Сообщество - Фэнтези истории

Фэнтези истории

799 постов 643 подписчика

Популярные теги в сообществе:

6
Вопрос из ленты «Эксперты»

Лея и зеркальная девочка


Чердак пах пылью и ветхими книгами. Под ногами потрескивали доски, а в углу стоял старинный трюмо — массивное, с выцветшей тканью, наброшенной поверх. Лея жила в этом доме недавно, после смерти прабабушки, которую почти не знала.
Дом скрипел ночью, как будто разговаривал сам с собой, и однажды Лее стало любопытно: что же прячется под этой тканью?

Она подняла её — и зеркало блеснуло.
Но в нём отразилась не она.

У девочки в зеркале были такие же черты, но волосы чуть длиннее, взгляд — как у того, кто видел слишком много, и улыбка, будто приклеенная к углу губ — тёплая, но не настоящая. Она не повторяла Леины движения. Просто стояла, склонив голову.

Лея отпрянула, сердце ухнуло в живот. Мгновение — и в зеркале снова отражалась она.
Но вечером зеркало звало.
И на следующую ночь — снова.

— Ты кто? — шептала Лея.
— Я — ты, — беззвучно отвечали губы в стекле.
— Не может быть.
— Может. Если бы ты выбрала иначе.

Лея начала видеть странные сны. Там был мир — как её, но тусклее. С деревьями без листьев, домами без окон, и фигурами, похожими на неё саму. Каждая шептала:
«Помни меня… Я была тобой».

Зеркальная девочка начала говорить. Слов не было, но Лея понимала: в зеркале живёт не одно отражение, а все, кем она могла бы стать. Их тысячи.
— Здесь хранятся забытые «я». Мы — отброшенные. Ты нас не выбрала. А теперь нас сжимает тишина. Она приходит. Она стирает.
— Кто?
— Молчальник.

Лея не верила. Пока однажды, когда проснулась в четыре утра и поднялась на чердак, зеркало не стало мягким, как вода. Она коснулась его — и провалилась.

Внутри был серый мир, наполненный тенями.
Девочка, точь-в-точь как она, стояла в стороне. А за ней — другие. Хрупкая, испуганная — та, что когда-то не сказала «нет». Злая, сжавшая кулаки, — та, что не простила. Молчаливая, усталая, измазанная чужими словами — та, что подчинилась.
И ещё одна — с лукавым взглядом и коленками в ссадинах — та, что бежала за ветром, не думая.

— Ты пришла, — сказали они.
— Я не знаю, зачем.
— Ты хочешь помнить.

Тогда пришёл Молчальник. Он не имел лица, только серую маску, как будто из запотевшего стекла.
Он тянулся к девочкам, и они исчезали. Одна за другой. Становились пылью.
— Забудь, — прошипел он. — Так будет легче.
— Нет, — прошептала Лея. — Я хочу помнить. Даже то, что больно. Даже то, что неправильно.

Она смотрела на каждую из себя и шептала имена. Не настоящие, а внутренние: «Та, что боялась». «Та, что злилась». «Та, что надеялась».
И с каждым именем зеркало внутри трещало.
А Молчальник умирал — от слова, от памяти, от света.

Лея проснулась у себя в кровати.
На чердаке зеркало было разбито.

Но в раме — портрет.
Девочка. Не Лея, но похожа. С прямой спиной, веснушками и странной улыбкой.
Подпись:
«Лея. Та, кто не забыла».

Показать полностью
3

Глупость и писательство

═════════════════════════

Когда я веду себя, как дурак, у меня мелькает сомнение в своих писательских способностях. Ведь, чтобы писать нужно быть умным, нужно быть проницательным. Как может анализировать и расписывать поступки и характеры человек, сам допускающий нелепые ошибки?

И мне пришла мысль о том, что люди могут быть плохими и даже могут вести себя глупо, но при этом отлично осознавая то, как все устроено, как все должно быть устроено.

Проницательность и ум — не являются защитой от глупости, возможно, что даже было наивным думать, что умные люди должны и жить по-умному. Проницательность — это отдельное качество, писатель должен им обладать, больше писатель ничем обладать не должен.

P.S. Сам я пишу то, что назвал бы социальной фантастикой в антураже темного фэнтези, но вот почитать люблю какие-нибудь лёгкие французские или американские романы. Забавно, не правда ли?

═════════════════════════

4

Заколдованное ведро

Заколдованное ведро Рассказ, Фантастический рассказ, Авторский рассказ, Юмор, Магия, Длиннопост

Йорем проснулся не от солнечного света, не от пения птиц, а от стука в дверь и аромата рыбы, который пробрался сквозь щели раньше хозяйки. Мамма Ширия, как всегда, была в теле, не в духе и с претензиями. Она пожаловалась:

— У меня ведро пропало, Йорем. Зачарованное. Без него вся моя рыба тю-тю. Я его сама у мага в Коркино за три леща и половину души купила!

Йорем, натягивая рубаху, зевнул:

— У вас, Ширия, каждый месяц что-нибудь пропадает. То ведро, то совесть.

Но когда услышал про летающего хека — редкую, вредную и очень живучую тварь, которая вчера еще бултыхалась в ведре, а теперь, кажется, испортила весь район, — напрягся. Если дохнут чайки и мутнеет вода, то дело не просто в тухлой рыбе. Это уже магическая зараза.

И Йорем, неохотно, но привычно взялся за дело.

***

Плавучий рынок вонял, как старый корабль, в котором забыли команду и пару тонн устриц. Йорем пробирался мимо торговцев, прищурившись. Воздух дрожал, рыба зацвела, чайки валялись в истерике по доскам.

Первой была Джули. Ее глаза видели примерно столько же, сколько у жареного карпа, но она клялась:

— Ведро само пошло. Так, встало и... побрело! В сторону школы.

Йорем кивнул. От Джули фантастики ждать можно было больше, чем правды. Но направление записал.

