#черновики
Любить тебя — не громкие слова.
Это страдание, надежда и свобода.
Как флорентийский — в смысле, инородный —
В хрущевку вписанный на кой-то хрен сервант.
Так и она —
нелепа и незванна.
В переплетении из плинтусов и труб
Есть много мебели, расставленной вокруг,
Но я тянусь к потертому дивану.
И в нем найдет на вечер колыбель
Бессонный увалень, немытый и уставший.
И несколько минут не будет страшно,
А будет полностью подарено тебе.
Начал выкладывать на АТ черновик книги про попаданца. Почти дописана. Велком
Он умер наркоманом в Москве — и проснулся в теле тибетского юноши.
Теперь его зовут Шушхе. Монах-странник в призрачном мире Гималаев. Хитрый старик предлагает ему выбор —
не между добром и злом, а между пустотой и невозможным исцелением.
Стать лекарем времени — или снова утонуть в себе.
Это история о перерождении и попытке услышать тишину мира.
Или — нет. На дворе 1938 год. И внизу, в долине, уже слышны немцы.
P.S. Если на обложке вам что-то показалось, то вам точно показалось.
Пока не определился - будет это 18+ или нет
Всём хороших выходных
Интеллект сущность, сущность обозначает "личность", "идантичность", то кем мы являемся. Все мы являемся интеллектом потому что мы понимаем и мыслим ; понимать можно интуитивно, без словарного запаса вникать в суть вещей, в логические законы, в термины как стул, стол и другое, а ещё мышлением можно создавать. Заметьте, не кто то или что то за нас понимает и мыслит, а мы. Вывод, мы все интеллект. Если бы мы обладали интеллектом то не смогли бы понимать и размышлять, за нас, возможно внутри нас это делал бы кто то другой. Например нейрон, или какая нибудь энергия, точка в мозге. Проблема в том, что мозг состоит из органики, то есть материи, а материя неразумна. Неразумное никак не может понимать и создавать, а значит интеллект который находится в мозге скорее прицепен к нему, но не зависит от него. Гений или умственно отсталый зависит от воли самого интеллекта. Мне кажется, могу ошибаться конечно же, именно интеллект сам себя блокирует и загоняет в ловушке формирируя внутренний конфликт, которые провоцируют блоки. Например, не смог решить парадокс, начинаешь нервничать, пытаться решить, но не выходя из границ взрываешь сам себя, результат же апатия, нежелание и невозможность мыслить, иногда с потерей чувств реальности. Если бы этот блок сняли человек поумнел и возможно стал бы гением.
Делаю выводы, дети равны взрослым по интеллекту, но знаний и опыта у них меньше. Речи нет, но интуиция, которая охватывает и логику есть. Обучаются не медленнее нас, но пока выучили английский язык мы с той же скоростью мышления ребёнка выучили греческий язык. Теперь у нас греческий, английский язык и мы приступаем к изучению японского.
Кстати, вопрос о нашем происхождение тоже может оказаться блоком и мы не можем выйти за наши пределы. Возможно, гений тот кто себя знает и познал полностью, но это уже другое.
Так вот, мы это интеллект не зависиющий от генетики и тела, способный в любом возрасте себя раскрыть полностью, а тело это наш инструмент или дом, в форме ребёнка или взрослого. Высокий интеллект смог бы омолодить своё тело и обрести не только бессмертие себя но и тела, как вариант. Немного как в Honkai star rail с Гертой.
Этот пост больше не актуален — опубликован в рамках теста
Решил представить на суд пикабушников свой новый роман в жанре тёмного фэнтези "Идущий сквозь прах". Здесь выкладываю первую главу романа. Жду комментарии. Роман пишу прямо сейчас, поэтому важно ваше мнение. Как вам демон Хагрим? Хорошо получился?))
О чём роман. Когда-то Конрад Тэйн был паладином Церкви Света — мечом веры, карающим без сомнений. Теперь он изгой, прозванный Падшим. Он бродит по королевству, продавая клинок за монету звонкую. Но есть правила: не трогать невинных, не служить подлым и не оглядываться назад. Но прошлое не отпускает. Вместе с демоном Хагримом, падким до людской плоти, рассказчиком мрачных историй, Конрад ищет Анну, любовь своей жизни, которую пленил чародей Маер Вельгард, потому что только она могла прочитать ведьмину книгу с древними заклинаниями…
Кровавый рассвет робко, без надежды, пытается прорезать туман, окутавший деревеньку. Дома кажутся неуклюжими исполинами, которые, как улитки, медленно ползут навстречу. Конь мягко ступает по рыхлой земле, осторожно спускаясь с холма. С каждым шагом тьма ближе, и вот она уже окружает. Всадник, высокий крепкий мужчина, хоть и насторожен, но его бледное лицо со шрамом на левой щеке не выражает ни страха, ни любопытства. Раньше он убивал ради веры. Теперь — ради завтрака.
