Всё началось с тару. Тару это червяк, только с рогами на голове. Он живёт в йеси («Мангровые леса, - кивал отец и гладил Алису по спутанным волосам, из которых только что доставал колючки: – Совсем ты у меня туземка».), прячется в листьях, потому что на него охотятся все: и кутцок, и гун-ич’ак, и альчпа. Хара не охотятся. Хара охотятся и на кутцока, и на альчпа, и вообще на всех, даже Люди хара побаиваются. Если взяться за оба рога тару и разломить голову, вылезет малинового цвета мякоть, сладковатая, почти как йогурт. Её надо быстрее хватать ртом, чтобы не шлёпнулась на землю, просто потому что земля грязная. Уулунгу, братик, всё смеялся над Алисой и пытался подобрать малиновые хлопья, вместо того, чтобы найти нового червяка. Их на деревьях полно, Уулунгу накидал десяток, они наелись до отвала, и двух Алиса притащила домой, чтобы угостить маму. Принесла, ополоснула водой на кухне, положила на тарелку и («Смотри, мамочка!..»), на глазах у онемевшей синьоры Павленко, приготовившейся закричать при виде двух поблескивающих маслянистых тел, похожих на земных сколопендр, съела одного тару.
Мама не упала в обморок. Мама не бросилась в туалет, мама даже не закричала - мама сказала: «Так», - взяла Алису за руку и отвела на центральный пульт, где отец каждый день бился за живучесть плавучего города. Ну, он так говорил, когда Алиса спрашивала, что он делает на работе. В большой комнате с табличкой «Центральный пульт» и окном во всю стену оказалось много людей в серых комбинезонах – Алиса видела похожие в книжках про космонавтов. Все смеялись и болтали, но стоило только синьоре Павленко войти, как смех и болтовня стали стихать, пока в комнате не воцарилась звенящая тишина.
Мама, всё так же сжимая ладошку Алисы, подошла к папе, сидевшему на возвышении за пультом с кучей кнопок, экранов и рычажков и сказала срывающимся голосом:
- Паулито, нам нужно поговорить.
После её слов «Центральный пульт» за секунду опустел, а в следующую секунду в комнате грохнул скандал, заставивший дребезжать бронированные стёкла.
Алиса и сбежала. Тихонько вышла из комнаты (папа подмигнул ей – он видел, он всегда всё видел), спустилась в Ангар, села в свой вертолёт и нажала «Запуск». Секунду ничего не происходило, и девочка замерла: если на улице буря, если процессор Города считает машину неисправной, если на часах поздний вечер или раннее утро – двигатель не запустится. Так они договорились с папой.
Над головой чихнул выхлоп, махнули лопасти – раз, другой, двигатель рыкнул, раскручивая несущий и хвостовой винты. Машина поднялась над покрытием Ангара, качнулась в воздухе и вылетела из Города. Автопилот винтокрыла запрограммировали на один маршрут, так что, получив добро от городского процессора, летательный аппарат лёг на привычный курс. Алиса боялась только, что мама включит видео и скажет: «Марш домой!» - тогда придётся разворачиваться и сидеть в комнате. Рисовать или слушать лекции по видео, или книжку читать заставят…
Ещё взгляд. Город уже не видно, только мигает маячок морского старта, зато впереди появилась ровная полоса зелени. Йеси, лес, охотничьи угодья племени ямарунди, аборигенов архипелага Надежды в океане планеты Эдем.
Море под вертолётом из тёмно-синего стало сначала голубым, через голубую воду стали видны полосы белого песка, потом среди голубого и белого стали появляться бурые пятна, показались первые деревья, тянувшие ветви с вечнозелёными побегами прямо из морской воды. Наконец под винтокрылом поплыл сплошной зелёный ковёр мангрового леса с редкими прогалинами, заполненными тёмной водой и лентой реки, сытой змеёй свивавшей кольца вдалеке. Время отлива. Морская вода ушла, кое-где обнажив илистое дно, остались только редкие лагуны-омуты да длинная полоса, не заполненная деревьями, похожая от этого на обычную реку среди обычного леса.
