Frankenstein

На вопрос, кто такой Франкенштейн, большинство из нас ответит неверно — это не гомункулус, а молодой ученый-химик, "собравший" гомункулуса из мертвой плоти и ожививший электричеством. Сам же гомункулус безымянен. В оригинале у Мэри Шелли он часто обозначается как daemon — даймоний, или внутреннее, скрытое "я". Альтернирующая, сказали бы в то время, личность.

Роман о Франкенштейне напоминает экран, на который вот уже более 200 лет (впервые он был опубликован в 1818 году) мы проецируем свои иллюзии и страхи, причем в разных жанрах. Однако проще всех выразил главную проблему "Франкенштейна" герой из другой книги, и этот роман называется "Бесы". "Бессмертный Бог,— говорит самоубийца Кириллов (кстати, инженер),— существует, пока человек смертен, и умрет, как только они с человеком поменяются местами". Виктор Франкенштейн и его опыты по превращению мертвого в живое предсказывают эту его мысль.

За чередой бесконечных реинкарнаций "Франкенштейна" мы почти перестали различать автора этой книги. Все, что мы помним, это что Мэри Шелли не было и двадцати, когда она его написала, и что к тексту якобы приложил руку ее муж, поэт Шелли, если не сам Байрон. Между тем история самой Мэри Шелли, ее семьи и того исторического фона, на котором пишется книга, поразительна; поскольку история ученого есть еще и метафора жизни и творчества, давайте представим, из кусков чего сшивала Мэри Шелли своего "Франкенштейна".

Многоугольник

Мэри Шелли родилась в 1797 году в окраинном районе северного Лондона в доме под названием Polygon ("Многоугольник") — новомодном сооружении из 32 корпусов, соединенных по кругу. Из огромных окон открывался вид на поля и фермы. Здесь селились в основном англичане среднего достатка и беженцы-католики из Франции (при церкви Святого Панкратия разрешалось хоронить католиков). Отец Мэри, Уильям Годвин, был известнейшим романистом и философом, интеллектуальным кумиром поколения людей, мечтавших уничтожить сословное неравенство в Англии. Мэри Уолстонкрафт, мать, была из таких же мечтателей. Она была автором эссе "В защиту прав женщин" (1792), где впервые под собственным именем (что для Англии того времени было немыслимо) поднимала вопросы женского образования, избирательного права и финансовой независимости. Эссе принесло Мэри Уолстонкрафт славу первой феминистки Англии.

Это были образованнейшие люди, воспитанные идеями века Просвещения. Все они были убежденными атеистами. Их богом был Разум и Духом Его Святым — Воображение. Идеи свободы и социального равноправия, за которые они боролись, кажутся нам естественными. Сегодня они составляют суть европейской цивилизации. Во Французской революции 1789 года эти люди увидели начало великих преобразований и открыто ее приветствовали. Чтобы стать свидетелем того, как идеи воплощаются в жизнь, Мэри Уолстонкрафт отправляется через Ла-Манш. По законам республики внебрачному ребенку можно дать имя отца, а Мэри беременна. В поездке ее сопровождает гражданский муж-американец.

В 1794 году Уильям Годвин публикует эссе, сделавшее его знаменитым в среде нескольких поколений английских интеллектуалов. Это эссе в защиту осужденных по делу "Корреспондентских обществ" — кружков, где обсуждались идеи демократических преобразований в Англии. Те, кто состоял в подобных обществах, обвинялись в государственной измене, но после публикации, в которой Годвин разоблачал доводы обвинения, подсудимые были оправданы.

Два лучших ума своего времени, они встречаются, когда обоим под сорок. Опыт личной жизни Мэри Уолстонкрафт был к тому времени далеко не безоблачным. Ее внебрачный союз распался, американец ушел к любовнице. Мэри убеждает себя, что "лучше разделить, чем потерять", но американец отказывается жить втроем. Разум бессилен перед любовью и предательством, и тогда Мэри принимает решение N2 — покончить с разумом. Ее спасают, случайный прохожий вытаскивает утопленницу из Темзы. По количеству внезапных смертей и самоубийств эта история и вообще сопоставима с апофеозом смерти во "Франкенштейне".

Мэри и Уильям поселяются в Polygon. Уважая "личное пространство" друг друга, они живут в разных корпусах. Их дом — это салон, здесь бывают Сэмюэл Кольридж, Чарльз и Мэри Лэм, Роберт Саути. 30 августа 1797 года в этом доме появляется на свет будущая Мэри Шелли. Если идеи Уолстонкрафт опережали время, то умирала она сообразно эпохе: во хмелю (родильную горячку лечили вином) и обложенная щенками (которые отсасывали молоко). Через 10 дней новорожденная Мэри осиротела.

В романе "Франкенштейн" есть эхо этой трагедии: мать Виктора выхаживает от скарлатины приемную дочь, заражается и умирает. Эта смерть формирует внутренний мир девочки. Горе внутри, внешне оно будет проявляться длительными приступами меланхолии. Как и лаборатория Франкенштейна, комната, где умерла мать, притягивает и отталкивает. Смерть смотрит с портрета над камином, и это портрет молодой красивой женщины, причиной гибели которой стала она, Мэри. Образ матери она "сшивает" из рассказов отца и книг, которые написала мать. Этот образ — ее первое самостоятельное произведение.

Школа разума

В 10-х годах XIX века жизнь в семействе Годвинов изменились. Теперь Polygon представлял собой зрелище, не без юмора описанное Диккенсом в "Холодном доме": "Из решетки, ограждавшей нижний дворик, вывалилось несколько прутьев; кадка для дождевой воды была разбита; дверной молоток едва держался на месте; только грязные следы на ступенях указывали, что в этом доме живут люди". Начало века — эпоха разочарования для интеллектуалов из окружения Годвина. Разумное переустройство общества оказалось невозможным. "Время надежд" 90-х завершилось крахом. Французская революция потопила себя в крови и породила Наполеона.

