Фэнтези истории

— Нет.

— Ясно… Просто слухи, — мальчик чуть расслабился. — Это просто слухи. Ладно, продолжай, прости, что перебил тебя. Ты остановилась на том, что у меня «огромная власть на факультете».

—У тебя огромная власть среди всего факультета, и не только, — Трейси продолжала так, словно не было никакой вспышки гнева Поттера. — До перрона тебя сопровождала Фарли, которая стала большой шишкой в Министерстве Магии. Тебя уважают старшекурсники. Ты хладнокровно бросил вызов нашему декану, и он ничего не смог сделать тебе в ответ. Меня восхищает, как ты спокоен и собран в сложных ситуациях, сохраняешь бодрость духа, когда всё рушится. Из-за этого рядом с тобой спокойно и безопасно. Ты чрезвычайно сильный маг, справился с дементорами и очень во многом разбираешься. А ещё ты выше меня, отличный игрок в квиддич, а твои зелёные глаза очень милые.

— Что ещё? — тихо прошептал ошеломлённый и смущённый Гарри. Несмотря на то, что Поттер понимал, что девушка вряд ли осознает происходящее, он потупился, не в силах оторвать взгляд от кусочка шоколадного тортика на тарелке с ёлочками.

— Ещё я считаю привлекательным Теодора Нотта.

— Что? — удивился Поттер, поражённый всеми этими откровениями. — А он-то почему?

— Он милый, у него очень смешные шутки. Привлекательный. Очаровательные глаза, красивые волосы изящно уложены. И очень обеспеченный.

Девушка замолчала, и Гарри протянул:

— То есть тебе нравлюсь и я, и Нотт. Да?

— Нет. Нотт хотел отправить меня первой сражаться с боггартом. Это явно не джентельменский поступок. И он мне разонравился. Ты мне нравишься, но дружеские чувства к тебе больше. Ещё симпатичен Грэхэм Монтегю. Он капитан нашей команды, высокий, умный и сильный. Кассиус Уоррингтон. Привлекательный, с чувством юмора, сильный и спокойный. Его старший брат — староста школы Уиллис Уоррингтон. Сильный, но пугающий. И немногословный, это тоже плохая черта.

— Вот как.

Гарри задумался, Трейси тоже молчала.

— А как ты относишься к Драко Малфою? — спросил Поттер.

— Он противный паразит. Наглый и бестактный. Он мне очень не нравится и сильно раздражает. Хотя внешность весьма у него привлекательная. Завидую богатству его семьи. Я его боюсь. Боюсь, что он может начать меня обижать, а Гарри Поттер выберет его сторону, не став меня защищать. И я стану изгоем.

— Ясно-о, — протянул Гарри.

Такая честность прямо подавляла. Он покосился на карман своей мантии, где лежала склянка с Сывороткой правды. Опасная вещь. Причём убийственно опасная, не только для допрашиваемого, но и для него самого.

— Расскажи ещё что-нибудь, — вяло попросил мальчик. Сыворотка работала, это он выяснил. Теперь осталось увидеть, как поведёт себя Трейси, когда действие кончится. Можно ещё что-нибудь спросить у неё, чтобы просто молча не сидеть. — О чём вы общаетесь с Пэнси?

— О мальчиках, одежде, косметике, уроках и профессорах. Много сплетен, которые она, не стесняясь, пересказывает мне. Гринграсс не всякое будет слушать с интересом. Да и Пэнси завидует её гладким, белым волосам, их длине. Всё гадает, какой шампунь она использует, так как словам самой Гринграсс насчёт этого не верит. Ещё Пэнси выписывает множество модных журналов, касаемо платьев, шарфиков, мантий, колец, серёжек, куло…

— Дальше, — прервал её Поттер. — Про журналы не надо.

— Также ей интересно, кто с кем встречается и какие у кого отношения. Кого видели целующимися; последнее, что она рассказывала, так это как видели семикурсников Деррека и Белби, возвращающимися с прогулки вокруг озера, и то, как Деррек поправил волосы Белби у уха, а на прощание очень мило поцеловал её в губы.

Взгляд мальчика остановился на тонких губах Трейси, которые частично были в шоколаде из «Сладкого королевства»; Поттер невольно представил себе поцелуй, сердце бешено забилось.

— Ты с кем-нибудь целовалась? — Гарри засмотрелся на светло-алые губы девушки, поэтому выпалил прежде, чем подумал.

— Нет.

Несмотря на то, что и Трейси, и Пэнси (да и не только они) охотно делились с ним всякими слухами, рассказывать про поцелуи явно не хотели, наверное, смущаясь обсуждать с мальчиком такие темы. Он попытался сосредоточиться на ею сказанном. Элмер Деррек был загонщиком в команде Поттера и чуть ли не в два раза здоровее, обладая самой мощной фигурой на факультете, но в учёбе не блистал, а Розанна Белби — подруга Селвин, весьма неплоха в трансфигурации, а также одна из немногих, кто продолжил изучение Защиты от Тёмных искусств после пятого курса.

— Ладно. Надеюсь, ты не вспомнишь, когда придёшь в себя, что я спрашивал об этом, — пробормотал Гарри, пытаясь собраться, мысли прыгали туда-сюда, словно кролики на лужайке. — Так! Ты ещё что-то говорила… Сейчас вспомню. Одежда… кстати, хотел спросить насчёт неё. Я заметил… Ну ещё летом… Э-э… Что почти вырос из своей мантии. Хотя покупал её два года назад! Но сейчас я посмотрел её в шкафу, и она мне по размеру! Как раз! Совсем не отличается от той мантии, которую я купил недавно.

Трейси молчала, скованная зельем. Раз Поттер не задал вопрос, то и отвечать не надо.

— У тебя такое было? — напрямик спросил мальчик.

— Не знаю, не обращала внимания, мама и папа каждый год покупают мне одежду.

— А где? В мире магов? — заинтересовался Гарри, подозревая, что, может, в этом дело.

— Да, в магазине мадам Малкин.

— Что покупаешь?

— Мантию, юбку, джемпер, платье, блузку для школы, — девушка сделала паузу, — фут…

— Что, каждый год? — перебил её Гарри, думая, что она всё сказала.

— Да, приходится. Что-то можно магией подогнать под размеры, удлинить рукава или полы, но это долго не держится. И это может сделать только папа, в школе я не могу ни к кому с этим обратиться. А сама не умею.

— А летом прошлого года я ничего не покупал. У меня одежда с первого курса. Ты знаешь почему так?

— Нет.

— А что ещё покупаешь?

— Нижнее белье, — без всяких интонаций ответила девушка. — Ночнушки…

— Ой, — жутко смутился Гарри, покраснев как помидор. — А-а… Ну… Значит… Мм… А у маглов ничего не покупаешь?

— Нет, всё у магов. Раньше до Хогвартса с мамой часто покупали в магловских магазинах.

— А почему? — быстро спросил Гарри, после слов о нижнем белье он рассматривал Трейси, гадая, во что она одета. — Ладно, мантию можно купить только в Косом Переулке, но всё остальное можно купить в мире маглов.

— Никто из настоящих волшебников не будет закупаться у простецов. Одежду шьют магические мастерские. Ни одна уважающая себя волшебница не станет надевать лифчик или трусы, к которым прикасались руки маглов. То же самое касается и остального…

Поттер не мог прекратить задумчиво оглядывать девушку. Трейси была в чёрной шерстяной кофте с длинными рукавами, верхняя пуговица которой расстёгнута, открывая под ней белую рубашку и тёмно-зелёный галстук с серебряными полосами. Нижнюю часть тела девушки скрывала поверхность парты. Не выдержав, Гарри поднялся и обошёл стол. Чёрная юбка целомудренно закрывала ноги, а колдовскую мантию девушка сняла, повесив на спинку стула. На ногах обычные чёрные туфли или даже босоножки с застёжкой и тёмные носки.

«Нижнее белье», — мальчик ещё сильнее покраснел. Его глаза натолкнулись на пустой взгляд колдуньи, пока она продолжала рассказывать про разные магические ткани и процесс их шитья, и у него мурашки побежали по телу.

— С кем ещё ты общаешься? — выдавил он, садясь обратно и ощущая, как горит лицо.

— С Эмилией Стоун…

— Расскажи про неё.

