Как Тула встречала грозный 1918-й год.

Сегодня последние дни рокового семнадцатого рисуются нам исключительно в темных тонах — голод, разруха, братоубийственная война. Да, это действительно было так, но, несмотря ни на что, наши предки не унывали. И каким бы скудным ни был праздничный стол, как бы ни мерзли туляки в почти неотапливаемых домах, какие бы опасности ни подстерегали их на улице,— новогоднее настроение преобладало. Во всяком случае, газета «Тульская молва» убедительно это доказывает.

Наши предки умели пошутить и от души посмеяться над действительностью, каковой бы она ни была.

Для детей и швейцаров

«Какой-то мудрец, а может быть, и не мудрец вовсе, изрек истину, заслуживающую того, чтобы повторить ее в наши печальные дни,— с таких слов начинался рождественский фельетон в одном из предновогодних выпусков газеты „Тульская молва“ за декабрь 1917 года.— Он сказал: „Рождество — это праздник детей и швейцаров“.

Почему детей? — задается вопросом автор фельетона по фамилии Лесно (вероятно, псевдоним. — С. Т.) и сам же себе отвечает: — Потому что все пестрые и веселые затеи Рождества для них… Елка в ее блестящем наряде, подарки рождественского деда, смех, санки, морозный ясный день, красное зимнее солнышко, гуси, поросята, пряники и пр.

Почему швейцаров? — продолжает фельетонист.— Потому что среди всех обитателей Государства Российского они единственные, которые не вынимают из карманов, а, наоборот, кладут в карман…

Достаточно швейцару произнести „с праздничком, гражданин буржуй“, глядишь — рубль уже в кармане».

Буржуи тогда еще не перевелись.

«Из всего вышеизложенного очевидно, что тот, кто назвал Рождество праздником детей и швейцаров,— вполне прав. Так по крайней мере было до сих пор, и может быть, так и будет»,— наивно предполагает В. Лесно, возвращая читателя следующей частью своей заметки в суровую реальность.

Ёлка из березовых дров и кредитных билетов

«Представьте себе, если вы, конечно, не швейцар, которые в данном случае в счет не идут, что у вас двое прелестных детишек, ожидающих от вас всего того, что они вправе ожидать от Рождественского деда… — обращался к современникам В. Лесно.— Во-первых — елка…

Вы покупали осенью березовые дрова по 60–70 рублей за сажень. А попробуйте купить теперь рождественскую елочку, из которой, во-первых, не выйдет и одной восьмой сажени дров, а во-вторых, которая все-таки елка, а не береза — и вы увидите, что меньше четвертного елочных дел мастер с вас не возьмет.

Впрочем, если вы человек изобретательный — попробуйте сделать елочку из березовых дров, это и дешевле, и практичнее».

Тула, страдающая от недостатка дров, которых городскому самоуправлению сначала было не на что покупать, а потом — неоткуда взять, тяжело переживала холод, который в те годы не шел ни в какое сравнение с нашей плюсовой новогодней слякотью. Промерзшие стены неотапливаемых домов и квартир волновали обывателя чуть ли не больше, чем скудость питания. Хотя и то, и другое лаконично дополняли друг друга, олицетворяя собой классическую российскую разруху.

«Украсить елку полагается различными бусами, шарами и звездами,— продолжал фельетонист.— но, право, если вы человек экономный и думающий о своем будущем, вам выгоднее будет обвить елку гирляндами из кредитных билетов».

Да, именно так ценились тогда деньги, точнее их подобие, сохранившееся в истории под названием «керенки» — в честь министра-председателя Временного правительства А. Ф. Керенского. Такие казначейские знаки будут находиться в обращении вплоть до 1 октября 1922 года, когда, согласно декрету Совета народных комиссаров РСФСР от 8 сентября 1922 года, они де-юре утратят платежную силу. Обмен керенок на советский рубль образца 1922 года будет производиться в соотношении 10 000 к 1. Поэтому неудивительно, что цена цветной бумаги для вырезания новогодних гирлянд могла оказаться больше стоимости листов, на которых печатались печально известные денежные знаки.

