Под стеклом музейной витрины лежал старый морской кортик. Обычный кортик с потемневшей от времени костяной ручкой, в потертых кожаных ножнах. Но фамилия владельца заставила меня остановиться. «Принадлежал участнику Октябрьского вооруженного восстания 1917 года прапорщику Балтийского флота Семену Степановичу Синицыну».
Синицыну? Неужели тому самому?
Вспомнился весенний день 1943 года. Тяжелая морская артиллерийская батарея, стоявшая на окраине Ленинграда, готовилась к стрельбе по скоплению фашистских танков. Кляцнули многопудовые затворы.
— За Синицына! — воскликнул командир.
Раздались выстрелы, снаряды полетели в сторону врага.
И снова оглушительный залп.
«За Синицына!» Этот возглас я слышал не раз, когда орудия линейных кораблей, крейсеров, эскадренных миноносцев били по врагу. Семен Степанович Синицын, известнейший на флоте офицер-артиллерист, пал смертью храбрых в бою с фашистами.
Но тогда я ничего не знал о революционном подвиге прапорщика. Я стал искать друзей и знакомых Синицына. И вот что мне рассказал его друг, старый большевик-подпольщик, участник штурма Зимнего Василий Спиридонович Кузнецов-Ломакин.
Семнадцатый год, ночь на 25 октября. На кораблях учебно-артиллерийского отряда, стоявших в Биорке, что недалеко от Выборга, до рассвета горели огни: матросы ждали приказа Кронштадтского Совета о походе в Петроград на помощь восставшим рабочим.
— Пушки на «Верном» готовы? — тихо спросил Кузнецов-Ломакин прапорщика Синицына.
Василия Кузнецова-Ломакина и Семена Синицына связывала многолетняя дружба. Оба начинали матросами-комендорами, оба с 1912 года числились в списках политически неблагонадежных. Большевика Кузнецова-Ломакина за революционную работу в конце шестнадцатого года посадили в тюрьму, потом отправили в штрафной батальон. Только после февраля семнадцатого года комендор вернулся на флот.
Косо посматривали офицеры-монархисты на Синицына, только прицепиться не могли. К тому же удивительно талантлив был этот простой мужик из-под Твери. Лучше его никто не шал корабельные пушки. А как мастерски он обучал молодых матросов!
Унтер-офицер Синицын очень хотел учиться артиллерийскому делу, но где там — происхождение не позволяло. Лишь после того, как скинули царя, ему позволили сдать экзамены на звание прапорщика.
И вот настал последний, решающий…
Утром 25 октября был получен приказ: выступить «в полном боевом снаряжении в Петроград для защиты революции».
На палубах забурлил бушлатный поток. На митинге по предложению большевиков решили послать в столицу учебный корабль «Верный» с десантным отрядом в 160 человек. Командиром назначили Кузнецова-Ломакина.
— В помощники прошу Синицына! — сказал Василий.
— Согласны! — раздались голоса. — Наш человек!
Нелегким был этот рейс. Контрреволюционно настроенный командир корабля несколько раз пытался повернуть назад — то якобы рулевое управление отказало, то машины капризничают. В кубриках ядовито и зло шипели затесавшиеся в состав команды меньшевики и эсеры, они стращали матросов казацкими нагайками; эти были способны на всякую пакость. Еще перед походом они вдруг начали выгружать артиллерийские снаряды на баржу: у корабля, мол, недопустимо увеличилась осадка…
— Смотри за пушками в оба! — повторял Василий.
На «Верном» стояло восемь орудий. Они были небольшими, самые крупные имели калибр 75 миллиметров, их снаряд весил около пяти килограммов, дальнобойность — до пяти километров. Но если защитники Керенского будут сопротивляться, «Верный» сумеет надежно поддержать рабочих и солдат: у пушек стояли самые лучшие ученики Синицына. Уж они-то покажут скорострельность…
Синицын, с циркулем в руках, рассматривал карту Петрограда: выходило, что «Верный» сможет поразить из своих орудий многие важные пункты столицы.
