CreepyStory

— Все, вставай уже, отдохнули. Что сидишь-то? Сидит и сидит. Слышь, Герой, вставай, говорю, пошли! — Приплясывал Лони.

— Зачем? — безразлично спрашивал я в который раз, разглядывая кольцо, украденное у мумии.

— Как это зачем? Как это зачем? Совершать подвиги, исполнять предназначение, прославиться в веках. Мало ли зачем? Время идет, а доспех не добыт! И ни одного подвига! Вставай, Герой. Ну, вставай, а? Пошли! — ныл гномик.

— Куда?

— Как куда, как куда? Куда следует, туда и пошли. Ясно сказано: "И последует герой в Долину Зловонных Чаш. И примет там Истину из рук Посмертия Мари Лаво". Истину, слышишь? И-сти-ну! Вставай! Ну, вставай!

— Зачем?

— Как это зачем? — разговор явно зашел в тупик. Лони в отчаянии сорвал с себя шапку, бросил под ноги и начал топтать.

Я потряс фляжкой и прислушался. Оставалось примерно на два пальца.

По дороге в нашем направлении катилась воронка чёрного смерча. Небольшого такого смерча. Комнатного. Смерч перемещался стремительно и совершенно бесшумно. Страдающий Лони заметил его слишком поздно. Он успел крикнуть что-то вроде: "Ворнья фея", достать свою маленькую дубинку и прыгнуть между мной и воронкой. Успев всё это, Лони принял свою смерть.

Я сидел и тупо пялился на шишковатую головку, похожую на голову куклы, у моей правой ноги. Голова моргала. Маленький, отважный, верный Лони!

— Вставай, Мертвец. Дальше твоим спутником буду я.

Я поднял глаза. Сглотнув сухой горький ком, застрявший в горле, уставился на девочку лет 12. Одетая в чёрные лохмотья, тощая, словно слепленная из веточек. Вместо волос странная шапка из шевелящихся вороньих перьев. Я решительно отвинтил крышку и сделал большой глоток. Что я теперь должен делать? Отомстить за гнома? Девчонке?

— Зачем?

Девчонка пожала плечами. Посмотрев на меня как на слабоумного, медленно и раздельно произнесла:

— Ты идиот, Мертвец? Тебе же вроде рассказывали про Долину Чаш, Посмертие Мари Лаво и все такое. Ну, рассказывали?

— Рассказывали.

— Туда и пойдем. Ясно же. Предсказание и все такое. Будем дурака валять, Мертвец, или уже пойдем?

— Предпочитаю валять дурака. Уже Мертвец, да? Не герой?

— В твоем случае это одно и тоже. Ладно. Тогда так,— Она достала из кармана карты,— играем до трёх очков. Проиграешь, идешь со мной. Я проиграю, отдам тебя Триогиму, пусть он с тобой разбирается.

— А в чем тогда мой интерес? Если я проигрываю при любом раскладе?

— Никакого интереса, Мертвец. Только путь. А ты думал, в сказку попал? — девчонка уселась, скрестив ноги, и шустро, умело тасовала колоду.

Я поднял свои карты.

— А что это, Посмертие Мари Лаво?

Девчонка удовлетворенно хмыкнула, словно мой вопрос убедил её в подозрениях на мой счет:

— Не что, а кто. Мама вуду. Это любой дурак знает.

Били красиво, профессионально били.

Втроем.

Хотелось просто стоять и любоваться, как карлики работают ногами. Что я и делал, пока истязуемый не затих в пыли, свернувшись эмбрионом. Тогда я вмешался. Карлики, оставив свою жертву, развернулись ко мне и достали дубины. Грязные, разъяренные, обряженные в пёстрые обноски, они были настроены весьма решительно. Получив неплохой удар по колену, я согнулся от боли и хохота. На меня со всех сторон посыпались тумаки. Отсмеявшись, я схватил ближайшую пару за капюшоны и, подняв, столкнул лбами. Третий, не будь дурак, скрылся в кустах. Туда же я зашвырнул и свою добычу.

Избитый лежал на дороге, прикрыв лицо ладонями, и поглядывал на меня сквозь щелчку между пальцев. Я опустился на обочину и сделал вид, что он мне совершенно не интересен.

Карлик медленно поднялся и сел. Долго рассматривал меня, не решаясь подойти. Я почти задеремал, и подпрыгнул, когда к моим ногам упала дубина, туда же грохнулся коленопреклоненный карлик. Барабанные перепонки взорвались от душераздирающего писка:

— Слава тебе, о мой спаситель и великий Герой!