Деревня Людей стояла у самой границы мангров. Алиса добралась бы сюда безо всякого автопилота, за три года она выучила все места, где они играли с друзьями, но папа сказал, что если она хоть раз отключит компьютер, о полётах в лес можно забыть навсегда. А если папа сказал – он обязательно сделает. Поэтому девочка сидела смирнёхонько наблюдая, как колышутся стрелки на цифровом табло, как винтокрыл, зависший над участком леса, ничем не выделявшимся среди прочей зелени, принялся чинно спускаться, чуть задев лопастью ветку дерева. Сбитую с ветки листву тут же сдуло потоком воздуха, зашевелилась трава на поляне, сухие ветви, уложенные на крыши хижин; от очага, сложенного посреди поляны, поднялся дым вперемежку с искрами, заставив женщину, занятую стряпнёй у небольшой пекарни, прикрыть лицо рукавом просторного платья серой ткани.
Химаулуполо, Третья матушка. Лучше бы Созе, Вторая, она всегда улыбнётся, погладит, всегда у неё найдётся кусок дульхи - Иосихиро называет это сотами диких пчёл. А Хима смотрит так, будто Алиса в сундук к ней забралась…
- Айо, Хима, - надо коснуться пальцами лба, сердца и живота, так правильно приветствуют младшую жену вождя.
Женщина кивнула, насторожённо разглядывая девочку в светлом платьице и сандалиях, выскочившую из железной стрекозы. Боится, что ли?..
- А где Уулунгу? – спросила Алиса.
- Там, - взмах смуглой руки, увешанной тяжёлыми браслетами. – У Масая…
Женщина отвернулась к печке.
- Спасибо, - уже на ходу бросила Алиса.
У Людей везде духи. Очаг, над которым колдовала Хима – дух, огненный Ценето, он добрый, пухленький такой человечек с лепёшкой во рту. Там, где Люди спят – в хижине или на стоянке – Аймара, дух сна, покоя. Она тоже добрая, только сильно надеяться на неё нельзя, Аймара может забрать человека в царство духов. Масай – вода. Любая вода: река, ручей, море. Все слова, относящиеся к воде, питью, у Людей через «маса». Папа долго смеялся, когда Алиса всё это рассказывала и теперь, приходя домой с резким запахом изо рта, всегда говорит маме: «Ну, я намасасюнькался…»
Масай не везде, на всю реку или море его не хватит, духи вообще живут только там, где о них думают Люди. Чаще всего про Масая думали у ручья, там, где плита застывшей лавы обрывалась и вода, журчавшая в базальтовом ложе, с размаху бросалась вниз. За миллионы лет бурный поток вымыл небольшую пещеру под плитой, сама собой образовалась чаша водоёма с пляжем чёрного песка, а ручей бежал дальше, туда, где йеси-мангры воевали с океаном, превращая дно морское в плодородную почву, зараставшую обычным лесом.
Чучуки сидели на песке пляжа. Над маленькими ямарунди (чучуки - маленькие Люди) сомкнули кроны деревья, густая листва подлеска, в которой Алиса чуть не оставила полплатья, скрывала детишек от любопытных взоров, шелест травы и журчание ручья глушили голоса, хотя Люди никогда не говорили много и громко - в йеси надо быть тихим. Тише крау. Тише смерти.
У каждого ямарунди – даже у младенцев – три платья. Одно белое, расшитое цветными нитями, украшенное цветами и перьями – праздничный наряд, длинный, до пола у женщин и короткая туника у мужчин. Другое, серого цвета, из грубой холстины – для повседневной носки. Узоров на нём почти нет, только какая-нибудь модница воткнёт перо агавы в нагрудную петлю. А ещё есть охотничий костюм, который любой ямарунди может сплести на месте из подручных средств. В основном плетут что-то воде той же туники, с торчащими во все стороны травинками и листиками, но дядя Иося показывал фотографию ямарунди, с головы до ног одетого в переплетение трав. На голове у Человека красовалось самое настоящее птичье гнездо.
Вот в такие костюмы разоделись чучуки, сидевшие на чёрном песке пляжа. Говорили тихо. Собственно, говорил Затейник, мелкий плюгавенький мальчуган, самый старший и самый опытный во всей компании. При виде Алисы он умолк.
- Айо, Затейник, - девочка опустилась на песок подле Уулунгу. – Я пришла.
- Айо, Маленькое Солнышко, - кивнул Затейник.
Ма Леакалани, так звали её ямарунди, Маленькое Солнышко. Чучуки звали просто – Ма, Маленькая.
- Наверное, тебе не надо идти с нами, - сказал Затейник.
