Сообщество фантастов

Спустя пятьдесят лет земляне были полноправными хозяевами на планете, вернее, на территориях, принадлежащим аллардам, а это около двух третих всей планеты. Ахинейцы пытались удержать свою независимость, но тоже всё больше попадали в зависимость от землян, умело ведущих свою политику «разделяй и властвуй».

Со временем империя полностью взяла под свой контроль поставку станиума, мяса бразеров и клиста с Сиберии.

— Вы поосторожнее будьте со своим ослом, — тихо советует мне Порк.

Я сижу за столом и потягиваю самоваренное пиво. Не сказать, что оно составляет достойную конкуренцию пилзскому, но при прочих равны — на безрыбье и рак рыба. И потому тихо наслаждаюсь пенным напитком и никого не трогаю.

— А что такое? — не понимаю причин для его тревожного тона.

— Это же Пиф — королевский осёл. Точнее, бывший королевский бывшего короля осёл. А нынче любой намёк на Дендрариада третьего может стоить свободы, а то и головы. По новой летописи, что глашатаи зачитали пару месяцев назад, Ани — данный небом король Уникорнии с самых глубин веков.

— А где Дендрариад?

— Кто ж его знает. Наверное там же, где и остальные его придворные и принцессы.

— А где они все? — уточняю я.

Порк молча показывает пальцев вверх.

— У вас на втором этаже?

Моя растерянная физиономия заставляет Порка изрядно поволноваться:

— Что вы! Что вы! Тьфу-тьфу-тьфу. — Трактирщик так истово плюётся через левое плечо, словно я призвал самого демона тьмы. — Сейчас в трактире только ваша компания... Никаких бывших придворных!

Ха-ха-ха! Знал бы он, кто сейчас устраивается на ночлег в его гостевой комнате. Сон бы ему на ближайшее время отшибло бы точно. Но, видимо, ещё не сошедшие синяки на лице принцессы, короткая стрижка и рванина, в которую она одета, надёжно скрывают её от любопытных глаз соглядатаев Ани.

— Я бы посоветовал сменить масть вашего осла. У меня есть отличная краска. Всего-то один золотой.

— А что так дорого?

— Нынче краска изрядно подорожала — все хотят сменить свою масть.

— По рукам, — соглашаюсь я.

Но на мой взгляд, Пиф в роли вороного осла выглядит ещё более подозрительно, чем даже если бы он распевал гимн дома Дендрариадов прямиком на королевской площади. А напряжённое лицо Порка, когда он увидел перекрасившуюся вслед за ослом принцессу, наводят меня на мысль, что тот начал что-то подозревать или пытается подозревать, но пока безрезультатно. И чтобы не дать ему шансов узнать в Араде младшую принцессу, мы поутру снимаемся с гостеприимного ночлега.

— Вам-то хорошо, — бурчит Пиф, — Спали на кроватях, а не как я — в стойле!

Мы не торопясь передвигаемся по дороге в сторону столицы Уникорнии. Я на Сивом, брюнетка принцесса на вороном Пифе. Тот, видимо, так и не смирившийся с ролью ездового осла, ищет любой повод выразить своё неудовольствие.

— Но ты ж осёл! — удивляюсь я, — Тебе должно не привыкать к стойлу.

— Я королевский осёл! — гордо заявляет тот. — Я с младых копыт сплю на пуховых перинах, а ем отборные финики и смокву.

— Теперь, отнюдь, не самое лучшее время гордиться принадлежностью к королевскому двору, — предупреждаю Пифа, — Уже как пару месяцев на геральдическом древе Уникорнии отсутствует династия Дендрариадов. Там только богоданный Ани.

— Как это ? — вскидывается Дариада.

— Ани, как настоящий правитель, переписал историю Уникорнии начисто. Теперь ты не принцесса.

— Вот же... — Дара пытается подобрать подходящее слово, — Сволота!

— Кто по праву рождения обделён человеческой речью, попрошу при посторонних помалкивать. Нам кроме тёрок с чёрным орденом ещё и повышенного внимания тайной полиции Ани не хватало!

— Вот же... — привычно возмущаются сапоги. — Уже и лишнего не ляпнуть, без оглядки за свою жизнь!

— Вам-то чем быть недовольными? — удивляюсь я. — Вы даже когда существовали шкурой живого кабана, были безгласными. Если бы не купель в пасти болотной твари...

— Раз обретя свободу выражать свои мысли, отныне не представляем себе иной участи! — гордо заявляют сапоги.

— Ну, так и разговаривайте... Когда это безопасно, то есть — когда никто не слышит.

— А смысл? Если никто не слышит. Речь дана для коммуникации, а не чтобы пустоту сотрясать.

— Харе, или продам вас нафиг!

— Ха-ха-ха! — хохочут сапоги, — Да как ты нас продашь?! Стоит нам только слово сказать покупателю...

— Ну, тогда оставлю в глухом лесу. Во избежание...

От такой угрозы сапоги примолкают.

— Дара, где искать гребень? — спрашиваю я у принцессы.

— Там же, где и Мару. Но где она сейчас, я не знаю.

— А с чего нам, тогда, лучше начать поиски? В городе есть люди, оставшиеся верными королю?

— Не знаю. — Пожимает плечами принцесса. — Я уже с полгода там не была.

Вот же... Задача с поиском гребня с каждой минутой усложняется неимоверно...

Когда до столицы остаётся едва ли конный переход, какой-то невзрачный пешеход роняет походя:

— Не рекомендую столь ярко выраженным брюнетам появляться в городе.

Я осаживаю Сивого.

— Это почему ещё?

Прохожий тоже останавливается и начинает мрачно вещать:

— И масти цвет укажет нам

На замыслов коварный план.

Чей день весь злобой поглощён,

Во век не будет он прощён.

И мир окрашен в чёрный цвет,

У будущего... Жизни — нет!

— Чего? — не могу скрыть удивления.

— Это вещают все глашатаи по всем площадям Уникорнии. А у вас ещё и осёл той же подозрительной масти, что и его седок. Неужели, Пиф?

Вот же... Законспирировались, называется!

— Вы, я вижу, достойный человек. Не подскажите, что сейчас творится в городе?

Достойный человек переводит полный невысказанных подозрений взгляд с принцессы на меня.

— Ничего хорошего. И без должного основания я бы туда не советовал соваться.

— А что так? — спрашивает принцесса, — Это же был прекрасный город.

— В том то и дело, что был.

И больше не произнося ни слова достойный человек поспешно уходит. Может быть, узнаёт в побитом парне на вороном осле перекрашенную принцессу.

— Требуется остановка, чтобы сменить масть, — командую я. — Если уж какой-то прохожий мимоходом всё понял, тайники Ани срисуют нас в семь секунд.

Он включил служебный регистратор, одернул китель и быстро, но не теряя достоинства, пошел по каменистой осыпающейся тропинке к холостяцкому гнездышку господина Салазара, в прошлом – известного финансового магната, миллиардера, а ныне – галатора, одного из многих.

Впрочем, все его миллиарды остались при нем и сейчас, законы на этот счет строги и однозначны.

