За Правду

Скажу сразу – ни на научную новизну, ни на политическую актуальность автор не претендует. Лет сорок назад статью можно было бы озаглавить «Банальные истины», поскольку вопросы государства и его отмирания при коммунизме были весьма основательно исследованы и разработаны основоположниками марксизма-ленинизма и никем не подвергались сомнению. Однако, прошло время, радикально изменились исторические обстоятельства, выросли целые поколения, воспитанные на противоположных идеях и концепциях, так что внести ясность в эту тему стало уже настоятельно необходимо.

Удивительно, но коммунистов, которые утверждают о неизбежном отмирании государства, почему-то причисляют к «государственникам», «державникам», сторонникам твердой власти в противоположность либералам, которые, казалось бы, выступают против засилья государства и всяческого ограничения «гражданских прав и свобод». Как же так? Откуда такая путаница?

Любая аналитика должна включать в себя ясные и однозначные определения понятий, предметов исследований, их взаимосвязей. В противном случае полемизировать бессмысленно, так как доводы, исходящие из разных представлений, не будут пересекаться, складываться в единую картину, а выводы могут оказаться диаметрально противоположными. Так что, самое время начать с определений.

Что такое государство? Резюмируя положения Энгельса из его работы «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ленин заключает: «Государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий. Государство возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут быть примирены. И наоборот: существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы.»

Далее Ленин сравнивает позицию Энгельса и буржуазных идеологов: «С одной стороны, буржуазные и особенно мелкобуржуазные идеологи, — вынужденные под давлением бесспорных исторических фактов признать, что государство есть только там, где есть классовые противоречия и классовая борьба, — «подправляют» Маркса таким образом, что государство выходит органом примирения классов. По Марксу, государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов. У мещанских и филистерских профессоров и публицистов выходит, — сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! — что государство как раз примиряет классы. По Марксу, государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упрочивает это угнетение, умеряя столкновение классов. По мнению мелкобуржуазных политиков, порядок есть именно примирение классов, а не угнетение одного класса другим; умерять столкновение — значит примирять, а не отнимать у угнетённых классов определённые средства и способы борьбы за свержение угнетателей.»

Таким образом, буржуазия считает государство средством «классового примирения», в то время как марксизм определяет государство орудием классовой диктатуры и гнета. Такая противоположность подходов объясняется заинтересованностью буржуазии, крупного капитала и финансовой олигархии в сохранении своего классового господства, в желании придать своей диктатуре видимость «классовой гармонии», обеспечения «баланса интересов», а государству приписать «надклассовый», нейтральный характер.

Что же такое социализм? Это новая общественно-экономическая формация, основанная на общем владении всеми средствами производства. В результате упразднения института частной собственности, а, следовательно, товарно-денежных отношений, все средства производства интегрируются в единый плановый народнохозяйственный комплекс с равенством труда и равенством платы. Никто не может получать никаких привилегий и дополнительных благ от своего места в системе общественного разделения труда. Общество становится бесклассовым, относительно однородным. Социализм – это уже коммунизм, его первая, низшая фаза, в которой еще сохраняются некоторые предрассудки и пережитки буржуазного общества в общественном сознании и социальном срезе.

Но если государство есть следствие классового разделения общества, то каким бы оно ни было – «примирения» или «диктатуры», в бесклассовом обществе ему делать уже нечего. Нет классов – некого «примирять» или подавлять. Таковы общие положения теории о государстве, от которых и требуется перекинуть мостки к практике государственного строительства при социализме.

После завоевания политической власти, устранив обломки буржуазной диктатуры, пролетариат устанавливает свою диктатуру. Диктатура пролетариата – это власть подавляющего большинства трудового народа по отношению к ничтожному меньшинству бывших собственников, социальных паразитов и прочего деклассированного элемента. Уже на этом этапе репрессивный характер государства уменьшается на порядок. Ведь, одно дело подавлять многомиллионные массы народа и порожденную социальными проблемами преступность в буржуазном обществе и другое дело – ликвидировав социальные предпосылки преступности, обеспечив всех работой и достойным существованием, бороться с рецидивами преступности в социалистическом обществе. Т. е. уже на этапе диктатуры пролетариата, несмотря на столь «страшное» звучание, роль государства как орудия классового господства радикально снижается.

