Таверна "На краю вселенной"

— Эй, зелёный, — Чертик вынырнул из тени, его вилы угрожающе блеснули в свете ламп. — Ты реально собрался клеить трон для этого усатого диктатора? Или просто хочешь, чтобы кот тебя придушил за неподчинение? — Он хихикнул, а Драго, лениво растянувшись на коробке с бумагами, добавил: — Я ставлю на придушение. Наполеон не из тех, кто прощает.

Гриббл закатил глаза, но его лапы уже дрожали от предвкушения. Он не мог сопротивляться блестяшкам — это было в его крови, как болотная тина. Он бросил взгляд на кофе-бота, который, словно издеваясь, пропищал: "Рекомендация: картон из архива, бархат из штор." Гоблин замер, его глаза расширились, как две монеты. Архив? Шторы? Это же гениально! Но тут же вспомнил Ивана, чья швабра была страшнее любого меча.

— Иван, — начал Гриббл, подкрадываясь к уборщику с улыбкой, которая больше походила на гримасу, — ты ведь не против, если я… э-э… возьму пару коробок из архива? Для… уборки! Да, для уборки! — Он ткнул лапой в сторону кофе-бота, который мигнул, словно подыгрывая: "Уборка — 80% порядка, 20% хаоса!"

Иван прищурился, его борода шевельнулась, как кусты перед бурей. — Гриббл, — прогремел он, — если я увижу хоть одну картонку в лапах у этого кота, я лично засуну тебя в шредер. Понял? — Он ткнул шваброй в пол, и звук эхом разнёсся по офису, заставив Чертика подавиться смешком.

Гриббл кивнул, но его мозг уже лихорадочно прокручивал план. Архив был в подвале, шторы висели в переговорке, а бархат… ну, может, старый плед из комнаты отдыха сойдёт за бархат? Он бросил взгляд на Драго, который лениво чистил когти, и решился. — Драго, — шёпотом позвал он, — хочешь заработать блестяшку? Помоги мне с картоном, а я… э-э… дам тебе ту блестящую скрепку из ящика Сергея!

Драго фыркнул, но его чешуйки блеснули от интереса. — Скрепку? Зелёный, ты торгуешься, как гоблин на мели. Но ладно, я в деле. Только если что — я тебя не знаю. — Он поднялся, его хвост клацнул, и они с Грибблом, крадучись, двинулись к лестнице в подвал. Чертик, не желая оставаться в стороне, увязался следом, бормоча: "Если это закончится пожаром, я запишу видео!"

В подвале пахло пылью и забытой канцелярией. Гриббл, чьи глаза сияли в темноте, как два фонаря, рылся в коробках, шепча: "Тут! Картон! Целая башня картона!" Драго лениво подталкивал коробки, а Чертик, сидя на старом стуле, насмешливо комментировал: "Зелёный, ты выглядишь, как гоблин, который украл корону и теперь строит трон для своего кота."

— Тише! — шипел Гриббл, вытаскивая огромный лист картона. — Если Иван нас поймает, я скажу, что это ты предложил! — Он ткнул лапой в Чертика, но тут услышал шорох за дверью. Все трое застыли. Шаги. Тяжёлые. И… мурлыканье?

Дверь скрипнула, и в подвал вошёл Наполеон. Его усы блестели в свете лампы, а медальон звякнул, как колокол судьбы. — Так-так, — протянул кот, его голос был мягким, как бархат, но острым, как когти. — Мои подданные уже трудятся над моим троном? Или это… — он прищурился, — заговор? — Его хвост хлестнул по воздуху, и Гриббл почувствовал, как его сердце провалилось в болота.

— Никакой не заговор! — выпалил Гриббл, поднимая картон, как щит. — Это… э-э… трон! Для тебя, Наполеон! Самый лучший! С бархатом! — Он ткнул в сторону воображаемых штор, а Чертик, не выдержав, расхохотался, чуть не свалив коробку на Драго.