Дальше — Тук. Юнец, тонкий, как рыбий скелет, румяный, как подгоревший омлет.

— Я ничего... Я просто... Я ее люблю, понимаете? А ведро... Я думал, может, сюрприз сделать... Ну не украл же, клянусь Тритоном!

— Кому сюрприз? Рыбе?

Тук покраснел до ушей и замолчал.

Последним был травник. Он злился, и справедливо:

— Кто-то подлил гадости в мои настойки! Теперь вместо головной боли у людей начинается румба и разговоры с мебелью!

Йорем обошел прилавки, понюхал воздух, камни и перила. Все говорило об одном.Кто-то перетащил зачарованное ведро, но не из жадности, а ради его внутреннего устройства. С таким можно было варить зелья, которые хранили запах, свойства или... тухлость.

След вел к худшему месту города, школе юных магов. Место, где скука порождала хаос быстрее, чем любой заклинатель.

Йорем нахмурился и пошел туда. С годами он понял: когда начинаешь день с вонючей рыбы — закончишь его либо под дождем, либо в шляпе, полной слизняков.

***

Подвалы школы молодых магов начинались с двери, которая не скрипела — она возмущенно хлюпала. Йорем плюнул на ладони, вытащил амулет-шпильку из бороды и вскрыл замок почти с уважением, так как запирали на совесть.

Внутри пахло... ну, специфически. Смесь прелого мха, подгоревших специй и дешевого лосьона для бороды. Свет был тусклый, стены покрыты рисунками в стиле «я выпил зеленое — и начал понимать краски». Глубже, за старой винтовой лестницей, Йорем наткнулся на самодельную лабораторию.

Там возились четверо. Пятый плавал в аквариуме. Буквально. Золотая форель, подозрительно умная, била хвостом по стеклу.

— Мы… это… — начал один студент, — хотели сварить зелье от скуки. Но оно... не пошло. Формула сложная, ингредиенты редкие. Нам нужно было ведро…

— Оно не выдержало, — добавил другой. — И... началась трансформация. Случайная. Обратная формула не работает. Пока.

Йорем уже хотел сказать что-нибудь в духе «Ну и на кой вам это было надо?», как из угла вылезло нечто. Полупрозрачное, шевелящееся, обиженное. Слегка переливалось. Медуза. С глазами. Она явно считала его виноватым.

Йорем отскочил, выдернул из-за пояса рунический багор и начал отступать по диагонали, как учили: «Магическая слизь — не змея, но и не друг».

Медуза выдала влажный хлопок и бросилась на него.

— А это что?! — крикнул он, махая багром.

— Это? Ну... побочный продукт. Мы его называем…

— Да, как бы вы его ни называли... — Йорем выскочил за дверь, не дослушав объяснения недоучки с волшебным жезлом.

***

Когда Йорем вернулся на рынок с тем, что осталось от зачарованного ведра, а это было, скорее, несколько обручей и часть полурасплавленного дна — Мамма Ширия встретила его так, будто он лично истребил всю ее семью.

— Это че?! — завопила она, тыча в обломки. — Мое ведро? Мое сокровище? Мой рыбо-холодильник?!

— Могло быть и хуже, — устало заметил Йорем. — Оно могло взорваться прямо в доме.

Он опустился на ящик с сельдью и вытер лоб. Ширия пыхтела минуту, потом сузила глаза.

— Я тебя, знаешь... за это...

— А я знаю про хека, — перебил он спокойно. — Не просто редкий, запрещенный. Охраняемый. Штрафов на три года вылова. А может, и каторга, если магическая инспекция узнает. Ведро пропало, бывает. А вот с контрабандой все иначе.

Ширия осела. Потом выдавила:

— И что ты хочешь?

— Пожизненную скумбрию. Раз в неделю. Без костей. И чтобы ни звука ни про хека, ни про чайку, которая теперь разговаривает с драконами.

Они ударили по рукам.

Дальше Йорем пошел к магистрату. Студенты получили шанс искупить вину. Им выдали метлы, артефакты очистки воздуха и задание убрать весь район.

Йорем, проходя мимо толпы юных магов с тряпками и закопченными амулетами, довольно фыркнул. Он не стал героем дня, но вернул порядок. И, что важнее — бесплатную рыбу. Иногда мелкие дела пахнут хуже проклятий. Но их тоже кто-то должен разруливать.

Вениамин Вечинский

Показать полностью 1

Прошу оценить и дать советов, Стих называется "за жёлтой чертой"

За жёлтой чертой апокалипсиса цветут ядерные цветы: их лепестки — словно рты, их пыльца — словно пепел.
Созрев, они падали, как чёрные гнилые плоды. После — из гнили проклюнулись мы.
Мы — бледные твари, желавшие спелых плодов с верхушек истлевших цветов.

На ветках, хрустя и смакуя плодами, сидели старые бледные твари. Они бросали объедки, что за время падения гнили, и те падали на наши столы.
Жить так я не хотел — и тогда я решил их убить.

И вот, спустя много веков,
за жёлтой чертой, на ветвях ядерных цветов, сидели именно мы — бледные, старые твари. Мы жадно хрустели старыми богами, смеясь и злобно гогоча, бросали их трупы вниз. Кто-то долетал до земли едва целым, а кто-то — парящей пыльцой. Но в ответ раздавались лишь наши голодные вопли.

Прошу оценить и дать советов, Стих называется "за жёлтой чертой" Творчество, Фэнтези, Безысходность
Показать полностью 1
5

Кэн не должен был умереть. Но его избрали

Кэн не должен был умереть. Но его избрали Фантастический рассказ, Авторский мир, Рассказ, Фэнтези, Стимпанк, Длиннопост

Они звали это «покоем стража», но пахло здесь сгоревшим маслом и потом. Железные створки скрипели при каждом порыве ветра, и весь город, от чайных лавок до храмов знал, что если ворота Дома Широ дрожат ночью, значит, стражу убили.