В советском обществе определение «государственный» прилагалось ко всем формам общественной собственности, что было не вполне правильно. Объяснялось это тем, что социалистическое государство является общенародным и уже бесклассовым по сути, поэтому определение «государственный» тождественно «общественному». К «государственным» причислялись все предприятия, фабрики, заводы, учебные и медицинские учреждения, жилищный фонд, земли, леса, недра и т. д. Возникает вопрос, если «отмирает» государство, то в чье ведение тогда переходит вся государственная собственность? Очевидно ведь, что все средства производства, вся движимость и недвижимость остаются на своих местах и никак не отмирают вслед за государством.

Никакой неопределенности не будет, если согласиться с тем, что при социализме вся собственность является общественным достоянием, не имеющей отношения к государству, как орудию классовой диктатуры. Да и Маркс писал об обобществлении средств производства, а не о переводе их в государственную собственность. Общество поручает социалистическому государству управление общественным производством и общество же полностью контролирует государство. Из силы стоящей над обществом государство становится средством управления народным хозяйством в руках общества.

Но пока в мире существуют враждебные социализму силы, существует империализм, классовый гнет и порабощение, то государство при социализме отмирать не будет, хотя его силовая составляющая направлена на защиту общества от посягательств извне. И даже при коммунизме, отмирая «внутри», мощное государство остается «снаружи», охлаждая пыл и умеряя аппетиты мировых империалистических стервятников. Только после победы коммунизма в мировом масштабе, после объединения человечества в единый Советский Союз, национальные государства прекратят свое существование, не утратив, разумеется, свой этнический колорит, язык и культурно-исторические особенности.

Но как быть с управлением, которое вряд ли может осуществляться путем опросов и голосований по любому поводу? Кто будет вырабатывать стратегию развития, решать вопросы оперативного характера? Ленин писал:

«С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, «наладили» контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращенными капитализмом, — с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее «государство», состоящее из вооруженных рабочих и являющееся «уже не государством в собственном смысле слова», тем быстрее начинает отмирать всякое государство».

Чтобы понять мысль об исчезновении надобности в управлении, обратимся к аналогии – сравним общество с человеком. Задумывается ли человек в своей практической деятельности о частоте дыхания, управляет ли он сердечной активностью, желудочно-кишечным трактом, лимфатической системой? Нет. Все эти физиологические процессы контролируются соответствующими органами, освобождая человек от подобной рутины. Он может целиком сосредоточиться на решении внешних задач, будучи уверенным, что все «оперативные» вопросы обеспечения его жизнедеятельности разрешатся «сами собой» наилучшим образом. Примерно так же обстоят дела и в любой достаточно сложной технической системе. Функции управления периферийными устройствами возлагаются на специализированные вычислительные устройства — контроллеры, так же освобождающие центральный процессор от «забот» по управлению аппаратной частью периферии. В свою очередь, такая система может быть составной частью системы более высокого уровня, также освобождая её от необходимости управления на нижних, локальных уровнях «компетенции». И нет никаких теоретических ограничений к размерам подобной системы, которые могут варьировать от стиральной машины до глобальной сети Интернета, от простейшего калькулятора до мировой экономики, интегрированной в единый плановый народнохозяйственный комплекс.

Как практически в социалистическом народном хозяйстве устраняются неопределенности, связанные с управлением? Какие локальные задачи не требуют централизованного вмешательства и могут решаться автономно на местном уровне? Что остается «центру»? Нужно ли центру планировать производство пирожков в заводской столовой? Нет, центр лишь контролирует единство социального и экономического пространства, соблюдение принципа равенства в отношении к каждому члену общества, осуществляет координацию технологических процессов в масштабах всей страны. Локальные производственные циклы замкнуты «на себя» и не нуждаются во внешнем управлении.

Что остается, если отпадает нужда в рутине управления? Выработка целей, определение стратегии развития человечества на десятилетия и столетия вперед. Не «прогнозирование» «экономического роста», а практическое, целенаправленное развитие человеческой цивилизации, экспансия во внешние миры, а в дальней перспективе — и распространение жизни в масштабах всей Галактики. Разумеется, такая задача по силам лишь объединенному, мировому коммунистическому обществу.