В подарок — розги, на угощение — фантики

Рождественский фельетон в «Тульской молве» заканчивается словами: «Бедные столичные и городские дети: ваш праздник испорчен в этом году. Что даст следующий?»

Про следующие и подумать страшно, если уже в уходящем родителям предлагают такое: «Единственным доступным вашему обывательскому карману подарком детям является розга, которую в изобилии и не особенно дорого продают у входа в бани… Вместо пряников и других сладостей, которые видятся теперь только во сне,— повесьте сахарные карточки и бумажки от прошлогодних конфет, в которые для тяжести можно положить, если у вас останется случайно от обеда, корочку хлеба…»

Конечно, все приведенные цитаты сатирического текста — предновогодняя шутка, но… с такой долей правды, что как-то и невесело.

Гуляем!

Елок, подарков и сладостей дети в конце 1917 года все-таки дождались. В газете «Тульская молва» сохранилось, например, вот такое сообщение: «30 декабря (12 января по новому стилю.— С. Т.) в помещении столовой при тульской почтово-телеграфной конторе и телефоне для детей служащих была устроена елка, во время которой играл струнный оркестр, организованный из служащих конторы; детям, собравшимся в количестве около двухсот человек были розданы подарки и сласти».

Развлечением для взрослых стали встречи Нового года в клубах и театрах, где проводились праздничные ужины и карнавалы. Посетить названные мероприятия можно было в две смены: первая смена непосредственно провожала старый 1917-й и встречала новый 1918-й с 23 часов 31 декабря до 4 часов утра 1 января, вторая смена занимала места с 5 утра и могла гулять до 9 часов того же дня. Соответственно холостяки и незамужние дамы преобладали в первой смене, семейные пары — во второй.

Кроме того, Тульский пивоваренный завод, по сложившейся в период антиалкогольной кампании традиции, выпустил к праздникам солодовый напиток «Унион», который предлагалось каждому доставить на дом в любом количестве. Много ли оказалось желающих пить в новый год безалкогольное пиво, «Тульская молва» не сообщила.

Зато поистине бесценный для своего времени подарок сделал любителям выпить… кто бы вы думали? Тульский губернский комитет по борьбе с алкоголизмом. Аккурат перед новогодними праздниками он начал отпуск денатурированного спирта. «Тульская молва» писала: «С понедельника 18 декабря (31 по новому стилю.— С. Т.) ежедневно, кроме праздников, с 10 часов утра и до 2 часов пополудни открываются работы 20 городских участковых комитетов по выдаче книжек на отпуск денатурированного спирта в следующих помещениях…» Список прилагался.

«Желательно предъявление удостоверения о необходимости спирта от организаций общественных, профессиональных или политических» — вот вам и бюджетный корпоратив. Правда, отмечалось в объявлении, «предъявление таковых удостоверений не гарантирует получение означенного в нем количества спирта».

Еще одним отличием года 1917-го от предыдущего, как ни странно, стало обилие «ритатуйки». То есть аттракционов и прочих увеселительных приспособлений как для взрослых, так и для самых юных туляков. Откуда они взялись в год революции и куда пропадали в предшествовавший «мирный» год, остается загадкой.

Так что, несмотря ни на какие невзгоды, даже в самые тяжелые периоды нашей истории, праздники оставались праздниками. В конце 1917 года «Тульская молва» в последний раз проанонсирует и осветит новогодние торжества: в октябре 1918 года издание газеты прекратится.

Как пили в Туле, так и пьют или «Сухой закон» при Временном правительстве.

По распоряжению Николая II торговля алкогольными изделиями в Российской империи прекратилась с 6 (19) июля 1914 года в соответствии с заранее обусловленной нормой — на время мобилизации. Так началась печально известная антиалкогольная кампания последнего русского императора. В конце августа того же года сухой закон продлили на все время войны. Еще через два года депутатами Государственной Думы И. Т. Евсеевым и П. М. Макогоновым «трезвость» в Российском государстве предлагалось утвердить на вечные времена.