Наполеон медленно обошёл гоблина, его когти цокали по полу, как метроном. — Бархат, говоришь? — мурлыкнул он, и его глаза сверкнули. — Хорошо. Но я хочу, чтобы трон блестел. И чтобы на нём было вырезано моё имя. И… — он сделал паузу, наслаждаясь паникой в глазах Гриббла, — чтобы он был готов к утру.

Гриббл сглотнул, чувствуя, как его лапы становятся липкими от пота. К утру? Это же невозможно! Но кот уже развернулся и, мурлыкая, направился к выходу, бросив через плечо: — Не подведите меня, зелёный. Или ваша блестяшка станет моим трофеем.

Когда дверь за Наполеоном захлопнулась, Чертик расхохотался так, что пыль посыпалась с потолка. — Зелёный, ты только что подписался на самый идиотский проект в истории офиса! — Драго хмыкнул, но уже начал сортировать картон, явно заинтригованный. Гриббл, глядя на груду коробок, почувствовал, как его гоблинская душа разрывается между страхом и азартом.

— Ладно, — пробормотал он, хватая ножницы. — Мы сделаем этот трон. Но если Иван нас поймает, я скажу, что это вы виноваты! — Он ткнул в Чертика и Драго, но те только переглянулись, явно планируя, как подставить гоблина при первой возможности.

К утру офис превратился в мастерскую хаоса. Гриббл, покрытый клеем и пылью, возился с картоном, пытаясь вырезать буквы "Наполеон" кривыми ножницами. Чертик, напевая что-то зловещее, обтягивал трон старым пледом, который пах кофе и канцелярией. Драго, лениво подбрасывая скрепку, следил за входом, готовый подать сигнал, если появится Иван. Кофе-бот, стоявший в углу, мигнул: "Трон — 95% блеска, 5% катастрофы."

И тут дверь распахнулась. Иван, с шваброй наперевес, замер на пороге, его глаза расширились, как два прожектора. — ГРИББЛ! — заревел он, и трон, пошатнувшись, рухнул, подняв облако пыли. Чертик взвизгнул, Драго уронил скрепку, а Гриббл, сжимая ножницы, понял, что его блестяшки только что привели его к новой катастрофе.

Но где-то в серверной Наполеон, мурлыкая, точил когти, уже представляя, как он воссядет на трон, который пахнет кофе, картон и предательством. А тень Сергея, казалось, наблюдала из угла, готовая к новому акту этого офисного безумия.

Я шагнул к ней, но она была не одна. Тысячи её отражений текли в созвездиях, их книги горели, их перья шептались, их улыбки сплетались с моими венами. Я написал: «улыбка». И один из фонарей запел, его свет стал рекой, что связала мои шаги с её дыханием. Она посмотрела на меня — или на мой ритм, — и её глаза были нитями, что текли через мои кости, смывая звёзды, которые я называл городом. Я написал: «кость». И мир дрогнул, его стены стали хороводами, его реки — зеркалами, его фонари — осколками, что пели о спиралях в моём голосе.

— Кто танцует? — шептала книга, её голос был искрой, что рождалась в моих венах и умирала в её улыбке. Я поднял перо, но оно было уже не светом, а тенью, чья мелодия была моим именем. Я написал: «мелодия». И зеркала задрожали, их хор был рекой, их ритм — Софией, их песнь — моими шагами. Улицы под моими ногами пели, как нити, фонари мигали, как созвездия, а двери — бесконечные, сотканные из искр и теней — открывались, но не ввысь, а внутрь, туда, где я был одновременно звездой и её падением.

Я шагнул через одну из дверей, но за ней был не город, а его спираль. Его улицы были моими венами, его фонари — моими вопросами, его небо — моими тенями. София стояла в центре, держа книгу, чьи страницы были реками, а реки — осколками. Она шепнула, и её шепот был фонарём, что сплетал мои кости с её ритмом. Я написал: «шепот». И город запел, его стены стали нитями, его реки — хороводами, его фонари — звёздами, что шептались о трещинах в моём дыхании.