Способ производства — предмет исследования такой серьезной науки как политическая экономия, менее всего занимал умы перестроечных публицистов. Досадливо отмахиваясь от старомодных теорий, партийные экономические авторитеты переходили сразу к более понятному обывателю процессу распределения, к бесчисленным рассуждениям о том, кто и сколько должен получать «по справедливости». Вариантов было множество и пищей для умствований сии ученые мужи были обеспечены на столетия вперед. И в самом деле, кто должен получать больше – квалифицированный работник с легкими условиями труда или неквалифицированный с тяжелыми? Кто обществу нужнее, шахтер или хирург, инженер или учитель, водитель или доярка?

Никому не приходила в голову простая мысль не только об абсурдности, но и постыдности самой постановки вопросов, дискриминирующих человека на основании рода его деятельности в системе общественного разделения труда. Даже обсуждать такие темы непорядочно, как непорядочно доказывать расовое, национальное, конфессиональное превосходство одних людей над другими. Единственно непротиворечивая форма организации общественных отношений может исходить только из принципов равенства. И все разговоры могут вестись лишь о практическом воплощении равенства на разных этапах движения к коммунистическому обществу.

Наивные упования перестроечных идеалистов на всемогущество «объективных экономических законов», которые, действуя сами по себе, организуют производство и распределение общественного продукта наилучшим образом, как и следовало ожидать, оказались заурядной утопией. Закон стоимости не имеет никакого отношения к удовлетворению общественных потребностей. Он всего лишь выравнивает предложение с платежеспособным спросом в денежном эквиваленте, вне всякой зависимости от его общественной пользы. Целью производства при капитализме является извлечение прибыли, бессмысленное наращивание денежной массы, а не какая-то «забота» о народе, образовании людей или их здоровье.

Еще в «Манифесте Коммунистической партии» отмечено: «…коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности».

Как говорится, разумному достаточно. Вместе с частной собственностью исчезает и такое её прямое следствие, как товарно-денежные отношения. Ни товаров, ни денег при коммунизме нет и быть не может. Вместе с деньгами исчезают и товарный обмен, рынок, конкуренция, наемный труд, все те унизительные рудименты цивилизационного младенчества, которые буржуазные экономисты возводят в ранг «естественных» и вечных спутников всякой человеческой деятельности.

Но так ли уж нужны людям деньги, акции, кредиты, конкуренция, экономическая свобода, биржевые спекуляции — те формы перераспределения общественного продукта, которые не имеют никакого отношения ни к его производству, ни к потреблению? Спросите любого инженера, рабочего, выходящего из проходной, например, автомобильного завода – много ли акций он сегодня привинтил к автомобилю? А сколько денежных купюр он потратил на оклейку салона?

В лучшем случае ваши вопросы будут восприняты как глупая шутка, в худшем вам покрутят пальцем у виска и посоветуют сходить подлечиться. Хорошо, но может быть, на завтрак человек ест кредиты или ценные бумаги? Даже не трудитесь интересоваться. Кофе, бутерброд с маслом и сыром, салатик, омлет – дело вкуса и аппетита, менее всего имеющее отношения к обменным махинациям и поиску выгоды.

Но что из этого следует? Следует простой вывод. Вся эта суета вокруг экономических «проблем», кризисов, гадания насчет спадов и подъемов «экономики», прогнозы курса валют, инфляционные страхи и ожидания, неопределенность будущего носят искусственный, классовый характер, служат алчным интересам немногочисленных социальных паразитов, не склонным внимать никаким доводам, угрожающим их привилегированному социальному статусу. Назвать всю эту «экономическую науку» шаманскими плясками с бубном вокруг костра, значит кровно обидеть шаманов.

Как капиталистический, так и коммунистический способы производства носят ярко выраженный общественный характер. В условиях разделения труда, никто давно уже не работает «на себя», не ведет натуральное хозяйство - все работают на общество. Все потребительские блага человек также получает от общества. Как капиталистическое, так и социалистическое производства является монополистическими и разница между ними лишь в том, что при коммунизме этот монополизм доведен до логического предела, до охвата всего производственного цикла единым технологическим процессом. Но если коммунистическое производство имеет своей целью удовлетворение общественных потребностей в натуральном виде, то при капитализме эта задача решается лишь в той степени, в какой производство приносит прибыль своему собственнику.

Как же практически будет организовано производство в коммунистическом обществе?