— Тьма пробуждается, Гектор! Души мёртвых не находят покоя и служат демонам источником силы, — говорит всадник коню и ласково хлопает ладошкой животное по шее. Конь фыркает, дёргает головой, поводит ушами — ему не нравится, что хозяин отвлекает его в минуту опасного спуска с холма.
В седле никто иной, как Конрад Тэйн, прозванный Падшим. Когда-то давно, можно сказать в прошлой жизни, он был паладином Церкви Света. Но Патриарх изгнал его за клятвопреступление — и теперь Конрад бродит по королевству, истребляя чудовищ за монету звонкую. Заказы дурных людей не берёт, невинных не калечит, но и злу не препятствует — уж лучше пройти мимо: равнодушие вошло в привычку.
Конраду на вид тридцать пять. Высокий, с массивной грудной клеткой и широкими плечами, в седле он кажется неподвижным, как вырубленная из скалы фигура. Но это только до поры — в минуту опасности он меняется, и звонкий меч появляется в его большой руке словно из воздуха. И тогда шрам на левой щеке наливается багряным, а бледные губы расслабляются на выдохе: значит, сейчас будет рубить — и берегись, враг: пощады не жди.
В серо-синие глаза смотреть не стоит. Если идущий заглядывал с дороги в таверну, чтобы испить кружечку доброго эля, и какой-нибудь грязный вонючий жлоб во хмелю смел заглянуть в страшные глаза и по неосторожности не отвести взгляд — значит подписал себе приговор. И добро, если дело закончится словом — а за словами Конрад в карман не полезет, может хорошо приложить, не хуже, чем пудовым кулаком, отвесить смачную плюху: «Я видел, как дети горят, а ты в глаза мне пялишься — изыди, пасынок Сатаны!», «Я встречал чудовищ, которые плакали, и людей, которые улыбались в безумии. Никого не щадил — ни тех, ни этих. И тебя не пощажу, рассеку пополам от макушки до мошонки».
Но что было, то прошло. А что будет, того не миновать. Приходится довольствоваться настоящим. В эту деревню Конрад приехал после встречи с наместником города Ош-Лод, что стоит на востоке королевства за Лесом Бесов. Пройти тот лес без знаний и подготовки может разве что отчаянный человек, которому повезёт остаться живым. Если местные зверюшки его не съедят — то и на том спасибо. Город был хорошо укреплён и бед не знал до этой поры: с юга — полноводная река Красуха, а с востока — земли короля, оттуда беда не придёт. А дальше — страшный лес, в который сунется разве что отчаянный, которому самому помощь нужна. Разбойникам и так есть где поживиться — мест хватает в королевстве. Можно обойти через горы, но это то ещё приключение. Вот и стоит город Ош-Лод, прикрытый от злых людей и напастей.
Но если долго благоденствовать, то зло всё равно пожалует: такова жизнь.
— Как хорошо, странник, что ты попал в наши края и добрался целым и невредимым. А то мне и послать в деревеньку некого — никто не хочет быть героем, — сказал наместник Цесий, принимая гостя в своём белом замке, — только вот, хороший мой, накормить тебя доброй едой не могу — уж не взыщи. Как у нас в народе говорят: чем богаты, тем и рады. Только груши запечённые. Ты сходи, сходи, хороший, в деревеньку, убей чудище подколодное. А я расплачусь, денежки водятся: пятьдесят золотых флоринов уж отдам, путник.
Конрад сидел неподвижно на большом стуле за каменным белым столом. Левая рука мягко лежала на навершии меча, а правой, не сняв перчатку, бывший паладин насаживал на вилку кусочки жёлтой запечённой в меду груши, припорошенной кунжутом, и неторопясь ел, смакую каждый кубик. Путь был долгий — по бескрайним полям, в которых пропитание было разве что для лошади.
— Повар у вас чудесный, — сказал Конрад, — так что же с чудищем? Кто это? Демон в человеке или просто мохнач из леса? Большой али маленький? Магией обладает или так, кусается просто? Активен в луну или всегда в силе?