Через три года, в марте 1917-го, 300-летней монархии не стало. Абсолютизм сменила демократия, перед которой стояли глобальные задачи переустройства России по самым передовым образцам союзнических государств Европы. От старых порядков спешно отказывались. Настал черед определиться и по вопросу о борьбе с пьянством.

«Господство трезвости»

Позиция новых властей по антиалкогольной компании стала известна 14 (27) марта 1917 года. Временное Правительство издало постановление воспрещающее изготовление и продажу для питьевого потребления крепких напитков и спиртосодержащих веществ. Запрет объяснялся необходимостью «в эпоху перехода к новой жизни, в период строительства свободной России, когда народ русский определяет свою историческую судьбу» оградить население от «затуманивавшего сознание» алкоголя. Реформировать систему предполагалось в условиях господствующей трезвости. Более нереальных условий тогда придумать было трудно.

Третий год крестьяне расходовали дефицитное зерно на тайное винокурение, заготавливали брагу почти в промышленных масштабах. Жители городов научились извлекать спирт из лака и политуры, производство которых в названный период выросло в среднем по стране до 2000%. Люди состоятельные вообще не испытывали каких-либо трудностей, имея возможность беспрепятственно приобретать вина и коньяки в ресторанах первого класса или в аптеках по липовым справкам коррумпированных врачей. Лишенные возможности доставать алкоголь описанными способами, без особого труда находили иные варианты, описанные в газете «Тульская молва» за 1917 год.

Кто не гнал, тот воровал

«На днях на путях станции „Тула“ Московско-Курской железной дороги была вскрыта цистерна со спиртом, в которой по взвешивании ея оказалось недостача его около семи пудов, — делился подробностями происшествия корреспондент „Тульской молвы“. — Как выяснилось дознанием, новую пломбу по вскрытии цистерны для проверки накладывал пломбировщик вагонов В. Фатеев.»

На тот момент, человек, совершивший подобную кражу, объявлялся «злейшим врагом народа». Следствию быстро удалось распутать это немудренное преступление.

«… выяснено, что Фатеев в ночь на это число принес домой в Мясново около шести ведер спирта.

В этот же день в квартире его был произведен обыск, которым и обнаружен один бабин со спиртом весом до 2 пудов (более 32 кг. — С. Т.)

Остальной похищенный спирт Фатеев, очевидно, успел кому-либо передать.

Во время обыска Фатеев предлагал милиционеру Г. П. Степкову, производившему дознание, 50 руб., с целью чтобы тот прекратил дело, на что, однако, последний не согласился.

Фатеев привлекается к законной ответственности, а спирт вылит в поле, где и сожжен».

А вот другой характерный случай. На сей раз за пределами Тулы.

«К землевладельцу Д. А. Лямину в его имение при сельце Астафьеве Погореловской волости Белевского уезда «явилось семь человек крестьян из соседней деревни „Верхние Савинки“, одетых в солдатскую форму, которые войдя в помещение и крикнув „руки вверх“, приказали дать ключи от винного погреба, где хранился казенные спирт. Отперев погреб, крестьяне отлили из бочки два ведра спирта с которым и уехали обратно».

Аппетиты крестьян времен антиалкогольной кампании способны впечатлить даже современную публику, не имеющую серьезных преград к употреблению алкоголя.

Дальнейшее развитие событий происходило строго по законам жанра, сформулированного в известном анекдоте: «пошли дурака за бутылкой — он одну и принесет».

«В эту же ночь крестьяне снова явились в имение — все пьяные и, на этот раз, сломав замки на винном складе, выкатили шесть бочек со спиртом, которые и стали делать между собой. Началось безобразное пьянство, а потом грабеж имущества.