Во дворе, вымощенным диким тесаным камнем, стоял красно-белый фургон ДСГ. Возле него суетились техники из отдела регистрации, загружая аппаратуру.

- Вы вовремя, комиссар, - весело сказал один из них. – Клиент ждет!

- Наш? – спросил Фоссет.

- Что?

- Я говорю – наш клиент-то?

- А то! – Техник подмигнул и хлопнул рукой по ящику, больше напоминающему узкий гроб на колесиках. – Не сомневайтесь! Отчет я вам сбросил, можете сами убедиться.

Фоссет кивнул и, обогнув бухту свернутых проводов, стал подниматься по широкой лестнице.

Когда ситуация с галаторами из разряда сенсаций перешла в разряд служебной рутины; когда остыли горячие головы, призывающие уничтожить «исчадия ада» или хотя бы изгнать их из обитаемых секторов; когда обыватели перестали видеть в галаторах богов, способных раз и навсегда изменить привычный миропорядок, и стали просто завидовать им, как завидуют более успешным соплеменникам… Вот тогда-то и появились разного рода дельцы и мошенники, желающие поймать свою жирную рыбку в мутной водице слухов и непроверенных фактов.

Как грибы после дождя появлялись «школы галаторов» - за немалую сумму там обещали любого желающего наилучшим образом подготовить к встрече со сверхцивилизацией. Экстрасенсы и гуру всех мастей утверждали, что установили ментальный контакт с галаторами, и собирали целые стадионы желающих задать галаторам вопросы и услышать ответы. Некоторые хитрецы, исчезнув на год-другой, вдруг объявлялись в самых неожиданных местах, заявляли, что они стали жертвами нечеловеческих опытов сверхцивилизации, и на этом основании требовали от властей материальной компенсации – в первое время власти некоторых планет побогаче и в самом деле выплачивали вернувшимся галаторам довольно значительные суммы. Пока не поняли, что занимаются ерундой – галаторов, настоящих галаторов, деньги мало интересовали. Как, впрочем, и другие блага цивилизации.

А псевдогалаторов, как оказалось, очень легко было вывести на чистую воду. И этим занималась свежесозданная Служба Регистрации.

В самом начале своей карьеры молодой лейтенант Густав Фоссет всерьез подумывал о том, чтобы поступить в СР – тема казалась важной и перспективной. Остановило одно – отсутствие медицинского образования. А без него Фоссет ни черта не понимал в показаниях приборов.

Он не понимал и сейчас, но теперь это было уже неважно. Потому что Служба Регистрации выродилась в отдел регистрации, перейдя в прямое подчинение начальнику Департамента Социализации Галаторов. То есть ему, комиссару Фоссету.

В просторном светлом холле его ждали двое: старший инспектор Лайнел Ништу и стажер, совсем молоденький кудрявый мальчишка. Голубые глаза стажера горели восторгом. Еще бы! Первая неделя практики и такая удача – плановый возврат! Не каждому так везет!

За руку поздоровавшись с Лайнелом, комиссар сухо кивнул стажеру. Может быть, излишне сухо, но как иначе, если стажер – твой собственный горячо любимый племянник? Если стоит улыбнуться ему, как любому другому стажеру, или похвалить, как тут же найдутся желающие обвинить комиссара в кумовстве, семейственности и еще бог знает в чем.

После того, как Фоссет создал и возглавил Департамент Социализации, тот стал лакомым кусочком для любого карьериста. И комиссар лично знал парочку-другую коллег, которые спят и видят, как бы им занять кресло начальника.

Хорошо хоть фамилии у нас с парнем разные, подумал он. Не так бросается в глаза родство.

- Ну, что тут у нас? – спросил он.

- В общем-то, все в порядке, шеф, - сказал Лайнел. – Регистрация прошла без осложнений, реакции господина Салазара в норме. Вот только…

- Ну? – нетерпеливо сказал комиссар.

- Пусть лучше он сам вам расскажет, - уклончиво ответил Лайнел и посмотрел на дверь, ведущую во внутренние помещения дома.

Комиссар тоже посмотрел, и тут же, будто только того и ждала, дверь распахнулась, словно от мощного пинка, и в холл вышел господин Салазар собственной персоной.

Был он в роскошном халате, шлепанцах и с влажными волосами – явно после душа. А еще господин Салазар был сильно раздражен и даже не пытался скрывать этого. Швырнув на пол белое пушистое полотенце, он проследовал к бару, налил себе хорошую порцию коньяка и повалился в кресло. Присутствующим он сесть не предложил.

- Это вы тут начальник? – неприятным тоном осведомился он, сверля Фоссета недружелюбным взглядом.

- Комиссар Фоссет, директор Департамента Социализации Галаторов, - представился Фоссет.

Салазар передернулся, словно от отвращения, отхлебнул коньяка.

- Мне сказали, что только вы можете решить эту проблему. Хотя, если честно, лично я никакой проблемы вообще не вижу. Эти идиоты, - кивок в сторону невозмутимого инспектора и покрасневшего стажера, - мне не верят. Они считают меня этим чертовым галатором… а я не галатор! Я – человек!

- В самом деле? – вежливо спросил комиссар Фоссет.

- Разумеется!

- И на каком же основании, позвольте спросить, вы делаете это заявление? Если ваше исчезновение и возвращение – особенно возвращение! – говорят об обратном?

- Сейчас расскажу, - буркнул Салазар. – Кстати, выпить хотите?

- Не откажусь.

- Тогда наливайте сами. Я к вам в прислуги не нанимался.

-2-

Сам момент захвата Доминик Салазар проморгал. В прямом смысле этого слова – мигнул, и комфортабельная каюта «Крошки Люси» исчезла, как не бывало, а сам он очутился…

Это не было Космосом, это вообще не было пространством. Во всяком случае, в человеческом понимании. Возможно, какое-то иное измерение, в которое Доминик Салазар стремительно втягивался и все никак не мог втянуться целиком. Ощущение было отвратительным и пугающим – его словно бы размазывало по всем слоям мироздания, вдавливало в них, сливало с ними, и с каждым мгновением этих слоев становилось все больше.

Сколько это продолжалось, он не знал – времени, как отдельного явления, в этих условиях не существовало. Возможно, время было одним из бесконечного множества слоев, пронизывающих Салазара. Возможно, оно каким-то образом связывало эти слои между собой. Этого Салазар не мог да и не хотел знать. Он хотел только одного – чтобы эта неведомая, неописуемая чертовщина закончилась. Он хотел проснуться, неважно где – в своей каюте, на больничной койке, главное – в привычном мире.

Мелькнула мысль о собственной смерти: «Крошка Люси» потерпела крушение, он умер, его труп остывает в вакууме, а сам он несется на встречу с Создателем. Но Салазар отверг эту мысль – он был убежденным атеистом и твердо знал, что никакого посмертия не существует. Тем более, что это совсем не походило ни на рай, ни на ад, ни на колесо Сансары или чистилище, как их описывают в священных книгах. Оно вообще ни на что не походило, это нечто, и, беспрерывно изменяясь, распадаясь и вновь сливаясь, ухитрялось оставаться целым и неизменным.