Цесий поморщил старческое лицо, поохал для порядка, и ответил:
— Да кто ж их разберёт? Сходи, милок, да и посмотри сам. Ты же охотник. Тебе видней. Знаю только, что те, кто ходил, не вернулись. Врать не стану — сгинули. Может удрали в Бесов Лес — да там и пропали. А может то чудище задрало их живьём и кровушку выпило. Ты, верно, думаешь, я просто так пятьдесят золотых сыплю? Нет, милок. Чудищ резать — это тебе не груши запекать.
— Велеречивый ты больно, наместник. А по делу не говоришь. Ну смотри, если обман какой задумал, я же вернусь.
— А ты вернись, вернись, милок, если сможешь. Пока никто не смог. А мы тут грушками питаемся. Вкусные грушки? То-то. А мне месяц как они поперёк горлышка.
Седой старик ударил ручкой по горлу ребром ладони, но не рассчитал и врезал больно, отчего стал самозабвенно кашлять.
Откашлявшись, Цесий продолжал:
— Уж лучше бы вернулись ведьмины времена. Легенды не врут — тогда лучше было. Плохо, но жили, порядок был. Зачем убили ведьму? Люди сами накликали беду. И как убили! Отрубанием головы. Ведьмина кровь — она чёрная, она страстная. Проливать её на землю нельзя под страхом небесных кар. Поначалу хорошо вроде было, сам я тогда не жил, но люди передавали из уст в уста, прадед деду, дед отцу, отец мне, стало быть. Так вот что я тебе скажу, клянусь жизнью короля Велимира Демонорозящего: хуже стало, намного хуже! Раньше ведь как было? Ведьма она всё контролировала, всех чудишь под своим крылом держала. А как её не стало — разбрелась нечисть, каждый солдат стал мнить себя генералом, каждый волк — лордом леса, а каждая тень — хозяином. Вот ты слушай, я тебе скажу, где теперь какая зараза прячется. Не для пугалки говорю, а как есть.
В Овражных Балках, что за Крутым Пределом — там теперь вурдалачье гнездо. Люди говорят, в полнолуние скулёж стоит: детей носят на зубах, играют. Раньше ведьма табун духов держала там, как псов сторожевых, — а теперь одни проклятия остались.
В Завуаленных Тростниках — тех, что у южного тракта — мутные утопцы завелись, воды чёрные как смола стали, вязкие. Рыбаки перестали ходить туда: лодки могли и не вернуться, а те что возвращались, те без рыбы были.
А ты слышал про Зеркальное Ущелье? Там, где скалы в воду глядят? Это тут, за перевалом. Так вот, говорят, тени без тел там живут, отражения людей кажутся. Ведьма сама туда ходила — на совет с теми, кто живёт по ту сторону света. А теперь туда суются только охотники за артефактами. Да там и погибают, а кто воротился — с ума сошли. Место недоброе.
В Сосновом Плёсе, за горами, огнебесы гнездятся. Крылатые, с языками пламени, слепы, но слышат страх. Их ведьма тоже укрощала — песни пела, кровь свою им в рты поганые капала, и слушались они. Теперь же — выжигают посёлки. Людей поджигают и жрут, те кричат, а им жалость не ведома: только кости хрустят. Им что старик, что младенец — всё едино: перемолят и не подавятся.
Да даже тут, недалече, в старом замке Селленвайс, что стоит без крыши, — Кроваворог поселился. Ведьма с ним как с братом ладила, уговаривала не буянить шибко — и он не буянил, на болотах сидел и только путников за ножку цапал и за дерево тащил. А теперь как с цепи сорвался… Он и демон, и зверь — переродился, грешный. По ночам воет так, что воздух дрожит, а кровь в жилах стынет. Хорошо, что далече от нас, за Лесом Бесов. Ох, хоть и страшный лес, но лучше такой — всё ограда от зверят. К нам через лес почти никто не суётся, мы, можно сказать в Раю живём.
— Хороший Рай, наместник. Деревеньку-то в Раю не вырезают зубачи.
— Твоя правда, воин. Но чем богаты, тем и рады. Таким, как ты, такая работа тоже нужна. На пропитание же надо как-то зарабатывать.
— Опять ты про богатство. Ну что же, ночка тёмная. Я пока сюда ехал, Айрис совсем сгинула. Гляжу, белое пятно через поля — как увидел, обрадовался. А у вас тут свои напасти. Ну что же. Помогу беде вашей. Убью монстра.