— Эмилия Стоун, полукровка. Отец магл, мать волшебница, работает в Министерстве на низкой должности. Является твоей подругой, поэтому смогла сразу хорошо устроиться среди слизеринок своего курса, не став как я изгоем среди девочек на первом курсе два года назад. Подружилась со мной, любит смотреть телепередачи дома. Стесняется своих веснушек. После лета замкнулась, крайне неохотно разговаривает…

Гарри пожалел, что не предложил Сыворотку правды Стоун. Это было бы куда проще, он мог просто приказать ей выпить. С другой стороны, она и так связана с ним Обетом, а значит, должна отвечать правдиво? Ему не хотелось всё это смешивать, а ещё обращаться к ней… с любыми вопросами.

— …не смогла объяснить, почему летом мне не звонила, хотя свой номер я ей продиктовала. Благодаря твоей защите к ней не пристаёт Роули, — продолжала Трейси.

— Расскажи и про неё, — мимоходом попросил Гарри, размышляя о своём.

«Значит, Эми замкнулась из-за принесённого мне Обета? Даже перестала общаться с Трейси. Или дело в чём-то другом?»

— Дарлин Роули, чистокровная. Противная, злая. Из богатой семьи, много друзей. Дико мстительная, хотела меня обидеть, но ты защитил меня. И ей хватило ума не лезть против Поттера.

— Чистокровная, полукровка… — пробормотал мальчик. — Ты с таким придыханием относишься к чистоте крови?

— И да, и нет. С одной стороны, я поняла, что чистокровность не делает из тебя что-то особенное. Я ничуть не хуже Харли или Милисенты. Но, с другой стороны, факультет очень сильно давит, ты смиряешься и принимаешь правила жизни в школе.

— В этом мы похожи, — ухмыльнулся Гарри, немного придя в себя после таких откровений. — Ладно, давай другое обсудим. Что ты знаешь про Блэка?

— Ужасный тёмный маг. Сбежал из Азкабана. Правая рука Сам-Знаешь-Кого. Убил пару десятков маглов, кровожадный. Настоящее безумное чудовище. До смерти его боюсь.

Поттер хмыкнул. Вообще-то Блэк убил не десятки маглов, а всего двенадцать.

— Ты знаешь, что он охотится за мной?

— Нет.

— А что он был другом моих родителей и хранил секрет, где они прятались от Сама-Знаешь-Кого, а потом их выдал?

— Нет.

— Ясно, — потёр лицо Гарри. — Ты вот всё время говоришь, что я твой единственный друг. А я вот вспомнил про ещё одного Дэвиса. Роджер Дэвис. Он капитан Когтеврана. Это случайно не твой родственник?

— Думаю, что да. Но мы с ним никогда не общались. Мои родители никогда не интересовались дальними родственниками.

— А почему тогда ты выбрала Слизерин? — предположил мальчик. — Ты ведь могла поступить на Когтевран. И общаться с этим Роджером. Там всяко тебе было бы проще.

— Я вообще не думала, что поступлю в Слизерин.

— Хм… Я тоже… Я тоже, — пробормотал Поттер. — Всё равно ты не вспомнишь мои слова. А куда ты хотела поступить?

— У меня всё время мечты сменялись. Честно говоря, я никак не могла выбрать факультет. В какие-то моменты вообще думала, что попаду на Гриффиндор. Даже общалась с Гермионой Грейнджер, пока мы шли к Распределяющей шляпе и тогда думала, что её отправят на Когтевран. Я тоже думала попасть туда. Она очень умная, у неё можно было просить помощи с уроками и списывать. Но меня вызвали первой и сразу отправили на Слизерин, а Грейнджер вообще на Гриффиндор.

— Я тебе завидую, если честно, — Гарри устало потёр лицо; она ничего не вспомнит, так что можно было раскрыться и сказать правду. — У тебя есть папа с мамой. А я совсем один. Жил с детства с маглами. Они меня ненавидят, — он каким-то потухшим взглядом смотрел в пустые глаза напротив. — Ни слова доброго, ничего… Как я рад был, вырвавшись оттуда. У меня не было ни… Хотя Джемма… Зря ты её боишься, она хорошая, — мысли мальчика путались, слова буквально вырвались неудержимым потоком. — А у тебя… Есть те, кто любят и заботятся о тебе. Папа и… мама. Эх. Они могут тебя обнять, прижать к себе. Поддержать. А каково это иметь семью? — он стеснялся своего вопроса, даже смотреть в глаза Трейси, поэтому опустил взгляд к столу, не видя на нём ничего. — Любящих родителей?

— Хорошо, они обо мне заботятся, любят, кормят, встречают с поезда, ждут меня и часто пишут, когда я отправляю школьной совой письма, они присылают ею же ответ. Не представляю, как бы я жила без них. Но их опека и внимание часто раздражают. Я уже взрослая и сама могу решать. А не подчиняться их бесконечным правилам.

— Свобода это хорошо, — кивнул Поттер. — Но… Я… тебя… Тебя мама часто обнимает? А что говорит отец?

— Летом по несколько раз в день. Когда меня обнимает мама, он молчит.

Трейси замолчала. Гарри хотел ещё спросить про семью, но не мог выразить все свои переживания словами. Эмоции бурлили в нём, болезненно стискивая сердце при мысли о родителей, которых он лишился.

— Расскажи о них… О своей семье.

— Отец у меня маг. Варин Дэвис. Он очень строгий. Мать Вероникa Дэвис, не волшебница. Моя семья небогата.

— Никогда бы об этом не подумал, это и не видно, — удивился мальчик. — В чём это выражается?

— Мне покупают учебники с рук. Перчатки из кожи дракона дорогие для моих родителей. У меня из кожи саламандры, которые куда дешевле. Не часто покупают подарки. Мы никуда не ездим на отдых.

— Что-то вроде как у семьи Уизли?

— Нет, они ещё беднее. Хотя мистер Уизли должен неплохо получать в Министерстве. Но у него огромная семья, расходов много.

— Но они выиграли приз в Ежедневном пророке, верно? — Гарри начало раздражать, что для того, чтобы услышать ответ, приходилось задавать вопрос. — Что скажешь по этому поводу?

— Да, семь сотен галлеонов. Я чуть не умерла от зависти. Мне хотелось получить хотя бы часть этих денег.

— На Слизерине много кто им завидует? — при Гарри никто не называл даже их фамилию, кроме случая с нападением близнецов.

— Не особо. Ты же убил их дочь. Но всё равно такой громадный куш. Пару разговоров я слышала, так что явно есть ученики, которые полыхали злобой и завистью из-за этого.

— Ясно…

Он попытался отогнать неприятное чувство, возникающее каждый раз, когда его подруга без обиняков называла его убийцей. Его мысли стали кружиться вокруг того, что, может, стоит как-нибудь ей рассказать, что это не он заманил Уизли в Тайную комнату. Но такое откровение вызовет такую бурю вопросов от Дэвис, что и болтушка Пэнси позавидует. Не в силах принять решение, он сердито шмыгнул.

— Хм, — мальчик задумал о том, что ещё спросить. Действие зелья не продлится до ужина. — Как ты оцениваешь наши шансы на победу против Гриффиндора? И сколько я забью им голов?

— Уверена в нашей победе, потому что у нас сильнейшая команда, которая уже одерживала победы над Гриффиндором и ни разу не проиграла. В охотниках ты, это уже залог победы. Думаю, что ты забьёшь ещё больше, чем в прошлый раз. Более пяти мячей.

— Квоффлов, — поправил её Гарри. — Ладно. А что знаешь про Селвин?

— Корделия Селвин, чистокровная. Наша староста и староста школы. Высокая, очень красивая, с шикарными белокурыми волосами, идеальным лицом и большой грудью, — Поттер прикусил губу от такого откровенного комментария про бюст старосты; такие вещи среди мальчиков никогда не обсуждались. — Носит очень дорогие вещи и украшения. Обожает сплетни. Со мной ни разу не разговаривала, чему я рада. Она меня пугает, а от её смеха мурашки по коже. Её семья очень богата и влиятельна. Всегда ходит в окружении подруг. Парня нет. Организовывает мероприятие «Ночь Морганы», в котором участвует Гарри Поттер.

Когда она начала перечислять то, что уже знал Поттер, он прервал её, задумавшись.

— А расскажи про свои мечты. Чего ты хочешь?