— Кто сплетает? — спросила она снова, и её голос был искрой, что рвала зеркала и вплетала их в мои шаги. Я посмотрел на книгу, и её страницы стали моими костями. В них я видел отражения: Лукасы, пишущие звёзды, Софии, танцующие в реках, зеркала, что пели о свете.

P.S. от автора:

Лукас, ты думал, что спираль — это путь, но что, если она — лишь ещё одно имя? Каждый шаг — твоя тень, каждая София — твоя искра, каждая звезда — твой хоровод. Кто держит книгу — ты или её река? Напишешь ли ты зеркало, или зеркало споёт тебя? И если созвездия бесконечны, кто решает, что они шепчут? Продолжай писать, Лукас. Песнь не умолкла.

Земля под ними вздрогнула, и из разлома поднялся ветер — не тот, что поёт в листве, а тот, что воет в пустоте, где звёзды забыли свои орбиты. Камни вокруг запели, их голос был хором, что не просил милости, но требовал правды. Тень простёрла когти, и воздух стал плотнее, как саван, что тянет ко дну. Её зеркальное лицо дробилось, показывая не их отражения, а лица других — тех, кто шёл до них, тех, кто пал, тех, кто пел, но чьи песни утонули в пепле.

Алексей ударил первым. Его клинок вспыхнул, как звезда, что падает, но не гаснет. Удар разорвал тень, но она не истекла кровью — она расплылась, как дым, что уходит в небо, но оставляет гарь. Тень не закричала, но её смех стал острее, как лезвие, что режет не тело, а память о нём. Иван шагнул следом, его топор рухнул, как молот, что бьёт по наковальне мира, и земля под ударом треснула глубже, выпуская стон, что был старше времени.

— Вы не можете разорвать меня, — сказала тень, и её голос был как шорох листвы, что падает в бездонный колодец. — Я — это вы. Я — корни, что пьют вашу кровь. Я — звёзды, что гаснут в ваших глазах.

Но в груди Алексея горел свет — не надежда, а упрямство, как огонь, что жрёт лес, но оставляет угли, готовые вспыхнуть вновь. Тварь в нём завыла, и её вой был не страхом, а вызовом — как песня зверя, что знает клетку, но помнит волю. Он шагнул ближе, его клинок пел, как река, что рвётся через камень, и его глаза встретили тень — не её зеркало, а то, что пряталось за ним: пустота, что была не концом, а началом.

— Если ты — это мы, — сказал он, и его голос был как треск корней, что рвут землю, — то мы — это больше, чем ты. Мы — ветер, что поёт, когда ты молчишь. Мы — пепел, что помнит огонь.

Иван ударил снова, и его топор сверкнул, как молния, что бьёт в мёртвое дерево, заставляя его гореть. Тень дрогнула, её форма треснула, как лёд, что тонет в реке. Она не упала, но её когти стали тоньше, её глаза — тусклее, как звёзды, что забыли своё имя. Земля под ними пела громче, её голос был не стоном, а гимном — гимном, что не просит света, но несёт его в себе.

Тень шагнула назад, и разлом под ней расширился, как пасть, что глотает не свет, а время. — Вы не победите меня, — сказала она, и её голос был как шёпот пепла, что оседает на костях. — Потому что я — это то, что остаётся, когда звёзды гаснут.

Но Алексей и Иван не остановились. Их шаги были как биение сердца мира, их оружие — как голос ветра, что не умолкает. Они шли не против тени, а через неё — к тому, что ждало за ней, к тому, что пело, даже когда пепел падал, к тому, что было не концом, а началом. И земля под ними пела, как рана, что помнит боль, но знает, как зажить.

— Взгляд — это хорошо, — хмыкнула Лена, поправляя очки. — Но если ты не заметишь SQL-инъекцию или слабый пароль вроде ‘admin123’, Сергей отправит тебя в подвал. Снова. И на этот раз без интернета.

