— Как шутил Жванецкий, это ей не мешало ездить на мерседесе. Его Фире не мешало, нашей Фире не мешает, никому не мешает. Мы не глупее ни Левиных, ни Гуревичей. Никто обратно не попросился. Не трави душу себе и мне. Программистом пойду.

В Америке Полина Абрамовна прижилась. Вышло всё, как и говорили знакомые. Пока дочь Лена с зятем встраивались в новую жизнь, заботы о внучке легли на её плечи. Двадцать лет пролетели быстрее, чем ожидание зубного протеза. А уж его она ждала — вся извелась, потому как без него ни пожевать, ни на людях показаться.

За эти годы внучка выросла, дети на приличных работах — дочь в банке кредиты выдаёт, зять — программистом в крупной компании.

Всё! Отдала долг. Выполнила-перевыполнила. Самое время для себя пожить, восьмой десяток разменяла, когда как не сейчас? Полина Абрамовна опёрлась на ходунки, подумала и, отставив их в сторону, осторожными шажками засеменила на урок рисования.

В прошлом биолог, кандидат наук, она всегда имела тягу к творчеству. Музыкальная школа, посещение студии «Юного художника» приобщили её к прекрасному ещё в детстве. Поэтому, несмотря на научную работу и житейскую рутину, она всегда находила время, чтобы помузицировать или набросать акварельку — лес, река, закат.

И как не сейчас вернуться к любимым занятиям — сначала «цветочки-лебесточки» рисовала, затем картинки позамысловатей — птички-кошечки. Первое место на конкурсе. Среди жильцов работы Полины Абрамовны нарасхват, а самая большая и яркая холл украшает.  Администрация жилищного комплекса ей грамоту вручила.

Жизнь у Полины Абрамовны, как в песне «Ой, полным-полна моя коробушка». Холодильник ломится, в серванте стекло чешское, ковёр, как в старой квартире на Фурцевой, четыре русских канала по телевизору, подруги любимые, занятия по интересам, и главное — кавалер, брюнет белозубый итальянских кровей — рояль фирмы Фациоли. Блестит, ни пылинки на его полированной поверхности — результат её заботы о нём.

К сожалению, союз с итальянцем длился недолго… Разлучили злые люди. А как старалась!? Если и сбивалась, то переигрывала заново и погромче, как бы извиняясь. Люди дверью в зал туда-сюда хлопают, заглядывают, руками машут, улыбаются. «Нравится! Громче просят!» —  радовалась Полина Абрамовна и давай по клавишам пуще прежнего. Головой трясёт, аппарат слуховой падает, сняла — без него даже лучше.

Ван Людвиг глухой был, а какую музыку сочинил, и я справлюсь — у меня репэртуар попроще.

Как же я хорошо отыграла сегодня!

Взволнованная она долго не могла уснуть. Под утро Полину Абрамовну сморило.

К ней подошёл Фабрицио — маэстро, загорелый высокий брюнет с тонким лицом, обрамлённым тронутыми сединой баками. Элегантный, как рояль! Он взял её за руку и под аплодисменты проводил к инструменту. В зале был аншлаг. Полина Абрамовна заиграла арию Тореадора. О, как божественно он пел! Если есть счастье — это оно! Как ни любила Володю, а к Фабрицио ушла бы без сомнений.

Последний аккорд, овации, цветы летят на сцену. Восторг переполняет Полину и в этот момент из-за занавеса вылез палец и погрозил ей.

«Вовка!»

Полина проснулась. Она изменила ему с Фабрицио. Точно знала, что изменила. И ей, о Господи, не стыдно! Как же так?! И откуда этот Фабрицио взялся? И имя-то странное, сроду ни о каких Фабрицио она не слышала. Полина Абрамовна ещё какое-то время лежала в кровати, обдумывая случившееся.

Позавтракав, «побежала», стуча ходунками — не терпелось прикоснуться к клавишам, ощутить полноту жизни. Дёрнула за ручку, а вход закрыт.

Оказалось, вчера просили её играть не громче, а тише. Администрация скорбно уведомила: «Вынуждены ограничить ваше время игры на фортепиано субботой и воскресеньем с часу до двух, и то — если нет других мероприятий».