Когда на трон вернулись Бурбоны, стало ясно, что исторический цикл замкнулся. Иллюзий, что общество может жить разумно, больше не было. Герои 90-х стали изгоями, их время проклято и забыто.

Годвина не печатают, его семейство бедствует; из пасторального Polygon они перебираются в грязный и тесный центр города. На первом этаже их жилища они открывают книжную лавку. Новая жена Годвина интеллектуально несопоставима с Уолстонкрафт, но девочкам нужна мать, и в семью входит новая Мэри — Клермон. От предыдущих браков у нее сын и дочка Клэр, которая через несколько лет будет втянута в скандальную историю с бегством Мэри и Шелли, а затем и с Байроном. Годвину Клермон рожает сына, и теперь перед нами довольно странное семейное образование из единоутробных, единокровных и сводных сестер и братьев. Только у одной девочки в этом семействе нет ни отца, ни матери. Это Фанни, дочка Мэри Уолстонкрафт от американца. Как и будущий монстр из книги Шелли, в этом мире она чувствует себя абсолютно никому не нужной.

Уильям Годвин не знал, как воспитывать дочь, и поступил с ней, как с мальчиком,— открыл двери домашней библиотеки. История девочки как бы проверяла теорию о женском образовании. Когда Мэри встретилась с Шелли, интеллектуально она была ему почти что равной, и это не могло не произвести впечатления на молодого поэта. То, что обсуждали друзья Годвина, их разговоры об открытиях в области химии и физиологии; гальванизм и электричество и вообще романтическая завороженность природой, в науке о которой мистика еще не отделена от практики,— все это становилось пищей для воображения и потом откликнулось в романе Мэри. К 16 годам ее внутренний мир составится из прочитанных книг и подслушанных историй, например "Старого морехода", которого зачитывал Кольридж, а также из морских пейзажей Шотландии, куда Мэри отправляли на лето. Мистика северных широт, с которой начинается "Франкенштейн", родилась из портовых сказок, рассказанных китобоями. Мэри "прозревает" точно так же, как созданный ее воображением монстр — путешествуя и читая. "Странная вещь — познание! — пишет она.— Однажды познанное нами держится в уме цепко, как лишайник на скалах". Для того чтобы оживить это "странную вещь", ее требовалось "гальванизировать".

...Для Перси Биши Шелли Уильям Годвин был легендой старшего поколения. Молодой поэт и романтик-радикал вырос на его идеях и вошел в дом учителя, надо полагать, не без трепета. Он увидел Мэри мельком в дверном проеме и запомнил только ее платье — в шотландскую клетку. Оно было вызывающе не по моде; это была форма юношеского протеста.

На тот момент Шелли был таким же, как Годвин, изгоем. За эссе "Необходимость атеизма" юного баронета отчислили из Оксфорда, к тому же он женился без родительского согласия; его Гэрриет была дочка ростовщика и трактирщика; Шелли просто решил освободить ее, вытащить из "мещанского болота". Они венчались в Шотландии, где это было возможно сделать без согласия родителей. Но чудес не бывает, в душе человек остается тем, кто он есть — дочкой трактирщика. К тому же дети, двое — а Шелли совершенно не готов стать отцом семейства. Он приходит с визитом к Годвину по рекомендации старших поэтов Озерной школы. В Мэри, которая на пять лет его младше, он находит то, что безуспешно (подобно Франкенштейну в своем подопытном) пытался найти в Гэрриет,— единомышленника. Шелли поражен ее интеллектуальной независимостью; они влюбляются друг в друга; Шелли предлагает бегство в Европу и жизнь коммуной в Швейцарии, Мэри согласна; в дорогу с ними увязывается сводная сестра Мэри — Клэр, хотя конечной целью этой "взбалмошной особы" будет не Шелли, а Байрон, от которого она даже родит дочку. Это и вообще история о бешеной сексуальной энергии молодости, когда, словно назло общественной морали, все спят со всеми, абсолютно не заботясь о репутации и контрацепции. Эти вчерашние подростки хотят строить свою жизнь так, как считают нужным.

Соль жизни

Последующие несколько лет жизни Мэри Шелли умещают события, которые составят центр тяжести ее судьбы. Теоремой жизни, которую она будет решать, когда потеряет всех. Ну или почти всех. Череда смертей и интеллектуальных озарений, словно связанных друг с другом, становится жутким лейтмотивом истории с того момента, как Мэри и Шелли впервые пересекли границу. Связь дочери с женатым человеком — та черта, за которой свободомыслие отца заканчивается. Тень позора не должна омрачить судьбу остальных детей, и Годвин отказывает Мэри в доме. Ее первый ребенок рождается на съемной квартире недоношенным и через две недели умирает. Она рожает снова, но в условиях бесконечных странствий дети гибнут. Реальная смерть собирает урожай с жадностью литературного монстра. Через три года после бегства Шелли покончит самоубийством его жена Гэрриет. Ее тело найдут в речке Гайд-парка; вскрытие покажет, что она была беременна. Буквально за месяц до этого добровольно уйдет из жизни Фанни, незаконнорожденная дочь Мэри Уолстонкрафт и единоутробная сестра Мэри Шелли. Никому не нужная и всем чужая, лишенная из-за выходки сестры шансов обзавестись собственной семьей, она принимает дозу опиума в провинциальной гостинице. Труп долго будет неопознанным. Мэри узнает о смерти сестры из описания в местной газете.

