В российской интеллектуальной традиции сохраняется глубокое уважение к логике как фундаментальному инструменту познания. Её часто воспринимают как безусловную основу рационального мышления, совершенный механизм анализа и построения аргументов. Распространено мнение, что овладение законами логики открывает универсальный путь к пониманию мира и решению сложнейших интеллектуальных задач.

Это особое отношение к логике отчасти уходит корнями в традиции советского образования, где логическому мышлению отводилась центральная роль в формировании научного мировоззрения. Однако подобный подход, таит в себе определенные ограничения: он может сужать горизонты критического мышления и затруднять адаптацию к многообразию современного мира.

В этом контексте особую актуальность приобретают идеи Людвига Витгенштейна — философа, который не просто поставил под вопрос абсолютный статус логики, но и предложил революционный взгляд на природу языка, мышления и познания в целом.

Людвиг Витгенштейн (1889-1951) — одна из самых влиятельных фигур в философии XX века. Его интеллектуальное наследие принято разделять на два периода: ранний, связанный с созданием "Логико-философского трактата" (1921), и поздний, ознаменованный фундаментальным пересмотром собственных взглядов и написанием "Философских исследований" (опубликованы посмертно в 1953 году). Витгенштейн оказал колоссальное влияние на развитие философии языка, логики, философии математики, психологии и эстетики. Его идеи продолжают вдохновлять не только философов, но и лингвистов, психологов, специалистов в области искусственного интеллекта.

Витгенштейн был не просто выдающимся мыслителем, но настоящим интеллектуальным революционером, готовым беспощадно критиковать даже собственные концепции. Его редкая способность подвергать сомнению самые фундаментальные, казавшиеся незыблемыми предположения сделала его одним из наиболее оригинальных и влиятельных философов своего времени.

В "Логико-философском трактате" Витгенштейн, находясь под влиянием идей логического атомизма Бертрана Рассела и Джорджа Мура, стремился создать концепцию идеального языка, точно отражающего структуру реальности. Согласно этой теории, мир состоит из атомарных фактов, которые отражаются в элементарных предложениях языка. Сложные предложения представляют собой логические комбинации этих элементарных высказываний. В такой концепции язык функционирует как зеркало мира, а логика выступает инструментом, позволяющим точно отображать структуру реальности.

Идеи "Трактата" имеют глубокие исторические корни в философской традиции поиска "истинных имен", стремящейся установить точное соответствие между словами и вещами. Еще Платон в диалоге "Кратил" исследовал вопрос о естественной связи между названием и сущностью предмета. Эта линия размышлений получила развитие в средневековой схоластике, где философы уделяли особое внимание уточнению терминологии и построению логических систем.

На Витгенштейна оказала влияние также философия Иммануила Канта, особенно его учение о категориях как априорных формах познания. Кант утверждал, что наше восприятие мира структурировано с помощью определенных категорий, таких как пространство, время, причинность. В схожем ключе Витгенштейн рассматривал логику как априорную структуру, определяющую границы нашего мышления и языка.

Несмотря на концептуальную мощь и элегантность "Трактата", эта работа содержала ряд внутренних противоречий. Во-первых, она не могла удовлетворительно объяснить, как язык способен говорить о самом себе. Во-вторых, теория соответствия между языком и миром сталкивалась с трудностями при объяснении смысла этических, эстетических и религиозных высказываний. Сам Витгенштейн признавал эти ограничения, завершая "Трактат" знаменитым афоризмом: "О чем невозможно говорить, о том следует молчать".

Одним из первых серьезных критиков "Трактата" стал молодой математик и философ Фрэнк Рамзи. Внимательно изучив работу Витгенштейна, Рамзи выявил проблему разграничения предложений: он поставил под сомнение возможность четкого разделения между высказываниями, описывающими факты мира, и предложениями, говорящими о структуре самого языка. Если структура языка отражает структуру мира, то как провести четкую границу между этими двумя типами высказываний?

Наиболее глубокую критику "Трактата" предложил итальянский экономист Пьеро Сраффа, чьи аргументы существенно повлияли на дальнейшую эволюцию мысли Витгенштейна. Сраффа подверг сомнению три ключевых положения:

Универсальность "логической формы" — Сраффа усомнился в том, что все предложения можно свести к единой логической форме, отражающей структуру реальности.

Возможность общих суждений — он поставил вопрос о том, как представить общее утверждение (например, "У всех людей есть зубы") в виде логической комбинации атомарных предложений, если количество объектов, к которым относится утверждение, потенциально бесконечно.

Концепцию зеркального отражения — Сраффа подверг критике саму идею о том, что язык всегда и неизбежно является отражением структуры реальности, предположив, что значения слов определяются скорее их использованием в различных контекстах.