— Я хочу быть чистокровной волшебницей. Сильной, могущественной и красивой. Чтобы мною восхищались. И любили. Моя мама очень хорошая, я её очень люблю и мечтаю, чтобы она была волшебницей. Хочу, чтобы у меня было больше друзей. Которые зависели бы от меня и выполняли мои желания. Хочу, чтобы грудь росла быстрее. Хочу, чтобы волосы были такие же длинные, как у Селвин и Гринграсс, но чтобы их не надо было расчёсывать по несколько раз в день. Хочу, чтобы домашние задания сами по себе делались. Хочу, чтобы Гринграсс и Роули как-то сильно опозорились и все стали бы их презирать. Или чтобы их вообще исключили из Хогвартса. Хочу, чтобы то же самое случилось с Малфоей и Милисентой. Малфоя неплохо было бы сшибить с метлы во время матча, чтобы он серьёзно пострадал и из-за его плохой игры наша команда проиграла. И его все бы возненавидели. Хочу, чтобы Гринграсс и Малфой умоляли меня о дружбе и пощаде, а я заставила бы их на коленях вылизывать мои туфли. А потом бы забрала все вещи у Гринграсс: духи, платья, золото и украшения. Хочу быть богатой, чтобы у меня было много золота, например, выиграв так же, как Уизли. Чтобы могла покупать новые платья, дорогие серёжки, кулоны и украшения. Новые вещи. Прекрасные мантии. Хочу, чтобы все засматривались, восхищаясь моей красотой. Хочу, чтобы у меня был красивый, весёлый и сильный парень, который ласково целовал бы меня, держал бы за руку, выполнял мои желания и дарил подарки, чтобы все завидовали мне. Хочу, чтобы я стала самой главной и участвовала в Ночи Морганы. А Гарри и Селвин начали мною восхищаться, поэтому уступили роль Морганы мне. А после школы хочу устроиться главой отдела или заместителем министра в Министерство.

— Проклятый Мерлин, — прошептал Поттер, перебивая её. — Только за просто так ничего не бывает. Чем ты готова заплатить за свои мечты?

— Всем, что у меня есть.

— Если ты про золото, то ошибаешься. Иногда непонятно заранее, что может потребоваться взамен и сколько это будет стоить, — мальчик невольно вспомнил, чем он заплатил за свою славу наследника. — Кстати, а сколько у тебя золота? — задал он весьма личный вопрос, который был бы грубым даже среди близких друзей.

— Нисколько.

— Как? Вообще денег нет?

— Есть.

— Тогда почему ты сказа… А, ты имела в виду галлеоны, — понял Поттер, вспомнив жёлтый блеск дорогого металла. — Под золотом. Что у тебя нет ни одного галлеона. Тогда спрошу по-другому. А сколько у тебя денег?

— Семь сиклей и тринадцать кнатов. Два фунта и двести семьдесят три пенса.

— Хм… Это же, — прикинул Поттер в уме. — Еле на галлеон набирается. И это причём с учётом магловских денег. У нас же через месяц поход в Хогсмид. Ты чем там расплачиваться будешь?

— Сиклями и кнатами, — размеренно ответила Трейси.

— Да уж понятно, что не фунтами, — хмыкнул Гарри. — Их-то у тебя никто не примет. Только этого золота маловато.

Девушка промолчала, так же безучастно глядя на Поттера. Мальчик почему-то ощутил мимолётный укол стыда, словно он делал что-то неправильное.

— А откуда у тебя вообще деньги? Мне достались от родителей, — добавил он, будто бы ответная откровенность немного уравнивала их позиции.

— От папы и мамы, а также от родственников. Родные со стороны мамы дарят магловские деньги, эти два фунта пришли мне от бабушки с дедушкой; кто-то дарит и пятьдесят пенсов. Со стороны папы дарят уже нормальные деньги, но мы с ними мало общаемся, поэтому приходит лишь дядюшка Стюарт и тётя Полли. Они пару раз дарили мне несколько сиклей.

— Так мало. А в честь чего тебе дают деньги?

— Обычно на день рождение, но иногда на всякие праздники, — безжизненно ответила девушка; её голос чуть сел из-за того, что ей пришлось много говорить.

— А что подарили тебе на день рождение в этом году?

— Папа с мамой прислали портмоне. Они туда вложили целый галлеон от себя. И несколько фунтов от дедушки с бабушкой.

— Но ты уже его потратила, так? — спросил Гарри. — Раз остались только сикли.

— Да, нужно было купить тебе подарок.

— У тебя ушли почти все твои сбережения на подарок мне?

— Не все, большая часть. Ещё на множество всякого к Хогвартсу, что мне нужно самой и за что не будут платить мои родители, так как это не школьные принадлежности.

Поттер помолчал, сначала не находя слов. Даже скованной зельем Трейси он не смог признаться, что не помнил, какой подарок она ему прислала летом на день рождение.

— Не стоило так много тратить на подарок мне, раз у тебя мало сиклей, — мягко сказал он, словно она осознавала это. — Зачем такой дорогой подарок?

Но Трейси ответила.

— Мне хотелось, чтобы ты запомнил его, чтобы он не был хуже, чем подарят тебе другие слизеринки. Я не хотела, чтобы ты расстроился или разозлился на плохой подарок. Мне очень важна твоя дружба и защита, я не хотела этого лишиться. За дружбу надо платить.

— За дружбу надо платить, — повторил Поттер; в его памяти всплыла загадка на входе в гостиную Когтеврана. «Крепче стали, невидимая и дороже злата». — А насколько крепка твоя дружба? Что если та же Роули подойдёт к тебе и потребует меня предать или прекратить дружить, иначе она тебя заколдует или будет пакостничать. Ты ведь этого очень боишься. Что будешь делать?

— Не знаю.

— Как не знаешь? — удивился мальчик. — Ты же обязана честно отвечать на мои вопросы, так?

— Всё верно, но я не могу дать однозначный ответ, так как всё зависит от ситуации, и я не знаю, как буду действовать, насколько испугаюсь.

— Тогда расскажи все ситуации, подробно, — напирал Поттер.

— Если Роули будет не одна, если я сильно испугаюсь, пойму, что в случае отказа мне будет больно, то соглашусь на все её требования, но до последнего не буду выдавать твои тайны, буду лгать, а как только освобожусь от неё, то побегу к тебе, рассказав всё. За защитой. Если я испугаюсь не сильно или вообще не испугаюсь, то гордо откажу ей или попытаюсь ответить туманно, а потом поспешу к тебе всё рассказать. Ты меня защитишь, а Роули достанется. Может, ты её даже покалечишь.

— То есть если Роули на тебя насядет, то ты меня не предашь? — решил полностью разобраться Поттер.

— Нет.

— Почему?

— Ты страшнее и опаснее её. Ты мой единственный друг, который защищал меня.

— А если то же самое предложит тебе Снейп? Ну, то есть без угроз, а просто шпионить за мной, докладывать? А взамен золото? Или знания, может, защиту от меня? Или от других. От той же Роули.

— Постараюсь вежливо отказаться. Или мнимо соглашусь, а потом пойду к тебе и расскажу.

— Почему? Ты так предана мне? — без улыбок спросил Гарри. Он был почти уверен, что из его курса никто не бегает к Снейпу. Почти уверен.

— Первое: меня бросает в ужас от ситуации, если я буду шпионить за тобой, если я предам тебя, а ты узнаешь об этом. Я боюсь представить, что ты сделаешь. Второе: для Снейпа я непримечательная ученица, полукровка. Для тебя я друг, ты ценишь меня. Твоё внимание очень важно для меня.

— А если Снейп предложит взамен исключить Роули из Хогвартса? Ты же её так боишься. Предложит тебе помогать с уроками, даст знания, ты хочешь стать могущественной волшебницей. Сделает старостой на пятом курсе.

— Откажусь. Это обман. Снейп не может просто так исключить Роули.

— Нет, стой-стой. А если он действительно может всё сделать, что обещает? Что тогда? Если дело очень серьёзно и речь идёт о моём исключении?

— Откажусь. Ты мой друг, тебе я доверяю больше. Ты сможешь выбраться из любой ситуации. А если я предам твою дружбу, то жестоко отомстишь. Снейп хоть и декан, но ты Наследник Слизерина и убил…

— Хорошо-хорошо, — поторопился прервать её Поттер; затем он вспомнил, как отец Гринграсс потребовал прекратить общение с ним. — А если это будет твой отец? Если он испугается моей славы Наследника Слизерина и у… у… — мальчик не смог выдавить из себя слова «убийца», — и остального… И потребует прекратить со мной общаться?..