Чем оно будет отличаться от советской модели плановой экономики, сочетавшей в себе элементы социалистического и капиталистического укладов? Каковы будут прямые следствия упразднения частной собственности? Насколько обоснованы страхи обывателя о возвращении «дефицитов», очередей, «блата» и произвола партийной бюрократии?

Несомненно, риск такой есть. Но только, если кто-то умышленно задастся такой целью. Такая угроза всегда присутствует, пока сохраняется в какой-либо форме частный интерес, питаемый возможностью получить от общества больше, чем дать ему. В советских партийных учебниках этот интерес стыдливо именовался «заинтересованностью» работника в результатах своего труда, а экономическая самостоятельность предприятий, формально являющихся частями единого народнохозяйственного комплекса, вполне позволяла активировать такую «заинтересованность».

В коммунистическом обществе заинтересованность людей в результатах своего труда, конечно остается. Исчезает лишь частный, корыстный «интерес», желание «заработать», возвысится социально над другими членами общества. Легенды об особом «поощрении» талантов, выдающихся трудовых успехов, достижений распространяются чаще всего людьми бесталанными, бездарными, поскольку истинный талант, одержимый своим делом, не расположен тратить время на карьерную суету, на статусное самоутверждение и ритуальные сидения в президиумах. Коммунистическое бытие будет порождать и соответствующее общественное сознание, полностью отвечающее истинной социальной природе человека, в котором не будет места всем тем извращениям, которые сегодня массово обусловлены господствующими буржуазными отношениями.

Популярно идею коммунизма можно изложить очень коротко – солидарность вместо конкуренции. Хорошим примером может служить любая капиталистическая корпорация, увеличенная до размеров страны. Об этом писал и В. И. Ленин: «Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией». Внутри производства и при капитализме отсутствуют товарно-денежные отношения, поэтому их устранение не есть какая-то фантазия или утопия — это всего лишь освобождение производства от паразитических элементов, а человека от рабства наемного труда на частного собственника, на «хозяина», о чем восторженно голосили в своё время образованные советские простофили.

Очень часто у обывателя понятие «товар» ассоциируется с покупкой средств индивидуального пользования – продуктов питания, одежды, мебели, электроники и т. п., чем успешно пользуются буржуазные «ученые», включая вещи повседневного спроса в рыночный оборот наравне с заводами, фабриками, нефтяными промыслами, станками, экскаваторами и прочими средствами производства. Ход, несомненно, очень ловкий – поставить в один ряд предмет потребления и форму производственных отношений. Приравнять личную и частную формы собственности и на этом основании нахраписто вопрошать – вы что, хотите «обобществить» мои кровно заработанные штиблеты, джинсы и зубную щетку?

Как и любой проект, коммунизм может быть жизнеспособен лишь при условии полного понимания строителями будущего мира его идеи, научных принципов, при наличии политической воли у завоевавшего власть трудового народа для воплощения их в жизнь. При всей кажущейся радикальности, новый способ производства внешне мало чем будет отличаться от капиталистического производства. Те же заводы, фабрики, электростанции, дороги, магазины и т. д. Кардинальные изменения коснуться лишь невидимых глазу производственных отношений, в которых человек обретет господство над вещами и освободится от всяких рукотворных ограничений, не диктуемых физическими законами нашего мира.

Нельзя утверждать, что со снятием противоречий, порождаемых частной собственностью, никаких проблем больше не останется. Останутся вопросы неравенства, связанного с различными видами трудовой деятельности, сохранением государственного насилия, проявлениями частного интереса, в том числе и на руководящем уровне. Буржуазное общество развращает, деформирует, уродует общественное сознание, с чем придется считаться и не форсировать чрезмерно смену производственных отношений. Как нельзя будет и продолжительно топтаться на месте, в ожидании явления Избавителя, который чудесным образом разрешит все наши социальные и экономические проблемы. Ясно лишь одно.

Коммунистический способ производства многократно превосходит капиталистический в производительности общественного труда. Кто первый поймет это и сумеет воплотить в жизнь этот новый метод хозяйствования, получит огромные цивилизационные преимущества не только и даже не столько экономического рода, сколько в сфере человеческих отношений, приведенных к своей естественной норме – солидарности, единства, сплоченности и, не побоюсь этого слова, - братства всех людей труда.