— Или не убьешь, и мы тут друг друга кушать будем под груши, — через седую бороду маленького наместника проступило подобие улыбки, — и лошадку твою съедим.
Как по команде раздался пронзительный лошадиный визг.
Конрад вскочил, молниеносно вынул меч, стул с тяжёлым стуком повалился на каменный пол, по зале разнеслось эхо.
— Ах ты сволочь… Ге-е-е-ктор!
Воин толкнул ошалелого наместника в грудь и выскочил в двери, понёсся по коридору, чёрный плащ еле поспевал за ним, хлопая о воздух, как раскрывающийся парус, выскочил в главную дверь, и увидел, как два человека пытаются увести его коня. Подскочив, Конрад подножкой сбил одного, а второго ударил левым кулаком в лоб и уже занёс меч, чтобы рубить, но на его пути возникла женщина, которая завопила заплетающимся языком.
В это время подбежал еле живой и бледный наместник Цесий.
— Не гневайся, не гневайся… Смысла нет тебе туда идти, в деревню эту, проклятая она. А коня твоего придётся схарчевать. По-другому нам не выжить. И тебе тоже не выжить. Это ты один раз грушами насладился. Но одними грушами сыт не будешь — да и не так много их осталось. А мёд так и тот последний тебе капнули в запеканку...
И вот теперь Конрад, не вняв сухому предупреждению наместника о том, что в схватке с чудовищем он падёт — быстро и без славы, — въехал в деревню, сдерживая шаг лошади, которая словно потеряла страх и перестала быть послушной. Место было тихим, безумным. Слева и справа стояли чёрные дома с распахнутыми в немой крик дверьми.
Собаки валялись на дороге — с вывернутыми головами, с раздувшимися животами.
Люди лежали просто так, будто устали — возле колодца, у крыльца, лицом в корыте. Гнетущее молчание обволакивало, давило, от него в ушах стоял еле приметный гул, надоедливый, противный. И тени, длинные, не понятно кем нарисованные, разрезали пространство.
— Зверь застал людей врасплох. И просто перерезал всех махом, Гектор, — сказал Конрад, — чудище не простое.
Из сумрака впереди донесся едва уловимый скрип. Гектор встал как вкопанный, и всадник подался вперёд.
— Не к добру это всё.
Конрад вынул правую ногу из стремени, прилёг на шею лошади и медленно сполз на землю. Сапог чавкнул в прибитую дождём землю. Для своей комплекции Конрад двигался удивительно легко.
— Дождь смыл следы зверя, кровь впиталась в землю.
Шрам на щеке — подарок демона, убитого при лунном затмении, — заалел. Значит, бесёнок рядом.
Гектор всхрапнул, из ноздрей вырвался пар. Конрад положил ладонь на шею животного, успокаивая. Сгорбленные домишки сделали шажок навстречу и следили слепыми окнами-глазами.
Снова раздался скрип, уже ближе.
— Чудище рядом. Это хорошо. Не придётся за ним бегать. Ну где ты, бесёнок? Цип-цип-цип…
— Иди-и-и, куда-а-а, шё-ё-ёл, идущий…
Впереди на дороге в тридцати шагах за дымкой пряталось нечто. Конрад неспешно вытащил меч из кожаных ножен и вытянул руку, направив остриё в сторону зверя.
— Я тебе не вра-а-аг, я тебе не дру-у-уг. Здесь я просто питюсь, идущий.
— Питайся в другом месте, простокваша! Город без еды подыхает.
— И в го-о-род я скоро пожа-а-лую! Голод идёт впереди меня.
Голос был мягким, дразнящим.
Конрад сделал три шага вперёд.
Существо надрывно захихикало — и вдруг сорвалось с места. Туман разлетался во все стороны — и Конрад увидел зверя на четырёх ногах, крупней волка, с огромной пастью, полной больших зубов. Шерсть комками, прибитая к коже спёкшейся кровью. Глаза горели жёлтым огнем, пронзительным и голодным, в них не было ни страха, ни жалости. Из головы торчали два винтовых красных рога — значит это был не просто зверь, а демон со сверхспособностями.
— Демон, — выдохнул Конрад, ощущая, как шрам на щеке зловеще зажегся от адской близости. — А я и сам не святоша, что подали — то еда.
Зверь подбежал на расстояние прыжка — и лихо взмыл ввысь. Воин успел поднять меч, но клинок лишь рассёк воздух — демон исчез, будто его и не было.