А потом Доминик Салазар осознал себя в некой конечной точке. Вернее, он сам был этой точкой, заключенной в горизонт событий, как в кокон.

Он был не один – мироздание заполнял интерес к нему, Доминику Салазару как к личности, и интерес этот был отчетливым и благожелательным. Интерес обещал покой и безопасность, он сулил несметные блага, недоступные человеку из плоти и крови, но Салазар возненавидел его, потому что точно знал, кто именно интересуется им.

Миллионы, миллиарды людей хотят стать галаторами. Они мечтают об этом, как о высшей награде. Они готовы пожертвовать всем во имя величайшей цели. Доминик Салазар не хотел, не мечтал и не был готов к жертвам. Циничный прагматик, удачливый делец, он любил жизнь и наслаждался всеми ее большими и маленькими человеческими радостями. Что будет любить он и чем наслаждаться, став галатором, Салазар не мог себе даже представить. Наверное, он был лишен должного воображения.

Сам себе Доминик Салазар напоминал волка: загнанного, посаженного в клетку, но не сломленного. С ним разговаривали, ласково и терпеливо, – забившись в угол, он скалил зубы. Ему предлагали дружбу – в ответ он рычал и огрызался. Как перед голодным зверем выкладывают соблазнительный кусок парного мяса, так перед ним выкладывали невероятные возможности, какие человек не то, что назвать, представить себе не мог. Но Салазар оставался глух к соблазнам – он слишком сильно хотел жить.

Желание это было нелогичным, нерациональным, и Салазар отчетливо это понимал – никто не собирался отнимать у него жизнь. Напротив, ему предлагали бессмертие. На роскошных условиях предлагали, с новыми, нечеловеческими возможностями и способностями, среди которых прогулки пешком между звезд выглядели чем-то мелким и незначительным. Понимал, но ничего поделать с собой не мог – обезумевшим зверенышем в нем сидел ужас и сопротивлялся из последних сил.

Не смей! – визжал этот звереныш. Остановись! – умолял он. Ведь как только ты станешь галатором, я, маленький человечек по имени Доминик Салазар, исчезну. Растворюсь в тебе, великом и могучем сверхчеловеке; перестану быть, превратившись в воспоминание.

Его услышали. Салазара вдруг пронзило разочарование. Острое, как нож под ребрами, разочарование, густо замешанное на тяжелой, какая бывает только в детстве, обиде, которой нет прощения.

И точка по имени Доминик Салазар рухнула в сингулярность.

-3-

Господин Салазар тяжело дышал. Лицо господина Салазара было багровым, оно непроизвольно подергивалось, и по нему градом катил пот – воспоминания дались ему нелегко. Комиссар Фоссет с сочувствием смотрел на возвращенца.

- То есть, галатором вы так и не стали? – уточнил он.

Салазар помотал головой.

- Нет, - хрипло сказал он. – И слава богу.

- И выйти не можете?

- Что, простите?

- Ну, выйти, - комиссар ткнул пальцем в потолок. – Фьють, и там.

- А-а… Нет, конечно, нет. Говорю же вам, я человек. Ничего у них не получилось! – И Салазар торжествующе усмехнулся.

А глазки-то бегают, отметил Фоссет. Или это просто шок? последствия возврата?

- Не жалеете? – полюбопытствовал он. – Все-таки такие возможности… Очень трудно устоять.

Пылающее возбуждением лицо стажера подтверждало: да, трудно! Невозможно! Лично он бы не устоял. Да что там! Предложи ему кто-то стать галатором, намекни на такую возможность, он бы бегом бросился хоть на край Вселенной. И гори она, прошлая жизнь! Чего в ней хорошего?

- Не знаю, - помолчав, сказал Салазар. Он рассеянно крутил в руках пустой бокал, словно размышляя – выпить еще или уже хватит. – Немного, наверное, жалею. Так, чисто по-человечески. Слаб человек, знаете ли. Слаб и тщеславен. Но в общем… Нет, - решительно подвел итог Салазар. - Я рад, что остался человеком.

Стажер разочарованно вздохнул. Очень громко. Очень демонстративно. Инспектор Лайнел Ништу осуждающе покосился на него, и мальчишка смутился.

- И в связи с этим у меня к вам просьба, господин комиссар… очень большая, личная просьба. Я знаю, данные о галаторах обычно не предаются огласке, но в моем случае… Не могли бы вы, комиссар… не знаю, как это у вас делается… Одним словом, я собираюсь устроить что-то вроде брифинга. И мне нужно, чтобы вы официально подтвердили, что да, я попал в сферу влияния этой чертовой цивилизации, но остался человеком. Обычным человеком, безо всяких там сверхспособностей.

- Вы хотите огласки? – удивился Фоссет.

- Хочу, - твердо сказал Салазар. – Самой широкой.

- Зачем вам это нужно?

- Я – деловой человек, комиссар, бизнесмен. Да, меня не было три года, но я собираюсь вернуться в бизнес, восстановить старые связи. И мне совсем не улыбается, чтобы мои партнеры начали подозревать меня черт знает в чем! В телепатии, например. Или в чем-то похуже. Недоверие, комиссар, страшная штука, оно может оказаться сильнее выгоды. Вот вы бы стали доверять партнеру, который теоретически – чисто теоретически! – может внушить вам все, что угодно? Навязать невыгодные для вас условия? Копаться у вас в голове, как в собственном кармане?

- Понимаю, - сказал комиссар.

- Так вот, я хочу… нет, я требую, чтобы Департамент официально подтвердил, что я – человек! А не какой-нибудь там сраный галатор.

- Понимаю, - повторил Фоссет. - Значит, человек.

Он открыл отчет техника, наугад выбрал файл. Бог знает, что означали эти ломанные кривые, похожие на горный хребет, нарисованный малышом, но Фоссет уверенно ткнул пальцем в высокие пики, окрашенные красным.

- А это что, господин Салазар? – вкрадчиво спросил он. – И вот это? Молчите? Не знаете? Ну так я вам скажу. – Он подался вперед, пристально глядя в окаменевшее лицо возвращенца. – Вы врете, Салазар! Врете, причем неумело! Ваша ложь не может обмануть даже неопытного мальчишку, - он кивнул на обалдевшего от удивления стажера. – А уж аппаратуру… Вы – галатор, Салазар, и глупо это отрицать. Даже, я бы так сказал, опасно. Для вас в первую очередь.

- Угрожаете?

- Констатирую.

Доминик Салазар долго молчал. Фоссет, откинувшись в кресле, наблюдал за ним. Торжествуя в душе, он не позволял чувствам вырваться наружу, оставаясь прежним невозмутимым профессионалом. Наконец Салазар вздохнул, пошевелился…

Мальчишка-стажер задавленно пискнул, Лайнел сунул руку в карман рабочей куртки. Да и сам Фосссет лишь огромным усилием воли сохранил внешнее спокойствие.

Бокал в руках Салазара, пустой еще мгновение назад, вдруг оказался полным, и выведенный на чистую воду галатор отхлебнул из него.