1 октября 175 тыс. железнодорожников, работников почты и докеров Великобритании вышли на забастовку, борясь за свой уровень жизни.

Забастовки сопровождались многотысячными демонстрациями по всей стране. Только в центре Лондона для поддержки бастующих собралось 4 тыс. человек, в Манчестере вышло 4 тыс., в Ноттингеме — 2 тыс. Демонстрации проходили под лозунгами: «Немедленно провести всеобщие выборы!» и «Заморозить прибыль, а не людей!». Это крупнейший протест после забастовок 2011 года, когда госслужащие протестовали против пенсионной реформы.

На митинге в Ноттингеме Луиза Риган из профсоюза NEU заявила:

«Наши дети живут в нищете, и мы не собираемся с этим мириться. Хватит — значит хватит! Поддержите эти забастовки и присоединитесь к пикету».

Мик Линч, лидер профсоюза RMT, сказал:

«Мы рабочие, и мы отказываемся разделяться. Мы отказываемся настраивать железнодорожников против медсестёр. У нас такого больше не будет. Мы — рабочий класс, и мы вернулись».

Докеры в Ливерпуле начали двухнедельную забастовку ещё 19 сентября, после отказа руководства компенсировать падение доходов. Хотя Mersey Docks and Harbour Company, которой принадлежит площадка в Ливерпуле, в 2021 году получила 30 миллионов фунтов стерлингов прибыли благодаря поддержке рабочих во время пандемии.

Докеры в порту Саутгемптона поддержали бастующих и отказались принимать суда, перенаправленные из Ливерпуля.

27 сентября к докерам из Ливерпуля присоединились докеры из Феликстоу, объявив восьмидневную забастовку. По данным MDS Transmodal, совокупная стоимость еженедельной торговли, которая выходит из портов Феликстоу и Ливерпуль, составляет 7 млрд. долларов. И при совместной борьбе у докеров есть все шансы добиться повышения зарплат.

30 сентября 115 тыс. сотрудников Королевской почты начали бастовать из-за оплаты и условий труда. Также работники выступают против планов руководства по превращению Королевской почты в частную компанию, аналогичную Amazon, и наращиванию прибылей за счёт худших условий труда сотрудников.

1 октября на забастовку вышли железнодорожники. Профсоюзы RMT, Aslef и TSSA, представляющие железнодорожников, выступили единым фронтом, организовав крупнейшую забастовку за последние десятилетия.

К забастовкам присоединились водители автобусов из Сомерсета и Корнуолла, медики из Ланкашира и Южной Камбрии.

Работники настроены решительно и не намерены отступать, так как понимают, что если промолчать, то придётся расплачиваться за политику правительства и жадность корпораций. И будут услышаны, только выступая совместно, подтверждая серьёзность намерений забастовками.

Судя по объявлениям, водители не получили зарплату за август и аванс за сентябрь. Все ли автобусы не вышли на линию, неизвестно, но, судя по сообщениям в соцсетях, проблемы у жителей серьезные.

Из паблика ЗабастКом: https://vk.com/wall-167684500_20697

Напомню 142 статью ТК РФ, согласно которой случае задержки выплаты заработной платы на срок более 15 дней работник имеет право приостановить работу, предварительно уведомив об этом работодателя. Сейчас люди начинают возмущаться и организовывать забастовки через 3-4 месяца задержки зарплаты. При этом не проходят предзабастовочные процедуры и в результате забаствка является не законной.

Одним из самых распространенных приемов в демагогии является отождествление причинно-следственной связи с хронологической последовательностью событий. Это весьма продуктивное средство манипулирования общественным сознанием, эксплуатирующее неосведомленность, доверчивость людей, не способных самостоятельно разобраться в существе вопроса и слепо полагающихся на авторитет популярного общественного деятеля. Простейший пример – я утром проиграл соседу в шахматы, а вечером испортилась погода. И готовый вывод – мой проигрыш в шахматах и вызвал дождь с градом.

Разумеется, такой довод никем не будет воспринят всерьез, поскольку очевидна его алогичность, и высокого звания демагога на этом себе не снискать. Демагог тем и отличается от заурядного болтуна, что люди ему верят, полагаются на его аргументацию, некритично воспринимая все его выводы. Дело зачастую усугубляется и тем, что пламенный оратор может быть более обаятельным, остроумным, артистичным, эрудированным в сравнении с оппонентом, которому чуть меньше повезло с харизмой.