Конрад закрыл глаза, опустил голову и прошептал:
— Ясно свети… сущность узри,
Тень разорви, обман удали.
Пусть станет видно, где плоть, а где прах,
Светом живым нагони зверю страх.
По кончику меча поползли серебристые руны, рисунок напоминал тот, который оставляет мороз. Воздух наполнился перешёптываниями. Теперь идущий видел не глазами, а сердцем. Демон спрятался за колодцем, что стоял у дома справа. Зверь дрожал, прижавшись к холодным доскам, не в силах пошевелиться.
Конрад быстро подошёл, бесшумно ступая, и увидел забившуюся тварь. Жёлтые глаза притухли, зубы были прикрыты чёрными тонкими губами, кривой нос тихо сопел, жадно вбирая холодный воздух.
— Поща-а-ади, паладин, не губи, паладин…
— Пятьдесят золотых флоринов под ногами не валяются, дружочек.
— Я знаю, где твоя А-а-анна…
Меч замер на полпути. Покрытое коростой сердце Конрада дёрнулось, дыхание застыло, а затем вырвалось сдавленно, обмякшими губами:
— Повтори.
— Анна, — протянул демон, скаля коричневые зубы и прижимая чёрные уши к черепу. — Девушка с синими глазами. Помнишь её? Та, что цвела в доме у мастера Гурана… и та, которую потом забрали у тебя.
Конрад стиснул рукоять. По рукам пошли судороги. Память развернулась, как бутон розы на рассвете.
Анну он знал с малых лет. Она была дочерью герцогского библиотекаря Гурана — строгого, но справедливого человека, у которого Конрад стал приёмным сыном. Тот подобрал его после бойни в деревне у Трёх Вересковых Камней, когда мальчик, весь в крови, брёл босиком сквозь осенний лес.
Анна, красивая, воздушнаяи говорливая, приняла его как своего с первого дня. Она называла его «северный волчонок» и тайком приносила ему яблоки и книжки про далёкие земли. Они выросли бок о бок.
Однажды он поцеловал её у старого амбара, в сумерках. Она не отстранилась. И тогда он понял: это судьба.
Но рок не терпит, когда что-то складывается слишком правильно. Рок — не пряха, а мясник. Режет по живому, если ткань судьбы тянется слишком гладко.
Отец Анны — Гуран — был вызван в столицу, где его заподозрили в хранении еретических книг. Дом опечатали. Конрада выслали из города, а Анну… Анну забрали «на перевоспитание» в монастырь Двенадцати Ключей.
Он искал её. Но след оборвался. Люди говорили, что девушка, похожая на Анну, попала в услужение высокородному чародею, а позже пропала во время одного из мятежей. Судачили, что погибла. Но Конрад не верил, что она мертва. И вот теперь, когда демон произнёс её имя, идущий снова почувствовал забытое тепло на сердце. Слеза покатилась по запыленной щеке, оставляя жёлтую неровную борозду.
— Говори, — прорычал воин, — или я порежу твою копчёную шкуру.
Демон захихикал, но тихо, без силы.
— Не всё так просто, паладин… Она жива.
Она — у мастера… Маер Вельгард, может слышал о таком? Уж наверно слышал. Это он владеет старинной книгой с заклятьями той самой ведьмы, что создала первых чудовищ. Я слышал, что Анна связана с этой книгой… Надо идти на запад, за Гаргулий Перевал, туда, где даже богам не рады. Я покажу, я там был, дружочек… Только пощади. Я много не ем, как видишь. Буду послушным пёсиком… Я много преданий знаю, со мной не скучно ничуть. Я добрый.
— Эту книгу я помню с самого детства. Чёрная, маленькая, с жёлтыми страницами и странными картинками. Анна нашла её в библиотеке и держала у себя в комнате — в изголовье кровати. Там одна досочка отодвигалась, и в нише было достаточно места.
— Если ты держал эту книгу в руках, тебе будет легче найти её — а значит и Анну.
Туман начал оседать, впитываясь в землю. В воздухе остался только дымящийся шлейф от магии — пульсирующий отсвет там, где демон метил дорогу.
Конрад смотрел, как демон скребёт передней лапой по мокрой земле, рисуя карту: зигзаги леса, зубцы гор, круг на месте замка. В мимике твари читалась услужливость и что-то жалкое — как у собаки, которую слишком долго били, но она всё ещё надеется быть нужной. Вдруг начертанные линии на земле налились зелёным светом, картина стала объемной, и перед Конрадом предстала карта пути с востока на запад королевства — мимо выжженных деревень и затопленных трактов.