К пьяной толпе вскоре же присоединились крестьяне соседних селений.

Разгром имения продолжился. Лямин с женой, сестрами и братьями принужден был скрыться в лесу, опасаясь самосуда озверевшей пьяной толпы».

Жалко депутаты Евсеев и Макогонов не могли наблюдать этого «господства трезвости».

И в заключение еще один случай, демонстрирующий не только спрос на «запретный плод», но и безусловную коммерческую выгоду от его реализации.

«На днях в Тулу приехали из города Козельска, Калужской губернии, крестьяне П. К. Моисеев и Н. Аничкин, которые привезли с собой по три четверти сырого спирта (по 9 литров. — С. Т.).

Спирт этот… они купили у какой-то женщины, после разгрома винного склада в Жиздринском уезде. Спирт Моисеев предполагал продать в кофейную на Киевской улице (ныне проспект Ленина. — С. Т.) Гордееву, но до последнего спирт не дошел, т. к. среди посетителей кофейни нашлось много желающих, которые торговца спиртом, каждый стал тянуть к себе.

Также началась и „проба“…

На пробу вышло более трех бутылок.

О торговле этой милиционерами 5 части было сообщено розыскному отделению.

В результате, командированными агентами Корнеевым и Филипповым торговец спиртом был задержан и на него составлен протокол, который с остатками спирта направлен по принадлежности.

Товарищ же Моисеева, как оказалось, свою торговлю провел более удачно».

Привезенные с собой три четверти он продал неизвестному лицу за 600 рублей, после чего благополучно уехал из Тулы.

Несомненная заслуга противоалкогольной комиссии

Полная бессмысленность борьбы с пьянством на фоне других бедствий и роковых ошибок правителей становилась с каждым годом очевиднее. И все бы ничего, но только участившиеся в разы случаи отравления денатуратами, политурой, одеколоном, прочими спиртосодержащими жидкостями, растворами технических спиртов приводили к реальным человеческим жертвам, которые не были и не могли быть учтены.

В 1917 году «Тульская молва» в резкой и даже издевательской форме подытожила работу местной противоалкогольной комиссии.

«В Туле заседает противоалкогольная комиссия…

Прежде можно было хоть на спирту приготовить себе кушанье, за отсутствием дров и керосина, — сожалеет корреспондент газеты. — Теперь денатурат стал „редкостью“.

К сожалению, редкостью как топливо.

А „любители“ денатурата как питья добывают его в каком угодно количестве по 10 руб. за бутылку.

Прежде бутылка стоила 7 руб.

Так что у комитета есть несомненная „заслуга“.

Еще бы! Все ценности падают, а она подняла ценность денатурата.

Да и одного ли денатурата!

До образования противоалкогольной комиссии чистый спирт расценивался в Туле от 250 и до 400 руб. за ведро. Теперь 750 руб. — 1000 руб. Коньяк — 35—40 руб. бутылка, вино 15—20 руб. — в каком угодно количестве.

Один из членов комиссии на днях в разговоре сказал на вопрос — как работает комиссия:

— О, она развивается в большое государственно дело.

Действительно государственное?

Настолько государственное, что члены комиссии не заметили как у них между глаз деревня сгорела.

И хочется сказать по адресу комиссии:

— Наделала синица шуму, а моря не зажгла.

Как пили в Туле, так и пьют, только питье стало намного дороже, за что „поставщики“ крепких напитков приносят, как слышно, сердечную благодарность членам комиссии и даже записали их имена в поминовенье и ставят за их здоровье свечки».

Вот так, ярко и безапелляционно — ни убавить, ни прибавить. Между тем, современные сторонники принудительной трезвости не устают приводить положительную статистику антиалкогольной кампании Николая II, перенявшего эстафету Временного правительства и Советской власти в первые годы своего существования. Утверждается, что среднее потребление алкоголя на 1 человека снизилось после 1914 года настолько существенно, что показатели 1913 года были достигнуты живущими в СССР только в середине 60-х годов.

