- Час назад я видел Джима, - хрипло проговорил Ковалев. – В Вашингтоне. Я видел его вот как тебя сейчас.
- В самом деле? – рассеянно пробормотал Новак, пытаясь хоть что-нибудь понять в мешанине специальных терминов. – Это хорошо.
Борис поднялся с дивана, сел за стол напротив начальника и положил тяжелую широкую лапу на отчет.
- Ты меня слышишь, Гейб? Я видел Джима. Джима Хендриксона. Час назад.
Новак непонимающе смотрел на археолога, а потом до него дошел смысл сказанного, и он выпрямился. Ему стало понятно, почему Ковалев спрашивал, не похож ли он на сумасшедшего.
- Я понимаю, - мягко проговорил Новак. – Джим был твоим другом. И все же…
- Я видел его, - упрямо повторил археолог. – Я не мог ошибиться. Он зашел в дом и исчез.
- Это невозможно, - в голосе Габриэля Новака прорезались стальные нотки. – И ты знаешь это не хуже меня. Джим Хендриксон мертв. Он мертв и похоронен десять дней назад.
Сухое официальное обозначение RAS-63 никак не подходило этой планете, и первые поселенцы назвали ее Красоткой. Со своей флорой и фауной, так непохожей на земную, в плане безопасности и комфорта она была копией Земли, и обещала стать новым домом для стремительно разрастающегося человечества.
За первые три года никто из колонистов не заболел и не умер; урожаи радовали своей обильностью, стада коров тучнели на местной сочной траве, исправно давая молоко и здоровый приплод. Так что по истечении испытательного срока Красотка была признана пригодной для проживания человека, и на нее потянулись толпы желающих осесть в этом благословенном уголке.
Через два года после официального признания Красотка по продовольствию перешла на полное самообеспечение, через четыре – появились излишки, а на пятый год существования колонии с Красотки стартовал первый торговый корабль, увозя в грузовом отсеке тонны превосходного зерна.
Так продолжалось почти десять лет. А потом все кончилось, потому что в джунглях был обнаружен город. Не человеческий город.
Нашел его, совершенно случайно, лесоруб по имени Карел Вашингтон. Он расчищал участок земли под будущие поля, роботы вдруг остановились, посылая тревожные сигналы, Карел пошел посмотреть, в чем там дело, и увидел дом. Ну или что-то, очень похожее на дом: со стенами, крышей и дверным проемом, в который, не пригибаясь, мог войти довольно высокий человек. Дом был густо оплетен лианами и был практически не виден, и только сканирующие устройства роботов позволили разглядеть нечто рукотворное в этом диком буйстве зелени.
Слегка раздосадованный, Карел Вашингтон свернул работы и доложил о находке куда следует. Сенсация мгновенно облетела Красотку, и на участок Карела потянулись десятки любопытствующих, которым слегка поднадоела их монотонная скучная жизнь сытых фермеров. Они с таким энтузиазмом взялись за расчистку Города, что это грозило полным его уничтожением. К счастью, в это самое время на Красотке в законном отпуске находился Советник Гельмут Штолль, он-то и положил конец этой разрушительной деятельности, объявив участок Карела зоной неприкосновенности. И за дело взялись настоящие ученые.
Очень скоро они подтвердили, что Город не имеет никакого отношения к человечеству. Его построили сгинувшие невесть куда аборигены Красотки. И даже не построили, а вырастили из колоний организмов, напоминающих земные кораллы. Вообще, суда по всему, цивилизация аборигенов развивалась иным путем, сильно отличающимся от привычного людям.
Они выращивали дома и одежду; они скрещивали между собой разные виды животных, получая в результате очень полезных в хозяйстве монстров. Они знали огонь и колесо, но не имели письменности, и лишь многочисленные, изрядно потускневшие от времени фрески свидетельствовали о долгой истории погибшей цивилизации.
А еще они были очень похожи на людей, и это добавляло ученым головной боли. Почему погибли аборигены? Какой неизвестный фактор уничтожил этот процветающий народ? И не угрожает ли этот фактор людям?
К сожалению, останков аборигенов найдено не было – в могилах лежали лишь тщательно выполненные статуи, в мельчайших деталях воспроизводящие облик покойников. Очевидно, тела умерших аборигены уничтожали – сжигали или перерабатывали; так же они поступали со своими домашними животными.
