Корпоративные жрецы, эти хуесосы в отглаженных рубашках, называют это «ассортиментом». А я называю это опухолью. Метастазы идентичности, расползшиеся по полкам. Они скупили пространство, вытеснили реальность. Где-то там, за пределами этого флуоресцентного ада, есть фермер, у которого три мешка охуительной картошки. Но ему сюда нельзя. Его картошка слишком настоящая, она портится, она не вписывается в матрицу вечного хранения. Здесь властвуют химические големы, порожденные в чанах и ретортах. Они могут лежать на полке год. Пять лет. Вечность. Они переживут нас всех и останутся молчаливыми памятниками нашему идиотизму.

И вот кассирша, с лицом выцветшей иконы, пробивает этот мусор. Ее движения — автоматный танец, выученный годами. Пик. Пик. Пик. Каждый «пик» — это гвоздь в крышку гроба твоего кошелька. Ты платишь не за еду. Ты платишь за аренду этого гигантского склада. За свет, который слепит тебе глаза. За зарплату мерчендайзера, который расставляет коробки по фэн-шую. За рекламный ролик, в котором счастливая семья жрет этот пластик и смеется. Ты оплачиваешь весь этот ебаный спектакль.

Они говорят: «Это удобно! Все в одном месте!» Удобно для кого? Для них! Они создали систему, в которой единственный выход — через кассу. Они построили лабиринт и убедили нас, что Минотавр в центре — это и есть наша цель. Потребительский рай? Нет. Это чистилище с программой лояльности. Ад с дисконтными картами.

И единственный способ взорвать этот концлагерь изнутри — это перестать. Просто. Перестать. Ходить. По. Этим. Ебаным. Рядам. Пускай эти башни из консервов покроются пылью. Пускай армии йогуртов с двенадцатимесячным сроком годности скиснут в своем пластиковом одиночестве. Пускай их бог изобилия сдохнет от голода в своем собственном храме.

Нам не нужны эти ангары, полные пластиковой еды. Дайте нам маленькую лавку, где пахнет хлебом, а не освежителем воздуха «альпийская свежесть». Где на прилавке — мясо, которое вчера еще бегало, а не лежало полгода в анабиозе. Где овощи пахнут землей, а не типографской краской. А всю эту химию, весь этот вечный, нетленный мусор — в вендинговые автоматы на окраинах промзон. Для тех, кто окончательно решил превратить свой организм в филиал химзавода.

Этот супермаркет — величайший обман. Мнимая забота, фальшивое удобство, добровольное рабство, к которому мы привыкли, как заключенный привыкает к своей камере. Но это не свобода выбора. Это паралич выбора в камере пыток, отделанной глянцевым пластиком.