Тэй Джун сидел на корточках у канала и смотрел, как вода уносит тело. Оно еще не успело остыть, но запах крови уже перебивал серу и гниль с заводов. Капюшон соскользнул с мертвой головы, обнажив, знакомое до боли, лицо.

— Кэн, — сказал Тэй, не узнавая свой голос.

Он не закричал. Не схватился за рукоять меча. Просто встал, выпрямил плечи и пошел обратно к воротам. На пост. Как будто ничего не случилось.

В тумане над водой плавали блики от фонарей. Ни одна камера не пискнула. Ни один часовой не спросил, куда делся второй ученик. И никто не остановил Тэя, когда он вернулся один.

Покой стража. Покой — это когда на вопросы не отвечают. А если задаешь, значит, ты уже не с нами.

Ворота Дома Широ скрипели всю ночь. Не открывались и не закрывались, словно старая железная пасть, просто стонали. Тэй Джун стоял под фонарем, лицо в тени от шлема, пальцы сжимали древко копья так крепко, будто оно могло ответить на вопросы.

На посту тишина. Внутри, в покоях, шли учения, смена смены, дежурство за дежурством. А он, младший страж, но уже не новичок, чувствовал: что-то сломано в людях. А не в механизмах.

Когда тело Кэна, его побратима по клятве, вынесло на утреннем течении канала, никто не удивился. Даже не спросили, как это возможно. Пост был жив, камеры работали, ворота не сдвинулись.

— Он утонул, — сказал старший дозорный. — В канале часто тонут.

Тэй кивнул. И больше не сказал ни слова. Но внутри щелкнуло что-то. Не жалость. Не гнев. Что-то холодное, как масло на стали.

Если камеры молчали, если стража ничего не видела, если тело брата оказалось в воде, где никто не должен был оказаться... Значит, кто-то хотел, чтобы все так и вышло.

И этот кто-то был внутри. Очень близко.

***

— Он пал во сне, — сказал голос за спиной.

Тэй не обернулся. Узнал по шагам, что это дозорный седьмого ранга, одетый, как всегда, в слишком чистое.

— Мы все устали. Покой — лучшая память, — добавил тот, сжав плечо Тэя, будто по-братски. Но пальцы были ледяными.

Приказ был ясен: забудь. Не спрашивай. Не лезь. Но Тэй уже стал иным. Не вскипело, а каменело сейчас у него на сердце. Выхолостило душу, остудило намертво, как будто покойница поцеловала.

Старик по имени Ку-Дан, управляющий, ходил, как тень, опираясь на трость с рукоятью в форме шестерни. У него был искусственный глаз, шевелящийся независимо от взгляда. Глаз смотрел, даже когда сам Ку-Дан зевал или чесал бороду.

Как-то в одну из ночей Тэй крался за ним вдоль восточной стены. Сталкером, чужим в собственном Доме. И почти дошел до запретной башни, когда...

— Стоять, — раздался знакомый голос.

Перед ним, как из тумана, вышел Учитель. Тот, кто учил их бить, молчать, умирать.

— Тот, кто борется против войны, — произнес он ровно, не повышая голос, — станет сам полем боя.

Он сделал шаг ближе.

— Лучше быть немым, чем мертвым. Разве ты хочешь уйти, Джун? Туда, откуда нет дороги назад?

***

Дверь в мастерскую Ку-Дана была заперта, но в замке — пыль, как будто ключом давно не пользовались. Тэй проверил периметр, вытащил отмычку и толкнул створку.

Внутри пахло сгоревшим мясом и горячим металлом. Пар клубился у пола, а в центре зала — механизм. Не оружие, не двигатель. Что-то древнее. Что-то... живое.

Из бронзовой плиты к креслу тянулись трубки. На нем — тело. Обездвиженное, почти пустое, но не разложившееся.

Кэн. Лицо мертвого брата было нетронуто. Но грудь была вспорота. Трубки входили прямо в сердце, в артерии, в кость. Машина работала, глухо пульсировала, шептала паром, мигали сигилы. Не электрические. Кровавые.

Тэй отшатнулся. Ему стало тошно, но он не отвернулся. Подошел ближе. Кэн был жив… еще недавно.

На стене — гравировка. Одна строка, вырезанная сталью:

«Один для всех. Кровь для стены»

— Он не пал, — выдохнул Тэй. — Его выбрали.

Старые свитки шептали про защиту, сплетаемую кровью. Но то были легенды. Сейчас сказки стали былью, обрели плоть.

Дом Широ жил, потому что каждые десять лет отдавал одного. Честь оказывали всегда самому лучшему ученику... Его кровь питала сеть.

Машина остановилась бы, увязла бы в спутанных проводах. Если бы осталась без тела. Умерла без бензина. Потому что попросту ей было бы нечего жрать. Без души адепты бы лишись защиты. И остались бы как новорожденные дети, брошенные нерадивой мамашей.

Тэй понял: Кэна не убили. Его назначили.

***

Ку-Дан не стал отпираться. Он появился из тени мастерской так тихо, будто все это время стоял за спиной.

— Все-таки ты пришел, — сказал он. — И это хорошо. Ты знаешь предмет...

Тэй сжал кулаки, но не двинулся. Рядом, в кресле, пульсировала машина, внутри которой медленно исчезал его побратим.

— Почему? — голос предал, сорвался на шепот.

Речь Ку-Дана звучала тихо, но твердо:

— Это объясняется просто. Стены не держатся на заклепках, Джун. Они стоят на крови. Выбор всегда делается раньше, чем ты узнаешь, что он был.

Он подошел ближе, с хрустом опираясь на трость. Механический глаз вращался, как шестерня в замке.

— Ты и сам знал. Ты всегда был следующим. Потому и выжил.

Тэй медленно покачал головой. Он не знал. Он не хотел знать.