Решающим фактором в пересмотре Витгенштейном своих ранних взглядов стал его опыт работы учителем начальной школы в австрийской деревне. Разочаровавшись в академической философии, Витгенштейн решил посвятить себя преподаванию. Наблюдая за тем, как дети осваивают язык, он пришел к революционному выводу: язык не является просто инструментом для описания мира, а представляет собой набор различных "языковых игр".

В школьной практике Витгенштейн увидел, что дети усваивают язык не через постижение логических законов, а через овладение правилами использования слов в конкретных ситуациях. Например, ребенок учится правильно употреблять слово "красный" не путем определения его сущности, а через участие в различных практиках: "Покажи красный мяч!", "Нарисуй красный круг!", "Это красный, а это синий!".

Этот опыт привел Витгенштейна к пониманию, что логика не является чем-то априорно данным, а скорее представляет собой результат соглашений и практик, принятых в определенном сообществе. Он начал проводить параллель между языком и игрой, где смысл каждого элемента определяется его функцией в общей системе правил.

Центральным понятием поздней философии Витгенштейна стала концепция "языковой игры". Языковая игра — это единство языка и деятельности, в которой он используется. Это не просто набор слов и предложений, а комплексное образование, включающее правила, практики, контекст и цели говорящих.

Витгенштейн выделял множество различных языковых игр: от простых, таких как отдача приказов и описание объектов, до сложных, включающих научные теории и религиозные ритуалы. Каждая языковая игра обладает собственными правилами, собственной логикой и собственным смыслом. Понять значение слова невозможно вне контекста его использования в конкретной языковой игре.

Эта концепция имеет фундаментальные последствия для понимания языка и мышления. Она означает, что не существует единого, универсального языка, который бы однозначно отражал структуру мира. Язык представляет собой многообразие различных практик, каждая из которых имеет свою ценность и свою цель. Значение слова определяется не его соответствием некой абстрактной реальности, а его употреблением в конкретной языковой игре.

Витгенштейн пришел к выводу, что задача философии состоит не в поиске абсолютной истины, а в описании и анализе различных языковых игр. Философ должен выступать своего рода "терапевтом", помогающим людям освободиться от философских заблуждений, возникающих из-за неправильного понимания функционирования языка.

После Витгенштейна представление о фундаментальном и абсолютном статусе логики существенно изменилось. Современные философы и лингвисты признают важность логики как инструмента анализа, но не считают ее единственным и универсальным способом познания мира.

Во-первых, современная наука показала, что существует множество различных логических систем, каждая из которых имеет свою область применения. Неклассические логики — модальная, интуиционистская, паранепротиворечивая — предлагают альтернативные способы рассуждения, эффективные в различных контекстах.

Во-вторых, концепция языковых игр Витгенштейна убедительно демонстрирует, что язык — это не только инструмент для логического мышления, но и средство коммуникации, выражения эмоций, социального взаимодействия. Попытки редуцировать язык к логике неизбежно приводят к обеднению его природы.

В-третьих, современная когнитивная наука свидетельствует о том, что человеческое мышление далеко не всегда следует законам формальной логики. Люди часто используют эвристики, интуитивные суждения и эмоциональные реакции при принятии решений. Требование мыслить исключительно логически может противоречить естественным когнитивным процессам.

В российской интеллектуальной традиции все еще сохраняется высокое доверие к логике как фундаментальной основе познания. Это наследие имеет глубокие исторические корни и связано с особенностями развития отечественной философии и науки. Однако современное состояние философии и науки требует более гибкого и плюралистического подхода к пониманию рациональности. Идеи Витгенштейна о множественности языковых игр, о контекстуальной природе значения, о связи языка с формами жизни открывают новые перспективы для развития российской интеллектуальной культуры.

Признание многообразия логик и языковых практик не означает отказа от рациональности или релятивизма. Напротив, это путь к более глубокому и дифференцированному пониманию природы человеческого мышления и коммуникации. Такой подход позволяет сохранить ценность логического мышления, одновременно признавая его границы и дополняя его другими формами познания и взаимодействия с миром.

Источник

Данная статья относится к Категории: Творческое развитие юношей и девушек

«Людвиг Витгенштейн приехал в Кембридж 18 января 1929 года. Приехал не так, как первый раз в 1911 году, - «плохо говорящим по-английски немцем».

В этот раз его ждали, в честь него устраивали обеды, он был не просто известным на весь мир мыслителем, он стал, выражаясь современным языком, «культовой фигурой».

Но Витгенштейну на всё это было наплевать - Фрэнк Рамсей для него был единственным человеком, с кем можно всерьёз обсуждать философские проблемы.

Первые два триместра Витгенштейн числился «продвинутым студентом » (что-то вроде аспиранта), пишущим диссертацию, которую он должен был представить на соискание степени доктора философии.