— Соглашусь с ним. Я не могу перечить отцу, это принесёт мне нерешаемые проблемы. Но ты не узнаешь о его требовании. Как и мой отец не узнает, что я не выполнила его требование. Без твоей дружбы и поддержки жизнь в школе для меня будет ужасна, так что я скрою требование отца от тебя, а отцу солгу. Это не его дело, с кем я дружу.

— Ясно, — кивнул мальчик; он сам не понимал, удовлетворил ли его такой ответ. — А где твой отец работает? А мать?

— Папа в магической компании по производству зелий. Мама в школе.

— Производству зелий? — переспросил Гарри. — Что за зелья?

— Да. Разнообразные, я знаю лишь про косметические зелья. «Простоблеск», «Кожа, как шёлк»…

— Понял-понял, — поспешил её прервать Поттер. — Ты почти всё сводишь ко всяким девчачьим вещам. Это не нужно.

И ещё одна комната, исключая запертые северное и западное крыло поместья — не остановленные при этом! — примыкающая к как раз-таки остановленному крылу… Комната с портретом. Лий ёжится и заставляет себя выкинуть из головы это всё. Не время и не место для подобного. Она бросает быстрые взгляды на родных, чтобы убедиться в том, что никто не заметил… ничего.

Она пододвигает к себе тарелку с отбивной и сосредотачивается на ней. Хорошо ещё, что места и правда расписаны так, что сейчас Лий находится достаточно далеко от остальных, чтобы те могли заметить лишнее.

Мама и папа сидят на дальнем конце стола друг напротив друга. Бабушка — строго посередине. В одиночестве, хотя, между прочим, вполне могла бы приказать Инге, раз уж та теперь официально является её личной служанкой… в которой бабушка никогда и не нуждалась, впрочем… составить ей компанию, как это позволено время от времени и Тэйе, занимающей в таких случаях место рядом с мамой. Но почему-то бабушка отказала Инге в подобном. То ли посчитала, что та недостаточно долго находится при ней — и это правда — то ли по ещё какой-то ведомой лишь ей причине. Сама Лий сидит чуть ближе к той части стола, где должен располагаться глава. К пустующей большую часть года части. Лий вздыхает. Главное место пустует всё то время, сколько Лий себя помнит… вернее, не так. Когда-то — ещё до Ливня, его занимал дедушка, образ которого практически вытерся из памяти. Есть, конечно, портреты, но они слабо передают то, каким человеком был дед.

Лий аккуратно отрезает кусочек от отбивной и отправляет в рот. Медленно жуёт, не чувствуя вкуса. Слишком занята собственными мыслями сейчас.

После того, как дед умер, кажется, место главы семьи должен был занять старший сын бабушки. И даже занял, если она правильно помнит. Но… потом случился Ливень, и дядя пропал. Но бабушка до сих пор отказывается признавать то, что он погиб тогда. И место во главе стола здесь и Белое Кресло в главной гостиной всегда пустуют. Так, что даже просто смотреть на них кажется верхом неприличия. Что уж говорить о том, чтобы подойти или сдвинуть их!

То же самое относится и к месту по правую руку. Только с ним всё несколько сложнее…

Мысль обрывает звук шагов за дверями столовой. Тяжёлый, резкий. Лий втягивает голову в плечи, понимая, что…

Двери распахивается, только чудом не впечатавшись в стены. Ну, или благодаря рунам…

Лий не поворачивает головы. И она прекрасно знает, что ни бабушка, ни мама с папой тоже не отреагируют на вторжение. Лий плавными движениями отрезает ещё кусочек отбивной и медленно подносит ко рту, глядя при этом на гобелен, висящий напротив. На гобелене изображена сцена охоты на горного кота, и этот сюжет Лий не нравился никогда. И плевать, что кот — размером больше лошади, и запросто ударом лапы убивает взрослого мужчину. Всё равно — травить зверя скопом, когда он ничего людям не делал… а коты вообще стараются избегать людей и домашний скот, предпочитая гоняться по скалам за дикими козлами — низость. И трусость.

Судя по шагам, звук которых отдаётся в ушах звоном, гость, которого явно никто не ожидал, миновал уже половину немаленького стола и направляется к… Лий скашивает глаза, чтобы уловить, как высокий мужчина расслабленной походкой доходит до того самого места по правую руку от главы, и, отодвинув стул, садится, откидываясь на спинку сильнее, чем это допустимо, если человек не желает прослыть хамом. Но именно хамом и неблагодарной сволочью, плюющей на благополучие и репутацию семьи и считают Астерги Трока. Как в самой семье, так и вне её.

Впрочем, он тоже никогда не нарушает тишины столовой. Молча принимает тарелку от мгновенно появившейся служанки и сосредотачивает внимание на еде.

Лий искоса смотрит на младшего брата мамы, отмечая, что на шее — едва ли не на горле! — небрежно прикрытой воротником-стойкой тёмного, совершенно недопустимого в этом помещении багрового тона свежий шрам. Гораздо более старый крестообразный давно уже побелевший шрам пересекает обращённую к ней левую щёку. Он частично скрыт длинной чёлкой, которую дядя наотрез когда-то, если верить тому, что рассказывала мама, отказался стричь, но достаточно заметен, чтобы… Лий чувствует, как по спине прокатываются ледяные мурашки. Только не определить — от которого шрама. Дядя усмехается, явно заметив… или почувствовав внимание. Лий поспешно опускает взгляд.

Как невежливо с её стороны!

Если это сейчас заметят мама или бабушка… папа, конечно, более снисходителен к подобному в силу того, что родился в побочной ветви семьи, но он тоже не будет рад тому, что она пренебрегает этикетом в подобном ничтожном случае. Но реакция мама будет гораздо хуже. Не говоря уже о бабушке. Лий сосредотачивается на рассматривании гобелена, каждая линия которого изучена настолько хорошо, что Лий сама может перерисовать эту сцену с точностью. И с закрытыми глазами. Но больше и смотреть-то не на что.

Почему дядя внезапно решил вернуться? Да ещё и к зиме? Он же всегда твердил, что ненавидит зимние горы!

Надо думать, у него в равнинах… или где он там проводит свою жизнь?.. начались проблемы… Лий горько усмехается и тут же стирает это выражение со своего лица. Недопустимо! Но…

Обидно. Обидно, что дядя появляется здесь, только если у него что-то не ладится.

Лий аккуратно отправляет в рот последний кусочек, промакивает уголки рта салфеткой и тихим голосом просит разрешения покинуть обеденный зал.

Позволение даёт дядя, как наиболее близкий к главе человек.

Лий бы предпочла услышать сейчас голос бабушки…

Балкончик не только лишён сидений. Он вообще пуст. Если не считать пары кашпо с какими-то лианами, тянущимися по стенам. Сейчас, правда, они уже побурели и явно в скором времени облетят совсем. Но пока что зелень кое-где ещё противится увяданию… Инга прищуривает правый глаз, недобрым словом поминая старую учительницу литературы, которую не видела последние лет пятнадцать. Но её любовь к красивостям в описании природы слишком уж сильно въелась в память. Так, что, наверное, и через сорок лет не выветрится…

В остальном балкончик вообще не даёт за что-либо зацепиться. Белые плиты пола, белые перила с округлыми балясинами, через которые прекрасно видно всё, что происходит внизу даже без того, чтобы подходить к краю. Скучный балкончик. И за счёт своей пустоты — холодный. Тем более в такую пасмурную погоду, как сегодня. Инга ёжится, кидая взгляд на стремительно несущиеся по небу тяжёлые облака. Почти тучи. Неуютно. И пусто. Но, быть может, в том и смысл, чтобы не отвлекаться от того, что происходит внизу? Инга переводит взгляд на взмокшего — аж отсюда видно — Царёва, который стоит, опираясь ладонями о колени, и тяжело дышит. В чём вообще смысл этого всего?