— У тебя есть выбор, — сказал управляющий. — Уйдешь сейчас — получишь чин, место при Совете, уважение. Забудешь. Или останешься и станешь стеной. Кэн был готов. А ты?..

Танцоры в нелепых масках в его сердце судорожно отплясывали буто… В этой пульсации, в шуме механизма, среди шестеренок и ржавых болтов тонули слова, которые когда-то не соизмеримо много значили для него…

Долг. Честь. Клятва. Все, чему учил Дом Широ, теперь глядело на него из кресла, распятые трубками.

Тэй вдруг понял: он не знает, кому он давал клятву. И за что.

***

Никто не останавливал, не препятствовал. Смотрели, как на пустое место. Все: старшие, охрана, наставники. Как будто он никогда не принадлежал этому дому, не жил его жизнью, не стал его частью. Больно, когда наживую выдирают дерево с корнем…

Молча выдали жетон выпускника, запечатали досье, стерли имя с табеля. Как будто его никогда не было. Осознавал ли он, чем ему пришлось заплатить? На этот вопрос он не смог бы ответить однозначно.

Он шел долго. Сначала по рельсам, потом по трещащим от жары дорогам. Оружие он оставил. Форму сжег.

Теперь он не страж, не ученик, не часть стены. Просто человек.

Пустыня встречала ржавым ветром. Здесь умирали по-настоящему. Без камер. Без ритуала. Просто исчезали.

Он нашел старый теххолм, полуразвалившийся, с осыпавшимся логотипом. Это был цех в прошлом. В нем собирали механизмы, с помощью которых охраняли границы. Теперь — только скелеты из болтов и труб.

Тэй остановился и устроился среди развалин, скрестил ноги, уселся так, как будто погрузился в глубокую медитацию. Он отдыхал с прикрытыми веками, в полусне. Он не оставался по-настоящему один на один с собой с того момента, сколько помнил себя. Без надзора. Без клятвы. Без чужого смысла.

Голос учителя все еще отчетливо звучал в его сознании: «Лучше быть немым, чем мертвым». Но теперь знал: мертв — это когда ты жив, но не принадлежишь себе.

Он не знал, что будет завтра. Не знал, кто он теперь. Но впервые в жизни не врал себе.

А значит, был жив.

Вениамин Вечинский

Показать полностью 1
2

Возвышение ученицы мага. Глава IV. УТЕШЕНИЕ ДРУЖБОЙ. ч.3

Возвышение ученицы мага. Глава IV. УТЕШЕНИЕ ДРУЖБОЙ. ч.3 Гоблины, Дружба, Магия, Революция, Длиннопост

https://author.today/work/427436

Йенс положил второй пластинчатый наплечник в сундук, тихо закрыл его крышку и выдохнул.

Вдох.

Всё оказалось кончено.

Один из купцов, владевший большой мануфактурой по производству тканей, был давним другом Дитриха и, конечно же, одним из тех, кто поддерживал старые имперские порядки. Рабов он заблаговременно отпустил, хотя большая их часть осталась у него, привыкнув к хорошим условиям. Достигнув этой мануфактуры, остатки полка, около двух сотен человек, сняли свои доспехи и спрятали их, выйдя, как простые граждане. Раненные остались внутри.  

Эта часть трибы была населена людьми, которые были по большей части настроены консервативно. И только здесь легионеры смогли раствориться среди кварталов, разбежавшись по воздушным улицам.

В мануфактуре Йенс, как и все, спрятал свой пластинчатый доспех и короткий меч легионера с кристаллическим напылением. Подвал мануфактуры превратился в оружейный склад.

Распрощавшись с соратниками, Йенс отправился в трактир на границе с трибой торговцев, где располагался квартал островитян, и где на башнях громоздилось множество деревянных пристроек, а по вечерам зажигались бумажные фонари.

Договорившись с владельцем, он расположился в своих покоях на чердаке и упал на мягкую кровать. Теперь он впервые за день вдохнул воздух, в котором не ощущалась спешка и опасность.

Всё было кончено. 

В отряде Йенса осталось девять человек. Отряд шел в авангарде и вновь потерял почти всех, кто остался после боев за башню легата.

Теперь, когда исчезли лучи голубого пламени перед глазами и не слышались крики умирающих соратников, Йенс прокручивал произошедшее в голове. Легат сказал ему, что борьба продолжится, он всем это тогда сказал. Все они будут прятаться в городе, в разных мануфактурах, хозяева которых помнят империю. Дитрих хотел сохранить верных себе и имперскому порядку людей, хотел сохранить их как небольшое, но настоящее войско.

И лично Йенса легат просил остаться в городе и не делать глупостей, пытаясь бежать из Мерхона, на что легионер ответил, что не собирался уходить из города даже теперь, что он предан Империи и Дитриху лично.  

Никто не ждал охоты или казней от Леандра, но люди часто могли вести себя намного хуже, чем те, кто их возглавляет и своим лидерством высвобождает их энергию.  

Йенс этого не боялся. Он считал себя достойным воином и защитником города, которого не смеет обидеть никто из вменяемых горожан. Конечно, в трибу легатов Йенс идти не собирался, но ему лишь хотелось найти своих друзей, и ради этого, он забыл настоятельные увещевания Дитриха.

Спустя несколько дней после революции в Мерхон начало возвращаться привычное ему деловое спокойствие. Воздушные улицы были пусты в этой части города. Островитяне на окраине все ещё сидели тихо и не высовывались из своего квартала. Но ближе к кофейне появилось некоторое оживление.

Синие штандарты на башнях лишали Йенса ощущения уюта и нахождения в своем городе, он стал чувствовать себя чужим в тех же местах, где раньше ходил свободно, и это ему не нравилось. Все эти дни он пребывал в легком, тлеющем смятении. Стал бледнее своей тени в позднее солнечное утро.

Мир разрушился. Его личный мир стал руинами, в которых ему придется выживать. В одной из башен он украл старинный свиток о строительстве войска, ещё имперского автора. В эти дни он читал его, много раз перечитывая одни и те же моменты, теряя мысль, затем спал, потом часами ничего не делал.