- Ну, да, - с отвращением сказал он. – Да! Эта ваша аппаратура, черт бы ее побрал… Ладно, признаюсь: я – галатор. Но я не хотел этого, комиссар, клянусь вам! В меня напихали всякого дерьма против моей воли! Меня фактически изнасиловали самым отвратительным способом, и мне теперь придется с этим жить. Вы не поверите, комиссар, в каком я был шоке, когда вернулся и понял… Я же чуть не спятил от злости, я хотел рвануть туда, к ним, найти этих гадов и морды им начистить… или что там у них вместо морд?

- И что вам помешало? – словно невзначай поинтересовался Фоссет.

Салазар тяжело вздохнул, развел руками.

- Не смог, - убито признался он. – Хотел и не смог. Только ковер прожег. Дорогой, между прочим, ковер, натуральная шерсть, ручная работа. Можете полюбоваться, он там, в спальне.

Лайнел кивнул, подтверждая. Не врет, отметил про себя комиссар. В этом – не врет. Все они, вернувшись в человеческое тело, первым делом пытаются выйти назад, в волну. Мотив у всех один – страшно ощутить себя калекой. После волновой свободы оказаться в ловушке материального тела, это настоящее потрясение. И все они рефлекторно пытаются вырваться из этой ловушки. И у всех не получается с первого раза.

Господин Салазар пытался тоже и с тем же успехом. Только вот мотив у него оказался иной. И с этим нужно разбираться самым тщательным образом.

Предчувствие небывалой удачи шевельнулось в груди комиссара, и он по детской суеверной привычке скрестил пальцы – не сглазить бы! А господин Салазар продолжал разливаться соловьем.

- Я не хочу быть галатором, клянусь вам! Я знаю, в это трудно поверить, но я люблю эту жизнь. Этот диван, этот дом… коньяк этот, в конце концов! Мне в этой жизни комфортно, я получаю от нее наслаждение. Еда, выпивка, женщины… В той жизни это перестает иметь значение. Как там они говорят? Чистый восторг познания, бла-бла-бла… А мне это не нужно! Мне это не интересно! Сделка на грани закона, обойти конкурентов на крутом вираже – это мое! А потом отметить это дело в хорошем ресторане… - Салазар махнул рукой. – Вам меня не понять. А я, между прочим, совершенно честен перед вами. И можете считать меня ограниченным типом, который не понимает своего счастья. Но мотаться туда-сюда среди звезд, как ошалевший от восторга щенок, я не хочу. И не буду. Если не верите, можете навешать на меня ваши датчики, я не возражаю.

- А как же вечная жизнь? – не выдержал стажер. От волнения голос мальчишки сорвался в фальцет. – Вечная молодость, вечное здоровье?

Совсем еще юный, пухлощекий и пухлогубый, он выпрямился, как натянутая струна, голубые глаза сверкали, и весь его вид выражал презрение к глупцу, который отказался от того, за что сам мальчишка отдал бы душу. Меня бы на твое место! – явственно читалось на его пылающем лице. Уж я бы не оплошал! Ну почему, почему жизнь так несправедлива?

- Молодость, юноша, это, скорее, недостаток, - наставительно сказал Салазар. – Со временем вы это поймете… если поумнеете, конечно. Вот ваш дядя меня понимает. А все остальное… Что ж, это приятный бонус, очень приятный, не буду спорить.

«Ваш дядя», отметил Фоссет. Он знает. Узнал каким-то образом. Как? Проанализировал фенотипическое сходство? Считал генетический код? Или просто залез в голову? Если в голову, это плохо, это значит, что он в курсе моей надежды и моих планов.

Ладно, там посмотрим.

- И все-таки вы – галатор, - сухо сказал комиссар. – Что бы вы тут ни декларировали насчет своей человечности, вы галатор, и этого уже не изменить. И, как любой галатор, вы обязаны встать на учет. Завтра к девяти часам извольте явиться в Департамент для прохождения стандартной процедуры. После этого…

- А если я откажусь? – перебил Салазар. – Пошлю вас к черту? Что вы мне сделаете? Есть у вас рычаги давления на меня?

- Да, в общем-то, нет, - пожал плечами комиссар. – Ну, объявят вас как нелояльного к человечеству галатора. Ну, запретят высаживаться на обитаемые планеты Лиги. Вам-то что до этого? Когда в вашем распоряжении вся Вселенная?

Они все бунтуют поначалу. Это нормальная реакция – на мустанга, гордого обитателя прерий, надевает узду жалкий человечишка. Как тут не взбрыкнуть? Но понимание обычно приходит очень быстро – галаторам, этим могучим исполинам Космоса, нужны люди. Человечество. И бог его знает, почему, но галаторы всегда возвращаются домой. Теорий на этот счет много, сами галаторы, понятное дело, хранят молчание. А комиссар Фоссет считал, что им попросту становится скучно там, в чужом невообразимом мире, и они приходят к людям, чтобы похвастаться своими достижениями, как хвастается перед отцом подрастающий сын.

Все галаторы, с которыми Фоссет общался более менее дружески, а не только по службе, были падки на лесть.

- Конечно, есть планеты, не признающие законов Лиги, - скучным голосом, продолжал он, внимательно разглядывая заусенец возле ногтя. – Их немного, но они есть. И с удовольствием примут галатора-ренегата. Правда, на своих условиях… но, повторяю, какое значение это имеет для вас? Ваш дом теперь вся Вселенная, обживайтесь на здоровье. Говорят, там много интересного.

Познание, думал комиссар наблюдая за мрачным Салазаром. Бесконечный восторг познания нового при неутоляемом сенсорном голоде – об этом философы нам все уши прожужжали. И, наверное, в этом что-то есть, какая-то своя правда. Только вот Юра Воробьев ставит реперные буи, спасает людей, а в перерывах пьет вино у меня в кабинете. А Мко Мкртчан месяцами не вылезает из лабораторий, создавая сплавы, способные выдержать погружение в бешеную атмосферу голубого гиганта… создает, сам испытывает и, потерпев очередную неудачу, уходит в совершенно человеческий загул.

Сара Секей пишет потрясающие картины, силясь передать всю красоту и грозную мощь мира, неизвестного людям. Бенни Марвин всерьез занимается проблемой, как бы превратить каждого человека в галатора, не полагаясь на непредсказуемую сверхцивилизацию. Лайза Шнайдер, Герман Жук, Виктор Хмелевский…

А еще они прокладывают трассы для РПТ-маневров, терраформируют подходящие для этого планеты, тушат лесные пожары и прочее, прочее, прочее. Все две тысячи сто пятьдесят один галатор, которые вернулись и больше не захотели уйти. Во всяком случае, навсегда.

Очень надеюсь, что две тысячи сто пятьдесят второй не станет исключением, подумал комиссар Фоссет. Потому что у меня на него ба-альшие планы!

А две тысячи сто пятьдесят второй, между тем, мрачно бродил по просторному холлу, прихлебывал коньяк и скрипел зубами. Унижение! – аршинными буквами было написано на его лице. Мать вашу, какое же это унижение, подчиниться белковым козявкам! Наступить на собственное горло! Сломать себя об колено!

