Waffle House - Вафельный дом
Jon Ashton, Chief
Шеф-повар Джон Эштон, автор книг, кулинарных шоу.
Когда вы переезжаете в Америку из Британии, вы быстро узнаете несколько вещей. Они говорят «томат» иначе, как будто это совершенно новый овощ/фрукт. «Орегано» звучит странно, как двоюродный брат, о котором вы никогда не знали. И по причинам, которые мне до сих пор неясны, они опускают «h» в слове «herbs» (травы), как будто бедную букву выселили.
Но больше всего вы узнаете это: рано или поздно каждый американец скажет вам: «Лучшее место, куда можно пойти после того, как в животе плещется пиво, — это Waffle House».
И это всегда меня немного нервировало. Потому что, давайте будем честны — любое место, рекомендованное только после бочки теплого пива, не обязательно является тем заведением, которое вы захотите посетить трезвым. Представьте кебабы в 3 часа ночи в Ливерпуле. Представьте карри-чипсы, съеденные с бордюра. Так что годами я избегал этого, бормоча: «Однажды я попробую».
Этот день наконец настал несколько ночей назад в Джорджии.
Я написал своему лучшему другу: «Я в нерешительности по поводу того, идти ли в Waffle House».
Он ответил: «Попробуй?»
Я напомнил ему: «У меня завтра живое выступление».
Его ответ: «В таком случае, наверное, лучше пропустить».
Через несколько минут еще одно сообщение: «Ну… что ты решил насчет Waffle House?»
К тому времени я уже заехала на неоново освещенную парковку. Я отправил ему фотографию светящейся желтой вывески. Его ответ пришел мгновенно: «О, боже».
И вот так я оказался у двери в 7 вечера, трезвый как в день, когда я родился. Сначала ударил запах: масло и жир от бекона, слегка горьковатый кофе на конфорке, лук, жарящийся в масле. Он висел в воздухе, на одежде, в самых порах кожи. Свет был резким, гудящим неоном, который делал каждую деталь четкой — блеск хромированных табуретов, глянец ламинированных меню, липких по краям, тусклый отблеск пола, который видел тысячу поздних ночей. «Добро пожаловать в Waffle House!» — пропели они все хором, веселые, как кузены на семейном воссоединении, с семьёй о которой ты не знал, что она у тебя есть.
У гриля стояла Табита, мой повар на вечер. Звуки ее работы были собственной симфонией: треск яиц, шипение бекона, лязг ее лопатки о сталь. Она двигалась в ритме, танцовщица в практичной обуви, скользящая в балете из беконового жира. Ее фартук слабо пах дымом и луком, и, глядя на нее, нельзя было не поверить, что ей здесь нравится.
Я спросил, что она рекомендует. Без колебаний она улыбнулась: «Хашбрауны, со всем».
Тарелка прибыла, прогибаясь под собственным весом. Я все еще слышал шипение, поднимающееся от картофеля, видел блестящую реку расплавленного сыра, переплетенную с чили и халапеньо, чувствовал исходящее от нее тепло, как предупреждение. Вилка казалась не столовым прибором, а скорее совком при археологических раскопках, пробивающимся сквозь корочку, чтобы выпустить облако пара, благословенный пар соли, специй и само-потворства.
Первый укус был хаосом в стерео. Хрустящий картофель, расплавленный чили, халапеньо, зажигающие маленькие фейерверки на моем языке, сыр, тянущийся липкими нитями, как будто он проходил прослушивание на Человека-паука. Он не представился вежливо — он выбил дверь, переделал мои вкусовые рецепторы и закричал: «Добро пожаловать в Америку!»
Это выглядело не как еда — это выглядело как что-то, что НАСА должно тестировать на повторное использование.
Это было отвратительно.
Это было божественно.
Это было кулинарным эквивалентом караоке — ты знаешь, что это неправильно, ты знаешь, что будешь жалеть об этом завтра, но в данный момент ты Фредди Меркьюри.
И тут это случилось. Музыка сменилась, и по радио заиграл Тедди Свимс — «I Lose Control». Его голос, хриплый и богатый, заполнил комнату. Внезапно персонал начал петь. Табита крутила своей лопаткой, как микрофоном, выкрикивая припев между шипением яиц. Посетители присоединились, вилки стучали по тарелкам, голоса были не впопад, но радостны. На мгновение флуоресцентное гудение утонуло в душе. Я сидел там, вилка наготове, ухмыляясь как идиот. Вкус чили все еще горел на языке, звук голосов, поднимающихся с Тедди, неоновый свет мерцал над головой, запах лука и жира густой в воздухе, виниловое сиденье слегка прилипало к спине.
После многих лет рассказов об этом, я наконец-то сделал это: Вафл Хаус.
И местные жители были правы. Это не просто место, где едят. Это то, что вы переживаете, пропеваете и покидаете крещеными с помощью чили, сыра и неонового света.
Я ел в храмах гастрономии, где официанты скользили, как небесные дворецкие, шепча латинские названия рыб, которые я никогда не запомню, как будто они произносили заклинание, чтобы отвести голод. Но Табита — да благословит Бог Табиту — была лучше. Никаких театральных эффектов, никакого сценария. Просто честное, доброе, искреннее обслуживание, такое же чистое и простое, как масло, шипящее на ее гриле. Такое обслуживание, которое напоминает вам, что рестораны — это не соборы. Они предназначены для того, чтобы кормить вас — и она это делала, с большим изяществом, чем звезда Мишлен. Если бы Мишлен давал звезды за честность, Waffle House владел бы ночным небом.
Я ушел не просто сытым, а обращенным — доказательство того, что изящество может прийти с жиром, поджаренным, покрытым и разбросанным по сковороде в семь часов в среду.
Шапка из профиля Джона Эштона на Фейсбуке
Джон Эштон и Табита.
Просто приятный рассказ, который показался годным для публикации здесь.
Переведено в languagereactor.com с моими правками.