А теперь ему захотелось всего лишь увидеть своих друзей.

И вот он стоял перед кофейней, в которой любил распить чашку кофе с друзьями.

Зайдя внутрь он увидел более тихую обстановку, чем ожидал. Уютный и чистый зал был полон света, как всегда, но в нем почти никого не было. Но среди пустых столов за одним сидели четверо. И они все повернулись, как только один взгляд замер на нем. Это была Гликерия.

Трое все встали и бросились к нему. Здесь были Матиас, Диодор, Гликерия, Пахомий остался за столом, но только не было…

Они обняли его по очереди и все двинулись к столу.

— Где Тобиас?

— Мёртв, — мрачно ответил Пахомий.

Все замолчали. Шел пар от кружек, в кофе был добавлен мёд и сливки. Никто ничего не говорил, словно все созерцали печальную новость.

Потом Пахомий приглушенно сказал проходящему мимо слуге:

— Ещё один кофе.

Слуга кивнул и ускорился, затем вновь наступила пауза.

Наконец, Гликерия заговорила:

— Меня повысили.

— Какая теперь у тебя должность? — спросил оживившись Матиас. 

— Я легат.

— Легат? — спросил Йенс.

Принесли ещё один кофе, и Йенс взял в руки кружку, чтобы ощутить тепло. Взгляд не отрывался от Гликерии. 

— Да, я легат. Теперь я буду заниматься разведкой в легионе.

Ушат воды, выплеснулся на сознание. Йенс перебирал воспоминания в голове, думал о том, что Гликерия была ученицей у Леандра, но он не думал, что она была причислена к заговору на столь высоком уровне.

— Мы сидим с важным городским чиновником за одним столом, — сказал Пахомий, мелькнула ироничная ухмылка, которую редко можно было увидеть на его лице.

— Мы делили сегодня с тобой поле боя, Гликерия?

Тогда Пахомий достал синюю повязку, сильно потемневшую от грязи и пыли, также сделали Диодор и Матиас. Йенс как-то уныло улыбнулся, взгляд его забегал по столу. Он сидел за одним столом со своими врагами, которые были для него кругом общения, и которых он знал с юношества, а кого-то и с детства. Но он уже ничего от этого не ощущал.

— Что ж. Мы ушли от сражений насмерть, — произносил Йенс, пытаясь подбирать слова, — я благодарен богам, что мы теперь враги всего лишь в мире идей.

— Довольно проницательно для легионера, — искренне похвалила его Гликерия.

Вновь пауза, короткая. Вновь можно в тишине насладиться ароматом экзотического напитка, который служил одним из столпов дружбы в этой компании.     

— Гликерия искала тебя, — сказал Матиас и отпил ещё немного кофе.  

— Для чего? — немного растеряно спросил Йенс.

— Я хотела предупредить тебя.

— Несмотря на то, что я легионер?

Тогда Гликерия коснулась плеча Йенса и ответил:

— Да. Но для меня это не важно. Есть те, кто мне дорог. Вот и все.   

И тогда стало легко. Йенс вновь ощутил свет, проницающий зал маленькой кофейни, сделал глоток сладкого и бодрящего напитка, вкус которого был неповторим. Он ощутил, как приятная легкость переполняет его, и подумал, что другие должны ощущать тоже самое в этот момент. Он подумал, что разные вещи меняются в городе, его амбиции, быть может, разрушились за считанный день, но дружба осталась, как реальный столп его собственной жизни. Дружба принадлежала ему, и даже революция не смогла у него эту дружбу отнять. И удовольствие от осознания этого простого факта для Йенса было большим, чем триумф после победы над Бингором.  

— В конечном итоге, для государства важнее всего, чтобы граждане его были друзьями между собой, — произнес Матиас.

И все закивали, потому что считали, что это так.

 

2 марта 2025 г.

Показать полностью
5

Он вернулся из могилы. Но не тем, кем был

Он вернулся из могилы. Но не тем, кем был Фантастический рассказ, Рассказ, Авторский мир, Фэнтези, Длиннопост

Станимир очнулся в теле, которое уже однажды похоронили. Все болело, пахло тленом и ладаном, и где-то рядом плакали женщины. Кто-то шептал молитву — за упокой. Его.

Село встретило его не радостью, а тишиной. Не верили. Кто-то руны в воздухе рисовал защитные, кто-то отплевывался. Слухи ходили, что из-под холма вернулась какая-то нелюдь. Подменыш. Порченный. Даже собаки выли, когда он проходил мимо.

Имение, если так можно было назвать покосившиеся избы и заросший боярский двор, больше походило на забытое кладбище. Старые стены, почерневшие балки, сорная трава в колодце. Дружинники, пятеро стариков и два безруких, пили, глядели в пол. Ни воли, ни веры.

Из живых лишь жрица Велена подошла близко. Босиком, в сером, с повязкой на глазах. «Ты не тот, кем был. Но ты пришел вовремя», — сказала, и ушла в рощу.

Родан, советник отца, держался уверенно. Он привык, что ему верят на слово, а потому говорил устало и ласково. Но Станимир сомневался, и не торопился. Слишком гладко выходило у него на словах. А взгляд, как вода в колодце, в которой утонул кто-то. И еще Веда была. Рабыня. С тихим лицом и руками, пахнущими полынью. Не боялась — смотрела прямо. Словно знала.

Станимир не побежал и не дрогнул, когда к нему потянулись руки мертвецов, которые вышли из леса, и завыл взметнувшийся черный вихрь. Он стоял на сырой земле босиком, без оружия. Что-то внутри щелкнуло. Как дверь. Он сказал одно слово, и земля под ним поднялась. Вздыбилась. Поглотила мертвых. Затрещали корни. Роща узнала его.

А может, просто не возражала.