* Публикации цитируются с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Оружейная столица и её жители в период антиалкогольной кампании Николая II.

О случившемся и по прошествии ста лет невозможно читать без содрогания. «Ужасные трагедии», получившие всеобщую огласку благодаря самом популярной дореволюционной газете «Тульская молва», переживал весь город. Почему? Читайте дальше.

Швейцар и перила

Было это в декабре 1916 года. Корреспондент «Тульской молвы» в заметке «„Трагедия“ в раздевальной» писал: «… в Новом театре (здание современной областной филармонии. — С. Т.) одному господину швейцар подал так неловко пальто, что из кармана вылетела бутылка и треснулась о пол. Дамы расступились, опасаясь за свои платья, но в следующий момент успокоились: от пролитой жидкости тянуло благодетельным ароматом спирта.

Господин, попеняв швейцару, ушел „с понуренной головой“, сопровождаемый сочувственными взглядами».

Еще «более потрясающая „трагедия“» произошла всего через несколько дней на парадной лестнице Учетного банка.

«… Артельщик банка, исполняя поручение своего принципала (лица, от имени которого совершаются банковские операции. — С. Т.), шествовал, навьюченный спиртом, приобретенным, по-видимому, „для очистки звонкой монеты и письменных принадлежностей“. Четыре четвертных бутыли громоздились в мешке (объем тогдашней четвертной, прозванной в народе за длинное горлышко «гусем», равнялся 2,5 литра. — С. Т.). Завидев генерала, предупредительный артельщик посторонился, но так неудачно, что ударил драгоценной ношей о перила. Три бутылки раскололись вдребезги, а одна каким-то чудом уцелела. Поток „божественной влаги“ сторожа и курьеры долго и тщательно собирали кружками и ложками.

Вместо спирта, артельщик доставил начальству черепья разбитой посуды. В доказательство, что спирт не выпит, а разлит».

Страшно представить, что «принципал» сделал за такую провинность со своим агентом на третий год антиалкогольной кампании Николая II. Впрочем, последствия «сухого закона» так или иначе не сходили со страниц «Тульской молвы» все военные и послевоенные годы, поэтому, мягко говоря, есть что вспомнить. Тем более, что над отсутствием хмельного зелья и приключениями в его поиске тогда уже просто смеялись. Смеялись все, кроме врачей.

Смерть и слепота

С 1914 года «Тульская молва» регулярно публикует сообщения о потери зрения в результате питья денатурата и прочей спиртосодержащей гадости. Часть случаев злоупотребления носили смертельный характер. Умирали по большей части пожилые люди, чей организм не мог преодолеть последствий употребления суррогатного алкоголя. Были и смерти совсем молодых. Зафиксированы массовые отравления.

Вот что писала «Тульская молва» по результатам собрания Общества врачей: «… Случаи расстройства зрения, вследствие употребления денатурата, или же других суррогатов, начинают занимать видное место в больничной практике. Большинство больных принадлежат к рабочему классу и к наиболее работоспособному возрасту. Нельзя установить связь между количеством выпитого спирта и временем появления заболевания. Опасным может быть даже однократный прием сравнительно небольшого количества суррогатов алкоголя (½ стакана). Обращения за медицинской помощью бывает, как спустя несколько дней после приема спирта, так и через месяц. <…> Болезнь как следствие употребления денатурата очень длительная, процесс поддается лечению медленно и случаев полного восстановления зрения не наблюдается».

А вот полицейская статистика посещения любителями выпить «профильных» учреждений: «В приют для опьяневших на Суворовской улице (ныне Красноармейский проспект. — С. Т.) за ноябрь месяц [1916 года] поступило 160 человек (в октябре 180 и сентябре 143).

В последнее время в числе зарегистрированных встречаются и крестьяне.

Из опроса алкоголиков выясняется, что, кроме денатурата, в продаже стали появляться спирт и водка местного тайного винокурения.