Официальным научным руководителем ему назначили Фрэнка Рамсея, который был на 17 лет моложе своего подопечного. Экзаменаторами же (так сказать, оппонентами) были назначены Рассел и Мур.

Защита состоялась 18 июня 1929 года. Когда Рассел вошёл в экзаменационную комнату вместе с Муром, он улыбнулся и сказал: «Никогда в моей жизни не было ничего более абсурдного».

Экзамен начался беседой между старыми друзьями. Затем Рассел, смакуя абсурдность ситуации, сказал Муру: «Продолжай, ты должен задавать ему какие-то вопросы - ты же профессор». Затем последовала короткая дискуссия между Расселом и Витгенштейном по поводу витгенштейновской теории невыразимости логической формы. Разумеется, Рассел не убедил Витгенштейна ни в чём, и кончилось это сугубо торжественное заседание тем, что Витгенштейн поднялся, похлопал каждого из экзаменаторов по плечу и покровительственно заметил: «Да не волнуйтесь вы: я знаю, что вы этого никогда не поймёте».[…]

Манера, в которой Витгенштейн читал лекции, описывалась много раз вплоть до самых невероятных легенд, рассказывавших, что Витгенштейн лежал на полу и, глядя в потолок, бормотал что-то неразборчивое.

Лучшее описание его лекций дал его ученик, американский философ Норман Малкольм: «Читая лекцию или же просто беседуя с кем-то, Витгенштейн всегда говорил отчётливо и очень выразительно.

Он говорил на отличном английском языке - так, как говорят образованные англичане, но с вкраплением отдельных германизмов. Витгенштейн сидел в центре комнаты на простом деревянном стуле. Он часто чувствовал, что зашел в тупик.

Нередко у него вырывались такие выражения, как «Я дурак», «У вас ужасный учитель», «Сегодня я очень глуп».

Иногда он выражал сомнение в том, сможет ли продолжать лекцию. Он был очень нетерпелив и легко раздражался. Если кто-нибудь чувствовал несогласие с тем, что он говорил, Витгенштейн настойчиво требовал от оппонента, чтобы тот чётко сформулировал свое возражение. Однажды, когда Йорик Смидис, старый друг Витгенштейна, не смог облечь своё возражение в слова, Витгенштейн грубо сказал ему: «С таким же успехом я мог бы говорить с этой печью!»

Жестокость Витгенштейна была, как мне кажется, связана с его страстной любовью к истине. Он постоянно бился над разрешением сложнейших философских проблем. Решение одной проблемы влекло за собой другую. Витгенштейн был бескомпромиссен: он должен был достичь полного понимания. Он был в неистовстве.

Всё его существо находилось в величайшем напряжении. Ни от чьего взгляда не могло укрыться, что эта работа требовала предельной концентрации воли и интеллекта. Это было одним из проявлений его абсолютной, беспредельной честности, которая распространялась как на него самого, так и на окружающих и была причиной того, что он действовал на людей устрашающе и часто был просто невыносим и как учитель, и в личных отношениях с людьми».

Руднев В.П., Странные объекты: феноменология психотического мышления, М., «Академический проект», 2014 г., с. 145-146.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 7-ми видео: РАЗВИТИЕ МОЛОДЕЖИ: ТВОРЧЕСКОЕ / КРЕАТИВНОЕ / ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ

Изображения в статье

Людвиг Витгенштейн — австрийский логик. В 1921 году предложил термин «картина мира» / Public Domain

В 1915-м году молодой австрийский пианист-виртуоз Пол Витгенштейн вернулся с войны, потеряв правую руку. Любого другого музыканта такая потеря заставила бы попрощаться с профессией, но Витгенштейн был не таков. Ещё в военном госпитале, ожидая отправки на родину, он ежедневно по много часов тренировался играть на пианино одной рукой. Для этого Пол начертил на куске фанеры клавиши и с маниакальным упорством повторял свои любимые произведения.

Через три года после дебюта как пианиста и солиста оркестра в 1916 году состоялся так называемый «второй дебют» Витгенштейна в составе того же оркестра, но уже в качестве однорукого пианиста. Виртуозная игра так поразила публику, что слава об исполнителе разнеслась по всей Европе.

Вскоре Витгенштейн стал так знаменит, что мог позволить себе заказывать написание музыки специально для исполнения одной рукой у таких корифеев как Прокофьев, Рихард Штраус и Морис Равель. Однорукий виртуоз говорил о себе так: «Если бы я поднялся на высокую гору и увидел, что мне всё-таки не удастся добраться до самой вершины, я спустился бы вниз и попробовал с другой стороны.» Что ж, талант и упорство действительно могут творить чудеса.