Когда Мэри и Шелли официально женятся, Годвин открывает для новобрачных двери своего дома. Но лондонский суд не разрешает взять в семью детей Шелли от Гэрриет. В глазах общества этот поэт — распутник и вольнодумец, ему грозит лишение прав даже на детей от Мэри. Как раз вовремя к травле подключаются и "собратья по перу". Журнал Blackwood's Magazine клеймит "молодых поэтов" Шелли и Китса за "аморальность" и "пошлятину". Издатели отказываются печатать их книги. Опасаясь суда, Мэри и Шелли снова вынуждены эмигрировать. Несколько последующих лет они будут вести образ жизни изгнанников-интеллектуалов, лучшее место для которых во все времена была Италия. Все это время Мэри следует за Шелли, совершенно не задумываясь (так Цветаева шла на гибель за Эфроном). В череде эмиграций снова мелькает Швейцария. 1817 год, хрестоматийная история — Мэри и Шелли живут по соседству с Байроном на Женевском озере; кормящая мать, она пишет "Франкенштейна" "на спор", который в один из пасмурных дней придумал Байрон. Швейцария и вообще станет точкой, где судьбы этих людей пересекутся, но только с тем, чтобы разойтись в пугающе разные стороны. Через год Мэри станет автором "Франкенштейна". Через шесть лет жизнь Байрона прервется в Греции. Его маленькая дочка от Клэр умрет от холеры в монастыре, куда он ее отправит. Чуть раньше, в 1822 году, погибнет и сам Шелли, утонет во время морской прогулки из Ливорно в Специю. Его тело, изъеденное морской солью, друзья опознают по томикам Софокла в карманах. Как и во "Франкенштейне", история заканчивается, казалось бы, полным провалом. Но так ли это?

Апостолы свободы

Вспомним полное название романа Мэри Шелли: "Франкенштейн, или Современный Прометей". Миф о герое, который дарит людям огонь. Этот миф вмещает в себя множество толкований. Для меня, например, этот миф применительно к "Франкенштейну" — история об искушениях. Наукой, которая всегда вне морали и поэтому требует гуманитарной оценки. Светлым будущим, где нет смерти. Искусством как попыткой преодолеть и себя, и смерть. Абсолютной аморальностью любой абсолютной власти. Все эти искушения можно свести к одному знаменателю, и этим знаменателем будет мысль.

Роман Шелли — это метафора силы и слабости интеллекта. Главное свойство мысли — это свобода, это она искушает и власть, и творчество, и науку. Очарованные силой этой свободы, английские романтики стали первыми ее апостолами. Они проверяли ее свойства собственной жизнью. В рамках своего времени они попытались устроить если не общество, то хотя бы свою судьбу на основах, в которые верили. Но где находится граница, за которой свобода мысли, подобно созданию Франкенштейна, оборачивается против себя? Зайти далеко — это насколько далеко? Вот вечный и вечно современный вопрос. Ответить на него можно лишь экспериментально, другого способа распознать границы просто не существует. К тому же с ходом прогресса они раздвигаются, поэтому мы вынуждены спрашивать снова и снова: далеко — это как далеко? С той стороны стекла в освещенное окно рассудка на нас всегда смотрит монстр. Каждый из нас может назвать себя Франкенштейном. Плата за познание — это перемена участи, так было со времен Адама и Евы. И смерть — одна из форм этой перемены. Однако если бы этого не было, человек вряд ли бы вообще выбрался из своей пещеры. "Франкенштейн" — это роман-катастрофа, в нем погибают все. Историю жизни Мэри Шелли на первый взгляд тоже не назовешь счастливой. Но в чем счастье ума, отказавшегося от идеи Бога? В самосознании границы собственной свободы и эта граница — свобода другого человека.

Мэри Шелли пережила всех участников этой драмы. Опыт жизни привел ее к тому, к чему стремилась ее мысль: она стала свободной настолько, насколько это было возможным в "высокоморальную" эпоху королевы Виктории. Она больше не вышла замуж и одна воспитывала единственного из выживших детей от Шелли — Перси Флоренс. Она занималась литературным наследием мужа — это ей мы обязаны тем, что в историю он вошел не как радикальный экспериментатор в области общественной морали, а как тонкий лирический стихотворец. Ее заработок составляли литературные труды и журналистика, хотя все последующие романы, которые она написала, остались в тени "Франкенштейна". Неудивительно, ведь такие книги пишутся сами собой и при отчаянном стечении обстоятельств; они пишутся судьбой и жизнью. Думаю, мать Мэри могла бы гордиться такой дочкой.

Автор текста: Глеб Шульпяков
Источник: fanfanews

Когда и как появилась готика

Готика в ее понимании, близком к современному, оформилась в европейской романтической литературе XVIII века. По крайней мере, эстетика направления — старинные замки с лабиринтами узких коридоров, зловещие кладбища и темные сырые подземелья, где восстают мертвые, бродят призраки и происходит другая мистика, — сформировалась именно тогда. Первым готическим романом в истории называют «Замок Отранто» Хораса Уолпола, вышедший в 1764 году.

Купить книгу

В предисловии к нему автор говорил о намерении «совместить средневековый и современный» подходы к формированию сюжета, добавить в подчеркнуто реалистичный текст некоторые неестественные, пугающие элементы. В этом новом жанре герой сталкивался с невозможными, потусторонними явлениями и реагировал на них как обычный человек, для которого темное волшебство не вписывается в логику окружающего мира. Интересно, что самая первая публикация книги также сопровождалась мистификацией. Автор, подписавшийся именем некоего Уильяма Маршалла, утверждал, что перевел древний итальянский текст, основанный на реальных событиях, — и это тоже было частью игры Уолпола: заставить читателя поверить, что все описанное в книге случилось на самом деле.

Хорас Уолпол, середина XVIII века

В 1796 году был напечатан еще один знаковый для направления роман — «Монах» Мэтью Грегори Льюиса, главный герой которого насилует нескольких своих послушниц. Одна из них, убитая позднее самим монахом, оказывается его родной сестрой, а вторая — посланницей дьявола, соблазнившей священника на грехопадение. После публикации книга вызвала огромный скандал. Один из главных английских романтиков Джордж Байрон называл роман «фантазией пресыщенного сластолюбца, стремящегося возбудить себя».