В перестройку советские люди имели возможность познакомиться с самыми блестящими образцами демагогии, сочетавшими в себе канонические формы интеллектуального жульничества с истовой убежденностью модных мессий, вдохновенно исторгавших из себя ультрареволюционные идеи и концепции. Просто из корыстного расчета или карьерных соображений так не солжешь. В нужных местах лица оракулов светились праведным гневом, заурядные слова обретали набатное звучание, наполнялись ядовитым сарказмом, испепеляющим неуклюжих, постоянно оправдывающих «партократов», менее всего готовых к такой яростной публичной полемике. Общество было разделено на «кавалеристов» и «постепеновцев». «Кавалеристами» именовали радикальных «демократов», требовавших «рыночных реформ» немедленно, как пелось в популярной песне тех времен - «Нет, нет, нет, нет, мы хотим сегодня. Нет, нет, нет, нет, мы хотим сейчас». «Постепеновцы» - тоже сторонники «рынка», но, с более осторожным и длительным вхождением в капитализм.

Советским людям умело навязывалась ложная альтернатива, т. е. выбор не между плановой социалистической экономикой и капитализмом, а всего лишь разные пути регресса в сторону усиления товарно-денежных отношений, легализации частной собственности, уничтожения экономики, страны и тотальной дезинтеграции общества.

Никакой аналитики, никакого добросовестного научного исследования, доказательно обосновывающих чудодейственность «рынка», «конкуренции», «частной собственности», разумеется, никем представлено не было. Вся «аргументация» «рыночников» сводилась к иллюстративным противопоставлениям того, как «надо жить» и как жить нельзя. Но проявления всегда вторичны по отношению к причинам их порождающим. Иллюстрация может приводиться в качестве подтверждения гипотезы, но никак не может заменить собой строго научного выявления причинно-следственных связей.

Каким образом расчленение единого планового народнохозяйственного комплекса страны на неких «свободных» «субъектов экономической деятельности» может способствовать повышению производительности общественного труда? Наоборот, историческая практика, начиная с первобытных форм племенной организации социума, свидетельствует о прямо противоположном - о преимуществах сложения усилий людей, о выгодности солидарности, взаимовыручки, требующих безусловного приоритета общего над частным.

Та же практика, которая, как известно, есть критерий истины, и в современных условиях на примере монополий демонстрирует их подавляющее экономическое превосходство над мелким товаропроизводителем, которого они повсеместно разоряют и поглощают. Наделение «мелкого бизнеса», всяких ремесленников, фермеров, кустарей, лавочников какими-то непостижимыми производственными достоинствами объясняется не экономическими соображениями, а исключительно политическими. Господствующие классы заинтересованы в создании благоприятной социальной среды, эксплуатируя формально независимых мелких собственников как обычную рабочую силу, со всем своим «бизнесом» зачастую зарабатывающих даже меньше, чем наемный работник какой-нибудь крупной корпорации. Эта та же рабочая сила, эксплуатируемая совокупным капиталистом, сколь бы не тщился новоявленный «свободный» холоп капитала изображать из себя «успешную особь» перед менее удачливыми батраками.

Я не припоминаю, чтобы кто-то из перестроечных «ученых» рассматривал способ общественного производства как таковой. Велеречивые «оракулы» не утруждали себя никакими доказательствами, ограничиваясь рисованием заманчивых картинок, в которых западное товарное изобилие связывалось с господствующими капиталистическими отношениями. Причинно-следственная связь устанавливалась ими просто. На Западе есть частная собственность, рынок, конкуренция, свобода и демократия? Значит, благодаря этим обстоятельствам там высокий жизненный уровень, товарное изобилие, благополучие, сплошная сытость и радость, в противоположность советской системе хозяйствования.

Следуя той же «логике» недостатки советской плановой экономики провозглашались «врожденными». При социализме-де общественная собственность, неповоротливое планирование, отсутствие материальных стимулов для труда, отсутствие конкуренции, что, якобы, и привело общество к стагнации, застою, «дефицитам» и очередям. Такая аргументация советским простакам, включая академиков, ученых, политиков, образованную городскую публику, казалась весьма убедительной. Вопрос, в силу каких факторов экономика, интегрированная в единый плановый народнохозяйственный комплекс, должна уступать в эффективности стихии рыночного «саморегулирования» никем, разумеется, не поднимался.