В 20 часов 15 минут «Верный» вошел в Неву и отдал якорь рядом с «Авророй». Кузнецов-Ломакин направился с десантным отрядом на берег.
— Зимний держать на прицеле! — предупредил он Синицына. — Приказ получишь с «Авроры».
— Есть держать «временных» на прицеле!
О дальнейшей судьбе прапорщика мне рассказали участники Великой Отечественной войны.
После победы Октября Синицын продолжал служить в артиллерийском отряде: он обучал комендоров для молодого красного флота. Его ученики сражались с белогвардейцами и интервентами на Балтийском море, Северной Двине, Волге, Каме. В девятнадцатом году Синицын тоже ушел на фронт — драться с Юденичем.
А после гражданской войны учился. И наконец исполнилась мечта — его пригласили на испытания образцов тяжелой морской артиллерии. При виде орудийных стволов у Синицына забилось сердце: вот это пушечки! И Синицын стал хлопотать у орудий, проверяя каждую деталь, каждый механизм. Конструкторы и крупнейшие ученые уважительно вникали в советы Синицына: за короткий срок он внес ряд ценных предложений, улучшающих боевые качества пушек крупного калибра.
«Артиллерийского деда» — так ласково называли Синицына моряки — знали на многих кораблях. Это он помог освоить новые дальнобойные орудия на крейсерах «Киров» и «Максим Горький».
Осенью 1941 года фашистские полчища подошли к Ленинграду. Один из бронетанковых полков врага остановился в 25 километрах от линии фронта для заправки горючим. И вдруг на него обрушились снаряды невиданной мощности. Взрываясь, они корёжили сразу несколько машин. И неудивительно: каждый снаряд весил 748 килограммов.
Это стреляла одна из «любимиц» Синицына — 356-миллиметровая пушка.
Могучая флотская артиллерия, в создание которой вложил столько сил Семен Степанович Синицын, наносила фашистам огромный урон.
Гитлеровские генералы запросили Берлин о присылке сверхмощного орудия. К Ленинграду тотчас, прогибая рельсы, отправился железнодорожный транспортер с «Толстой Бертой» — 420-миллиметровой мортирой. Она стреляла 800-килограммовыми снарядами на 12 километров.
И тогда вступила в бой наша 406-миллиметровая — вторая «любимица» Синицына. Она била на дистанцию почти 46 километров снарядами весом 1108 килограммов! От ее огня фашисты не могли укрыться за самыми толстыми железобетонными стенами.
Подразделение, в котором служил Синицын, вело напряженные артиллерийские бои с противником. Офицер сутками не отходил от орудий. Однажды Синицына направили на наблюдательно-корректировочный пост. Фашисты начали ураганный обстрел поста. Невзирая на опасность, Синицын продолжал выполнять боевое задание. И погиб на боевом посту.
Узнав о гибели героя Октября, артиллеристы многих батарей и кораблей флота произвели залпы «За Синицына». В этом артиллерийском хоре звучали голоса и пушек «Верного». Старый корабль (он назывался по иному «Ленинградсовет») стоял на Неве, отражая атаки фашистской авиации на город.
Спустя полвека после Октября в музей пришел Кузнецов-Ломакин. Увидев свой портрет, сказал:
— А что же о моем друге Семене Синицыне ничего у вас нет?
И посоветовал поместить в музее кортик революционного прапорщика, с которым он стоял на палубе «Верного» 25 октября 1917 года.
— Кортик хранится у сына Семена Степановича, кстати, тоже участника боев с фашистами, — продолжал Кузнецов-Ломакин. — Уверен, он передаст его вам — пусть и молодые знают «артиллерийского деда».
Николай Андреевич Бадеев, «Принимаю бой», 1973г.