— Папа сказал, что Алексей не мог просто так сдерживать мерзость, — интонацией выделяя последнее слово, которое, как Инга уже знает, обозначает каких-то особенных чудовищ, вполголоса сообщает Лийнира, запнувшись на имени Царёва. Примерно так же, как сама Инга до сих пор запинается даже мысленно, называя имена местных. Но почему она вдруг вообще решила говорить? Что… Неужели это было настолько очевидно, что Лийнира решила пояснить? Надо срочно взять себя в руки и… и продолжить в том же духе! Всё же пусть эйн Трок старшая и раскусила её, но это не значит, что стоит ставить в известность и остальных. Ну, если, конечно, эйн Ниилли Трок не пожелает просветить своих родственников насчёт того, что на самом деле из себя представляет Инга… Хотя, вероятно, та же эйн Ильгери тоже… Стоп. Не мог? Инга изображает самое искреннее недоумение, на какое способна. И не очень-то и притворяется. — Он должен был умереть, как только прикоснулся к мерзости. Но почему-то выжил…

— Он был ранен…

— Не настолько серьёзно, и дело не в том. Обычные люди умирают от одного дыхания мерзостей. — Опять эти мерзости! Инга уже в который раз слышит, как ту тварь, которая напала на эйн Лийниру и Царёва, называют мерзостью. Причём — с каким-то особенным выражением. Как будто это… Почему Инга ничего не знает об этих существах?! А ведь она, пусть и в отдалённом будущем, но планировала всё же покинуть это место. Да, сейчас это точно невозможно, но… Но вот теперь Инга совершенно точно не желает столкнуться с этими… мерзостями. Которые, надо полагать, обитают где-то вне пределов поместья… Надо срочно выяснить, что к чему. Только… у кого? Эттле вряд ли что-то знает. Значит… Инга заставляет себя смотреть на эйн Лийниру с недоумением и живым интересом. — Это долгая история. И объяснять сейчас нет смысла…

— Правильно, дочь, — вмешивается эйн Ильгери, не отводя взгляда от площадки внизу. Одобрительного взгляда, насколько Инга видит, скашивая глаза. Знать бы ещё, к чему именно относится её одобрение… — Не то место и не то время.

После этого Лийнира замолкает, сосредотачиваясь на бое… если это можно называть боем, конечно. Инга подавляет раздражённый вздох, следя за тем, как Царёв уже во всю шатается. Так быстро вымотался? Помнится, он на Земле хвастался, что может выжать какой-то там рекордный вес… хотя… Учитывая то, что нынешний его облик едва ли не вдвое меньше прежнего, да и вообще хилый… как и её собственное тело, кстати говоря. Вот тоже вопрос — кем были эти двое до того, как в их тела вселились они с Царёвым? Инга отмахивается от мысли, возвращаясь к Царёву. Из-за чего конкретно он так вымотался? Инга не может сказать — даже при её неосведомлённости в подобных вопросов, чтобы то, что она сейчас видит, было как-то слишком уж жёстко. И… продержался против этой самой мерзости… надо полагать, что имеется в виду та тварь, что на них напала, хотя что с ней конкретно не так, чтобы давать подобное определение, Инга не понимает. И это злит. Как же бесит невозможность разобраться в контексте! Пойти потом и выпытать у Эттле? Они же, вроде как, подруги! Ладно. потом. Инга чуть меняет позу, перенося вес на левую ногу. И с трудом заставляет себя не пытаться растрепать низ рукава.

Продержался против мерзости…

Что в этой фразе такого, что могло заставить эйн Иданнги… и не только его… обратить на Царёва внимание? Нет, Инга даже рада. По крайней мере у Царёва теперь явно не будет времени на свои глупые выходки. Пусть он и дал понять, что одумался.

Единственное объяснение тому, как среагировали на это эйннто Трок может быть только в том, что его устойчивость связана с магией. И тогда прямо сейчас внизу, на площадке под балконом, Инга видит не простые упражнения на бег и прочее, а что-то, что связано с магией…

Инга прикусывает губу, борясь с желанием в голос выругаться. Магия! Почему способность ею владеть досталась этому ничтожеству Царёву?! Можно подумать, этот истеричка способен будет грамотно распорядиться упавшими на него — необоснованно! — способностями! С его-то отрицательным интеллектом…

Инга заставляет себя улыбнутся. Слабо. Скорее — обозначить улыбку. Глупости это всё. Вполне возможно, что и у неё есть способность к магии. Просто до сих пор никто не проверял…

Внизу Царёв падает без сознания. Эйн Иданнги подходит к нему и довольно улыбается. Инга отмечает, что эйн Ниилли и эйн Ильгери переглядываются между собой и обмениваются короткими фразами. Слишком тихими, чтобы можно было различить. Инга прикрывает глаза, маскируя это под попытку спрятаться от удачно проглянувшего между облаками солнца, и старается не выдавать раздражение.

А теперь от слов этой женщины, да и не только её, зависит вся жизнь. И это как-то… Инга усмехается, поправляет причёску, думая, что было бы гораздо лучше обрезать волосы, как это было на Земле, чем маяться каждое утро с косами или пытаться собрать их в пучок на затылке, когда постоянно хотя бы одна прядь но ускользает от шпилек, и стучит по дереву двери. Услышав разрешение войти, она толкает дверь, отмечая, насколько та тяжёлая. Тяжелее, чем должно быть дерево. Даже если оно в пару слоёв. Магия? Или что? И зачем это надо? Что бы при штурме никто не смог открыть сразу? Так для штурма сюда ещё добраться надо, а это только при помощи подъёмника возможно… если, конечно, нет каких-то особых магических штучек… Инга задумывается, пытаясь вспомнить, описывалось ли что-то подобное в книжках, которыми зачитывалась Леночка, или нет. Вспомнить не удаётся — сама Инга всё же такой литературой не очень-то и интересовалась. Хотя, наверное, если можно перетащить людей из одного мира в другой, то и ещё что-то в подобном ключе сделать будет просто…

Как жаль, что она так мало знает про этот мир!

Комната… радует. Пусть Инга и терпеть не может подобные интерьеры, предпочитая минимум мебели, но диванчик с завитушками и атласной тканью обивки, а так же тёмные матовые шторы и шпалеры с мотивами природы навевают покой. И желание расслабиться и, забравшись с ногами на этот самый диванчик, задремать. Инга делает несколько шагов, отмечая, что дверь позади закрылись бесшумно, чего сложно было ожидать при её тяжести, и замирает, склонив голову. Смотреть на хозяйку нельзя. К сожалению. Потому что безумно хочется видеть, как именно та реагирует на присутствие Инги.

Никак. Вообще.

Эйн Трок… эйн Ниилли Трок расслаблено сидит в кресле и смотрит в окно. В котором по определению не может быть ничего интересного. Хотя бы потому, что видно в него только кусок неба. По крайней мере — с места, где она сидит. И вот как это понимать?!

Инга чуть расслабляет ноги, оставаясь при этом настолько неподвижной, насколько получится.

Раз уж теперь она — личная прислуга… компаньонка, если облекать суть в более красивую форму, то следует вести себя именно так, как и подобает прислуге. Пусть это всё ещё и бесит до дрожи. Инга опять заставляет себя дышать диафрагмой, сосредотачиваясь на этом почти полностью. И практически сразу чувствует, как раздражение утихает. Может, это и самовнушение, но Инге всегда было плевать, что лежит в основе того или иного действия, если результат устраивает.

— Прекрасная погода, не правда ли? — нарушает тишину эйн Трок. Она чуть поворачивает голову, искоса глядя на Ингу.

— Если вы так считаете, — Инга не вздрагивает. И вообще не реагирует, контролируя дыхание.

— То есть, вы не считаете её прекрасной? — Эйн Трок чуть улыбается, но суть улыбки от Инги ускользает. Доброжелательность? Издёвка? Что это?

— То есть, я не считаю ни один из вариантов погоды прекрасным или отвратительным, — честно признаёт Инга, всё так же не поднимая глаз. — Они меня одинаково устраивают при условии, что я подготовлена к ним. Точно также я отношусь к временам года.

— Вот как… надо думать, что у вас нет и любимых цветов, вкусов и запахов…

— Примерно так, — кивает Инга, рассматривая цветочный орнамент на ковре под ногами. Что за глупые вопросы? Какой смысл в ни… хотя смысл есть. Разумеется. В любых вопросах есть смысл. В том, как именно на них отвечают. И… да. С образом наивной дурочки можно окончательно попрощаться. Не удалось его грамотно изобразить. Слишком уж много вышло проколов. Инга продолжает медленно дышать, не позволяя себя поддаться эмоциям. — В разное время я предпочитаю то или иное в зависимости от настроя. Но в целом тяготею к тёмным оттенкам и кислым вкусам. И пряным запахам. Впрочем…

— И людей вы в своей жизни предпочитаете оставлять тех, кто может быть полезен, — заканчивает эйн Трок, заставляя на мгновение сбиться с ритма. Конечно, Инга тут же выправляется, но… Она кивает, не поднимая глаз от ковра. — Прекрасно. По крайней мере вы также импульсивны, как ваш брат. Хотя и можете сдерживать себя ради достижения нужных вам целей… — Эйн Трок замолкает, давая, как Инга понимает, прочувствовать услышанное. — Мне понравилось то, как вы вчера с ним разговаривали.