«Они мне сделали О’рэвуар!», — подытожила Полина Абрамовна, продемонстрировав знание школьного французского.

Полина Абрамовна втащила ходунки в квартиру.

— Лапа, Лапа, я тебе гостинчик принесла, кыс-кыс-кыс... Из комнаты лениво вышла миниатюрная киса. Её можно было принять за котёнка — скромный размер, пожалуй, единственное, что было примечательного в питомице.

— Лапочка моя, девочка моя… дай тебя поцелую, — но наклониться к кошке, а тем более взять её на руки Полине Абрамовне было не под силу.

Она тяжело опустилась на диван. Вот уж точно в ногах правды нет!

После того как ей ограничили доступ к роялю, настроение часто портилось. То голова болела, то ногу тянуло, то руку… То понос, то золотуха, прости Господи.

Готовсь к юбилею Полина Абрамовна — восемьдесят пять скоро! А мало. Ещё хочется, чуть-чуть, хоть самую малость: на солнышко глянуть, цветочками полюбоваться, у правнучки на свадьбе побывать. Даст Бог — ещё не один годок поживу. А если возьмёт, так чтобы без мучений, тихо и незаметно. Чтоб уплыла я, как спящая красавица. Полина Абрамовна глянула на себя в зеркало и усмехнулась: «Красавица», — достала из косметички губную помаду.

Вечером перелистывала фотоальбом, вспоминала юность: посещение Большого театра, компании, походы, песни под гитару, мужа — какой же красавец Вовка её! Образ итальянца стёрся и поблек за день. Полина Абрамовна устыдилась. Неужели я могла променять своего Володеньку на баритон?! Что на меня нашло? Ума не приложу!

Вовка, Вовчик, Вовочка… От воспоминаний наворачивались слёзы, Полина брала платочек, промакивала глаза. Лапа забиралась на руки. Мурлыкание и мягкая шёрстка любимицы успокаивали хозяйку.

Счастье длилось недолго. Леня пошёл вынести мусор, а заодно и перекурить, между первым и вторым этажом упал с сердечным приступом. Кипа слетела с головы Лёньчика, а с ней отлетела и православная душа Леонида Ивановича Голубкова. Потеря любимого мужа обернулась для Милы ужасным открытием, что в Америке люди тоже умирают.

После смерти мужа прозвище «ЭМ-ЭМ-ЭМ» перешло к Миле, прослеживалась в этом некая кармическая закономерность трёх «М» — Мила Михайловна Маневич.

В общем, на прозвище Мила не обижалась: «Рассудить здраво — в Америке кругом одни сокращения, и на вопрос — как тебя зовут? — часто можно услышать: Ди, Ти, Кей, Джей. Чем «ЭМ-ЭМ-МЭЙ» хуже? Почти что Эминей». «Эминем» — поправлял Дениска: «Баба, это рэпер классный, послушай!».  Послушала — уши чуть не отвалились, одно «F». «Ну как? Понравилось?» «Очень!» — и пошла песочить сына, что за музыку непотребную внук слушает. «Мам, ты не понимаешь! Все дети сейчас это слушают. Здесь их «F» — это не то, что наши «хэ» или «пэ». Это так, ненастоящее. В этом «фэ» ни силы, ни гармонии. Пустой звук. Не переживай. Вон, Дэнис на отлично полугодие закончил». «Денис! Какой Дэнис?! — Де-нис!», — не выдержала Мила. Всё в ней клокотало и протестовало против англоязычной версии имени.

Так что «ЭМ-ЭМ-ЭМ» не проблема. Дэнис — проблема.

За двадцать лет иммиграции Мила так и не слетала посмотреть на «шаланды полные кефали», на дворик, в котором выросла. Может и правильно — многое в Одессе по-другому, и страна другая, и дворика того уж нет, и «сарая», в котором жили — нет. Комната в коммуналке: бежишь по коридору на кухню — тьфу! соль позабыла, бежишь обратно за солью; только прибежишь — тьфу! теперь поварёшку позабыла; и бегаешь туда-сюда — очень неудобно. Жили-то бедно, продукты в комнате держали, у кого холодильник на кухне, те замки вешали.

