей контрольной точке и завтра с рассветом отправимся дальше!

По дряблой морщинистой коже скатилась слеза.

Алиса решительно направилась к старушке. Подойдя, обняла ее за плечи, прижав, как ребенка. Через несколько минут Алисе удалось успокоить бабушку, убедив, что вреда никакого мы ей не причиним.

– Никакая это не КТ!– проронил Паша задумчиво, сдвигая хамелеоны на кончик носа.– Как же вы здесь живете, бабушка? Чем питаетесь?

Старушка сощурилась подслеповато.

– Совсем я глазами скорбная стала, милок. А живу чем? Так грибы... ягоды. Корешки еще.

– И все?– изумилась Алиса.

– Иной раз до заимки дойду, заночую там.. С утра хозяин леса меня и накормит. И с собой еще захвачу. Мне ведь много не надо.

– А заимка далеко?

– Часа три хода.

– До ночи не успеваем,– проронил Паша,– а почему совсем туда не переселитесь?

– Куда? На заимку-то?

– Ну да.

– Лихие люди там, случаются бродят... Да и не лихие... В поселок к себе зовут. Чуть не силой тащат.

– Так может то и неплохо?– встрепенулась девушка.– В поселке с людьми будете. Крыша над головой, соседи.

– Соседи разные бывают.

– В поселке злые люди живут?

– Они не злые. Но всякому своя рубашка ближе к телу. Собирают гонцы народ в поселок. А как приходит час расплаты, так и...

– Что?– я только воспрял духом при новости о близком поселении и вдруг...,– ну не людоеды же там?

Старушка зашлась в беззвучном смехе.

– Скажете тоже. Людоеды...

– А что же с ними не так? – продолжал допытываться я.

– Да все с ними так,– отозвалась женщина. Впервые ее взгляд прояснился полностью,– только боюсь я их. Не их самих. Порядков поселковых.

– Правил?

– Может и правил. Часа расплаты страшусь.

– Ничего не понимаю. Что за час расплаты? Типа страшного суда?

– Не... Суд страшный в книжках да у батюшках в церквах... Тут ни священников, ни храмов... Тут сам лес... батюшка...

– И чем грозит этот час?

– Чем-чем? Погибелью, ясно чем.

– Казнью? Но... за что? И откуда вы узнали об этом?

– Не... не казнью. Сгину я там просто. Был человек- нет человека. Была Алевтина– и нет Алевтины! А сказал... Сказал известно кто... Он.

– Кто– он?

– Батюшка лес.

Я взглянул в лицо Алевтины и все понял,– глаза ее вновь подернулись дымкой, морщинки разгладились, выдавая расслабление лицевых мышц.

– Вы голос его слышите?

– И голос. И видения он посылает. Особливо через грибы.

Я покосился на пламенеющие шляпки подосиновиков в каске.

– Как это, через грибы?

– Да так. Иной раз съешь... А иной раз просто грибницу найдешь, ухом к земле припадешь...

Краем глаза я заметил оставленные для просушки грибы под застрехой, нанизанные на воткнутые в щели веточки. Сразу определил, что благородные белые мирно соседствуют с вызывающе рдеющими мухоморами.

Читал где-то, что шаманы и друиды использовали настой из пятнистых красноголовиков, чтобы входить в транс. И отправляться к границам миров. Не исключено, что там, на границах, лес оказывался как никогда красноречив и словоохотлив.

– Ясно,– прошептал Паша,– похоже у бабки реально крыша поехала. И неудивительно. В грибах то ли мескалин, то ли мусцидол содержится. На мозги здорово влияет. И из организма не выводится. Совсем. Только накапливается.

– А про нас грибы ничего не говорили?– с сомнением поинтересовалась Алиса.

– Про вас нет.

Павел пожал плечами, будто говоря «ну почему я не удивлен?»

– А вот про тех, кто за вами идет...

– И кто же?– снисходительное благодушие Паши как ветром сдуло.

– Трое... Нет, четверо... Двое темных, совсем темных. Третьего не разобрать. Много всего намешано. Женщина. Она женщина. С ней еще, кажется... Нет, не вижу четвертого. Как проблеск. То мелькнет, то пропадет. Блик на воде. Блеклый белый блик. Белый зверь.

– Белый зверь? Волк? Это их четвертый?– вскинулся, как охотничья собака, лидер.

– Нет. Зверь часть леса. Его вижу ясно.

И что она может видеть? С закрытыми глазами, а? Никогда не доверял разным шарлатанам-предсказателям. Инна вот неизменно к прогнозам астрологов прислушивалась.

– Поймали. Схватили зверя!

– Те четверо? Но... как??

– Хитрость. Женщина. Приманка. Западня,– старушка, не открывая глаз вдруг изобразила дряблым запястьем бросок. Нет, камень так не кидают. Так метают нож!

– Прибили. За лапы. К колоде. Наискосок.

Я, следуя магии повествования вдруг живо представил матерого полярного волчару, распятого, с вогнанными сквозь лапы глубоко в дерево метательными клинками Кожи.

– Аааа!– закричала вдруг Алевтина, падая на траву.

– Что с вами? Больно?

– Ногу... Ногу переломил... огненным веслом...

Старушка забилась в коротком припадке и затихла.

Алиса в панике отшатнулась.

– Она что? Умерла?

Я склонился, прикладывая пальцы к сонной артерии.

– Нет. Алис, это приступ. Наподобие эпилепсии.

Я подхватил на руки тело, оказавшееся почти невесомым. Али приоткрыл дверь хибары.

Пришлось согнуться в три погибели, чтобы протиснуться внутрь.

– У нее видимо, профессиональное это,– услышал из-за спины голос Павла,– Алевтина наша– пифия!