- Ладно, - наконец сказал господин Салазар. – Я все понял, комиссар. Ваша взяла. - Он сел обратно в кресло, усталым жестом потер щеки. – Честно говоря, я чего-то в этом роде и ожидал. Только думал, что сумею вывернуться. – Он пожал плечами, улыбнулся. – Что ж, пришло время поговорить начистоту. Чего хотите вы, и чего хочу я.

- Начнем с вас, - предложил Фоссет.

- Как с проигравшей стороны? – ухмыльнулся Салазар. – Что ж, я не против. Тем более, что мои требования предельно просты: я хочу остаться человеком. Официально! – повысил он голос, видя, как переглянулись представители ДСГ. – Только официально! Я же не дурак, чтобы мечтать о несбыточном. И к тому же, в моем нынешнем положении есть свои плюсы. Но официально я должен считаться человеком. Аргументы мои все те же, повторять я их не буду. Не знаю, каким образом вы это сделаете, не мне вас учить, но ни у кого не должно возникнуть ни малейшего сомнения в том, что я, Доминик Салазар, - человек!

- Особенно у ваших партнеров по бизнесу, - невинно добавил Фоссет.

Салазар расхохотался. Он смеялся совершенно искренне, со вкусом, хлопая себя по бедрам и вытирая мокрые глаза.

- Вы – умный человек, комиссар, - сказал он, отсмеявшись. – С вами приятно иметь дело.

- Не будет ли это нечестно по отношению к ним? Телепатия, навязывание выгодных вам решений…

- Самую малость, комиссар, самую малость! Я – человек азартный, для меня деньги – не самоцель. Поверьте, мне не хочется лишать себя невинного удовольствия обвести надутых дураков вокруг пальца. – Салазар подмигнул и заговорщицки понизил голос: - К тому же я сэкономлю на шпионаже и взятках.

Комиссар рассмеялся. Черт возьми, а мне этот парень нравится, подумал он.

- Итак, Доминик Салазар – человек. Единственный человек, об которого обломала зубы сверхцивилизация. Своего рода феномен, уникум. Так?

Салазар подумал.

- Единственный человек, не пригодный к превращению в галатора, - поправил он. – Этакий несчастный уродец. Так будет лучше. Так мне будут сочувствовать.

И не будут бояться, мысленно добавил Фоссет. Да, ты умный парень, ты прекрасно понимаешь, что человек, способный противостоять силе – любой силе! - вызывает опасения не меньше, чем сама сила.

- Что ж, - произнес он, – полагаю, это можно будет устроить. Разумеется, в обмен на ответную услугу.

- Валяйте, - с веселостью, за которой скрывалась некоторая настороженность, отозвался Салазар. – Что вы от меня хотите? Хотите, все дерьмо на планете превращу в золото?

Комиссар не принял развязного тона. Глядя в глаза галатора, он четко и ясно озвучил свои требования. Галатор сразу скис.

- Не хотелось бы мне этого, - промямлил он. – Это только вам кажется, что выход, это чертовски увлекательно и вообще круто. А у меня до сих пор поджилки трясутся, как только вспомню… Давайте лучше золото, а? Или деньги? Много денег, персонально вам. Соглашайтесь!

Комиссар молчал, и галатор сдался.

- Ладно, - раздраженно сказал он. – Ваша взяла. Но чтобы – полная тайна, ясно? Если хоть слушок, хоть намек просочится… Я с вас лично спрошу! Не с Департамента вашего сраного, а с вас, господин Фоссет! Так что в ваших интересах играть со мной честно! Понятно?

- Понятно.

- Это касается и ваших людей! Этих – галатор ткнул пальцем в молчащих как рыбы инспектора и стажера, - и тех, - палец указал куда-то за спину, в направлении, куда уехали техники. – Вы уверены, что они смогут держать язык за зубами? Мне бы не хотелось… м-м-м… эксцессов. Может, легкое внушение? Я смогу, очень аккуратно, они даже ничего не почувствуют.

- Не надо, - отказался Фоссет. – У меня есть кое-что получше ваших ментальных фокусов. Они будут молчать, ручаюсь.

- И что же это? – с подозрением спросил несколько уязвленный галатор.

- Служебная дисциплина!

Комиссар Фоссет встал.

- А вы пока тренируйтесь, господин Салазар. Вы мне нужны в хорошей форме.

Он одернул мундир и, отдав честь, вышел из дома. За ним, как ошпаренные, выскочили инспектор Лайнел и мальчишка.

Галатор смотрел им вслед, не пытаясь остановить, и на лице его читалось сомнение.

-4-

Комиссар Фоссет был очень доволен собой. Ему выпал уникальный шанс, и он им воспользовался. Конечно, с требованиями господина Салазара придется повозиться: убедить высокое начальство, обеспечить секретность по классу «прим», то, се…

Но дело того стоит! Это Фоссет чувствовал печенкой, своей жилистой, покрытой шрамами кабинетных боев, никогда не подводящей его печенкой.

Вы отказываетесь брать с собой регистрирующую аппаратуру? Вы тщательно храните свою тайну? Думаете, что у меня нет на вас управы? Что ж, правильно думаете – нет. Не считать же серьезным воздействием запрет на пребывание галатора на планетах? Плевать они хотели на все наши запреты: сейчас они на Земле, через миг уже где-нибудь на Сибирике, а еще через миг кушают устриц на Курорте, в пятнадцати парсеках от Земли. Пойди догони такого попрыгунчика, не говоря уж – поймай.

И тут появляется господин Салазар, вернувшийся галатор номер две тысячи сто пятьдесят два. И господину Салазару позарез требуется остаться на Земле, причем именно в человеческом качестве. И пусть его мотивы не вполне понятны, пусть даже он что-то скрывает, главное – он согласился работать на нас, пусть и под нажимом.

Первый галатор, который даст нам объективную, зафиксированную регистрирующей аппаратурой информацию! Это же прорыв, настоящий прорыв! От этой мысли у комиссара Фоссета слегка закружилась голова.

- Шеф, - озабоченно сказал Лайнел. – А вам не кажется, что мы ввязались в опасную игру?

Трай шёл по Проспекту Победителей. Это была самая красивая улица в городе. Кругом всё сверкало и искрилось. По большим экранам транслировались новости, приближалось главное событие года — прямая линия с императором. Император решал проблемы своих простых поданных, рассказывал о планах на будущее и пр.

«... последние несколько дней мы видим видеокадры, как именно Император готовится к «Прямой линии». Вот видели накануне, что Великий сидит с большой кипой вопросов, видели, что наш справедливый император смотрит видеообращения от жителей вселенной. Что самое главное он для себя выделяет? Какие самые острые вопросы? Смотрите ежегодную прямую линию с Императором и узнаете ответы на самые животрепещущие вопросы нашей вселенной».

Трай торопился в развалины Куреля.