В Городе насчитывалось сто пятьдесят три жилых дома, три общественные здания, служившие амбарами и складами, и одно гигантское сооружение, напоминающее витую башню – этакий монолит, без окон, дверей и полостей внутри. Она словно бы выросла сама по себе, и предназначение ее было совершенно непонятно.
Самые тщательные исследования не выявили никакой угрозы для людей – единственный обнаруженный патоген вызывал лишь небольшой насморк, с последующей пожизненной иммунизацией. Этим насморком уже переболели все обитатели Красотки, включая детей, и никакого вреда людям он не причинил.
И все-таки что-то убило аборигенов!
Дальнейшая колонизация Красотки была приостановлена на неопределенный срок. Всем желающим была предложена эвакуация на другие планеты. Карелу Вашингтону выплатили компенсацию, его именем был назван открытый город, и очень скоро на опустевшей Красотке остались одни ученые да горсточка упрямцев, не желающих покидать обжитые места.
Где-то через полгода был найден еще один город, милях в десяти севернее Вашингтона; в припадке оригинальности и чтобы соблюсти паритет, его назвали Москвой. Третий город, гораздо крупнее двух предыдущих и почти разрушенный временем, без затей назвали Гоморрой, потому что статуй аборигенов там было куда больше, они не только лежали в могилах, но и стояли на улицах.
Борис Ковалев был участником первой научной группы, высадившейся на Красотке, и с тех пор планету не покидал.
- Мне кажется, ты слегка переутомился, - аккуратно подбирая слова, сказал Новак. – И эта чертова жара. Она кого хочешь доконает. Я считаю, тебе надо отдохнуть. Сколько ты уже не отдыхал, Боря?
- Он шел по улице. В этой своей красной бейсболке. Я сперва его не узнал, подумал, кто это тут шляется в одиночку, нарушая инструкции? Окликнул, он обернулся… - Борис помолчал. – Это был Джим, можешь не сомневаться. И он сделал вот так, - археолог вытянул руку раскрытой ладонью вперед. – Мол, не подходи. Я побежал к нему, а он свернул в дом… резко так свернул, словно хотел скрыться от меня, и…
- И что? – хмуро спросил Новак. Ему было ясно, что один из членов экспедиции серьезно болен.
- И – исчез! – Борис развел руками, смахнув со стола кружку с остывшим чаем. – Прости, Гейб…Я рванул следом. Его там не было! Понимаешь? Ты видел эти дома, Гейб. Где там можно спрятаться? Сплошные голые стены, никаких тебе подвалов и скрытых ходов.
- Вылез в окно, - со злостью сказал Новак. Он с кряхтением подобрал кружку, поставил ее подальше от Ковалева.
- Я все проверил. Я все там обшарил, я звал его по имени. Ничего. То есть вообще ничего, никаких следов! Он просто исчез. Растворился в воздухе. Ты мне веришь?
- Верю, - мягко сказал Новак. – Я верю, что ты видел Джима Хендриксона.
Он специально подчеркнул интонацией слово «видел». Говорят, галлюцинации могут быть очень яркими, подумал он. Надо позвонить Берковичу. Он врач, ему и карты в руки.
- Отлично! – воскликнул археолог. – Тогда вот что мы сделаем: мы сейчас пойдем и взглянем на Джима. – Он встал: - Схожу за лопатами.
- Лопаты? – удивился Новак. – Зачем тебе лопаты?
- А ты что, руками будешь могилу вскрывать?
Некоторое время Новак непонимающе смотрел на археолога, а потом до него дошло, и он выпрямился, со свистом втянув воздух сквозь сжатые зубы. Он был растерян, он никогда не имел дела с сумасшедшими, и не знал, как себя вести. Ладони у него вспотели, и ему стало неуютно рядом с этим здоровяком.
Без паники, приказал он себе, ничего серьезного с Борисом Ковалевым нет. И быть не может – мы все сотни раз проходили медкомиссии, без этого в космос не пустят. Он просто переутомился… с ним случился солнечный удар… съел что-нибудь несвежее…
Новак словно невзначай положил рук на уником, побарабанил пальцами. Борис не обратил на это движение никакого внимания, и тогда Новак, осмелев, набрал номер Берковича и включил одностороннюю связь.
- Зачем тебе вскрывать могилу? – чуточку громче, чем нужно, спросил он.
- Что значит, зачем? Надо убедиться, что Джим все еще там. Ну, то есть, его тело.
- Господи! – в полном изумлении воскликнул Новак. – Ты что же, думаешь, что Джим после смерти выбрался из могилы и теперь разгуливает по Красотке? Как какой-нибудь средневековый упырь?