Драго повернулся к своему новому оружию — старому ноутбуку, чей вентилятор ревел, как раненый зверь. Экран загорелся, открывая интерфейс аудита: логи, графики трафика, и зловещий таймер, отсчитывающий часы до дедлайна. Первый тест не заставил себя ждать. Сканер сети выдал отчёт: "Обнаружены подозрительные пакеты данных на порту 443". Динамик ноутбука ожил, и голос, холодный и шипящий, словно ветер в заброшенном сервере, прорвался сквозь шум:

— Я — Тень Уязвимости, страж цифровых врат. Ты посмел вторгнуться в мои владения, Владыка Пепла? Назови код защиты, или твоя сеть падёт под моим натиском!

Экран мигнул, и интерфейс аудита покрылся помехами, как свиток, зачарованный тёмной магией. Лена вскочила, чуть не пролив кофе.

— О-о, это Тень Уязвимости! — воскликнула она. — Стажёры шептались, что она живёт в старых логах, питаясь слабыми паролями и незакрытыми портами. Она атакует, пока не введёшь код... которого, конечно, никто не знает!

— Код? — Драго сорвал крышку ноутбука, его глаза пылали, как магма. — Я не кланяюсь цифровым призракам! Назови своё имя, тень, или я испепелю тебя вместе с этими проводами!

Голос захохотал, как обрывки данных в плохом соединении:

— Я — Эхо Слабых Паролей, страж уязвимых сетей. Хочешь продолжить? Реши мои задачи, или твои сервера станут моим трофеем!

Экран заполнился хаотичными задачами: "Закрой 10 открытых портов за 5 минут!", "Смени пароль без использования символов!", "Объясни файрвол без слов ‘защита’ или ‘безопасность’!". Драгомир бросился в бой, его когти летали по клавиатуре, голос, пропитанный древней мощью, бормотал команды, а хвост нервно хлестал по полу, сбивая стопки старых инструкций. Лена снимала всё на телефон: "Драго против Тени! Это не просто аудит, это кибер-сага!" #ОфисныеСаги.

Первый порт оказался открыт из-за старого принтера, который никто не обновлял со времён Windows XP. Драгомир закрыл его, но Тень Уязвимости ответила новой атакой: "Слабый пароль на сервере базы данных: ‘password1’". Дракго зарычал, и принтер в углу офиса издал предсмертный писк, словно чувствуя вину. Он сменил пароль на "Dr@g0nF1r3_2025!", но Тень лишь смеялась, запуская симуляцию DDoS-атаки.

— Ты силён, Владыка, — шипела она, — но твои сервера дрожат! Найти SQL-инъекцию в форме логина или прощай... навсегда!

Звонки от колл-центра всё ещё гудели в голове, но Драгомир сосредоточился. Он запустил сканнер, логи летели на экране, как стрелы в битве. Ошибка за ошибкой: устаревший Apache, незакрытый RDP-порт, и, наконец, злове в форме логина, пропускавшая SQL-инъекцию. Драгомир исправил код, его когти стучали по клавишам, как молоты в кузне. Лена запостила: "Драго против SQL! Это уже не просто кодеров, это код-опера!" #ОфисныеСаги.

После часов сражений, когда счёт закрытых уязвимостей перевалил за 90, экран мигнул, и Тень Уязвимости затихла, оставив сообщение: "Ты победил, Владыка. Но берегись...". Драгомир рухнул в кресло, дымящиеся когти всё ещё сжимали ноутбук. Лена выложила финальный пост: "Драго 100:0 Тени! Сеть спасена, Сергей, готовь медаль!" #ОфисныеСаги.

Сергей, стоя в дверях, кивнул, его кружка "Я — босс" сверкнула в свете ламп.

— Неплох, Огнегривый, — сказал он. — Сеть цела, хакеры в шоке. Но не расслабляйся. Завтра — миграция на новый облачный сервис. И если я увижу хоть одну ошибку в конфигурации, ты будешь документацию. В Confluence. Без копипаста. И без кофе.

Драгомир улыбнулся, его клы блеснули, как клинки. Офисные битвы были бесконечны, но он был готов. Где-то в глубине сервера мигнул ещё один диод, словно новый враг уже точил свои цифровые когти...