— Ты кто?

— Я-то? Мое имя Лони. Я странствующий гном, о, Герой!

— Да что вы все пристали герой-герой. Никакой я не герой! Мне вообще претит все героическое. И давай, вставай, уже.

— Никак нельзя, о великий Ге... Негерой! Сама судьба направила тебя по этому пути, я должен последовать за тобой и стать твоим наперстником. Разреши мне следовать за тобой повсюду!

Чокнутый. Ещё один.

— Послушай, как тебя... Лони, я себе несколько иначе представлял себе гномов...

Гном нацепил оскорбленное выражение и отполз на середину дороги. Встал, отряхнулся, с презрением оглядел мои спортивные штаны и кроссовки.

— Да и я не мечтал о таком... Герое. Тем не менее, так распорядилась Судьба. И я последую за тобой на край земли. И отдам свою жизнь за тебя. Хоть и ты несколько... не очень для великого-то Героя. Тебе необходимо обрести приличествующее снаряжение. Я тебе помогу. А то перед Врагом стыдно.

— Перед каким Врагом? Какой край земли? Мне домой надо. Меня арестовывать приедут скоро! Да что тебе объяснять! — я вздохнул и махнул рукой: — Ступай, бедолага. Без тебя тошно.

— Аре... Что тебя придут делать?

— Арестовывать. Понимаешь, я кольцо украл. У мумии. Я не специально. Мне теперь в тюрьму надо. А я тут... — я снова в сердцах махнул рукой.

— У какой такой мумии? В ожерелье?

— В ожерелье, — удивленно согласился я.— У мумими фараонши. Она у нас в лаборатории к выставке готовилась. Я ее осматривал. В ящике нашел кольцо. И взял...

Закончить я не успел. Гном снова бухнулся передо мной на колени и ткнулся мордочкой в пыль.

— О, великий Герой, прими мою клятву верности. Отныне моя жизнь принадлежит тебе! — вскочив, Лони заскакал козликом по дороге, высоко подкидывая колени и потрясая дубиной.

— Сбылось предсказание Фурии! Он явился! С ним Кольцо!

Я в изнеможении упал на камни и застонал. Из кустов выходили карлики, много карликов. Выстроившись в очередь ко мне, они подходили, кланялись, называли своё имя и присоединялись к пляске Лони. Откуда-то притащили барабаны... Барабаны меня добили.

Сначала я шёл, останавливался, орал, пару раз даже погнался, швырял в него мелкими камнями. Потом надоело. Я сел, облокотившись на песчанный холмик и достал фляжку. У моих ног расположился гном Лони, принесший мне клятву верности и намеревавшийся сдержать её во что бы то ни стало.

Коньяк во фляжке подходил к концу.

Лис сидел, свесив ноги в пропасть клубящегося тумана.

Вчера я ничего не употреблял, даже пива. Грибов не ел. Оставалось надеяться, что я сплю.

Миновать сидящего не удавалось, он успел меня заметить. И я подошёл ближе. Как обращаются к курящим лисам? Ну, допустим:

— Уважаемый, не подскажете, где мы находимся?

Лис выпустил облако ароматного дыма и задумчиво надул щеки.

— А где бы ты предпочёл находиться?

— Я бы предпочёл Аргентину.

— Тогда ты можешь считать это место Аргентиной. — Лис сделал приглашающий жест, и я уселся рядом, на краю.

— Ну, какая же это Аргентина? Совсем не Аргентина. Аргентина она другая, она...

— Какая? — Лис взбалтывал ногами туман, и я последовал его примеру.

Оглядев каменную пустошь, обрывающуюся в молочную бездну, фиолетовые пики возвышающиеся справа, я попытался вызвать в памяти хоть что-то про Аргентину. В Бразилии много диких обезьян, а в Аргентине?

— Там тепло.

— Ты замерз?

— Нет, но...

— Тогда мы отбросим этот аргумент.

— Попугаи. В Аргентине живут попугаи.

Лис огляделся.

— Действительно. Попугаев нет. И что из этого следует по-твоему?

Я пожал плечами. А Лис засмеялся.

— Ты сам себя слышишь? Отсутствие попугаев не может служить доказательством того, что ты не в Аргентине. Попугаи могли отлучиться.