Купить книгу

Такая реакция была предсказуемой — о перверсии, пусть даже в таком нравоучительном ключе, не писал прежде никто. Считается, что книга во многом воплощала те разрушительные эротические тенденции, которые господствовали в обществе эпохи романтизма. Скандалы и разгромные рецензии от коллег по цеху не прошли даром — уже к 1798 году роман переиздали четыре раза, а новый жанр прочно утвердился в литературном мейнстриме. Огромный потенциал готики литературовед Клайв Блум объяснял невозможностью исчерпать страх, окончательно развенчать его: «Сила страха продолжает захватывать нас».

Эдгар Аллан По, 1848 год

Проблематика готической литературы

Хотя пугающие декорации являются неотъемлемой частью жанра и одной из самых узнаваемых его черт, «внешний мир» в готике «не угрожает человеку так сильно, как внутренний», утверждал Блум. По его словам, первым, кто привнес в направление черты психологического триллера, был американский поэт, беллетрист и мистик Эдгар Аллан По (1809–1849). Стиль его письма был грубым и интенсивным, местами он напоминал даже технику потока сознания, которую изобретут только в начале XX века.

Купить книгу

В своих произведениях По глубоко изучал то, как человек становится рабом ужаса и пытается справиться с ним, исследовал природу ненависти и гнева, изображал опыт как физического (погребение заживо), так и эмоционального потрясения (состояние истерии и кататонии). Он пытался препарировать те явления (вроде помешательства, зависимостей, домашнего насилия и всевозможных — не только и не столько сексуальных — «извращений»), которые в литературе прошлых лет старались даже не упоминать. По исходил из представления о том, что каждый человек от рождения безумен, вопрос только в том, насколько глубоко во тьму внутри себя самого он сможет (или будет вынужден) погрузиться. Противоречие моральному стандарту, влечение к запрещенному, темному, «грязному» — еще одна ключевая черта готики как культурного явления. Кроме того, именно По одним из первых придумал описывать «страшное» от лица героя, что помогало читателю ассоциировать себя с ним и глубже вовлекаться в сюжет.

Иллюстрация Гарри Кларка к рассказу Эдгара По «Колодец и маятник», 1919 год

Еще дальше в нарушении актуальных для своего времени этических правил зашла Мэри Шелли (1797–1851), автор романа «Франкенштейн: современный Прометей». Как и в сочинениях Эдгара По, в книге хватало пугающих декораций, физиологичности и глубокого психологизма, но появились вопросы и куда более высокого, философского порядка: может ли человек уподобиться богу и собственноручно создать жизнь? Как он должен относиться к существу, которое создал? И как себя вести этому от природы несвободному, ограниченному зверю, который способен на одну только жестокость и в то же время постоянно раскаивается в ней?

Купить книгу

Посредством истории о живой кукле, по кускам собранной из ошметков чужой плоти, Шелли говорила о сложной организации самого человека, руководимого эмоциями, часто ошибающегося и нелепого, но живого. В каком-то смысле этот текст даже можно назвать религиозным, исследующим «смерть Бога», которого, как позднее писал Ницше, мы сами же и «убили». Ровно такому «убийству» родителя, всемогущей высшей силы, и неспособности справиться с собственной слабостью после него и посвящен «Франкенштейн».

Иллюстрация к «Франкенштейну» Мэри Шелли, 1922 год

На новый уровень описание «запредельного» ужаса вывел американский писатель Говард Лавкрафт (1890–1937). В своей серии книг «Мифы Ктулху» он создал целый мир, населенный ужасающими созданиями, которые не просто пугают, но заставляют остолбенеть, утратить сознательность и раствориться в поглотившем героя страхе. Лавкрафт был идеологом космицизма — его авторской философии, согласно которой люди занимают незначительное место во Вселенной, где нет единого христианского бога, зато есть непостижимо большое количество существ абсолютно другой природы, своей беспомощности перед которыми человек неосознанно боится всю жизнь.

Купить книгу

Неспособность людей как-либо повлиять на окружающий мир — это беспощадный вердикт Лавкрафта в том же поле, где пару веков назад Мэри Шелли задавалась вопросами о ценности человеческой жизни. По сюжету абсолютного большинства произведений главного космициста поиски «запретных знаний» в «черном море бесконечности» всегда заканчиваются для героев смертью, встречей с чем-то настолько страшным, что пережить ее просто невозможно. Таким образом Лавкрафт, как человек радикально консервативных взглядов, вступал в полемику с антропоцентристами из литературного мейнстрима — европейскими и американскими модернистами, для которых в центре всего происходящего в мире находится человек.

Готическое кино

Кадр из фильма «Пражский студент», 1913 год

Готический кинематограф, по мнению экспертов, начался с шоу «туманных картин». На полупрозрачных экранах их авторы подсвечивали и двигали раскрашенные муляжи персонажей и окружающих объектов, заставляя те «оживать». В одном из самых популярных таких представлений — «Фантасмагории» 1798 года — театральный фокусник Этьен Гаспар Робертсон создавал пугающую атмосферу, тонко манипулируя художественными деталями: он умело передвигал фонари на тележках, перенаправлял свет с помощью маленьких жалюзи и заполнял сцену искусственным туманом под гнетущее звуковое сопровождение. За раскатами грома по задымленным кладбищам в его спектаклях бродили скелеты и призраки. Очевидцы вспоминали, что на шоу Робертсона царила мертвая тишина: «страшно было даже шептать».

Купить книгу

Уже в начале XX века мотивы из романтической литературы и театральные приемы из «туманных картин» по-новому воплотились в зарождающемся искусстве кино. Эталонный пример раннего готического фильма — «Пражский студент» 1913 года. По сюжету бедный студент заключает сделку с таинственным незнакомцем. Последний обещает герою богатство и женитьбу на знатной особе взамен на «что-то из его комнаты». Студент соглашается, и незнакомец забирает из зеркала его отражение. В конце фильма выясняется, что у героя появился двойник, с которым они сражаются и оба погибают — как неразрывно связанные части одного целого. Критики выделяли в фильме искусное соединение «действительности с декоративностью», потустороннего с реальным и даже называли картину стилистически похожей на работы художника Хосе де Риберы, известные своей натуралистичностью. Своеобразное продолжение мотива «доппельгангера» встречается в кино и сегодня. Например, в творчестве Дэвида Линча — одного из главных мастеров современной готики.