- Вы собрались в пещеру Вуронгу? – поинтересовалась Алиса.
В пещере Шок живёт Вуронгу, муж Аймары. Он похож на лакам-к’ин, громадную рыбу с четырьмя челюстями, и, в отличие от супруги, собирает души воинов, павших на поле боя, Людей, утонувших в море или умерших от болезней. Затейник хвастался как-то, что катался на самом Вуронгу, когда захотел искупаться.
Чучуки тихонько засмеялись. На удивление Затейник отозвался слабой улыбкой:
- Нет, Ма. Мы идём за шкурой гун. Обещай не рассказывать взрослым.
- Я с вами, - сказала Алиса.
- Нет, - быстро ответил Затейник.
Большой, добрый Уулунгу. Они родились в один день, в одном родильном зале в госпитале Города, врачи землян спасли и Уулунгу и роженицу, любимую дочь вождя ямарунди. Поэтому дед Уулунгу, Джихань, первый среди Людей, объявил Алису и новорождённого внука братом и сестрой.
Затейник умолк, внимательно разглядывая сидевших перед ним детей.
- Она одета как на праздник, - наконец сказал он. – А надо идти…
Алиса нажала кнопку. Платье пошло полосами и наконец стало не чёрным, не зелёным, а… ну, сядь в зарослях – любой крау пройдёт рядом и не заметит.
Чучуки зашептались. Слышно было удивлённое «вапаулани», люди неба-моря – так ямарунди называли жителей Города.
- Далеко идти, Леакалани, - сделал ещё одну попытку Затейник.
- Хорошо, - кивнула Алиса.
Они всё делали вместе. Ловили рыбу в протоках йеси, набрасывая шипастых аи-шу на маленькие плоскодонки, дружной толпой выходили на больших пирогах в море, когда по линии коралловых рифов шли стаи соузе, ставили ловушки на шустрых ша и смеялись над ужимками маленьких кугу-мари, которых ловили только, чтобы устроить импровизированный цирк и тут же отпустить. Вместе загорали на песке морских пляжей там, где кончались йеси и вместе слушали сказки старой Созе, когда дождь барабанил по крышам хижин и широким листьям чогли, местных широколиственных растений, из которых женщины ямарунди выделывали пряжу на одеяния для всего племени. Поэтому Алиса даже не спросила, куда и зачем отправлялись чучуки. Они друзья. Они будут вместе. Так учил отец.
Маленький отряд вытянулся в цепочку. В зарослях едва угадывалась тропа, протоптанная скорее звериными лапами, нежели людьми. Ноги, обутые в сандалии, мягко ступали по траве. Тропа огибала стволы вековых деревьев, заросли терновника, иногда ныряла под сень колючих ветвей, где приходилось буквально ползти на четвереньках, а кусты сыпали на спины детей колючки или обдавали каплями воды, сбережённой в свёрнутых листах. Солнце слало редкие лучи через чащобу и в столбах солнечного цвета иногда мелькало яркое оперение диковинных птиц, тотчас же исчезавшее в полумраке тропического леса.
Шли молча. Слушали крики птиц да редкое ворчание тини, амфибии, живущей в корнях чогли. Молчание изредка нарушал Затейник, когда совещался с Качаджаро, куда стоит повернуть, да сами чучуки перекидывались словцом на редких привалах. Никто не смеялся, не распевал песен, так любимых ямарунди. Детские личики отяжелели печатью забот предстоящего пути.
- Мы куда идём вообще? – спросила Алиса братика на одном из привалов.
Спросила тихо. Очень тихо.
- На болото, - также тихо ответил Уулунгу. – Нитунгулу умер – помнишь?
Смерть поджидала Людей на каждом шагу. Нитунгулу, старший сын Третьей матушки, рыбачил в заливе. В сеть с шипастыми аи-шу попался небольшой муван, рыба с плоским телом и ядовитым шипом на хвосте. Нитунгулу схватился за шип. Умирал он в мучениях, долго, но недостаточно долго, чтобы доставить очередного пациента в Город вапаулани.
- Ну да, помню, - отозвалась Алиса. – И что?
- А то, что для похорон нужна шкура гун-ич’ак, а колдун не даёт. Говорит, взрослым не хватает, будем хоронить как маленького…
- Нитунгулу не маленький, - глухо сказал Затейник, неслышно оказавшийся рядом. – Нитунгулу отдал весь улов матери Китопаи, когда в её саддаке нечего было есть. Китопаи не допустит, чтобы Нитунгулу хоронили как несмышлёныша, неспособного постоять за себя и позаботится о других.