— Должна ли я думать, что то, что я сейчас стою перед вами, является последствиями вчерашнего разговора? Вас устроил результат? — Разумеется, это последствие! Тэйе же прямым текстом заявила, что от разговора зависит то, что…

— Частично. Устроит полностью, когда вы принесёте клятву верности семье. — Инга вскидывает голову, окончательно забыв о той роли, которую ей следует играть. И ловит усмешку на выцветших от возраста губах эйн Трок. Она даже не думает как-то скрывать возраст, маскируясь косметикой! Занятно… Вызывает уважение даже. — Вы, верно, желаете узнать, зачем клятва, если есть ошейник?

— Ошейник блокирует возможность побега и бунта. На пару с браслетами, — не задумываясь, отвечает Инга. Подтверждений этому у неё нет, но она думает, что это вполне логично. — Клятва обязывает всегда и во всём действовать в интересах вашей семьи. Верно?

Эйн Трок медленно наклоняет голову.

Вот как… То есть, не получится сбросить эту роль, если надоест… если надобность в ней отпадёт…

Инга скользит взглядом по шпалерам, фиксируя отдельные части пейзажей вроде заросшего мхом поваленного ствола дерева или очень реалистично прописанных солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву, и думает. Вечная преданность семье Трок. Это плохо или хорошо? Зависит, конечно, от того, что именно из себя эти семья представляет. Потому что ну, вот крайне невыгодно отдавать себя в руки кого-то, кто запросто может пожертвовать твоей жизнью чисто из прихоти. Хотя, конечно, подобное вообще вызывает вполне себе понятное отторжение даже при крайне снисходительном отношении Инги к рабству в определённых границах. Но… Царёв, конечно, в чём-то прав в своём неприятии подобного. Только вот выжить в одиночку в чужом мире…

Не существует ничего абсолютного…

Инга усмехается, даже не думая скрывать это от хозяйки.

Верно. Не существует ничего абсолютного. Даже эти браслеты и ошейник. Даже эта клятва. Всё можно при желании обойти, нивелировать. Так что…

— В каком именно виде я должна принести присягу? — спокойно интересуется Инга, не без удовольствия понимая, что эйн Ниилли Трок… удивлена. Неужели она думала, что Инга начнёт сейчас торговаться или откажется? Да, были такие мысли. Были. Только выбирая между прозябанием в роли низшей прислуги и возможностью забраться повыше… с перспективой когда-нибудь изменить расклад!.. Инга однозначно выбирает второе! И пусть придурок-Царёв хоть что вещает про свободу и прочее! — И когда?

— Завтра. В полдень, — ровным тоном сообщает хозяйка, уже взявшая себя в руки. — Эйн Тэйе расскажет тебе всё, что ты должна знать.

Инга склоняет голову и, дождавшись приказа удалиться, размеренной походкой покидает комнату. В коридоре она выдыхает, не позволяя, впрочем, эмоциям прорваться сквозь наведённое спокойствие. Оглядывается, чтобы убедиться в том, что никто сейчас не следит за ней, но даже после того, как не замечает никого поблизости, продолжает держать лицо до тех пор, пока не оказывается в собственной комнате.

И только там даёт волю чувствам, сползая на пол и утыкаясь лицом в ладони.

Страшно.

От одной только мысли, что сейчас она сама себя загоняете в ловушку, из которой, возможно, никогда уже не выберется. Страшно. И хочется проснуться сию секунду в своей постели на Земле и забыть про это всё. Инга судорожно вздыхает и только усилием воли не позволяет себе разреветься. Исключительно потому, что ей сегодня ещё на люди показываться, а радовать прислугу зарёванной рожей нет ни малейшего желания. И то, что даже на мгновение нельзя расслабиться, бесит до крайности.

Только вот сделать ничего нельзя.

Наверное, следовало направиться сюда сразу, но сначала Лий навестила Эттле, которая почти не пострадала — разве что пара ушибов от падения, да испуг — но всё же пока что не выходит из своей комнатушки. Эттле была сильно удивлена. И, кажется, напугана её появлением. Во всяком случае Лий так кажется. Но, в конце концов, Эттле — её личная служанка! И раз уж бабушка всё же не стала наказывать её, ограничившись указанием Тэйе провести с девушкой воспитательную работу — что, наверное, ещё страшнее! — то не может же Лий проигнорировать её! Впрочем, визит ограничился парой фраз и пожеланием поскорее выздороветь… Наверное, всё же Лий стоило извиниться перед Эттле за то, что потащила её с собой, но Лий так и не смогла найти в себе силы на это.

Лий приподнимает юбки, чтобы те не цеплялись за ступеньки, и медленно спускается в полуподвал, где размещены рабы, думая, что можно же было найти им место и получше. Хотя здесь содержатся только те, которые требуют особого надзора, если Лий правильно помнит рассказы папы… против которых мама всегда возражала.

Как же тут мрачно. И тесно. Как вообще можно хотя бы день провести в таких условиях?!

Нужное помещение Лий находит далеко не сразу. Она вообще уже готова смириться с тем, что затея не удалась, и придётся возвращаться под понимающим взглядом Тэйе, которого, конечно, в полутьме не очень-то и видно, но… ощущается он прекрасно!.. но Лий везёт. Частично.

Потому что видя голые стены и сколоченную из грубых досок кровать, на которой лежит явно скомкавшийся — Лий припоминает, как подобное описывалось в одной из книг про приключения бедной девушки и принца-изгнанника, которой зачитывались и Ниин, и Эйкки — матрас, она начинает сомневаться в том, что видеть подобное вообще можно называть везением.

Лий замирает на пороге, нерешительно глядя то на Тэйе, чопорно поджимающей губы, то на парня, лежащего на кровати, свернувшись калачиком. Он то ли спит, то ли просто не желает открывать глаз — от порога не очень-то и понятно. Лий кидает взгляд на пол — весь в разводах и пятнах, о происхождении которых думать вообще не хочется — и, преодолевая брезгливость, делает шаг вперёд, ступая при этом на носочки… обувь тут же липнет к полу, вызывая желание брезгливо поёжиться, но Лий сдерживается. Юбки, разумеется, придерживаются выше щиколоток. Выше настолько, что это можно считать неприличным. Впрочем, тут только Лий, Тэйе, которая, конечно, недовольна подобным, но, во-первых, женщина, а во-вторых уж точно не расскажет никому… за исключением семьи, быть может… про это, и парень… Алексей… Лий кривится. Какое всё-таки непривычное имя. Намного непривычнее, чем Инга.

Лий останавливается напротив кровати. На достаточном расстоянии, чтобы в случае чего успеть отбежать. Хотя вряд ли после ямы человек сможет хотя бы сесть раньше, чем через дней пять. Да и не думает Лий, что… Алексей что-то может ей сделать. Но всё же стоит быть хотя бы немного осторожной… как будто бы это кого-то после встречи с мерзостью сможет убедить в… Лий вздыхает. Ну, да. Репутация пай-девочки, кажется, разрушена напрочь!

— Как ты? — решается Лий.

— Никак, — шёпотом отвечает Алексей. Приоткрывает глаза, тут же щурясь от не такого уж и яркого света. Но видимо, даже этой малости слишком для поражённых в проплешине глаз. Никак? То есть? — Не плохо и не хорошо. Только встать не могу…

— Это пройдёт, — зачем-то сообщает Лий. Она сцепляет руки в замок перед собой, начиная поглаживать большим пальцем правой руки запястье левой. Дурацкая привычка, от которой, как Лий казалось, она успела избавиться. — Я… хотела поблагодарить тебя.

— Я же ничего не сделал, — уныло произносит парень, даже не пытаясь пошевелиться. Кажется, он расстроен этим.

Ну вот. А мама утверждала, что… Лий бросает победный взгляд на Тэйе. Та пожимает плечами, сохраняя безразличное выражение… наверное. Потому что Лий пусть и привыкла немного к темноте, но лицо Тэйе, стоящей по-прежнему на пороге комнаты, видно достаточно плохо.

— Не надо так говорить, — качает головой Лий, вспоминая, как Алексей, даже не раздумывая, закрыл их с Эттле собой. — Если бы не ты, я бы ничего не успела… А… то, что ты говорил в проплешине — правда? Я похожа на твою сестру?