***

Ветер с леса менялся за час трижды. Сначала теплый, как перед дождем. Потом тяжелый, будто из могилы. А под вечер потянуло гарью. Люди затаились в избах. Верующие молились. Те, которые поклоны не били, точили нож.

Станимир стоял у края рощи. Под ногами вздыхала земля, как будто шевелилась. Он чувствовал корни, стремившиеся прорасти в сапоги сквозь подошвы. Они будто ждали команды. Он ничего не приказывал. Ему и самому было страшно.

Рядом, опираясь на суковатую палку, стояла Велена. Слепая, но видящая больше, чем любой из оставшихся в селе. Она только кивнула и сказала, тихо, будто себе:
— Не открывай дверь. Открой себя.

А потом рвануло.

Небо почернело не от облаков — от мертвых. Вихрь несся с Чернолесья, клубясь костями, голосами, останками тех, кто когда-то жил.

С ним только Веда осталась, единственная. Под порывами ветра деревья гнулись, стоны воздуха до костей пробирали тело и тревожили души. Нашептывала тихонечко что-то колдунья. Кругом себя обжигающую пыль бросала. Но таяли ее силы, не справлялась она. К воротам приближалась волна дохлого ветра.

Станимир встал босиком в грязь. Протянул руки. И земля вздрогнула. В ней проснулось что-то как будто. Корни навстречу рвались, и роща очнулась. Мертвые стенали и снова замертво падали.

***

Работа рано пришла на Гнилой земле с оттепелью заодно. И Станимир собрал оставшихся в деревне, поднял забытые списки дружинников, вытянул из хлама старые кольчуги и щиты. Каждый вечер боярин устраивал строевые, бил по чурбану, отправлял в ночные дозоры.

Тех, кто не мог держать меч, учил ставить капища, плести защитные чары под надзором Велены и Веды. Он колдовства боялся. Больше верил в точный расчет, чем в магию. На страх надеялся и на порядок.

Когда снег в оврагах еще не растаял, появилась Дарина. Она вела себя резко, вызывающе. Со смуглого лица смотрела глазами хищника. С ее слов, на продажу искала соль. Но слишком хорошо разбиралась в тактике и чертежах. Он догадался, что не купчиха. Она не отрицала. Но осталась. И начала учить крестьян строить сигнальные башни и волчьи ямы. Была шпионкой, стала стратегом.

Слухи о тварях нельзя было пропустить мимо ушей. Отряд из самых отважных, чтобы удостовериться, повел боярин в урочище за лесом. Корни душили дружинников. Неприветливые лесные духи прятались за каждым кустом, незваных гостей сбивали с толку. И там, среди криков и огня, взяла его Сила — это земля заговорила на языке крови.

***

Когда вернулись с урочища с потерями, но с победой, в селе было уже не то. Ветер пах дымом и жиром. Люди боялись смотреть в глаза. У ворот стояли чужаки в черных одеждах — волхвы, носившие змеиные знаки. Родан объяснил: мол, помощь, новые союзники. Станимир не поверил, но не успел.

Ночью вспыхнули избы. Тех, кто присягнул ему, порубили жестоко. Не пожалели даже детей. Ивашку малого, которого он копье держать учил, тоже сгубили. Голосили птицы истошно в роще, мертвых оплакивали.

Он прибежал слишком поздно. Велена стояла у священного древа, окровавленная, но живая. И все равно улыбалась. «Ты из рода Зоричей. Ты печать. Ты еще не знаешь, кем станешь». Последние слова, и ее не стало. Земля поглотила ее тело.

А потом Родан раскрыл правду: все это подготовка. Кровь Зоричей — ключ к Хорсу-Темному. Этого бога заперли и держали веками под капищем. В мечтах Родана владыкой всего Севера стать, отомкнуть замок, сдерживающий тьму. Поэтому он жаждет дать ему волю. И только Станимир может лишить надежды.

В ржавых старых доспехах, которые треснули, с мечом в руке, по колено в грязи, он шел первым. С планом на каждый шаг и с луком, с зельями в мешочке шла Веда, а за ней мужики, пропахнувшие кровью и дымом, безмолвные. Над капищем клубился черный дым, и небо гудело, как котел перед бурей.

Внутри крепости все смешалось: копья, крики, живые и мертвые. Но настоящий бой был внизу, в подземелье под капищем. Там Родан стоял над алтарем, с лицом, выжженным светом. Голос Темного звал Станимира обещал силу, вечность, порядок. Просто открой себя. Просто стань сосудом.

Станимир сделал шаг и встал. «Нет», — сказал он. «Я не замок и не ключ. Я — воля».

И тогда земля снова откликнулась. Корни сдвинулись. Камень треснул. Сила рода не подчинилась богу. Она подчинилась ему. Только ему. И Родан пал не от клинка, а от отказа.

***

Капище молчало. Все было кончено. Камни под ногами дымились, кровь стекала в трещины, как в жертвенник. Родан лежал, иссушенный, будто изнутри выжженный. Ни крика, ни проклятия, только тишина, как после грозы.

Станимир стоял над ним, тяжело дыша. Его пальцы дрожали, не от страха, а от того, что часть его осталась там, в гулкой тьме под корнями. Он чувствовал: стал чем-то другим. Уже не человек. Но и не тварь.

Он знал, что может все. Ему об этом шептала тьма. Повелевать. Уничтожать. Но он выбрал другое. Боярин встал на колени, коснулся земли ладонью и поднял к небу глаза и поклялся: «Пока есть мы, Тьма не выйдет. Мы не правим, мы держим».

С тех пор он больше не уходил из Забелия. В столицу не ездил, на пирах мед, пиво не пил. Посмотреть на него приходили люди. Многие искали защиты, советовались. Говорил он не часто, больше молчал. Но цвела под его властью земля.