Мне это не нравится, подумал он. С самого начала не нравилось, а теперь так уж совсем. Болезнь, кажется, далеко зашла.
- Не знаю, - хмуро сказал археолог, разглядывая огромные сжатые кулаки. – Но проверить надо.
Говорят, у сумасшедших своя логика, мелькнула мысль. Попробую зайти с этого боку.
- Послушай, Боря, эксгумация останков, это очень, очень серьезно, для этого нужны веские основания. Поверь, я начальник, я знаю, о чем говорю. Это тебе не древние могилы, не археологические раскопки; это, черт возьми, настоящая юридическая процедура, и для нее прописаны соответствующие инструкции. Во-первых, мне нужно запросить…
- Я понимаю, - перебил его Борис. – Но в случае форсмажора, ты же можешь – сам? Имеешь право?
- Могу. Имею. Но в любом случае, мне нужны доказательства. Хотя бы свидетели. Есть у тебя свидетели, Боря?
Археолог помотал головой.
- Мы там были вдвоем. Во всяком случае, я никого больше не видел. Хотя, знаешь, я мог просто не заметить. Я просто обалдел, когда увидел Джима и… ну, сам понимаешь.
- Ладно, предположим. А что у тебя с регистратором?
Археолог отцепил от пояса тяжелую плоскую коробку, кинул ее на стол.
- Разряжен, - сказал он. – Досуха.
- Ну, знаешь! – возмутился Новак.
- Знаю. Знаю, что зарядил перед выходом.
Новак взял регистратор, повертел в руках и сунул в ящик стола.
- Разберемся, - хмуро сказал он, хотя понятия не имел, в чем и как он будет разбираться. – Ты пока иди, Боря, мне надо подумать… Постой! – спохватился он, когда археолог встал и тяжелыми шагами направился к выходу. – А сам-то ты что там делал? Один?
- Да так, ерунда, - уклончиво ответил Ковалев. – Нужно было проверить кое что по-быстрому… чего, думаю, людей беспокоить, там работы на час, не больше.
- Ты хоть понимаешь, что нарушил инструкцию? – взорвался Новак. - Для кого она, спрашивается, писана? Для вас, идиотов! Господи, как же вы все мне надоели! Ни дисциплины, ни ответственности, каждый делает, что его левая пятка захочет… а кто за все эти безобразия отвечает? Я! Вот этой самой головой!
Начальник экспедиции свирепо постучал себя по затылку. Археолог промолчал. Лицо его вдруг стало растерянным, он огляделся и совсем по-детски потер кулаками глаза.
- Что-то мне нехорошо, - с усилием выговорил он. – Я пойду. Устал как-то.
- Иди, - Новак вскочил, хотел подойти к археологу, чтобы дружески похлопать его по плечу, но передумал. – Иди, конечно! Выспись хорошенько, на тебе же лица нет. А я пришлю тебе Берковича.
- На черта мне этот коновал? – пробурчал Борис. – Спирту у него все равно не допросишься.
Он вышел, а Новак рухнул в кресло. Ткнул пальцем в уником, и на экране тотчас появилась небритая физиономия доктора Берковича.
- Ну, ты слышал? – расстроено сказал Новак. – Он что, в самом деле спятил? Что скажешь?
Врач задумчиво поскреб щетину.
- Я не психиатр, - сказал он. – Я так, все понемножку… земской доктор, так сказать… Вот что, проконсультируюсь я с одним моим приятелем, в приватном порядке. А нашему милому пациенту мы пока пропишем постельный режим. И что-нибудь успокоительное.
Ирина Хендриксон с испугом смотрела на археолога.
- Я не понимаю, Боря, зачем тебе это нужно? Что ты там хочешь найти?
- Я сам ничего не понимаю, Иришка. Я просто хочу разобраться. Я сам хоронил Джима, вот этими руками клал его тело в могилу… а вот сегодня увидел его живым! Ты понимаешь? Живой Джим, из плоти и крови!
- Я тебе не верю! Этого просто не может быть! Тебе показалось! – Неожиданно она замолчала и задумалась. – Ты говорил с Новаком?
- Говорил, - неохотно сказал археолог.
- Он хочет напустить на меня Берковича, считает меня психом. Только я не псих, я действительно видел Джима. Головой за это отвечаю, и своим честным именем впридачу. Ир, ну ты же сто лет меня знаешь, мы же с тобой со школы знакомы! У меня когда-нибудь были завиральные идеи?