— Куда могли отлучиться попугаи?

— К молочнику, ясное дело.

— Зачем попугаям к молочнику? — кажется, Лису удалось запутать меня окончательно.

— Молодой человек, — Лис сделал глубокую затяжку, — Вы задаете странные вопросы. Вы что, герой?

Интересно, что он курит? Почему курит он, а вставило меня? И, наконец, почему в этом крышесносном местечке все принимают меня за героя? Но вслух я сказал:

— Вовсе нет. Я не герой. Я не знаю. Я новенький. Я первый день.

— То же мне новость, — снова засмеялся Лис. Старый уже, курит, а веселый. Лис мне нравился.

Я вздохнул. И попробовал снова:

— А мы на Земле? Это Земля? — я сделал полукруг подбородком, обозначив "это".

Лис выбил трубку, спрятал её в вышитый шёлком мешочек и убрал мешочек в карман. Повторил мое движение, обведя острой седой мордой "это" и ответил:

— Это — земля. А это... — Лис легко оттолкнулся правой лапой и прыгнул в белесую пенную пустоту:

— А это небоооооо! — донеслось до меня из глубины.

Посидев ещё минут 15, я поднялся. Я не герой. И я был готов молиться всем местным богам, чтобы им не стать.

— Ну и кто тут у нас?

— Мертвец! Свеженький! Розовый ещё!

— Мертвец? Это само собой. Не жилец-то уж точно? А вот зачем он? Эй, мертвец, тебя спрашиваем, ты зачем здесь?

— Поиграем, мертвец? Давай поиграем? А мы тебя за это не пожрем. А, возможно, пропустим. Но не обещаем, не обещаем.

— Пропустим-пропустим! Но только если ты правильно ответишь на наш вопрос.

— А у нас сложный вопрос. Так кто ты, мертвец? Это не вопрос, не вопрос, это для статистики.

— Мы бы сказали для меню...

— Для меню, да, для меню. И кто у нас сегодня на завтрак? Герой? Воин?

— Да какой он герой? Соплей перешибешь. Хотя... Мы разных героев повидали, а уж скольких попробовали!

Головы существа тараторили без умолку и одновременно. Пришептывая, причмокивая и извиваясь на длинных шеях. Глаза несинхронно моргали сизыми веками. Длинные языки елозили в трещинах ртов. Я подумал и ответил:

— Я Вор. А ты кто?

— Мы Триогим.

— Мы великий мудрец...

— И страж пути. — Вид у стража был преотвратный. Но избежать разговора возможности не было.

— Ты сыграешь в нашу игру, Вор?

— У тебя мало шансов...

— Но если откажешься, Вор, мы тебя пожрем.

— Поиграй с нами, поиграй!

— Мы любим играть, Вор!

Поиграть я всегда готов. Правда, не ясно, что за игру мне предложат. Я огляделся, убедился, что бежать некуда и согласился.

— Слушай наш вопрос, Вор.

— И выбери один из трёх ответов...

— Но помни, лишь один ответ будет верным для тебя.

— Зачем ты явился в мир, Вор?

— Спасти его?

— По воле Богов?

— Разрушить?

— Хорошо подумай, Вор...

— И выбери, выбери ответ...

— Если ошибёшься, мы получим лёгкий диетический завтрак...

— Если назовешь правильный ответ, мы тебя пропустим.

— Какой, какой ответ ты выберешь, Вор?

— Какой? Какой?

— Выбирай, Вор. Выбирай скорее!

Шеи возбужденно извивались, глаза Триогима бешено вращались в безумном возбуждении. В углах ощеренных ртов скопилась бурая пена.

Я усмехнулся, приосанился, была не была, и ответил:

— Я явился разрушить мир!

Головы заплясали в безумной пляске:

— Самоуверенный мертвец!

— Он ещё более безумен, чем мы!

— Он хочет разрушить наш мир!

— Мир полон энтропии. Каждый шаг множит энтропию...

— А значит, каждая минута, любое слово и решение приближает мир к гибели!

— Каждая новая жизнь ускоряет этот процесс...

— Он прав, он прав, он прав! Этот безумный Вор прав!

— Никто не знает, чей шаг будет решающим, а значит, значит, каждый из нас может убить вселенную!

— О, да! Это правильный ответ! Правильный ответ!

— Ступай, Вор...

— Иди!

— Мы еще встретимся, Вор!

— Жди, Вор!