Курель — это был бывший город ахинейцев. Когда-то он был самым большим и развитым городом на Сиберии. Ахинейцы были похожи на аллардов, только у аллардов кожа была золотистая, а у ахинейцев с тёмно-красным оттенком. Периодически они воевали друг с другом, с переменным успехом. А потом аллардцы попросили помощи у землян и началась большая война, вошедшая в историю как последняя война. Ахинейцы терпели поражение за поражением, пока не были уничтожены полностью. Алларды остались единственным коренным народом Сиберии. Главный город ахинейцев был сожжён и разрушен.

В разрушеном городе Трай с Булсарой проводили много времени, болтали о разном, веселились. Часто к Булсаре приходили друзья и знакомые, которые также принадлежали к лучшим семействам Сиберии.

Гады! Сволочи! Ненавижу вас, нелюдей! Со всеми вашими червоточинами, тоннелями, со всеми вашими технологиями, неотличимыми от явлений природы, ненавижу и проклинаю! Уроды сверхразумные, ледышки бесчувственные, вас бы на мое место!

Охваченный паникой, почти теряя сознание, Пьер не почувствовал укола, просто вдруг стало легче дышать, в глазах прояснилось и в голове тоже – умная аптечка знала, что надо делать. В отличие от своего «пациента».

Пьер закрыл глаза, с наслаждением чувствуя, как разжимается ледяной кулак в груди, как расслабляются скрученные судорогой мышцы. Сердце вновь билось ровно и мощно, на лице, слегка пощипывая, подсыхал пот, стягивая кожу. Век бы так, подумал Пьер, погружаясь в приятную дремоту. Открывать глаза не хотелось категорически, и лишь огромным усилием воли Пьер заставил себя встряхнуться.

И тут же выругался сквозь зубы – приступ паники отнял у него семь минут жизни, и жить ему оставалось ровно восемьдесят шесть минут. Впрочем, какая разница – восемьдесят шесть минут или восемьдесят шесть часов? Если все равно помощи нет и, главное, не будет?

Пьер снова огляделся, но уже внимательно, не торопясь. Ни одного знакомого созвездия, ни одного ориентира, невозможно даже предположить, куда его занесло.

Меня будут искать. Собственно, меня уже ищут: радары обшаривают пространство на всех частотах, с Рогады взлетели спасботы… на Базу, конечно, тоже сообщили, ведь это не шутка, это настоящее ЧП – исчез человек. Вот только что был, демонтировал отработанный модуль, и – исчез. Как корова языком слизала.

Пьер представил, как это выглядело со стороны, и расхохотался. Смех вышел нехороший, истерический вышел смех, и в груди шевельнулась, поднимая уродливую голову, притихшая было паника.

Глупо, ах, как невозможно глупо умирать в двадцать три года! Молодым, здоровым, полным сил и планов на будущее. Вот так внезапно, без подготовки, узнать, что жить тебе осталось чуть больше часа. И ничего, совсем ничего нельзя сделать!

… Говорят, смерть от удушья одна из самых мучительных. Когда станет совсем уж тяжко, вкачу себе снотворного…

Какой же я дурак! Ведь Исхак обещал роботов на завтра, у него один как раз должен был освободиться. Нет, развеяться захотелось, прогуляться… мол, засиделся… Развеялся? Прогулялся? А ничего так прогулочка вышла!

… Не буду я ничего колоть. Просто открою шлем. Хоть напоследок понюхаю, чем Космос пахнет…

А ведь я не видел червоточины, вдруг подумал Пьер. Я вообще ничего такого особенного не видел, просто мигнуло что-то, и картинка сменилась. Так меняются фотографии при автоматическом пролистывании. Хотя нам по-другому рассказывали: мол, возникает спонтанная червоточина, гиперпространственный тоннель, и тебя в него буквально всасывает… про туман светящийся рассказывали, и что в этом тумане не то глаза, не то голоса, не то чистый разум, которому ты небезынтересен… Врали? Но зачем?

Впрочем, какая разница? Тут одно из двух: либо я настолько примитивный человек, что не смог заинтересовать собой сверхцивилизацию, либо настолько невезучий, что меня просто не заметили. Как не замечают муравья, забравшегося на одежду. Вынесли муравьишку из родного леса, отряхнулись на обочине дороги, прежде чем сесть в машину, и уехали, оставив бедолагу погибать в незнакомом мире.

… Маму жалко. Очень, невыносимо. Сначала папа, теперь вот… Хотя папа, конечно же, вернется, и они помирятся – общее горе сближает…

Шестьдесят одна минута… час… Всего час остался, и надо прожить его достойно, чтобы не было стыдно в последний миг. Как? Ну, хотя бы не плакать.

Пьер шумно потянул носом и зажмурился, смаргивая набежавшие слезы. Острые колючие звезды перестали быть острыми и колючими, они расплылись в дрожащие пятна, и поверх них Пьер увидел свое лицо, отразившееся на внутренней поверхности плексанолового шлема. И даже не лицо целиком, а только глаза, неестественно огромные, растянувшиеся от окоема до окоема.

Пьер проморгался, и мир вновь обрел четкость и резкость. Только отражение глаз никуда не делось, и это раздражало. Что-то не так было с этими глазами, какая-то несообразность в них чувствовалась, и Пьер мучительно, словно делать ему больше было нечего, пытался понять, что же именно мешает ему в этих глазах, а когда вдруг понял, то задохнулся, не смея поверить в чудо.

Один глаз, левый, был карим, а другой, правый, зеленым, и эти глаза могли принадлежать одному-единственному человеку во Вселенной.

- Э-э-й! Я здесь, здесь! – закричал Пьер и бешено замахал руками, пытаясь привлечь к себе внимание, хотя и без того было ясно, что его заметили и обязательно придут на помощь.

Пьера крутануло волчком, швырнуло в сторону, от звездного мельтешения закружилась голова и он потерял ориентацию, но это было уже неважно, потому что спаситель был уже рядом – молодой веселый парень с разноцветными глазами, одетый в свою знаменитую черную рубашку в крупную красную клетку, в джинсы и, почему-то, босиком.

Юрий Воробьев, человек по рождению и галатор милостью сверхцивилизации. Самый лучший парень в мире!

- Ну? – весело спросил Юра. – Куда тебя подбросить?

- Домой, - выдохнул Пьер.

Вселенная опять мигнула… скорее даже подмигнула, совсем по-дружески, и Пьер увидел, что сидит на травке во дворе своего родного дома, а по дорожке идут мама и папа, держась за руки… они уже заметили его, но пока еще не осознали этого, они увлечены беседой, но сквозь оживление на их лицах медленно проступает недоумение.

Пьер счастливо рассмеялся и принялся стаскивать с себя скафандр.

-2-

В четырнадцать пятьдесят семь комиссар Фоссет, не торопясь, убрал бумаги в стол, перевел служебный уником в режим регистратора и заблокировал внешнюю связь. Ровно в пятнадцать ноль-ноль в дверь постучали. Очень вежливо и деликатно.

- Войдите, - откликнулся комиссар, и дверь немедленно распахнулась с легким извиняющимся скрипом.