- То есть Новак тебе отказал, и ты пришел ко мне.
- Да плевать на Новака! – разозлился Борис. – Тоже мне – начальник! Шишка на ровном месте! Ты – вдова Джима, ты имеешь право эксгумировать его тело! Ира, милая, прошу – разреши мне это сделать! Я не буду тревожить прах Джима, честное слово! Мне просто надо убедиться, что его тело на месте, только и всего. Никто ничего не узнает, я все сделаю сам. Зато на душе у меня станет спокойнее.
- Ну, не знаю… Наверное, в этом и вправду нет ничего плохого… и Джим, я думаю, был бы не против, ты же его друг. Был другом… - поправилась она и быстро опустила голову, чтобы скрыть набежавшие слезы. Пальцы ее нервно мяли край рубашки. – Мне очень его не хватает, очень. Мне так одиноко… и Васеньке… Он еще такой маленький, все спрашивает: где папа, где папа… Я знаю, ты и так много делаешь для нас… Но не мог бы ты почаще к нам заходить? Васенька будет очень рад… и я тоже…
Она говорила все тише и тише, а потом и вовсе замолчала. Борис тоже молчал. А когда молчание стало невыносимым, Ирина подняла голову.
Бориса в комнате не было.
По-настоящему темные ночи на Красотке случаются редко, об этом позаботились три луны, прозванные в народе Сестренками. Они играли в свои вечные прятки, раз в три с половиной года скрываясь в тени светила, и тогда люди могли любоваться яркими крупными звездами. Последнее новолуние закончилось несколько дней назад, и сейчас спящую землю освещали тонкие новорожденные серпики двух старших Сестер. Света было не так, чтобы много, но вполне достаточно, чтобы видеть.
Укрывшись в густой тени живой изгороди, Габриэль Новак терпеливо ждал. Кладбище на Красотке было маленькое, всего-то пять могил, и Новак знал их всех по именам.
Майк Лаперуз, шесть лет, утонул, купаясь в реке.
Анна Маделейн, сто два года, умерла от старости.
Михал Дворжак, пятнадцать лет, несчастный случай на охоте, застрелен собственным отцом.
Стоян Дворжак, тридцать шесть лет, покончил жизнь самоубийством, не вынеся чудовищного груза вины.
И – Джим Хендриксон, умер от укуса змеи.
Он вернулся на базу весь черный от яда, уже в бреду. Беркович сразу сказал: не жилец. Мы не знаем, что за змея его укусила, но даже если бы знали, все равно поздно, никакая сыворотка уже не поможет. Доктор сделал умирающему укол сильнейшего обезболивающего, и тот ушел тихо, без мучений. Начальник экспедиции долго ломал себе голову, почему Джим не вызвал помощь на себя? Зачем поплелся на базу сам, с каждым шагом теряя силы? Беркович предположил, что виной всему нейротоксин, содержащийся в яде. Мол, из-за него Джим впал в полубессознательное состояние и не отдавал себе отчета в своих действиях. Что ж, очень может быть. Во всяком случае, нейротоксин объясняет нелепое предсмертное требование Джима: похоронить его в земле.
Согласно традиции, всех умерших на Красотке кремировали, а в могилы клали урны с прахом. И лишь в могиле Джима Хендриксона покоилось тело Джима Хендриксона. За которым рано или поздно должен явиться Борис Ковалев. Веселый парень, хороший друг, отличный специалист, который внезапно сошел с ума.
Может, его тоже укусила змея? – подумал вдруг Новак. Да, он не умер, но этому есть вполне логичные объяснения. Борис мог оказаться крепче Джима. Змея могла не успеть впустить весь свой яд… но даже малой дозы хватило, чтобы вызвать у пострадавшего бред и галлюцинации. Надо подкинуть эту идею Берковичу, пусть займется делом.
Новак подышал на озябшие пальцы, сунул руку за пазуху и нащупал термофлягу. Глоток горячего кофе, щедро сдобренного коньяком, сейчас пришелся бы очень кстати – ночь выдалась сырая, промозглая, как всегда ранней весной. Неизвестно, сколько еще придется провести в засаде… и, кстати, не факт, что Борис придет именно этой ночью. Может, он сейчас мирно спит в теплой постельке, накачанный успокоительным, а он, Новак, напрасно мерзнет и вообще ведет себя, как дурак.