Кадр из фильма «Франкенштейн», 1931 год

В рамках готического кино были бережно экранизированы многие классические произведения этого жанра. «Франкенштейн» или «Дракула» на экране почти покадрово повторяли сюжет первоисточника. Это были интересные фильмы, но по своей проблематике и описываемым реалиям они уже не казались настолько актуальными. Революцию в производстве хорроров совершил Вэл Льютон — американский продюсер, который придумал перенести место действия «ужастиков» в современность.

Купить книгу

Он хорошо понимал, что функция вычурных декораций в готических произведениях — создать ощущение отчужденности, погрузить зрителя в гнетущую атмосферу искаженной реальности. Вот только к 1940-м годам с этой задачей прекрасно справлялась окружающая действительность, приведенная войной и «американской мечтой» в состояние абсолютной «сумеречной зоны». Льютон заново сформулировал основную задачу хоррора — максимально близко к реальности воссоздать повседневность и заставить зрителя бояться того, с чем он встречается каждый день, за счет минимальных изменений в этой «нормальной» картине (реализовать так называемый «эффект зловещей долины»). Героя больше не нужно было класть в гроб, достаточно того, чтобы он ощущал таким «гробом» свою собственную постель — потому что это намного страшнее. Абсолютное большинство современных «ужастиков» до сих пор снимают именно по этому принципу.

Готика в музыке

Группа Bauhaus, 1982 год

«Готик-рок» — одно из наиболее заметных ответвлений другого популярного контркультурного жанра из 1970-х — пост-панка, который отличали тяжесть звучания и отстраненные тексты с «темным» образным рядом. Считается, что начало направлению положил экспериментальный американский коллектив The Velvet Underground своим треком All Tomorrow’s Parties («Все завтрашние вечеринки»). «Готические» мотивы критики отмечали и в творчестве The Doors (конкретно — в песне The End), которых также называют одними из родоначальников движения. При этом от близкого по протестному духу панка готы не взяли практически ничего — инструменталы готик-рока были намного мелодичнее и сложнее. К направлению принято относить группы Siouxsie and the Banshees, Bauhaus, The Cure, The Sisters of Mercy, Echo & the Bunnymen, Nick Cave and the Bad Seeds и Joy Division. Местом рождения первой волны готик-рока называют лондонский клуб The Batcave («Пещера летучих мышей»), существовавший с 1982 по 1985 год.

Купить книгу

«Зловещие» и «печальные» мелодии готик-рока основывались на интенсивной басовой партии и тяжелом гитарном звучании, перегруженном эффектами типа distortion («расщепление»). Зачастую их дополняли «холодные синтезаторы», добавляющие ощущение особой мистической атмосферы. В ход шли также этнические мотивы и инструменты (например, бубен). Мужской «готический» вокал сравнивали с «глубоким, гудящим сплавом» Джима Моррисона (солист The Doors) и Леонарда Коэна, а женский, на примере фронтвумен Siouxsie and the Banshees Сьюзи Сью, называли «леденящими душу завываниями» с особым истерическим надрывом. Тексты готик-рока были близки к «литературному романтизму», «религиозному символизму» и «сверхъестественному мистицизму». В них готы, создавая гнетущую и напряженную атмосферу, глубоко зарывались в состояние беспомощности и экзистенциального ужаса, изучали природу насилия и перверсии через максимально «грязные» описания страшного.

Сьюзи Сью, 1979 год

В песне Melt готик-рок-группы Siouxsie and the Banshees героиня говорит о «самоубийстве через секс», в котором они с партнером «расплавятся». Она подробно описывает, как будет «давиться», когда ее горло «обожжет», а вокруг будут только «кружева», «кровь» и «сперма». Песня заканчивается изображением «длинной черной машины» — катафалка, — в котором партнер героини «лежит в похоронных цветах» с ее «плавящейся рукой между ног». В треке Spellbound Сьюзи Сью пишет о лавкрафтовской «зачарованности» перед абсолютным ужасом, когда громкий смех «пробивается сквозь стены» и все вокруг «пляшут, как марионетки», за тюремной «решеткой» сошедшие с ума от страха. Героиня и сама теряет рассудок: в частности, она призывает следить за своими ожившими «игрушками», от которых теперь «не отделаться», даже если все происходящее — всего лишь «иллюзия». Есть в творчестве группы и случайные оммажи классике готического кино: в Hall of Mirrors героиня теряет свое отражение в зеркале, и вместо нее там начинает жить другой человек — ее публичное альтер-эго, тоже своего рода «злой двойник», который, по мнению Сью, есть у «каждой знаменитости».

Купить книгу

The Cure писали более абстрактно. Сюжеты текстов некоторых их песен скорее напоминали темное фэнтези, мрачную сказку. В Lullaby, например, под тягучий и болезненный гитарный мотив рассказывают историю про «человека-паука», который собирается поужинать главным героем. В клипе на песню он медленно ползет к постели солиста группы Роберта Смита и съедает его «миллионом дрожащих шерстяных отверстий». Watching Me Fall посвящена бесконечному «падению» в темноту, от которого герой «очень устал», но которое он не может прекратить — «ночь» для него длится вечно. Иногда из своего полета он выныривает обратно в «маленькую белую комнату» — скорее всего, палату психиатрической лечебницы, — где за окном бесконечно идет снег, пока герой «кричит» и снова «исчезает». И вот уже он сам «наблюдает» свое падение со стороны — совершенно один, покинутый своей любовью, к которой на протяжении всей песни он то и дело пытается обращаться.