Юрий Воробьев не имел дурной привычки внезапно материализовываться посреди кабинета или сваливаться с потолка прямиком в кресло для посетителей, как поступало большинство его «коллег». Он входил обычным способом, как простой смертный, и точно в назначенное время, чем заслужил искреннюю признательность комиссара. Посмотришь со стороны – обычный парень, человек как человек… вот только дверью почему-то скрипит, хотя нечему там скрипеть, нет в силовой двери трущихся частей. Какое-то время эксперты ломали головы над этим феноменом, а потом, по примеру комиссара Фоссета, махнули рукой, списав все на врожденную деликатность молодого галатора.

- Добрый день, - поздоровался Юрий. – Не помешал?

- Здравствуй, здравствуй, дружище!

Комиссар выбрался из кресла и, протянув руку, пошел навстречу молодому человеку. Они обменялись крепким рукопожатием, потом комиссар обнял Юрия и, взявши его за плечи, несколько раз встряхнул, растроганно улыбаясь и заглядывая в глаза.

- Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Спас, стало быть, мальчишку? Молодец.

- Да какой там подвиг? – отмахнулся Юрий. – Просто оказался в нужное время в нужном месте. Вы же знаете, у меня к этому талант.

Комиссар знал. Спасение терпящих бедствие это было, если так можно сказать о галаторе, специализацией Юрия Воробьева, и в этом ему действительно не было равных. Прогуливаясь пешком между звезд, он в буквальном смысле слышал вопли-мольбы погибающих людей и спешил на помощь.

Иногда – успевал. Когда не был занят другими, более важными делами.

Фоссет усадил Юрия на маленький кожаный диванчик (знающие люди утверждали, что подобной чести удостаивался далеко не каждый посетитель), достал из бара бутылку без этикетки, вопросительно взглянул на посетителя. Тот махнул рукой

- Давайте, чего уж там. Змей-искуситель.

Домашняя вишневая наливка, настоянная на смородиновых почках по древнему семейному рецепту Фоссетов, была единственной слабостью молодого галатора. Это выяснилось года полтора назад, совершенно случайно, и с тех пор в баре комиссара Фоссета всегда стояла бутылочка. Так, на всякий случай. Три месяца назад комиссар принес вторую, и вот сегодня появился повод открыть ее.

Прозрачная рубиновая кровь пролилась в пузатые бокалы, и кабинет наполнился терпким запахом летнего полдня. Юрий взял бокал в ладони, поднес к лицу и, блаженно улыбаясь, вдохнул аромат.

- Божественно! Это не вино, это амброзия! Знаете, комиссар, вот ради подобных моментов и стоит жить.

Фоссет вежливо улыбнулся. Минут пять, пока Юрий смаковал вино, он болтал о пустяках, и лишь когда бокал опустел, приступил к делу.

Он включил и развернул над столом объемную карту Галактики, девять десятых которой было окрашено в молочно-белый цвет - терра инкогнито, куда еще не ступала нога человека. Россыпь изумрудных точек располагалась в основном вдоль рукава Ориона, да еще несколько штук робко мерцали на внутреннем крае рукава Стрельца – редкие обитаемые или хотя бы посещаемые человеком острова в безбрежном океане Вселенной. Фоссет дал увеличение, наложил координирующую сетку; молочная белизна отползла к краям карты, изумрудные точки превратились в объемные пузыри неправильной формы, а между ними протянулись красные пунктиры – гиперпространственные трассы, провешенные не без помощи тех же галаторов.

- Итак, сектор сто девять. – Для наглядности Фоссет ткнул в карту пальцем, и названный сектор тут же окрасился синим. – Как там у нас дела?

- Хорошо дела, - сказал Юрий с гордостью. – Два реперных буя. Я мог бы и третий поставить, но увидел, что человек попал в беду. Медлить было нельзя, вот я и… Но я поставлю, честное слово. И три, и четыре. Сколько скажете.

- Но два уже стоят? – уточнил Фоссет.

- Конечно. Я что, вам врать буду? – обиделся Юрий.

Или сделал вид, что обиделся. С этими галаторами никогда не знаешь, испытывают они в данный момент эмоции или только имитируют их. Слишком уж мало в них остается от человека со временем. Взять того же Воробьева. Один из первых галаторов, вернувшихся галаторов. Фосету тогда было девятнадцать, и он хорошо помнил шок, охвативший человечество, когда те, кого считали погибшими и оплакивали, стали возвращаться домой: страх, недоверие, восторг, зависть. Тридцать лет с тех пор прошло, а Юрий совсем не изменился. Он и выглядит на двадцать пять, и ведет себя соответственно, как будто выбрал для себя наиболее комфортный возраст и законсервировался в нем.

Фоссет вздохнул.

- Понимаешь, дружище, - проникновенно сказал он. – Лично я тебе верю. Безоговорочно (комиссар слегка покривил душой, но надеялся, что галатор этого не заметил). Но тут такое дело… Сигнал почему-то не проходит. Диспетчеры его не видят… а им тоже врать незачем. Значит, что-то случилось. Может, буи повреждены, может, уничтожены. Ты был там, своими глазами все видел. Как думаешь, что могло произойти? Какой-нибудь метеорит, например, или что-то вроде этого?

Юрий прикрыл глаза, сосредоточился, вспоминая сто девятый сектор.

- Метеорит? – с сомнением протянул он. – Навряд ли. Не думаю. Местечко не то, чтобы идеальное, но вполне спокойное. Пыли многовато, но это не критично. Был там один блуждающий астероид, но я его уничтожил на всякий случай. Так что…

Юрий, улыбаясь, развел руками, и вдруг замер, отвесив челюсть. А потом густо покраснел, и вид у него стал ужасно виноватым.

- Черт, - сдавленно прошипел он. – Дурак! Ну какой же я дурак! Комиссар, я забыл их активировать! Боже, какой же я идиот!

Комиссар испытал облегчение. Дорогая аппаратура цела, и это главное, а все остальное пустяки. Даже приятно лишний раз убедиться, что ничто человеческое галаторам не чуждо. Например, забывчивость.

- Ну-ну, дружище, - добродушно проговорил он. – Забыл и забыл. Подумаешь? С каждым может случиться.

- Но случилось-то со мной! Это непростительно. Я сейчас же все исправлю. Комиссар, передайте коллегам мои извинения и скажите, что через полчаса все будет в порядке. Я быстренько туда смотаюсь, а потом вернусь, и мы продолжим.

Фоссета кольнула привычная зависть. «Быстренько смотаюсь»! Действительно, какие пустяки! Десяток парсеков туда, десяток обратно… ерунда, даже говорить не о чем.

- Да спешить-то особо некуда, - возразил Фоссет, но Юрий решительно встал.

- Ждите! – отрывисто и хмуро сказал он. – Я скоро.

Он направился к двери, но вдруг остановился и склонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то в себе. А потом повернулся к комиссару, и лицо у него было сосредоточенное и радостное одновременно.

- Мне нужно идти, - очень торжественно сказал он. – Меня зовут.

- Они? – понимающе спросил Фоссет, хотя и без того все было ясно.