А ведь марксистская политэкономия не была под запретом в Советском Союзе. Более того, она массово преподавалась во всех высших учебных заведениях страны, издавались собрания сочинений основоположников, а сотни тысяч преподавателей и научных работников профессионально внедряли идеи коммунизма в общественное сознание. Да даже без обращения к классикам, любому думающему человеку понятно, что укрупнение производства, вытеснение мелкого товаропроизводителя, появление монополий и транснациональных корпораций объясняется выгодностью сложения усилий людей, нелинейно возрастающей зависимостью эффективности от числа работников. Простой пример – мебельный комбинат с числом занятых, предположим, тысячу человек, произведут продукции больше и лучшего качества, чем сто кустарных мастерских по десять человек в каждом. Почему? Да потому.

Солидарность людей, координация их усилий, планирование действий выгодны не только экономически. Подобная организация общественного производства максимально соответствует социальной природе человека, находится в гармонии с фундаментальными этическими ценностями равенства, справедливости, свободы. И нет никаких оснований полагать, что в атмосфере вражды, взаимной борьбы за существование, в страхе голодной смерти человек будет работать лучше и производительнее. Что человеку непременно нужны плеть и пряник, чтобы восседающий над ним другой человек мог понуждать того к труду.

Тем не менее, из частного случая неумелого управления партийной бюрократией общественным производством в СССР горластыми демагогами делался общий вывод о несоответствии самого принципа социализма современным реалиям.

Даже сейчас, после ожидаемого краха либеральных «реформ», многие ждут не аналитики, не вскрытия причинно-следственных связей, а хотят увидеть очередную картинку, с которой нам следует делать жизнь. В своё время с этой целью брались разные примеры - Америка, Япония, азиатские «драконы», КНР и другие, но обходились стороной Бангладеш, Конго, Судан и большинство прочих стран мира, ничуть не менее капиталистических и «рыночных». Почему бы на этом основании не сделать вывод – при капитализме голод, нищета, безработица, неграмотность, болезни и преступность? Логика та же.

Марксом давно вскрыты пороки капиталистического способа производства, которые, в силу своей очевидности, до сих пор никем не были опровергнуты. От них досадливо отмахиваются, они замалчиваются или вообще, провозглашаются ошибочными в целом. И что же взамен? Истошные споры, махровая демагогия или беспомощный лепет на темы достижения всеобщего счастья овец в волчьей стае. Во всем спектре политических пристрастий невозможно найти сколь-нибудь научно обоснованную позицию, адекватно отображающую действительность Фундаментальные знания подменяются химерами субъективных вкусов и пристрастий. Игнорируется главное противоречие капитализма – несоответствие частнособственнических товарно-денежных отношений общественному характеру современного производства. Предлагается лечение не болезни, а те или иные меры по смягчению, сопутствующих недугу симптомов. Проблемы провозглашаются «экономическими», а знахарские рецепты сводятся к прописыванию пиявок и банок на усыхающее тело изнуренного раком пациента.

Корень зла – «священное и неприкосновенное право частной собственности». Именно частная собственность препятствует интегрированию экономики в единый плановый производственный комплекс. Именно отношения товарной мены противопоставляют людей друг другу, порождают взаимно непримиримые интересы, которые консолидируются в интересы классовые, разделяющие людей бездонной социальной пропастью. Что там классик демагогии господин Черчилль изрек? «Капитализм - несправедливое распределение благ, зато социализм - справедливое распределение нищеты»? В перестройку такие слова казались едва ли не гениальными. Хотя, по сути, банальная глупость остроумного болтуна, стоящего на страже интересов крупного капитала и финансовой олигархии.

Взаимное доверие людей при социализме – огромное благо, снижающее издержки на контроле каждого слова и проверке каждого намерения. При капитализме доверие есть непростительная роскошь. Каждое слово должно восприниматься с презумпцией его лживости. За каждым намерением следует видеть шкурнический интерес, циничный расчет и предательство. Пренебрежение этими элементарными предосторожностями в перестройку уже стоили нам нашей страны и нашего будущего.

Метик Сергей