— Ты наш, и мы пожрем тебя. Когда-то и где-то...

— За любым поворотом...

— На каждом перекрёстке...

— Каждый шаг на этом пути ведёт к нам!

Триогим закрутился волчком и, обернувшись столбом пыли, осел на дорогу.

Я пожал плечами, глотнул из фляжки и осмотрелся. Куда меня, к чертям, занесло?

Перед последним поворотом на хутор находился вход в неглубокую заброшенную шахту. Шахта вела под сопку, в которую упирался наш двор. Вход поражал почти античной простотой форм. Массивные бревна, порыжевшие от впитавшейся породы, поддерживали балки перекрытия, как стройные колонны какой-нибудь величественной греческой развалины, и так же кричали об упадке. Шахта была пустая — копали, копали, ни до чего путного не докопались, да так и бросили. У шахты была история. Когда-то давно здесь погибли несколько проходцев. У шахты была даже легенда. Если не побояться завала, спуститься вниз, то можно дойти до прикованного к скале скелета. В шахте звучали голоса, и это уже не было местной байкой, я сама сто раз эти голоса слышала.

Никакого ограждения, естественно, не было, вот дорога, вот, в пяти метрах от дороги, вход, ведущий внутрь горы. Сама я далеко вглубь никогда не ходила, и не встречала никого, кто бы ходил. Да и зачем? Скелет, ещё не понятно, есть или нет, а пыль, темнота, паутина, змеи — вот они. И обвалы. Часто в горе что-то падало и грохотало, создавая впечатление, что шахта живёт какой-то своей тайной жизнью.

По Кузбассу ходят сотни историй связанных с подземными жителями и настоящими хозяевами гор, да это и не удивительно, учитывая специфику этих мест, но Мурюк эти существа своим вниманием обделяли. Так что же тогда ворочается под горой? "Обвалы" — с уверенностью отвечали одни. Этим я не верила, если бы обвалы случались с такой частотой, шахту давно бы уже засыпало к чертям. "Каменный змей, спящий вечным сном — шепотом сообщали другие, — а как проснется, так тут всему конец и придет!" Это объяснение вызывало лишь новые вопросы, на которые никто не спешил отвечать. "Нет там ничего, — ворчал дед Игнат смешно шевеля пожелтевшими от мохры усами, — И шахты никакой нет. Это разведывательный уклон, а не шахта. Десять метров и тупик". Игнат натягивал вожжи и телега трогалась с места, поднимая оранжевое облако пыли. Дед Игнат что-то скрывал, это обыло очевидно.

Никого кроме меня заброшенный вход в шахту не интересовал, а чем интересоваться? Всегда тут был, испокон веков, и всегда будет. И нечего об этом говорить. Забудь. Так было до лета 1987-го года, когда ранним вечером шахта родила первого мертвеца. Мертвеца видели ребята, возвращавшиеся с рыбалки. Заметил мертвеца дядя Паша, перестилавший толем крышу бани в тот день. Столкнулась с мертвецом Глухариха, тащившая за ухо своего внука Петьку к соседке, отвечать за помятые грядки. Увидел его и капитан Селиверстов, заместитель местного начальника Редкозубова, промокая лысину под фуражкой клетчатым платком, увидел, да так и застыл с поднятой вверх рукой. Два рядовых, сопровождавших капитана Селиверстова, так впечатлились этой встречей, что потеряли дар речи, первый стал заикаться, а второй просто сел на задницу на обочину грунтовки. Гульмирка с Эльмиркой, возвращавшиеся с хлебом из поселка, развернулись и побежали обратно. Сама я мертвеца не видела.

Мертвец вышел из шахты, не оглядываясь, деревянной походкой проковылял по дороге, ведущей к поселку, но не дошел, свернул у поворота на лесопилку, полез по склону сопки вверх, и растворился в густой поросли сосен. То, что человек был давно мертв, не вызывало сомнений. Мумифицированная, иссохшая кожа обтягивала череп мертвеца, обнажая пролом в теменной области, нос отсутствовал, как и часть пальцев на левой руке. Одежда, пропитанная соками горы, задубела и выглядела вырезанной из камня, полностью сливаясь с разломами сопки.