— Да. — Алексей медленно сдвигает руку, пытаясь подложить её под щёку. Это так… мило? В сочетании с рыжими волосами и заострившимися от истощения в проплешине чертами лица, усыпанного веснушками, жест выглядит совершенно детским. Лий сейчас кажется, что Алексею не больше лет десяти… — Тоже вечно лезла, куда только можно. И нельзя. И в старые развалины, где шанс провалиться в какую-нибудь яму или нарваться на бродягу… с понятным исходом… едва ли не стопроцентный, и попытаться исследовать дно озера, где за лето утопли уже десять человек, тоже… Всё время приходилось ловить её. Она всегда так бесилась…

Лий сдерживается, чтобы не фыркнуть. Вот как?! Это так… должно быть возмутительно, но почему-то… тепло? А ведь, не считая дядю, с которым в семье очень непростые отношения, у Лий никогда и не было того, кого хотя бы немного можно было считать старшим братом… Мама никогда об этом не говорит, но Лий помнит, что…

— Папа сказал, что простой человек никогда бы не смог противостоять мерзости, — произносит она, чтобы перебить мысли о нерождённом брате. — И… он берётся учить тебя магии, как только ты сможешь встать на ноги.

— Да? — Алексей чуть меняет позу, то ли пытаясь встать, то ли наоборот ища положение удобнее. Только всё равно мало что получается. — Я… Не могу сказать, что рад… но и не огорчён. Только это ведь всё равно не избавит меня он ошейника? Так?

— Мне жаль. Я… виновата в том, что с тобой случилось.

— Я не могу вас обвинять, эйн Лийнира, но мне бы так хотелось сейчас оказаться дома…

Лий прикусывает губу едва ли не до крови. Жалость захлёстывает так, что на глазах появляются слёзы. Это… она виновата в том, что…

Лий скомкано прощается и почти выбегает прочь. Проносится по полутёмному коридору, наплевав на то, как то выглядит со стороны, и останавливается только снаружи. Она останавливается, судорожно дыша.

— Я… Я не думала, что будет так!

— И тем не менее случилось то, что случилось, — ровным тоном произносит подошедшая Тэйе. Лий шмыгает носом и старается не смотреть на неё. — Теперь можно только попытаться хоть как-то исправить то, что уже случилось.

— Я… я буду стараться. Правда.

Инга выдыхает. Медленно. Успокаивается. И делает шаг внутрь проплешины, которая моментально обволакивает склизкой плёнкой тело и мысли.

Плохо. Инга с трудом удерживается на ногах, заставляя себя медленно дышать животом, успокаивая вновь пустившееся вскачь сердце. И чувствует, как дрожат колени и руки.

Больно, страшно, тоскливо. Плохо. Хочется выть. Хочется сию же секунду повернуть назад, забыть об этом всём, как о кошмаре. И плевать на этого придурка, который сам подставился. Почему это она вообще должна его как-то вытаскивать? И что с того, что сейчас они биологически сиблиниги?! Что это меняет?! С какого она должна беспокоиться об этом идиоте? Он ведь не ребёнок, чтобы за ручку водить.

Инга медленно идёт вперёд. Каждый шаг даётся с таким трудом, что, кажется, вполне себе заменил бы полноценную тренировку с зале… Если бы Инга сейчас была в прежнем теле, то можно было бы даже порадоваться — столько лишних калорий сгорят просто так! Только вот телу нынешнему, и без того хилому, это явно на пользу не пойдёт… Надо будет потом вытребовать дополнительной еды… и плевать, что никто особо это и не контролирует. Важен сам принцип! Инга выдыхает, чувствуя, как немудрёная шутка хоть немного, но снизила тягостное ощущение, которое навевает проплешина. И что же теперь — травить анекдоты мысленно, что ли? Она оглядывается, пытаясь понять, где вообще сейчас находится. Слишком… много пространства. При том, что снаружи яма не больше семи шагов в диаметре…

Магия…

Как это всё же заманчиво. Инга прислушивается, пытаясь понять, где же этого придурка искать-то.

Интересно — есть ли возможность как-то получить возможность использовать магию? Плевать на ошейник — это такая мелочь, что даже обращать на неё внимания не стоит. Но вот владение магией открывает такие перспективы, что…

Об придурка она банально спотыкается. Так, что летит на землю. Права, падение смягчает тело Царёва. Но он, кажется, не очень-то этому и рад, если прислушаться к тому, что он шипит сквозь зубы. Ну… сам во всём виноват, пусть пока что Инга и не знает, что он конкретно успел натворить… не считая того, что его, Эттле и эйн Лийниру обнаружили в отдалённой части поместья рядом с какой-то тварью. Что само по себе, кстати говоря, снимает с придурка вину — вряд ли он в состоянии приманить подобную тварь, но, кажется, то, что он сбежал, и его присутствие рядом с незамужней девушкой является обстоятельством, говорящим против него. Так что пусть теперь страдает!

— Кто зде… вы?! — закончив поминать всех знакомых и незнакомых Инге людей добрыми словами, выпаливает придурок. Вот ведь… а начал вопрос… после отборного мата… он вполне себе вежливо… пока не понял, кто именно перед ним стоит. Инга усмехается, не решив, как именно реагировать на подобное постоянство.

— А кого ты ожидал? — Но как же это мило! Царёв по-прежнему обращается к ней на вы! При том, что мысленно посылает все возможные проклятия! Инга ни капли в этом не сомневается. Она осторожно поднимается на ноги, решив воспринимать придурка как шута. Хотя смешного от него, конечно, мало. — Можно подумать, до тебя тут, кроме меня, есть кому-то дело!

— А вам… тебе это на кой?

— Тебя не касается. — Слишком резко. Инга медленно выдыхает и сосредотачивается на рукавах собственного платья, которые ничем интересным похвастаться не могут, конечно, но уж лучше смотреть на них, чем на этого… Царёва. Так. Стоп. Надо успокоиться. Иначе разговора не выйдет вообще, а от него многое зависит. Во всяком случае Лийнира, которую Инга видела только мельком, явно надеется, что это поможет улучшить положение. Ведь не просто же так эйн Ниилли (а кто ещё бы мог в поместье принять такое решение?) собралась в случае, если Инга сейчас сделает всё правильно, повысить её? Так что не стоит расстраивать девочку. — Мне вот что интересно — с чего тебя на подвиги потянуло? Запал на девушку? Или что? Она симпатичная, конечно, но тебе не кажется, что она слишком молода? Или на то и расчёт?

— Какая же ты мразь… — Царёв поднимается на ноги и демонстративно отходит от Инги. Шатаясь так, что Инга прикидывает, на котором шаге он свалится. Правда, кажется, он и сам понимает, что поторопился, так что отходит не так уж и далеко. Инга окидывает его взглядом, отмечая круги под глазами, осунувшееся лицо и лопнувшие капилляры. Проплешина явно не идёт ему на пользу. А ведь он, кажется, был ещё и ранен… — Она на мою сестру похожа, — нехотя произносит он. — Тоже вечно лезла… лезет, куда не просят, и собирает все синяки. Мама вечно ей нотации читает, что такое поведение для девочки недопустимо… Зачем я ва… тебе это говорю?

— Ностальгия, значит, — кивает Инга. Она надеется, что хозяева слышат разговор. И понимают, что сказанное самой Ингой было нужно, чтобы расшевелить этого придурка. Особенно надеется, что это поймёт эйн Лийнира… а то опять расстроится ж, бедняжка. В том, что Царёв говорит искренне, Инга ни капли не сомневается. Не такой он умный, чтобы лгать. Складно, во всяком случае. — Сбежал зачем? В ошейниках всё равно далеко не уйти…

— Знаю. Просто я всё равно наказания так и так всё время собираю. Вот и решил, что пусть в этот раз я хотя бы удовольствие получу… и то не вышло. А… что с..?

— Эйн Лийнира отделалась лёгким испугом, как это принято говорить, — Инга присаживается на корточки, прикасаясь к земле. Та холодная металлическим холодом. При том, что место, где расположена яма, находится на песчанике. — Тебя вот потрепало зато. Ну, ещё тебя обвиняют… во всяком.

Царёв кивает. Подходит ближе. Потом и вовсе опять садится на пол.

— Ты… зачем пришла?

— Сам догадаешься? — фыркает Инга. Ну, можно, конечно, наплести ему что-то про сестринские чувства, внезапно вспыхнувшие в душе… самой смешно о таком даже думать. — От твоих ответов зависит то, что с тобой будет дальше. Кстати. Почему ты не можешь вести себя нормально? На кой постоянно нарываешься?