Вениамин Вечинский

Показать полностью 1
4

Возвышение ученицы мага. Глава IV. УТЕШЕНИЕ ДРУЖБОЙ. ч.2

Возвышение ученицы мага. Глава IV. УТЕШЕНИЕ ДРУЖБОЙ. ч.2 Гоблины, Дружба, Магия, Революция, Длиннопост

https://author.today/work/427436

Взрыв.

Матиас приник к виадуку и закрыл голову руками.

Сверху полетели камни, пыль, крошка, куски дерева. Что-то больно ударило по спине, а прямо перед лицом упала чья-то оторванная по локоть рука.

— Тобиас?

— Я здесь.

— Ты жив?

— Конечно. 

— Это прорыв, — сказал Пахомий и крепче сжал копье, но глаза его ничего не выражали.

— Прорыв? — спросил Матиас.

— Да. Переходят в наступление.

Соседний виадук обрушился, камни полетели в облака.

Все трое отряхнулись и вошли в полуразрушенную башню, чтобы занять позиции у окон.

Из соседней башни уже стреляли легионеры, но колонна их шла другим путем, а потому та башня вскоре опустела. Огнем и магией прошелся первый полк легиона, разрубая волну восставших. Уничтожив все на своем пути, легионеры нерушимой колонной ушли к мосту в трибу ремесленников.

— Что это было? Больше никого не видно, — спрашивал Матиас.

— Видимо, они решили уйти в город, — отозвался Тобиас.

— Их окружили. Эти решили вырваться, — подтвердил Пахомий, — восстание победило.

Тогда в комнату зашел один из магов и сказал зычно:

— А вы чего здесь! Бежим, все идут на штурм башни комитета!

— На горком! — кровожадно произнес Матиас.

Тобиас, не любивший бравады, неодобрительно посмотрел на друга.

Все трое встали и побежали вслед за магом.

Все башни вокруг здания городского комитета были захвачены. Из них били лучи. Кристалл на куполе разрушил несколько башен, несколько изуродовал, снеся половину этажей, после чего, защитники комитета попытались снести виадук, что вел в башню. Переход в самую крупную вышку города был крепким и выдержал один выстрел. С него посыпались камни, выпало несколько кусков и оторвало балюстраду на целом участке, но он выдержал. На этом энергия кристалла закончилась, и с помощью старинного подъемного механизма, его спрятали обратно в куполе.

Силы защитников комитета были на исходе. Настал момент штурма.

Собравшись с силами, на каждой башне выкинули большие синие флаги, затрубил рог. И восставшие побежали по одному виадуку. Из всех окон охрана комитета стреляла по ним. Синие повязки защищались мебелью, трофейными щитами и разными досками, но их все равно прожигали, и целый отряд, уничтоженный почти полностью, был вынужден откатиться обратно.

Вновь ударили лучи со всех сторон. Тяжелая перестрелка продолжилась. Так было, пока солнце не приблизилось к Дому. Вечер покрасил всё. Башня комитета перестала отвечать на выстрелы.

Тогда вновь затрубил рог. Синие повязки хлынули по переходу, единичные лучи ещё попадали по восставшим, но волна была непоколебима, и дойдя до дверей, быстро влилась, заполнив первый уровень, на котором никого уже не было.

Охрана комитета отстреливалась на лестничных пролетах и в коридорах верхних уровней. Они строили баррикады, захламляя проходы. Восставшие все разрушали и продвигались вперёд.

Затем произошел ещё один взрыв. Башню потрясло.

Куски камней полетели вниз, что было видно из окон.  

Отряд, в котором были друзья, в это время отдыхал в коридоре перед новой атакой. Все сидели на полу или на ящиках и столах, кто-то ел вяленное мясо, кто-то играл на свирели, звуки которой плохо сочетались с сугубо городской обстановкой.

— Купол взорвался… — сказал Матиас.

— Да, — сказал Пахомий, — похоже, кто-то неаккуратно использовал кристалл.

Сплюнув в окно, Тобиас спокойно заговорил:

— Вот уеду отсюда, не будет рядом никаких кристаллов, тошнит уже от них, от всей этой магии.

Он говорил так спокойно и без всякой злобы, по-простому и мечтательно.

— А я буду продавать лодки всем людям! Я буду делать их так много, что даже бывшие рабы смогут их себе позволить! — сказал Матиас.

— Да, так, все летают, никто не работает — отозвался Пахомий.

— Тебе не нравится эта моя мечта? — Матиас чуть пихнул его локтем.

— Мы сражаемся не за это, — ответил Пахомий.

— А за что?

— Ты поймешь, когда мы победим.

— Не верит он ни во что, — сказал Тобиас, глядя куда-то в небо, — но он не злой, просто не верит. И всё.

— А за что ты, Пахомий, сражаешься тогда? — спросил Матиас.

Пахомий ничего не ответил, только посмотрел на Тобиаса своим нейтральным взглядом. Разум в нем одержал победу над душой, но душа не исчезла, стала разумной и подчиненной.

Сражение продолжилось, когда вернулся лидер отряда.

Маги шли по коридору, заходя в одну комнату за другой, но почти везде было пусто, и лишь немногие образованные рабы сидели там в углах, надеясь на лучшее, их восставшие не трогали. Охрана комитета отступала на верх, уже не обороняя своих заграждений.

Наконец, маги дошли до верхнего этажа, который предстал холмистой равниной из обломков, порушенных опор и кусков каменных плит.

Здесь завязалась последняя перестрелка. Охрана испускала лучи, растрачивая последние капли энергии своих кристаллических наконечников.

Но здесь сопротивление сил комитета стало ожесточенным, как никогда. Вершина башни покрылась голубой паутиной, летела пыль, взлетали камни, прожигались тела восставших, но они продолжали перебегать через груды камней, влетая в очередную низину среди руин, и там сцеплялись в рукопашной драке с защитниками башни. Охрана колола и резала восставших, но синие повязки вновь набрасывались, окружали, хватали, били и закалывали, задавливая своим числом и неистовостью.