Если бы не капитан Селиверстов, на том бы и окончилось. Придя в себя от неожиданности (как утверждал он сам) или испуга ("чуть родимчик не хватил капитана нашего" по словам Глухарихи), Селиверстов побежал звонить начальству. Ночью тайгу заполнили крики и лучи фонарей. Люди в пятнистых плащах с суровыми лицами наводнили поселок. Ни с кем не разговаривая, не отвечая на вопросы, они возвращались к своим машинам, тихо совещались, водя пальцами по картам на планшетах, глотали из фляжек и вновь исчезали в тайге.

Сидя на крыше я наблюдала, как трое, обвешанные веревками, надев каски с фонариками, спустились в шахту, а потом вылезли из нее, разводя руками, мол нет ничего, пусто. Видимо, про прикованный скелет в поселке врали.

Дней через пять пятнистые исчезли из поселка так же незаметно, как появились, так ничего и не обнаружив. А ровно через год шахта отдала ещё одного мертвеца, в 1989-ом ещё одного, и потом ещё.

Сейчас Мурюк лежит в развалинах, а тайга понемногу затягивает уродливый шрам, где когда-то кипела жизнь. В этом есть жестокая справедливость. Таким страшным и волшебным местам, трещину в реальности, где обыденное густо приправленно невозможным, где ткань мироздания столь условна, что рвется от малейшего усилия с той или иной стороны, нет места в мире. Что именно послужило истончению реальности в Мурюке? Страдания ли тысяч заключённых, ядерные испытания неподалеку, или аномальная реликтовая геология разлома? Так ли это важно? Я не верю в мистику, но верю в то, что где тонко, там и рвется. А ещё я верю, что заброшенная шахта, стоящая при въезде на хутор продолжает выплёвывать из своей утробы живых мертвецов. Те выходят на дорогу и, уже не оглядываясь на разрушенный поселок, бредут в тайгу по своим мертвячьим делам.

Висеть на заборе, вот так, вверх тормашками, было не очень удобно. Кто бы мог подумать, что у штанов такая крепкая ткань! Телефон выпал и валялся где-то внизу, в кустах, рядом с сумочкой. Да если бы и остался в руках, кому ей звонить? Танька вздохнула. Сейчас бы ей очень пригодилась пачка сигарет из той сумочки. Хотя бы одна сигаретка.

До рассвета оставалось часа четыре. То ли от холодного ветра, то ли от нетипичного положения тела, но Танька протрезвела. Возможно, впервые за последние лет пятнадцать. От нечего делать она задумалась. Такого с ней не случалось и того дольше.

Вспомнилось время, самое начало 90-х, когда посмотреть на неё собирались стадионы. Поклонники сутками караулили под балконом гостиниц, а сами номера были завалены цветами. Она была звездой, настоящей звездой. Её песни пела вся юная страна.

Октябрьский ветер залез под куцую куртку и пальцами пробежался по позвоночнику. Танька поежилась. Ткань штанов предательски затрещала, но выдержала. В то время Танька много работала, всё время проводила на гастролях. Выступала, записывала альбомы. Старые подруги остались в Пензе и повыходили замуж. С ними у Таньки не осталось ничего общего, если не считать зависти, с которой они прилипали к телевизору, когда её награждали на "Песне года". Тихо и незаметно умерла бабушка. Танька осталась совсем одна, но не ощущала своего одиночества в бешеном забеге звездопада. Волна новых друзей схлынула вместе с утратой популярности, оставив Таньку в одиночестве на берегах забвения.

Ни ребенка, ни котенка, ни ебенка, лишь двушка в Марьино и какие-то копейки от студии, которых хватало на водку и дешевую колбасу. Танька всхлипнула от жалости к себе, штаны затрещали, плакать расхотелось.

Плакать? Если только от смеха. Она, пятидесятипятилетняя звезда, висит кверху ногами на заборе, через который пыталась перелезть, чтобы срезать путь к дому, из бара, где отплясывала на стойке под свои же собственные песни. Да шоб все так жили! Танька рассмеялась весело и беззаботно, как в юности. Штаны, наконец, порвались, явив миру розовые в ягодку трусы на вполне ещё аппетитной заднице. Упав в кусты, Танька продолжала смеяться, глядя в чистое осеннее небо, непомосковски усеянное звёздами.

Во время утреннего обхода охранник обнаружит тело миниатюрной брюнетки. Патологоанатом констатирует инфаркт и поразится улыбке на лице трупа. Протянув руку, чтобы закрыть ей глаза, он замешкается, ему покажется, что в глазах женщины вместо молочной пелены, спутницы смерти, застыли отражения звёзд.