- Китопаи – это кто? – спросила Алиса.
- Китопаи – это я, - ответил Затейник.
Здесь так жили. Наряды Людей, песни и обычаи старательно подчёркивали разницу между разумным существом и животным. Высшей похвалой для них служили слова: «Это - ямарунди», - ещё одно подтверждение принадлежности к числу Людей, не по происхождению, а по делам, достойным мужчины, воина, добытчика. И в смерти статус человека должен быть подтверждён обрядом – песнями и ритуальным танцем пари-пари, и нарядом – погребальной накидкой сяма, вышитой кожей гун-ич’ак, змеи, в изобилии водящейся на болотах.
- Китопаи, - Уулунгу назвал Затейника по имени, подчёркивая его статус главного, походного вождя, - мы не успеем до темноты.
- Там деревня крау, - Затейник указал подбородком куда-то в чащу. – Мы заночуем у них.
- Крау убьют нас, - в голосе братика послышалось напряжение.
- Нет, - ответил Затейник, - я поговорю с крау.
Алиса видела крау только на фотографиях и видео с камер дронов, которых запускал дядя Иося. Ничего особенного, люди как люди, только полуголые, размалёванные, у мужчин в носу кольцо из ветки чогли, у женщин голая грудь да младенец в матерчатой перевязи. Женщины носят юбки из веток вуто, мужчины пояс из таких же веток или то, что дядя Иося называл пениальным чехлом. На все расспросы Алисы что это, дядя с папой смущённо улыбались и молча выслушивали нотации мамы о неуместных разговорах при ребёнке.
Люди воевали с крау. Мама только начинала рисовать Город, когда на острове бушевала самая настоящая война между племенами. Сейчас войны нет. Люди приглашают крау в рыбацкие лодки, когда в проливе идут особенно большие косяки соузе, но никогда не пригласят крау разделить радость или горе, посидеть возле костра на Трибу духов.
Сегодня крау оказались слишком близко – чучукам даже не потребовались дроны дяди Иоси. Они обогнули одинокую базальтовую глыбу, по очереди перепрыгнули по камням ручеёк, подмывавший землю под каменюкой – и Уулунгу замер, оказавшись нос к носу с человеком.
Человек неподвижно стоял под ветвями дерева уиу-уиу. Юбка из травы, чуть закрывавшая колени, да травяной колпак на голове – вот вся одежда обитателя леса. Его кожу цвета кофе с молоком покрывали волнистые узоры; узоры вились по лицу, превращая его в страшноватую маску. В руках человек держал копьё с раздвоенным наконечником и из-за пояса торчала каменная дубинка.
Чучуки замерли. Внезапно из кустов, смыкавших ветки над тропинкой, из-за скалы только что оставшейся за спиной появились ещё люди – в юбках, с колпаками на головах, с копьями, луками и стрелами.
- Стойте, - пропыхтел Затейник, пробираясь в голову колонны. – Подождите, мне надо поговорить…
Он оказался перед воином и сделал обычный для Людей жест приветствия: открытой ладонью коснулся лба, сердца, поведя затем рукой перед собой слева направо. Воин не шелохнулся. Не дрогнули полосы вокруг глазниц, но и копьё не шелохнулось в его руках. А Затейник заговорил на хриплом прищёлкивающем языке, кивая в такт словам.
- Он знает их язык? – тихо спросила Алиса братика.
- Да мы всё знаем, - также тихо ответил Уулунгу.
- Рассказывает кто мы и зачем оказались в лесу. Просит помочь устроить ночлег и предлагает подарки.
Что там могло быть ценного в небольшой сумке Затейника?
Мальчик тем временем покопался в сумке и передал воину небольшой спиннинг и набор рыболовных крючков. Эту рыболовную снасть делали в Городе, Алиса сама не раз привозила дедушке Джиханю удочки, крючки, мотки прочной нити для сетей. Нож. Люди леса оживились, воин одобрительно кивнул и наконец что-то ответил Затейнику. Нож перекочевал за пояс человека.
- Кажется, договорились, - пробормотал Уулунгу.
- А если бы не получилось?
- Они бы нас убили, - ответил братик.