Матиас бежал с Тобиасом рядом, когда настал их черед штурмовать следующую гору мусора, поверх которой упала большая колонна.

И тогда один выстрел сразил Тобиаса. Луч прошел через плечо, оторвав правую руку, и самого Тобиаса отбросило назад. Матиас и Пахомий склонились над ним. Изо рта раненного потекла кровь. Он смотрел на них, как будто не понимал, что произошло, и Матиас отвечал ему тем же взглядом. Пахомий оторвал кусок туники, чтобы прикрыть рану, Матиас подобрал вблизи чей-то окровавленный мешок и подложил под голову Тобиаса, взгляд которого стал блуждать по небу, словно в поисках места, куда должна улететь его душа.

Они не успели друг другу ничего сказать, шок заткнул им рты, только медленно смотрели, один на жизнь, двое на смерть.

— Поля… поля… — успел прошептать Тобиас.

После чего глаза его покинула жизнь.

В растерянности Матиас продолжал наблюдать, склонившись над уже мертвым товарищем.

— Вперёд! — прокричал кто-то.

Затрубил рог.

Мимо продолжали бежать восставшие. Синие повязки занимались остатки вершины.

А потом кто-то крикнул:

— Победа!

И везде поднялся ликующий рев.  

В городе произошла революция.

Городской комитет был упразднен, вместо него была создана комиссия магов из ведущих заговорщиков, председательствовал в которой Леандр, как лидер заговора.

Был установлен порядок, по которому комиссия сама привлекала в число участников виднейших магов и бывших легатов из легиона, и в основном, конечно, тех, кто сочувствовал революции синих повязок и недолюбливал комитет псиоников.

Рабство было отменено.

Вся работа в городе теперь оплачивалась деньгами в обязательном порядке. Таков стал закон. Но никто не сказал ни слова о гоблинах на полях, ведь те не были людьми. Людей не волновали все остальные расы, населяющие планету, их город парил над ней и существовал только для себя.

Случилось то, что было важно для людей, на что они надеялись спустя несколько десятилетий жизни, в которой ничего не менялось. Люди стали свободны. Труд высвободился из подвалов, где удерживался псиониками и легионом. Легаты девяти полков, что сдерживали воинство Нарума, прислали спустя несколько дней письма, в которых выражали свою преданностью Мерхону и признавали новое руководство города.

Замысел Леандра оказался верным. Никто не захотел защищать псиоников. А руководство легиона и даже скептики, выступающие за имперское гармоническое управление, не смогли вразумить их, и те не поверили в угрозу, не поверили в потерю власти и уважения. Леандр верил, что власть может либо расти, либо уменьшаться. Комитет не хотел ограничивать свою власть, не хотел и укреплять её, и теперь нет никакого комитета, а только магическая комиссия.

Леандр сделал ставку на жадность и свободолюбие людей. Жизнь в городе не менялась долгое время. Люди не беднели и не богатели, кроме отдельных купцов, что набивали свои сундуки, пользуясь рабским трудом. Но и купцы устали от рабства, потому как они владели и управляли неделимым мануфактурами, которые были однажды организованы псиониками. Рабы были закреплены за своими башнями, их нельзя было ни продавать, ни освобождать, только комитет мог решать судьбы рабов, перемещая их с одной мануфактуры на другую, чтобы равномерно воспроизводить необходимые городу товары.

Теперь не было рабства. Теперь купцы могли делать что хотели, торговцы овладели своим богатством, люди получили свободу, а маги власть. Синие знамёна реяли над куполами, синие штандарты украшали стены. Воссозданный заново первый полк легиона носил синие туники. Мерхон стал синим.

Везде ходили горожане, гулял пьяные компании, где-то запускали фейерверки, привезённые из города Хон, новые кофейни были переполнены. Кругом играла музыка, и веселье лилось реками по воздушным улицам и виадукам.

— Отлично… отлично… — приоткрыв рот в своей манере бормотал Тонг Нарума, глядя в свиток, а возможно и сквозь него, уже в смысл прочитанного донесения.

Весть о случившейся в Мерхоне революции порадовала его. Поход оказался удачным.

Поверившая в многочисленность войска разведка легиона донесла своим командирам неверные сведения, и легион лишь сдерживал Нарума, не решаясь пойти в атаку на позицию Тонга, что была прикрыта лесами и находилась на возвышенности.

Разбив множество палаток вокруг большой площадки для каменных платформ, легионеры встали на краю пшеничного океана, по которому проходило одно огромное пятно выжженной области. Лагерь был окружен рвом и насыпью, стояли часовые. Рядовые легионеры часто подходили и разглядывали лес и заграждения островитян, над которыми возвышались знамёна рода Нарума, три черных круга не белом фоне.

Копья с кристаллическими наконечными позволяли легко истреблять гоблинов, но островитяне умели воевать, и пусть их воинства были меньше и хуже снабжены, но они были в разы профессиональнее легионеров, ведь это были отборные воители, обучавшиеся с детства, дети предыдущих воителей и отцы будущих. 

Мерхон же теперь был ослаблен внутренней распрей, а Тонг, возможно, получил внутри него нового союзника и возвысил свое положение в городе Эр тем, что имел более качественные связи с новым руководством ведущего города планеты.

Теперь Нарума могли отступить. Воители рода исполнили свое предназначение ни разу не воспользовавшись мечом, Тонг Нарума завершил поход без единого сражения. Но лишь время покажет, одержал ли он полноценную победу, принадлежит ли эта победа и ему в том числе.

— Уходим, труби отход, — бросил Тонг.

Преданные воины рода Нарума не задавали вопросов, не возмущались, а лишь следовали за своим господином, не важно, в безумной атаке или в безудержном бегстве.

Днем, когда легион поднимется по склону холма до места, где был вражеский стан, то обнаружит его реальные размеры. Разведчики доложат, что силы Нарума, вышедшие из лагеря оказались невелики. Но горные леса уже скроют воинство в охристом дневном тумане.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!