Часто в текстах песен этого жанра звучали радикальные политические высказывания. Сьюзи Сью делала их с завидной регулярностью. В Arabian Knights (название отсылает к романтизированному образу «арабской ночи» и выворачивает его наизнанку) она рассказывает о «танкере, который кровоточит нефтью в море», пока женщин в условной арабской стране «держат за машины по производству детей» мужчины, «насилующие мальчиков и коз». В припеве героиня говорит, что «слышала сплетню» и спрашивает — очевидно, одного из «арабских рыцарей» — «Что ты сделал с ней?» (женщиной-рабыней). В посвященной Китаю Hong Kong Garden «загрязненный воздух» носится над «мутной водой» в стране «маленьких тел», где каждый готов «продать свою дочь» за несколько иен. Здесь же можно вспомнить и Cities in Dust — песню про города, «лежащие в руинах» после того, как рядом с ними нашли «золотой фонтан», а также Israel, где вчерашние «принцы и короли» застряли без своих «земель» и «денег» в непролазных снегах и ждут спасителя, который «превратит кровь в вино». Такая циничная и резкая оценка окружающей действительности вкупе с политическим нигилизмом — один из образующих аспектов «готического» мировоззрения.

Купить книгу

Субкультура готов в моде

Готы как субкультура вышли из одноименного музыкального направления и сформировавшейся вокруг клуба The Batcave тематической «тусовки» любителей «грязного» звука и мрачных литературных образов. Они унаследовали тот набор ценностей и суждений, который перекочевал в готическую музыку из литературы и кино. Именно поэтому представление, будто готы — это просто субкультура «любителей черного», так раздражало ту же Сьюзи Сью. При этом влияние готов на зарубежную моду восьмидесятых было огромно. Иконами стиля предсказуемо становились популярные музыкальные исполнители.

Девушки-готы. Великобритания, 1992 год

Журналист Пол Морли писал, что Сьюзи Сью «каждым своим нарядом моделировала то, как все девочки будут одеваться через несколько месяцев». Любой ее образ фанатки группы разбирали буквально «с головы до ног». А простор для такого «разбора» был огромным. Сьюзи всегда носила театральный макияж арлекина. Ее мертвецки бледное лицо украшала яркая помада и растушеванные черные тени, иногда подчеркнутые, например, кислотным желтым цветом. Длинные волосы, окрашенные в разные цвета с неизменной темной основой, были сильно растрепаны. Сьюзи одевалась во все подряд — от полупрозрачных сетчатых блуз с кружевами и черных кожаных корсетов, курток, юбок и плащей до узорчатых кофт и свитеров самых ярких окрасок. Часто поверх всего этого она носила тяжелое темное пальто. Стиль Сью во многом опирался на пришедший из панка принцип «сделай сам» — когда одну одежду неряшливо перешивали в другую и надевали с чем-то стилистически абсолютно противоположным. Каждый следующий образ артистки невозможно было предугадать — это мог быть как нарочито сексуализированный комбинезон, так и что-то «мальчишеское» вроде потрепанной оверсайз-футболки.

Роберт Смит, 1989 год

Мужской «готический» имидж главным образом опирался на внешний вид солиста The Cure Роберта Смита. Его поклонников, полностью перенявших вызывающий готический стиль артиста, внутри общего движения готов называли отдельным термином curehead. Именно Смит ввел моду на «широкий ирокез» — растрепанную прическу, где волосы были лишь немного убраны на висках (в противовес панк-ирокезу — прическе с почти полностью выбритой головой). Стриглись так, к слову, не только мужчины, но и женщины. «Верх» у Смита представлен оверсайз-свитерами и футболками, большими рубашками и пальто в умеренной черно-белой гамме (таких экспериментов с цветом, как у Сью, солист The Cure не совершал, хотя характерный макияж с ярко-красной помадой и растушеванными тенями тоже носил). Объемные кофты музыкант сочетал с экстремально узкими джинсами (почти леггинсами), а на ногах у него обычно были массивные кожаные ботинки (иногда — светлые высокие кроссовки или «оксфорды»). Обязательный элемент имиджа любого гота — темный лак на ногтях — также одним из первых стал использовать именно Роберт Смит.

Готическая мода активно развивалась и менялась. В рамках нее образовалось даже несколько побочных явлений: это и «викторианские» готы (близкие по духу к современному стилю dark academia), черпавшие вдохновение из эстетики «Грозового перевала» и стандартов красоты XIX века, и «джипси-готы», в стиле которых было больше национальных, «цыганских» элементов, и даже «кибер-готы» — они любили электронную музыку (EDM, синтипоп, дарквейв) и одевались особенно «кислотно». В Японии большую популярность приобрели так называемые «андрогинные готы» и «лолиты» в мультяшных кружевных платьях. Среди актуальных в любом из этих течений аксессуаров выделяют серебряные и металлические стилизованные украшения (чаще всего — в виде распятий и различных, преимущественно кельтских, орнаментов). Среди них также встречаются египетский символ вечной жизни «анкх» и некоторые сатанинские знаки: пентаграммы, перевернутые кресты и восьмиконечные звезды. Почти всегда одежду готов в том или ином виде украшали декоративные черепа, кости, пауки и летучие мыши.

Девушка на фестивале Whitby Goth Weekend, 2022 год

Готика сегодня

В 2023 году готика снова в моде. Поп-звезды Леди Гага и Билли Айлиш появляются на красных дорожках в характерных мрачных образах, а сериал Wednesday ритмичным танцем главной героини под ускоренный электропоп-хит Bloody Mary провел экспансию готической эстетики в TikTok. Отдельные элементы «темной» моды вроде корсетов и кружевных узоров можно заметить в недавних образах Рианны, Беллы Хадид и семейства Кардашьян, а мужской маникюр, ранее намекавший на принадлежность к радикальной субкультуре, сегодня воспринимается как абсолютно рядовой элемент повседневного внешнего вида. В кино успели образоваться целые новые готические традиции вроде фирменного стиля Тима Бертона или Дэвида Линча. А на инди-сцене каждая вторая группа (как, например, белорусы из Molchat Doma) заимствует звучание у пост-панка, колдвейва и дарквейва 1980-х. Многие появившиеся в то время команды, например Siouxsie and The Banshees, продолжают выступать и сейчас. И, хотя в целом жанр стал куда более массовым и избавился от многих своих слишком вызывающих проявлений, сегодня можно констатировать, что Клайв Блум оказался прав: «сила страха» и впрямь «продолжает захватывать нас» до сих пор.