Писала подруга, что снесли их сараюху, перестроили, магазинов понатыкали. Зачем ехать к тому, чего уж нет. «Да и без нас, евреев, Одесса — не Одесса», — подводила черту Мила.

Полюбила новую страну.

Землю эту готова целовать. Живу, как королева, дети мои здоровы — большой дом у них, на двух машинах ездят, внуки колледжи позаканчивали.

«God Bless America!» — закатывала Мила глаза при каждом удобном и неудобном случае.

Дети, внуки, родственники — седьмая вода на киселе, все здесь, кроме старшей дочери Ривочки, та в Израиле за ортодоксом — семеро детей. Бедная. Говорят, в Израиле всё дорого. Мила со своего пособия Ривочке деньги каждый месяц переводит. Зачем старухе деньги? Не спится, не жуётся, не серется — одни сплошные «не».  Проснулась — уже хорошо.

Не прочь была продемонстрировать знание английского, как зацепится языком с «аборигеном», не отцепить:

— Как у вас дела?

— Прекрасно, а у вас?

— Прекрасно. Погода сегодня хорошая.

— Да, хорошая погода. А вчера был дождь.

— Да, дождь, а сегодня солнце.

— Да, сегодня очень хорошо — солнце.

— Вы уже гуляли?

— Ещё нет, а вы?

— Собираюсь.

— Я тоже.

— Прекрасный день.

— Да, замечательный.

— Хорошего вам дня.

— И вам.

Порой разговор мог принять драматический аспект:

— Вчера свет отключили, не знаете, что случилось?

— Повреждение на линии. Весь вечер без телевизора. В планшете батарейка села.

— А я свечку зажгла.

— Какая прелесть, я люблю свечи, это так романтично! — восклицала англоязычная знакомая.

Собеседницы расходились, продолжая улыбаться какое-то время.

С русскоязычными разговор протекал проще.

— Здрасьте, а вам печень трески положили? А блинчики с творогом?

— Положили, и ещё кефир, и булку белую …

— А это что у вас, Мила?

— Где?

— А вон там? Никак икра красная.

— Ханука скоро, к празднику гостинец. А вам не дали?

— Не дали… Бородинского просила, и того нет. Позвоню, пожалуюсь.

— А мне каждый раз по мешку яблок достаётся — девать некуда. Молоко Люсе отдаю — на здоровьице.

— Да, здоровьице... вчерашнего дня ногу тянуло, и голова весь день болела. А вы как?

— И не говорите. Поясница извела — ни сесть, ни встать. Свет отключили, только под утро дали, со свечкой всю ночь просидела, мышей стерегла, холодильник потёк.

— Куда катимся?..

— Да, с каждым годом всё хуже и хуже.

— Главное, чтобы не было войны.

— И не говорите, что творится, воюют и воюют. До свиданьица.

— И вам не хворать.

Собеседницы расходились, сохраняя на лицах скорбную озабоченность международным обострением в мире.

На завтра сын заказал русский ресторан, а сегодня — радость, от внука открытку получила на день рождение.

Баба, здраствуй!

Внук Дэнис паздравлят тибя с Happy Birthday. Чтобы ты нибалела и была здарова и веселая и приежала чаще кагда я дома. В этот weekend я срал у Саши, а Саша next day срал у меня. Потому хорошо, что ни при ехала, а так я дома.

I love you. Дэнис.

Мила несколько раз перечитала: «…срал у Паши, а Паша next day срал у меня».

Не смешно…

И тут Милу осенило, пригодился английский, от инфаркта спас. Ребёнок перепутал, вместо русской «п», написал английскую пи — «p» и вышло не «спал», а срал…

На Милу напал истерический смех. Открытка обрела вес и значимость, став важной семейной реликвией.

Вот девочек вечером насмешу…

Мила вытащила телефон и набрала сына.