Спирт представляет из себя самый грубый вид перегонки, изобилующий сивушным маслом».

За первое полугодие 1916 года чинами полиции составлено 1260 протоколов «за пьянство». С каждым годом действия «сухого закона» количество туляков в состоянии «подшофе» неуклонно росло. Пили все, что содержало спирт, как нормальный, так и технический. Например, производство лаков и политуры в Российской империи за годы антиалкогольной кампании выросло на 2000%. Винокурение за пределами городов, в первую очередь самогоноварение, достигает промышленных объемов. Запретный плод, как бы он не выглядел и чем бы не пах, казался нашим предкам необычайно сладок.

По Тульской губернии пальму первенства держал Ефремовский уезд. Там самогоноварение, как писала газета, «свило себе гнездо»: «… По сообщениям корреспондентов с мест и приезжих из уездов, тайное винокурение, буквально, производится в каждой деревне, а некоторые утверждают, что чуть ли не в каждой избе».

Кроме того, на производство самогонки шло зерно, которое намного выгоднее оказалось превращать в спиртное, нежели продавать его по установленным государством твердым ценам, то есть, не имея возможности добавлять наценку. Так последствия борьбы с пьянством сказались и на зерновом рынке — месте тотального дефицита в годы империалистической войны.

Когда нельзя, но очень хочется

При рекордном производстве самогона на селе, обеспечить нелегальный спрос городских жителей все равно не удавалось. В поисках «живительной влаги» любителям выпить приходилось включать смекалку и сообразительность. Благо народ у нас талантливый.

Наипростейший способ приобрести алкоголь — пойти к врачу и попросить выписать рецепт на спирт, вино или портвейн. Правда удовольствие сие было крайне недешевым: сперва следовало отблагодарить медика (червонец, а то и больше), а затем заплатить втридорога за дефицит аптекарю. Находили бюджетный вариант. Он и сегодня востребован «пьющим сообществом». Боярышник! Его дореволюционные аналоги назывались: Детский бальзам (или Ароматный спирт), настойки — Горькие, Полынные, Анисовые, Хинные и Сложные хинные, Калгановые, Мятные, Померанцевой корки, капли — Эфирно валериановые и Гофманские. В общем, выбор большой, а стоимость копеечная. Единственное — без рецепта не более 10 гр. одному лицу. С рецептом же — сколько позволил врачебная «благодетель».

Были и те, кто не искал обходных путей, а действовал, что называется, в лоб: «… на днях, один из уездных дьяконов обратился к одному из начальствующих лиц с просьбой выдать ему разрешение на отпуск из склада одного ведра спирта.

— Я вам охотно дам разрешение, но только укажите для какой надобности требуется спирт, — ответило начальство.

Дьякон в долгой задумчивости тер ладонью себе затылок и, наконец, пожимая себе двумя пальцами горло, пробасил смущенно:

— Тогда уже пишите: „для промывки голосовых инструментов“».

Хотели как лучше…

Автор крылатого выражения «Хотели как лучше, а получилось как всегда» родится только через четверть века. Повторить же хотелку власть решится спустя 71 год. И в поздней Российской империи, и в Советском Союзе «трезвый» эксперимент закончится трагически.

В результате Первой мировой войны Российская империя к концу 1916 года потеряли: 2 млн. убитыми, 3 млн. пленными, 5 млн. раненными. Дезертиров насчитывалось более 500 тыс. человек. Количество умерших от отравления суррогатами алкоголя — последствий борьба с пьянством — вообще никто не считал. Да и как их сосчитаешь в крестьянской стране.

Казна тем временем понесла колоссальные убытки. Одна только компенсация владельцем закрытых спирзаводов превысила 40 млн. рублей. В целом же, государственная монополия на выпуск алкогольной продукции в довоенные годы давала четверть доходной части бюджета.

Источник: https://molva.press/articles/from-past/dve-uzhasnykh-tragedi...

"Известия" (Москва) 19 сентября 1919 г.