Серия «Плати во плоти!»

Кореш говорит, что ты пристал к нему? Пацан немой! Его в пятнадцать на грабеже по глотке резанули. Свои же наводчика убирали. А теперь ему двадцать два, но работает под молодняк идеально.

С немым мы "чисто" вынесли из квартиры старинную икону, на дереве писаную, по резьбе.

Он зашёл к старикам как представитель "отряда по сбору книг и вещей в дар". Дом был предупреждён, загодя развешаны объявления. (Пацан действовал по чужому бейджику; тому, кто не пошёл, тоже заплачено за больничный.) Пока старички дополняли мешки, он снял икону и положил её в книжки. Вынес мешки за дверь, так и не сказав ни слова...

Риск был: что старики быстро опомнятся, что мешки заберут другие. Риск остаётся. Но заказ крупный и уникальный в своём роде.

А немой-то, да? Силён. Он ведь все квартиры обошёл положенные, ничего не напутал, заснул после спокойно.. В разных носках, без голоса - а незаметный.

Старики так и сказали, сутки спустя: обычный был, вылитый наш внук. Только тихий очень, молчальник. Да мы ведь и не спрашивали ничего, ждали уже с вещами.

Отставник, буквально не снимая шинели (прямого и длинного драпового пальто), прошёл в кухню и наклонился над чаном с топящимся маслом. Остался в царственном полупоклоне, где честь — никому!, словно застряв головой в сливочной густой массе, булькавшей на плите...

Я вернулся к нашему столику и к стене с блином, висевшим на том же месте, в центре композиции. Сильно, видно, потрясла меня ситуация. Скука пропала, я весь размотался; на нервяке, как на шарнирах. Не соображу, кому позвонить и зачем, откуда тут еда и напитки, где все люди?.. Возникло чувство органического распада, что я стал хуже видеть и слышать, реальность расплылась. Никак, ничем мужчина не напоминал доведённого до крайности безумца, даже детская выходка с этим "чёрным солнцем" не претендовала на случившийся кошмар!

Я вытянул шею, глядя вперёд. Сидя напротив, да и вообще забегая сюда часто, ни разу этой стены не рассматривал. Так не картины же, обычная размазанная декорация для блинной.. На окрашенной в мятно-полынный оттенок стенке, слюдяной от нагара и тонкого слоя жира (вспомнив про жирную масляную топь, растекавшуюся по кухне, чуть не потерял сознание, но накрыть всё же не успело), выполнен барельеф весьма малой художественной и смысловой ценности.

Улыбающееся солнце посередине, закрытое сейчас чёрным овалом, а в его жёлтых лучах теснятся пара толстых криволапеньких жаворонков и рядок выпирающих бокальчиками тюльпанов. Правильно всё, по теме заведения: вечное предчувствие весны, Масленица круглый год. Убогонько, но не настолько же, чтоб голову в масло кипящее совать!! Потемнело в кафешке тоже, кстати, по естественным причинам — снег на улице повалил.

И тут я увидел ещё одно странное. В центре подвешенного блина, распяленного на выпирающих солнечных лучах, похожих на домашнее алоэ, что-то было. Пришлось залезть, взяв табуретку моего недавнего соседа. (А порядочного он роста.. был.) Из комковатого теста этого насквозь чёрного гастрономического эксперимента выпали цифры 2 и 3. Синие, тонкие, трафаретные и мягкие при том. Не из набора "Пиши, считай", а вроде из советского сыра, когда номера партии и дату изготовления вдавливали в сырные головы...

Слезая с цифрами в кулаке, я глянул в окно с этой точки, оказавшись где-то на уровне головы погибшего в сидячем положении. На входе напротив синела крупная табличка с номером 23! Жаль, телефона мужчины в руки уже не взять.. Теперь я был почти уверен, прикинув с его места на своём смартфоне, что он постоянно нажимал на экране туда же, где на активной раскладке были эти цифры.

Мы помним всё-таки гораздо больше, чем думаем, чем осознанно вмещаем, желая или не желая запоминать...

К тому моменту из кухни несчастного заведения совсем уж понесло горелым, прогорклым, тошнотным.. Из-за понаехавших спецов там явно было не пройти к оборудованию, да и не до готовки. Я направился к дверям, подтвердив дежурящему оперативнику свою готовность посетить отделение по первому требованию.

Перейдя дорожку, наполняясь изнутри воздухом, как рыба в воде, я толкнул дверь под синей табличкой. В акварельной сырной лавке с мозаиками в окнах, в этом пахучем сгустке сбыта от настоящей домашней сыроварни, никого не было. Я не знал, куда отступать, раз нельзя отменить себя в произошедшем, потому зашёл за прилавок — и снова увидел солнце, с которым озоровали цветные стёклышки мозаик.

Лежавшее красиво до самых глянцевых носочков карамельных "лодочек". Светившее лучами длинных нежно-русых волос, размётанных по всему полу со спавшей косынки.. Платье в горошек... И врезавшееся куда-то ниже сердца лицо без лица, закрытое чёрным блином.

Сначала я вынесся на оборотах и позвал того опера, который вслух, наверное, раз я это тоже помню, обозвал меня "грёбаной чёрной вдовой" и попросил больше никуда не ходить. Да мне того и надо было. Я присел на корточки прям на дорожке между двумя трагедиями с одинаковым концом. (Самое безопасное место выбрал! Вот вам и шок, а инстинкты сработали: переулок-то наглухо перекрыли.) Ел снег, сыпавшийся мне в открытый рот, и омывался им же, словно святой водой.

После стопки дочерна прожжённых любовью солнц я раскачивался в холодной блёклой грязи с закрытыми глазами. Боялся взглянуть на небо, не будучи готовым вынести ещё один приступ ярости от Ярила. Либо новую проверку на внимательность от слишком горячего блинного гостя.