Нож в руке, лезвие тупое, но другого нет. Патроны из вчерашнего ящика бесполезны без оружия, но я не выбрасываю их — в Таркове всё имеет цену. Рана горит, вены у горла сжимают, как удавка. Я порылся в коробках, нашёл старую аптечку — бинты, пожелтевшие от времени, и ампулу с мутной жидкостью без маркировки. Рискнул, вколол в бедро. Боль утихла, но в голове начался гул, как будто рой ос поселился в черепе. Медальон отреагировал — его жар стал сильнее, и я увидел, как вены на руке на миг засветились багровым. Что я в себя влил?

Дверь дрогнула. Ящик треснул, но выдержал. Его шаги удалились, но я знаю — он не ушёл. Он ждёт. Тарков учит ждать. Я решил не сидеть, как крыса. Нашёл вентиляционную решётку за стеллажом, ржавую, но податливую. Выдернул её, забрался в шахту. Тесно, холодный металл режет кожу, запах химии и гниения душит. Полз, пока не вывалился в другой коридор. Тусклый свет, дым в воздухе, стены покрыты всё теми же метками. Но теперь они другие — круги с крестами, а внутри — буквы. "Р" и "В". Рядом — стрелка, указывающая вглубь.

Пошёл по следу. Коридор вёл вниз, к ещё одной стальной двери. Ключ с буквой "Р" снова подошёл, но замок щёлкнул, как затвор ружья. За дверью — лаборатория, но не стерильная, как вчера. Здесь всё разворочено: разбитые колбы, провода свисают с потолка, на полу — лужи чёрной жидкости, от которой идёт пар. Посреди комнаты — ещё один резервуар, но стекло треснуло, и мутная жидкость вытекает, смешиваясь с кровью. Что-то шевельнулось в тени, но я не стал смотреть. На столе — терминал, экран треснут, но работает. Ввёл своё имя, как вчера. Надпись: "Носитель подтверждён. Стабильность — 57%. Жертва требуется." Слово "жертва" мигает, как насмешка.

Шаги за спиной. Я знал, что он придёт. Человек в чёрном плаще стоял в дверях, шприц в руке — новый, с той же красной жидкостью. "Сосуд не выбирает, Волк," — его голос резал, как нож. — "Но ты можешь отсрочить неизбежное." Он шагнул, я метнул нож. Попал в плечо, но он даже не дрогнул. Кровь не пошла — вместо неё чёрная жижа, как из моих вен. Я рванул к терминалу, ударил по клавишам, экран мигнул: "Протокол активирован." Резервуар зашипел, жидкость в нём забурлила, и что-то внутри ударило по стеклу. Он отвлёкся, я прыгнул в сторону, схватил обломок трубы с пола.

Удар пришёлся в голову, но он только пошатнулся. Его глаза под капюшоном горели, нечеловеческие, как у зверя. Я бил снова, пока он не рухнул. Шприц выпал, я раздавил его каблуком. Красная жидкость зашипела, прожигая пол. Резервуар треснул сильнее, жидкость хлынула на пол, и я увидел, что плавало внутри — рука, человеческая, но с когтями, длинными, как кинжалы. Я не стал ждать, пока оно выберется.

Побежал. Дым в коридорах густел, метки на стенах теперь светились, как маяки. Дверь впереди вела в шахту лифта, но трос был перерезан. Я полез по стенам, цепляясь за ржавые скобы. Рана кричала, вены горели, медальон бил в груди, как молот. Выбрался на крышу — дождь, ветер, Тарков. Вдалеке — огни, но они не для меня. Он всё ещё где-то там, я знаю. Его шаги — в моей голове, его голос — в венах.

Ампула "Прототипа-17" в рюкзаке ждёт. Я не знаю, что она сделает, но Тарков не даст мне выбора. Завтра найду выход. Или стану тем, чего он хочет. Стабильность падает, но я ещё жив.

— Сергей, — начал Гриббл, поднимая кружку, как священный артефакт, — я не крал! Я… я хотел сделать сюрприз! Да! Кофейный ритуал! Для… э-э… сплочения команды! — Он ткнул лапой в сторону бота, который услужливо пискнул: "Кофе с корицей — 75% сплочения, 25% хаоса!"