Автор текста: Егор Спесивцев
Источник: https://snob.ru/culture/ot-meri-shelli-do-syuzi-syu-chto-tak...

Еще больше работ нейросетей в телеграм канале: Пабло Нейрассо

Эш Уильямс приезжает в лесную хижину, где подвергается атаке темных сил и превращается в дедайта. При свете дня одержимый вновь обретает человеческий облик, однако покинуть проклятое место, как оказалось, он не может. Вскоре сюда приезжает ученая Энни Ноуби и еще трое людей, которые объединяются с Эшем для финальной схватки с древним злом.

«Зловещие мертвецы» создавались кучкой энтузиастов на коленке, но неожиданно для всех возымели успех в прокате, ввиду чего и возник сиквел. Если первая часть действительно была хоррором, то вторая практически сразу скатывается в черную комедию с обилием гэгов, приправленных старой доброй расчлененкой. Что немаловажно, именно здесь Эш превращается в привычного нам героя, в промежутках между каламбурами лихо разрубающего дедайтов бензопилой. Недаром именно эту часть фанаты франшизы по сей день считают лучшей.

2. Рассвет мертвецов (1978)

Неизвестный вирус стремительно распространяется по всему континенту. Каждый, кто подвергся заражению, умирает за считаные часы, после чего становится плотоядным зомби. В крупных городах царит массовая истерия, но власти пускают ситуацию на самотек. Сбежав из мегаполиса на вертолете, четверо смельчаков приземляются на крыше огромного торгового комплекса, где есть все необходимое для выживания.

В 1968 году Джордж А. Ромеро своей «Ночью живых мертвецов» сформировал канон зомби-хоррора, навсегда вписав свое имя в историю кинематографа. Десять лет спустя режиссер вернулся к «мертвечине», однако куда более масштабный сиквел требовал финансовых вложений. К счастью, проект подхватил итальянский режиссер Дарио Ардженто, решивший попробовать себя в качестве продюсера. Маэстро джалло предоставил своему американскому коллеге полную творческую свободу, в результате чего на свет появился один из величайших фильмов ужасов в истории.

3. Судная ночь — 2 (2014)

Добро пожаловать в Америку будущего, где на 12 часов в году разрешены практически любые преступления. В Лос-Анджелесе под покровом ночи творится хаос: пока одни получают шанс отомстить, вторые убивают ради развлечения, а третьи просто пытаются дожить до рассвета. В центре сюжета — полицейский Лео Барс, участвующий в «Судной ночи» по личным причинам. Обстоятельства вынуждают его встать на защиту нескольких гражданских, подвергшихся атаке со стороны мародеров в масках.

Еще одна невероятно успешная кинофраншиза, пик популярности которой пришелся на сиквелы. Первая часть была камерным хоррором об одной семье, которая держит оборону, этаким «Нападением на 13-й участок» в формате слэшера. Вторая, очевидно, вдохновлена «Побегом из Нью-Йорка» все того же Джона Карпентера: события теперь разворачиваются на улицах ночного мегаполиса, где опасность поджидает на каждом шагу. Исходя из этого, во второй «Судной ночи» куда больше экшена, но характерные атрибуты фильма ужасов никуда не делись. На выходе получилось динамичное кино, где введенный в повествование Фрэнк Грилло исполнил, пожалуй, свою лучшую роль в карьере.

4. Пятница 13-е: Часть 3 (1982)

Победив в схватке с Элис, психопат-убийца Джейсон Вурхиз выходит на новую охоту. Неподалеку от лагеря «Хрустальное озеро» останавливается группа подростков, не подозревающих о том, что впереди их ждет схватка с самым опасным маньяком в истории. Когда наступает ночь, безумец принимается устранять незваных гостей самыми изощренными способами.

«Пятница 13-е» — одна из наиболее успешных кинофраншиз в истории, насчитывающая десять прямых сиквелов, ремейк и телесериал. Джейсон — символ хоррор-саги, однако полноценный дебют злодея состоялся лишь во второй части, тогда как знаменитую хоккейную маску он впервые надел на себя в третьем фильме. Кроме того, именно в триквеле предложены наиболее кровавые убийства, поражающие своей изобретательностью.

5. Невеста Франкенштейна (1935)

Кинолента начинается с того же места, на котором закончилась первая часть. Местные жители поджигают мельницу, которая сгорает и разваливается. Решив, что монстр мертв, линчеватели расходятся по домам. Выждав паузу, скрывшееся в подвале чудовище выбирается из-под обломков и убегает в лес. Между тем Виктор Франкенштейн, осознав ужас своих деяний, отказывается продолжать эксперимент, но как только порожденное им существо попадает в руки к безумному ученому Преториусу, доктор возвращается в лабораторию.

Традиция хороших сиквелов восходит к «Невесте Франкенштейна», где полюбившийся многим монстр в исполнении Бориса Карлоффа встретил свою любовь. Несмотря на тот факт, что указанная в названии невеста фигурирует в кадре от силы пять минут, ее образ стал одним из наиболее узнаваемых в истории кинематографа. Настоящая классика, за 90 лет ничуть не утратившая былой актуальности.

6. Чужие (1986)

Пережив схватку с ксеноморфом, офицер Эллен Рипли садится в спасательный челнок, но судно сбивается с курса. Капсула с девушкой на борту была обнаружена спасателями лишь спустя 57 лет. Злополучная планета LV-426 давно колонизирована, а доводы Элен о существовавшей там инопланетной жизни руководство пропускает мимо ушей. Чтобы доказать собственную правоту, выжившая возвращается на место событий, не подозревая, что Чужих там теперь тысячи.