Вдруг Новак насторожился. Показалось? Нет, и в самом деле – шаги, и тот, кто приближался сейчас к кладбищу со стороны научного поселка, даже не старался быть незаметным. Он шел в полный рост, а над плечом у него тускло поблескивал штык лопаты. Темная фигура показалась Новаку огромной и нереальной, и он пожалел, что не взял с собой подмогу. Просто для моральной поддержки.
Борис прошел совсем рядом с затаившимся Новаком, подошел к свежей могиле. Постоял в молчании, опираясь на лопату, затем перекрестился.
- Господи, прости меня, грешного, - пробормотал он.
Когда лопата вонзилась в холмик, Новак вышел из укрытия.
- Хватит, Борис, - спокойно произнес он. – Не делай глупостей. Пошли лучше домой.
Согнувшийся Борис замер, повернул голову, снизу вверх глядя на неожиданного свидетеля, потом распрямился.
- Я ведь сильнее тебя, - сказал он, не двигаясь с места. – Думаешь, сумеешь мне помешать?
- Знаю, - сказал Новак. Достал из кармана парализатор, показал его археологу. – Точно знаю, что смогу. С этой штукой у меня неплохие шансы. Как считаешь, здоровяк?
- Подготовился, - с грустью сказал тот. – Все предусмотрел. Молодец. Я арестован?
- Что-то в этом роде. Брось лопату и шагай вперед.
- Слушай, Гейб, ну неужели ты не хочешь узнать…
- Нет, - перебил археолога Новак. – Не хочу. Не собираюсь я слушать твой бред. А собираюсь поместить тебя в изолятор. Ты болен, Борис, и сам этого не осознаешь. Может быть, тебя укусила змея – тогда все в порядке, док вкатит тебе сыворотку, и к утру ты будешь как огурчик. Тогда и поговорим. А сейчас – вперед!
Борис Ковалев не пошевелился. Он пристально смотрел на начальника, глаза его чуть сузились, словно оценивая расстояние, тело слегка напряглось, готовясь к броску, и Новак невольно попятился. Уговаривать упрямца было не только глупо, но и рискованно, поэтому Новак поднял руку и сжал парализатор.
Он был выставлен на минимум, и хотя разряд не мог причинить вреда, ощущения были не из приятных. Борис дернулся, коротко выругался.
- Вперед, - повторил Новак, демонстративно выставляя парализатор на большую мощность.
- Дурак, - вздохнул археолог. – Ох, дурак.
Заложив руки за спину, как настоящий арестант, Борис Ковалев двинулся к выходу из кладбища.
- Думаешь, это все? – бросил он через плечо. – Черта с два! Мне торопиться некуда, я подожду. И сделаю то, что собирался. Ты меня не остановишь, Гейб. Я узнаю правду.
С горечью Новак должен был признать: да, не остановит. Не может же он, руководитель большой научной экспедиции, каждую ночь проводить на кладбище! Это не останется незамеченным, пойдут слухи, сплетни… вопросы, на которые он не сможет дать ответ. В конце концов, неизбежна огласка, самая широкая. Тогда уж проще сразу объявить: люди добрые, так мол и так, наш уважаемый коллега увидел какую-то чертовщину, призрака он увидел, нежить, и теперь требуется разрыть могилу покойника, чтобы убедиться, что все это - бред больного человека.
А, может, так и надо было сделать? – вдруг подумал Новак. Выслушать мнения разумных людей, поставить на голосование… а то занимаюсь какой-то партизанщиной, ей-богу. Пленных беру… глядишь, и до допроса дело дойдет…
В молчании они дошли до поселка. Борис повернул было к своему коттеджу, но Новак его остановил.
- В администрацию, - приказал он, злясь на самого себя.
- Там есть тюремная камера? – добродушно поинтересовался археолог. Как ни странно, он был в отличном настроении, он даже улыбался.
- Для тебя найдем, - огрызнулся Новак.
Конечно, никакой тюремной камеры в здании администрации не было, никому и в голову не приходило, что в ней возникнет нужда. Зато там был изолятор, хороший медицинский изолятор, оснащенный для автономного пребывания в нем человека. И это было ничуть не хуже.
Прежде чем перешагнуть порог изолятора, археолог остановился.
- Ты слышал Глас Трубный, Гейб? – очень серьезно, без усмешки, спросил он.
- Оставь свою мистику, чертов ты славянин, - в сердцах рявкнул Новак. Борис кивнул.
- И я – нет. Но, кажется, он уже прозвучал.