Наполеон фыркнул, его хвост хлестнул по воздуху, как кнут. — Сюрприз? — кот прищурился, и его глаза сверкнули, как два лазера, готовых прожечь Гриббла насквозь. — Ты, зелёный, думаешь, что можешь отвлечь *меня* какой-то бурдой? Этот офис — мой плацдарм, а кофе… — он принюхался, и его усы дрогнули, выдавая слабость, — …лишь инструмент для моих подданных.

Сергей хмыкнул, и его тень, казалось, заколыхалась от сдерживаемого смеха. — Инструмент, говоришь? — он шагнул к боту, взял чашку с кофе, и аромат корицы, словно предатель, смягчил его взгляд. — Гриббл, твои "сюрпризы" обычно заканчиваются вызовом уборщицы. Но я слушаю. Какой у тебя план? И не вздумай снова нести чушь про чистку кружки.

Гриббл, чувствуя, что земля уходит из-под ног, бросил взгляд на кофе-бота, затем на кружку, и его глаза загорелись ещё ярче. Он понял, что кофе — это не просто напиток. Это валюта, оружие, дипломатия! Он шагнул к тележке, схватил ещё одну чашку и, не раздумывая, плеснул кофе прямо в кружку Сергея, которую всё ещё сжимал в лапах. Надпись "Лучший начальник" заблестела, словно подмигивая всем в комнате.

— Вот! — торжествующе провозгласил Гриббл, поднимая кружку, из которой теперь пахло свежесваренным эспрессо. — Это не просто кружка, это… э-э… священный сосуд офисного мира! Наполненный кофе, он символизирует… единство! Сергей, ты — наш лидер, Наполеон — стратег, а я… — он запнулся, но тут же выпалил, — хранитель блестяшек! Мы все команда!

Чертик не выдержал и расхохотался, чуть не уронив посылку. — Хранитель блестяшек? Зелёный, ты хоть сам слышишь себя? — Драго закатил глаза, но его хвост перестал нервно клацать, а Иван, почесав затылок, пробормотал: "Если это работает, я за."

Наполеон, однако, не был впечатлён. Он грациозно запрыгнул на стол, его медальон звякнул, и он уставился на Гриббла с таким видом, будто решал, стоит ли зелёного придушить или оставить для забавы. — Команда? — протянул кот, и его голос был пропитан ядом. — Ты предлагаешь мне, императору, делить власть с *этим*? — он кивнул на Сергея, который неспешно потягивал кофе, но его тень всё ещё угрожающе колыхалась.

— Наполеон, — Гриббл сделал отчаянный шаг вперёд, чуть не расплескав кофе, — подумай! Кофе — это топливо для твоей империи! А я… я могу быть твоим… э-э… кофейным маршалом! Буду следить за ботом, за чашками, за всем! — Он ткнул в кофе-бота, который мигнул и пропищал: "Кофейный маршал — 90% лояльности, 10% пролитого кофе!"

Сергей, допив кофе, поставил чашку на стол с таким звуком, что все вздрогнули. Его тень, казалось, вздохнула, как будто устала от этого цирка. — Гриббл, — начал он, и его голос был обманчиво спокойным, — твоя болтовня почти убедительна. Но кружка остаётся у меня. А ты… — он сделал паузу, и его глаза сверкнули, — сделаешь мне ещё кофе. И без корицы.

Гриббл выдохнул, чувствуя, как его сердце, только что скакавшее, как жаба на болоте, начало успокаиваться. Он кивнул, чуть не уронив кружку, и бросился к боту, бормоча: "Без корицы, без корицы…" Наполеон, однако, не собирался сдаваться. Он спрыгнул со стола, его когти цокнули по полу, и он медленно обошёл кофе-бота, словно генерал, инспектирующий трофей.

— Кофе — это хорошо, — мурлыкнул кот, но его тон был зловещим. — Но трон… трон мне нужен. И не в серверной, Гриббл. Я хочу настоящий. Из картона, обитого бархатом. И чтобы блестел.