Характер у Милы лёгкий, живой, но и её бывает посещает грусть и раздумья. В «Русском Круге» сядет на диванчик, глаз с рыбок в аквариуме не сводит, будто медитирует. Рыбки яркие, всех цветов радуги, вот с тёмными пятнышками, а эти без, другие — полосатые, будто в тельняшках, третьи с плавниками-веерами; двигаются боком, одни — юркие остроносые, другие — как сфера надутые вальяжные.

Вот ведь какие разные, а мирно сосуществуют, не едят друг друга, как люди.

Особенно приглянувшаяся Миле голубая рыбка выплыла из-за коралла, подплыла к стеклу и уставилась на неё. Виляя хвостом, она поддерживала равновесие и, кажется, не собиралась уплывать.

И чем я отличаюсь от неё? Нам обеим уютно, нас кормят, о нас заботятся. Я — такая же аквариумная рыбка. Ну и хорошо, я — не против!

[1] Лёня Голубков — популярный рекламный персонаж финансовой пирамиды МММ в 90-х.

— Тайную?

— Да, когда мы работали с одной из внутренних стен, то обнаружили под старыми, едва ли не царских времен обоями, отверстие в скрытую каморку. Я даже немного испугалась, когда посветила туда фонариком и увидела кучу всякого непонятного хлама, от которого отходили устрашающего вида тени. Там было несколько стопок с письмами, старая ссохшаяся мебель, древнее зеркало и еще куча других вещей.

— Вы хотите сказать, что ваш дедушка прожил в этом доме много лет и понятия не имел о наличии этого места?

— Говорит, что никогда этим не интересовался – оно и правда: его всегда мотало по стране и домой он вернулся уже в преклонных летах, когда уже было не интересно разбираться в архитектуре дома. Но когда мы обнаружили этот своеобразный клад, то начали вместе его разбирать и читать сохранившиеся в нем письма. В основном они все были от некого Николая Андреевича к его возлюбленной Александре Ивановне С.  Заинтригованная, я отправилась в местный архив, но ничего путного так и не нашла, зато узнала много интересного в краеведческом музее.

— Это были какие-то известные личности?

— В дореволюционные времена в этом доме проживал мировой судья Иван Смирнов, и Александра была его дочерью. Что касается Николая Андреевича – то вероятнее всего речь шла о сыне одного из здешних помещиков, который пытался сделать карьеру в армии. Между молодыми людьми шла длительная и очень эмоциональная переписка, которая прервалась в самом начале гражданской войны.

— Что неудивительно – сын помещика наверняка выступал за «Белых» и вероятно был убит.

— Я тоже так подумала, но любопытство взяло свое и меня снова понесло в наш архив, а затем и дальше. В конце концов, после многих месяцев изыскания я таки получила ответ о судьбе Николая – он вместе Деникиным и некоторыми другими офицерами оказался в эмиграции, периодически меняя место жительства. Последняя информация о нем гласит, что Николай осел в Париже, центре русской эмиграции, но на этом все. Помню, как решила забавы ради написать в французское посольство с просьбой узнать о судьбе бывшего офицера, даже и не думая, что мне ответят.

— Они нашли данные о нем?

— Только имена его детей и внуков – я сразу же попыталась с ними связаться через соцсети и мне ответили одновременно его внук и внучка: Себастиан и Каролина. Они изумились, когда услышали о проведенной мной работе, и даже хотели приехать в Питер, чтобы увидеть письма воочию. К сожалению, последние события не позволили им этого сделать, но я сблизилась с ними за последние годы. Мы часто общались, делились новостями, а недавно Себастиан сказал, что хотел бы перевести наши отношения на другой уровень и предложил переехать к нему в Дижон.

— Это довольно серьезное решение.

— Вот я и сомневаюсь, правильно ли так поступать: родители и дедушка против, но оно и понятно, - им не хочется терять меня. А самой мне хотелось бы попробовать – мне нравится Себ и, кажется, у нас все может получится. В конце концов, я всегда могу вернуться назад и сказать, что хотя бы посмотрела на Францию. Как думаете – я нормально соображаю или просто выдумала себе принца на белом коне и рвусь куда-то по любви?