Конрад различал знакомые места — остатки древнего леса Тагрэль, где некогда жили соловьи; руины Кладиса, мёртвого города, в котором поселились демоны; перевал, прозванный Горлом Гаргульи, где ветер кидает в спину мелкие камни.
И в конце пути — Тир-Валдр. По легенде, ведьма вытянула город из земли, как гной из раны, обшила черным камнем, который таскали ночами замученные ей души. Там не строили храмы, не звонили колокола. Говорят, башни города по ночам растут. И уже проткнули облака, а может это не они поднимаются, а небо опускается сверху, чтобы раздавить проклятое место.
Карта погасла, и Конрад сказал:
— Покажешь путь, и я пощажу тебя, пёс. Как тебя звать?
Демон чуть склонил голову. Язык облизал клыки.
— Хагрим, — прошипел он. — Меня зовут Хагрим. Было другое имя когда-то, но оно умерло раньше меня.
— Так слушай, Хагрим. Пока ты со мной, жрать всех подряд я тебе не позволю. Но поверь, голодным ты не останешься.
— Я всеядный. Но детишек люблю больше, чем стариков… — по морде демона расползлась наглая улыбка.
— Дети разные бывают. Думаю, доведётся и их тебе покушать.
— Вот на том спасибо. Но может стоит в город вернуться, деньги с наместника сбить? Ты же меня вроде как победил, город от голодной смерти спас…
— Ах ты, шкура пронырливая… Всё-то ты знаешь, всё-то ты видишь… Хоть они и хотели Гектора сожрать, но не хочу время тратить на пустяки.
— И то верно. Тем более что денежек у наместника нет… Тю-тю.
И демон показал в мохнатой лапе горсть золотых флоринов.
Конрад хмыкнул, вложил меч в кожаные ножны, развернулся и пошёл к лошади. Демон, припадая к земле, крадучись последовал за новым хозяином.
— Я много историй знаю… интересных, не скучных. Взять хоть эту. Жила однажды в восточном краю, за рекой с двумя руслами, девушка по имени Талла. Тень на побегушках, прачка, которую никто не знал по имени — кроме одного человека. Садор — чародей, сын архимага Башни Шестого Обета, молодой да горячий. Он был из тех, кого называли «достойными»: будущий господин, наследник круга, умный, красивый. Она стирала его одежды — и он влюбился в неё. Он смотрел на Таллу, как смотрят на зелье с надписью «яд»: с жаждой, с опаской и желанием умереть. Но она была замужем — и никак не отвечала на его знаки внимания. И тогда он соблазнил её с помощью магии — угостил чаем с зельем. И вот она забеременела… Отец, архимаг, прознал о беременности и…
— Ой, заткни пасть, демон. Пропади, сгинь! Хочу тишиной насладиться, уже Бесов Лес голубеет на горизонте — дай перед ним отдохнуть.
И послушный Хагрим, не закончив рассказ, растворился в прозрачном холодном утреннем воздухе. Косые лучи Айрис жёлтым травили поле, и светло-голубое небо слепило глаза.
На этом всё! Ссылки оставлять на продолжение не стану — таковы правила. Но, думаю, разберётесь — первая выдача поисковика по названию романа. Спасибо. Жду комментарии. Не судите строго). И ещё. Заказал чтецу озвучку. Так что можно будет скоро прослушать аудиокнигу.
Как слово паразит, как злостный кожный зуд;
От бедности ума, от жалости к себе
Нас тянет осудить, мы жаждем упрекнуть,
Найти в иных причину общих наших бед.
Не осуждай отца, отец не виноват,
Отцу не перепало жизни за контент.
В пылу перипетий не возлагай на мать
Ошибки и грехи давно минувших лет.
Не осуждай друзей за трусость и за боль,
За смуту на душе, за подлость и корысть.
Не осуждай жену и мужа за любовь,
За слабость ваших чувств, их полость и разрыв.
Не осуждай врагов за ненависть и зло,
Жестокости сердец не легче от вины.
Не осуждай льстецов за сладострастность слов.
Не осуждай скорбящих, нищих и больных.
Ведь каждому дано лишений на пути.
Превозмогая всё, страдая и скорбя,
Не осуждай других и будешь не судим,
И следуя сему, не осуждай себя.
#черновик