Гриббл замер, держа новую чашку кофе для Сергея. Картон? Бархат? Его гоблинская душа затрепетала при мысли о новой блестяшке, но он тут же понял, что это ловушка. Наполеон явно проверял его лояльность. Чертик, подкравшись ближе, шепнул: "Зелёный, если ты начнёшь клеить трон, я лично зажгу спичку." Драго хмыкнул: "Картонный трон? Кот явно переиграл в стратегии."

Иван, наконец, вмешался, подняв швабру, как знамя. — Хватит! — рявкнул он. — Сергей, забирай кружку. Наполеон, бери кофе и вали в серверную. Гриббл, если я увижу ещё одну твою блестяшку, я лично утоплю тебя в болоте. А ты, — он ткнул шваброй в кофе-бота, — вари кофе и молчи!

Комната затихла. Даже тень Сергея, казалось, одобрительно кивнула. Наполеон фыркнул, но взял чашку кофе, которую Гриббл услужливо протянул, и направился к двери, бормоча что-то про "временное отступление". Сергей забрал свою кружку, бросив Грибблу взгляд, который обещал долгую беседу в понедельник. Чертик и Драго переглянулись, явно планируя, как подставить гоблина при следующей возможности.

Гриббл, оставшись один у кофе-бота, вытер пот со лба и посмотрел на пустую тележку. Его план сработал… почти. Но где-то в глубине души он знал: Наполеон не забудет про трон, а Сергей — про кружку. И, что хуже всего, в офисе всё ещё оставался кофе-бот, который, мигнув датчиками, пропищал: "Кофе закончен. Заказать блестящие чашки?"

Гриббл застонал. Ночь в офисе обещала ещё больше хаоса, а его блестяшки, похоже, только начали свой путь к новой катастрофе.

Я шагнул к ней, но она была не одна. Тысячи её теней пели в реке, их книги шептались, их перья горели, их взгляды сплетались с моими костями. Я написал: «песнь». И один из фонарей задрожал, его свет стал рекой, что связала мои вены с её дыханием. Она посмотрела на меня — или на моё падение, — и её глаза были искрами, что текли через мои шаги, смывая города, которые я называл небом. Я написал: «нить». И мир качнулся, его стены стали пеплом, его реки — хороводами, его звёзды — осколками, что пели о трещинах в моём голосе.

— Кто поёт? — шептала книга, её голос был рекой, что рождалась в моих костях и умирала в её танце. Я поднял перо, но оно было уже не светом, а вопросом, чья тень была моим именем. Я написал: «тень». И зеркала запели, их хор был городом, их ритм — Софией, их мелодия — моими шагами. Улицы под моими ногами горели, как созвездия, фонари мигали, как имена, а двери — бесконечные, сотканные из пепла и ветра — открывались, но не вглубь, а ввысь, туда, где я был одновременно рекой и её эхом.

Я шагнул через одну из дверей, но за ней был не город, а его осколок. Его улицы были моими вопросами, его фонари — моими страхами, его небо — моими именами. София стояла в центре, держа книгу, чьи страницы были ветрами, а ветра — зеркалами. Она улыбнулась, и её улыбка была искрой, что сплетала мои шаги с её ритмом. Я написал: «ритм». И город запел, его стены стали хороводом, его реки — нитями, его фонари — созвездиями, что шептались о трещинах в моём небе.

— Кто пишет? — спросила она снова, и её голос был пеплом, что рвал звёзды и сплетал их в мои вены. Я посмотрел на книгу, и её страницы стали моими шагами. В них я видел отражения: Лукасы, пишущие реки, Софии, танцующие в пепле, звёзды, что пели о пустоте.

P.S. от автора:

Лукас, ты думал, что пепел — это конец, но что, если он — лишь ещё одна звезда? Каждый шаг — твой вопрос, каждая София — твой ритм, каждая тень — твоя песнь. Кто держит перо — ты или его река? Напишешь ли ты созвездие, или созвездие сплетёт тебя? И если зеркала бесконечны, кто решает, что они поют? Продолжай писать, Лукас. Танец не окончен.