Малобюджетный фильм ужасов «Чужой» Ридли Скотта обрел статус классики жанра еще в начале 80-х. Казалось, что любое продолжение этой истории заведомо обречено на провал. К счастью, во главе сиквела оказался Джеймс Кэмерон, мастер удачных сиквелов. Превратив клаустрофобный хоррор в динамичный экшен а-ля «Рэмбо» (недаром Кэмерон параллельно «Чужим» писал сценарий второй части боевика со Сталлоне), где военные отстреливают пришельцев пачками. Сегодня многие справедливо сходятся во мнении, что вторая часть получилась значительно лучше первой.

7. Крик-2 (1997)

Пережив бойню в Вудсборо, Сидни Прескотт поступила в колледж, где обзавелась новыми друзьями. Тот инцидент лег в основу книги журналистки Гэйл Уэзерс, по мотивам которой был поставлен дорогостоящий хоррор. После его премьеры по городу проносится новая волна зверских убийств.

Первый «Крик» произвел настоящую революцию в жанре, разделив историю хоррора на «до» и «после». Производство сиквела стартовало прежде, чем хит 1996 года сошел с экранов. К и без того звездному касту примкнула будущая «Баффи» Сара Мишель Геллар, в «Ударе ножом» (фильм в фильме по мотивам событий первой части) сыграли Хизер Грэм, Люк Уилсон и Тори Спеллинг, а герой эпизода Лив Шрайбер получил полноценную роль. Как водится, крови и трупов стало вдвое больше, а к высмеиванию жанровых условностей добавились разговоры об участи темнокожих персонажей в ужастиках и влиянии экранного насилия на реальную жизнь. Получилось если не лучше, то как минимум на том же уровне.

8. Кошмар на улице Вязов — 3: Воины сна (1987)

Старшеклассницу Кристин Паркер уже давно мучают дурные сны, в которых она видит один и тот же заброшенный дом с улицы Вязов. Обеспокоенная мать не находит ничего лучше, чем сдать проблемную дочь в психиатрическую клинику. В лечебнице Кристин знакомится с другими подростками, страдающими от точно таких же кошмаров.

После непонятной зрителями второй части, авторы третьей вернулись к истокам, но увеличили масштаб. Режиссер оригинала Уэс Крэйвен занял место продюсера, а главную роль вновь исполнила Хэзер Лэнгенкэмп. Будучи опытной в данном вопросе, Нэнси приходит на помощь новому поколению подростков, во главе которых — будущая голливудская звезда Патриша Аркетт. Кроме того, после излишне мрачного сиквела Фредди Крюгер вновь обрел чувство юмора, но еще не превратился в клоуна, как в последующих частях. И все это под музыку великого Анджело Бадаламенти! «Воины сна» — идеальное продолжение классического хоррора, в некоторых аспектах превосходящее оригинал.

9. Кловерфилд, 10 (2016)

Поссорившись с бойфрендом, Мишель собирает вещи и в спешке покидает город, но вскоре попадает в автокатастрофу. Придя в сознание, жертва ДТП обнаруживает себя в бункере. Будучи прикованной к кровати, она не может покинуть место заточения. От своего похитителя Мишель узнает, что в результате химической атаки внешний мир стал непригодным для жизни.

С одной стороны, перед нами сиквел нашумевшего в свое время «Монстро», с другой — абсолютно самостоятельное произведение, даже снятое в другом формате. Прошлый фильм подкупал масштабом, где чудища то и дело попадали в объектив ручной камеры, этот — всепоглощающей клаустрофобией и недосказанностью. «Кловерфилд, 10» — не бездушный аттракцион, а самый настоящий психологический триллер, целиком выстроенный на безупречно разыгранных диалогах.

Автор текста: Максим Федоров
Источник: https://www.kinoafisha.info/news/ot-zloveschih-mertvecov-do-...

Другие материалы:

• Стихи поэтов Серебряного века — для детей

• Российская фантастика — изданная с 11 по 24 июня 2023 года

• От ученого до секс-магната — 10 биографических кинодрам

• Случай на мосту между жизнью и смертью — об одном известном рассказе Амброза Бирса

• Каким видят будущее писатели — 5 романов от современных классиков

• Боевые дельфины и киты-разведчики — как морских животных используют в военных целях

• История постсоветской поп-музыки в песнях — Кар-Мэн «Лондон, гудбай!» (1991)

• История спагетти-вестерна — от Серджио Корбуччи и Серджио Леоне до Квентина Тарантино

• Вселенная Роберта И. Говарда. Часть 1: Кулл из Атлантиды, король Валузии

• Саша Чёрный — поэт, сатирик, эмигрант

• Классика научной фантастики — Джон Уиндем. День триффидов

• Акула пера — как Хантер Томпсон стал заложником "Страха и отвращения"

• Последняя поп-икона нулевых — как Эми Уайнхаус меняла музыку и погубила себя

• Промежуточные итоги — 10 лучших игр первой половины 2023 года

• Кто скрывается под маской — самая полная история культового жанра слэшер

• Технологии как угроза — 12 книг в духе сериала «Черное зеркало» (6 фантастических + 6 нон-фикшн)

• Не только Индиана Джонс — 7 легендарных героев, которые возвращаются на экраны

• Процесс идет — 140 лет со дня рождения Франца Кафки

• Сериалы июля — новые сезоны «Ведьмака», «Пищеблока», «Чудотворцев», «Благих знамений» и много чего ещё, в том числе новинки

• Мамины дочки в Голливуде — краткий обзор главных женских архетипов в кино

• Из чего сделаны Malchiks — два «Заводных апельсина»: Кубрика и Бёрджесса

• Стартовали съемки фильма «Волшебник Изумрудного города» — доступны первые кадры

• «Тот самый Мюнхгаузен» — отрывки из биографии немецкого барона

• Какие проблемы Америки распиливает «Техасская резня бензопилой» — в классической франшизе и новом фильме Netflix