— Вести нормально — это смириться с рабством?! — кривится Царёв. Инга демонстративно вздыхает. — И что тебе пообещали за…

— Улучшение условий проживания. Твой нелепый бунт ни к чему не приведёт. Включи мозг, Царёв! Даже если тебе удастся сбежать — куда ты пойдёшь? Ты знаешь, что это за мир? Расстановку сил? Хоть что-то?

— Ты знаешь?

— Я пытаюсь узнать. И пытаюсь составить о себе… и о тебе, раз уж мы связаны, хорошее впечатление. А ты своими выходками портишь всё, что только возможно.

— Я. Сбежал, чтобы провести день наедине с собой, — с едва ли не осязаемым отвращением произносит Царёв. Отвращением, надо полагать, к ней. Впрочем, Инге на это наплевать. — И случайно встретил эйн Лийниру и её служанку. Хозяйка… — Царёв запинается. Инге почти жаль беднягу, делающего над собой такие усилия. Почти. — Она приказала мне следовать за ней. Потом появилось это… чудовище. Ну, и я, само собой, попытался не позволить тому добраться до девушек.

— Герой… — Инга даже не иронизирует. И самой себе признаётся, что завидует. Её никто и никогда не пытался защитить даже от гопников — самой приходилось выкручиваться. — Я не знаю, что именно эйннто Трок ожидали услышать, но, надеюсь, ты правду сейчас сказал.

Она встаёт, чувствуя, как её ведёт от накатившей слабости, и медленно направляется к выходу из ямы. И только сейчас понимает, что давление на сознание то ли уменьшилось, то ли просто Инга к нему успела привыкнуть. Но в любом случае ощущения стали почти терпимы. Ну, и прекрасно.

— Что… будет с…

— Пока что, как мне сообщил твой отец, парня отправили в проплешину, — пожимает плечами бабушка, откидываясь на спинку кресла. Это против правил этикета, но бабушке всегда плевать хотелось на какие-то там нормы. По крайней мере — в пределах её собственного дома… В проплешину?! Как же так?!

— Но он же… он же меня спас! — Лий подаётся вперёд так резко, что едва не падает на пол. Она вцепляется в подлокотники, едва не обламывая ногти.

— Детка, — вздыхает бабушка. — Когда вас нашли, ты была вся в крови на земле, а этот молодой человек стоял над тобой с совершенно безумным видом. А служанка рядом вопила так, что можно было подумать всё, что угодно.

— А мерзость вы рядом не увидели? — Лий обмирает от того, каким тоном это сейчас спросила. Это… так не говорят со старшими! Тем более, с родными. Но… Она опускает взгляд, сосредотачиваясь на рисунке ткани, и чувствует, как начинают гореть уши.

— Увидели, — совершенно спокойным тоном, как будто бы Лий и не допустила непочтительности, отвечает бабушка. — Но несколько позже… Пойми, пожалуйста. Никто пока что не собирается ничего делать с этим мальчиком. По крайней мере — до того момента, пока не будет выяснено всё, что там произошёл. Итак…

— Я пошла за мёрзлыми камешками, — начинает Лий, подцепляя золотую нитку на цветке в узоре юбки. Не стоит этого делать, но та ведь и так уже торчит? — Те, которые… ну, ты ведь и сама знаешь… — Лий косится на бабушку, которая чуть кривит губы в не до конца спрятанной улыбке. Какой — Лий не понимает. Но решает, что стоит договорить. Раз уж пока что бабушка не ругается… Хорошо, что на месте её не мама… Лий передёргивает плечами и тянет на себя нитку, которая практически без усилий выдёргивается из ткани… Да уж. Невероятное везение. — Взяла с собой Эттле… Ты только не наказывай её! — Если ещё и её служанку опять накажут, отослав на кухню, то это будет вообще ужасно.

— Ей стоило сообщить Тэйе, — прохладно сообщает бабушка, отбивая желание заступаться за служанку. Ну, по крайней мере — сейчас. Да, Эттле самая… удобная из прислуги, но трусиха ведь жуткая. Да и от неё всё равно не было там никакой пользы. Лий морщится от того, насколько сейчас мысль была похожа на то, что выдаёт… Инга… какое, всё-таки, непривычное имя… Причём, Лий не может даже сказать, что это звучало как-то отталкивающе. Нет. Совершенно! Инга каждый раз выдаёт это с таким легкомысленным и наивным видом, что Лий теряется и не знает, как объяснить Инге, что подобное неправильно. Как и эти вот сейчас мысли. Нет. Эттле надо отстоять. Иначе Лий не сможет уважать себя. Только вот как? — Но никак не тащиться туда, где охранные руны не действуют. Так что наказание она заслужила. Но не беспокойся — оно будет достаточным, чтобы девушка могла его выдержать. И не настолько длительным, чтобы ты страдала без личной служанки, — добавляет бабушка с лёгкой улыбкой. Лий прикусывает губу. — Как там оказался этот мальчик?

— Он сбежал, — честно отвечает Лий. И тянет на себя следующую нитку, наблюдая за тем, как на этот раз ткань начинает собираться в складки. На бабушку она даже и не думает сейчас смотреть. — Но сказал, что собирается вернуться потом.

— Вот как? — Голос бабушки никак не указывает на то что она сейчас чувствует. И Лий это вообще не нравится. Ну, вот как разговаривать с человеком, если невозможно вообще ничего понять по его поведению?! — И?

— Я приказала следовать за мной. Потом появилась мерзость, и Але… Алексей, — Лий запинается и кривится, — оттолкнул меня в сторону. Ну, а пока он пытался что-то с мерзостью сделать, я вспомнила руны. Ну, и…

Бабушка кивает и жестом призывает к молчанию. Лий вздыхает и скручивает нить, пытаясь завязать её в узелок. Ткань ещё больше сморщилась, искажая рисунок. Да и сам рисунок из-за лишнего натяжения стал достаточно уродлив. так что не жалко.

— Прекрати издеваться над платьем.

Лий показательно кладёт руки на подлокотники, начиная легонько царапать лак. Молчит, ожидая, пока бабушка позволит говорить. К сожалению, этого момента можно ждать достаточно долго. Но выбора особого и нет. Да и уж лучше посидеть вот так в тишине, которая, конечно, давит на уши, с бабушкой, чем с мамой. Очень злой мамой. Лий косится на окно, где начинает понемногу темнеть. Вечер… который она собиралась провести совсем не так! А ведь она же обещала, что…

Бабушка чуть меняет позу, делая её более открытой. Кажется, решение по поводу Алексея она приняла. И Лий уже никак не сможет ничего в этом изменить. Ну, что ж. Есть ведь ещё и Инга, которая и правда ей помогла, когда…

— Ба… знаешь, я думаю, что Инга… — Лий прикусывает губу, понимая, что тонкого намёка не получается совершенно. И бабушка сейчас… — Если мне удалось их призвать в этот мир, то разумно ли оставлять их простыми рабами? Она уже не первый день здесь и, кажется, доказала, что способна вести себя разумно.

— Хм… Если твоя Инга, с которой ты совершенно напрасно настолько сближаешься, хочет занять более высокое место, то должна доказать свою лояльность, — усмехается бабушка. — Стоп. Не начинай. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Так что не стоит.

— И… как же она должна её доказать? — Лий нащупывает неровность и подцепляет её ногтем. Раздаётся практически неслышимый треск отдираемого лака.

— Она пойдёт к своему брату и заставит его сказать правду, — просто отвечает бабушка. То есть, она не поверила в то, что рассказала Лий?! — Молчи. Я верю, что ты рассказала правду. Но я также знаю, что ты порой слишком склонна верить тем, кто этого не заслуживает, — бабушка замолкает, глядя в окно. Лий сначала хочет возразить, но потом вспоминает последнюю встречу с друзьями с опускает голову. Ну, да. Правда. — Кроме того я хочу знать, чем руководствовался этот мальчик, спасая тебя. Учитывая то, что всё то время, что прошло с момента появления близнецов, он только и делает, что всячески бунтует и нарушает правила, подобное стремление спасти ту, из-за кого он здесь оказался, выглядит несколько… подозрительно.

— Значит, если Инга разговорит своего брата, ты позволишь ей подняться выше посудомойки? — уточняет Лий, стараясь быть спокойной. Бабушка чуть склоняет голову. Хорошо. С этим понятно. — А что будет с Алексеем?

— Это будет зависеть от того, что именно он скажет, — пожимает плечами бабушка.

Лий откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.