Юрий не ответил – окружающий мир, включая комиссара, перестал для него существовать. Как всегда, Фоссет не уловил момента, когда галатор исчез. Только что стоял посередине кабинета, и вот его уже нет, только медленно истаивает фантом, и от него дышит холодом, как из открытой двери холодильника. А легкий стук комиссар скорее вообразил, чем услышал.

Не дожидаясь, пока фантом окончательно растает, Фоссет подошел к нему, с кряхтением нагнулся и с некоторым трудом отодрал от паркета липучку – миниатюрное регистрирующее устройство, которое он несколько минут назад так ловко и незаметно прилепил на плечо Юрия.

- Бесполезно, - проворчал он, возвращая липучку в контейнер. – Сто раз уже им говорил. Ну сколько уже можно дурью маяться?

-3-

Ученых, занимающихся галаторами, очень интересовало все, что с ними связано. Особенно способ их перемещения, вневременной и внепространственный. Фоссета это интересовало тоже, и как человека, и как должностное лицо. Но если Фоссет довольствовался беседами с галаторами, то остальным этого было мало. Не обвиняя галаторов напрямую во лжи, большинство ученых было твердо уверено, что всей правды галаторы о себе не рассказывают. По разным причинам. Складывалась неприятная ситуация: галаторы знали о человечестве все, а человечество о них ничего. Потому что те крохи сведений, которые удалось собрать на сегодняшний день, знаниями назвать было нельзя. Так, сплетни, слухи, зачастую противоречащие сами себе.

- Вы просто не поймете, - как-то сказал молодому Фоссету один галатор, весьма спесивый и надменный тип. – В человеческом языке нет нужных слов, чтобы описать нашу сущность. Попробуйте рассказать таракану о любви или несварении желудка.

Тогда Фоссета сильно задело сравнение с тараканами, но виду он не показал. А потом он понял, что галатор, несмотря на свой поганый характер, вовсе не имел в виду обидеть или оскорбить человечество. Он просто привел подходящий по его мнению пример, и никакого личного отношения в свои слова не вкладывал.

Ну и поскольку на самих галаторов надежды было мало, людям ничего не оставалось, как обратиться к технике. Тем более что переделать существующие следящие устройства под новые задачи оказалось делом не таким уж сложным. Это была прекрасная идея, и она с треском провалилась – ни один «жучок» не смог удержаться на галаторе, когда тот выходил. Даже самые современные наноаэрозоли. Даже наноботы, которых смогли незаметно подсунуть галатору с едой или питьем. Стоило галатору стартовать, как вся хитроумная человеческая электроника в целости и сохранности оказывалась на оставленном фантоме, а через несколько секунд осыпалась вниз.

В свое время, когда перед Фоссетом встал вопрос специализации, он выбрал самое, казалось бы, неперспективное направление – кураторство. В задачи куратора входили довольно скучные вещи: регистрация новых галаторов, помощь в социализации, профтестирование с целью использования новообретенных способностей каждого конкретного галатора на пользу человечества. Никаких тебе мозговых штурмов и потрясающих изобретений, как у ребят из технического отдела. Никаких рискованных погружений в сумеречную глубину сознания нелюдей, из-за которых все психологи, даже молодые, ходили с седыми головами. Вообще ничего романтического и героического, просто скучная, монотонная бюрократическая работа. Но именно она помогла выстроить хрупкий мостик понимания и взаимного доверия между людьми и галаторами.

Сотрудничество, это всегда непросто и требует взаимных усилий со стороны всех партнеров.

Испытывал, к примеру, тот же Юра Воробьев потребность в спасении людей? Изначальную потребность, так сказать, инстинктивную, от чистого сердца? Читая отчеты первого куратора Юрия, комиссар Фоссет убедился – нет, не испытывал. Ему, увлеченному новыми феерическими ощущениями, такое и в голову не приходило, он вообще перестал воспринимать смерть как обязательное явление. Понадобился не один год работы и весь авторитет куратора, чье имя сохранилось лишь в архивах Службы, чтобы Юра заново осознал всю трагедию внезапной преждевременной гибели человека. Любого человека. Теперь на его счету не один десяток спасенных жизней.

А трассеры, которые провешивают новые трассы к перспективным планетным системам? Конечно, человечество может вполне обойтись и без них, по старинке, посылая в неизведанные области пространства автоматические зонды или трехместные пилотируемые суденышки. Но – время! Затраты! Риски, в конце концов! Каждый второй автомат теряется в глубинах космоса, каждый пятый экипаж сталкивается со смертельной опасностью и – увы! – не всегда выходит победителем. Трассеры сделали процесс освоения Космоса проще и безопасней, и в этом немалая заслуга лично его, комиссара Фоссета. Именно он несколько лет назад запустил тщательно продуманную рекламную кампанию, именно он вел долгие задушевные беседы с галаторами, незаметно подталкивая тех к вполне тривиальной мысли – помогать человечеству это не унижение, не позор, это посильный вклад, почетная обязанность и вообще круто. И он добился своего. Теперь каждый галатор считает своим долгом проложить хоть парочку новых трасс. А трое отчаянных, даже по меркам галаторов, сорвиголов настолько увлеклись этим делом, что отправились торить путь к центру Галактики.

То, что галаторы могут перемещать материальные объекты значительной массы и объема, было известно давно. Но только я догадался использовать это на благо человечества, с гордостью подумал Фоссет. Разумеется, о том, чтобы заменить все грузовики галаторами и речь не шла, это непродуктивно и унизительно для вольных жителей космоса. Да и не согласились бы они на это. Но - буй? Один маленький буй, чуть больше тонны весом? Подобрать на орбите, доставить в обозначенный сектор, активировать. Неужели трудно? А человечество получит новую реперную точку для входа в подпространство и будет по гроб жизни благодарно своим великим землякам.

Итак, галаторы помогают. Галаторы спасают. А вот сотрудничать галаторы не хотят. А как иначе объяснить тот факт, что они наотрез отказываются брать с собой регистрирующую аппаратуру? Отказываются все поголовно, даже Юрий, а ведь он из них самый лояльный. И, главное, без объяснения причин: нет и все тут! Это было непонятно, неприятно и вызывало вполне обоснованные подозрения.

Они что-то скрывают? Безусловно. Что-то важное? К гадалке не ходи. Но что именно? Версий было великое множество, вплоть до самых фантастичных.

Галаторы в своих странствиях повстречали Бога и монополизировали право общаться с Ним напрямую.

Галаторы не могут допустить прямой контакт людей со сверхразумом, потому что: а) это вызовет у людей цивилизационный шок; б) это уравняет людей и галаторов, а делиться могуществом они не собираются.

Галаторы никакие не сверхлюди, а просто кучка обнаглевших психократов. Или даже один в конец зарвавшийся психократ. И нет никакой сверхцивилизации, и не летаем мы к далеким звездам, все это чудовищной силы внушение и величайший обман. Для чего? Да кто же нам скажет?

Сторонники разных версий сходились только в одном – раз галаторы ведут себя так по отношению к людям, то и у людей развязаны руки и можно особо не церемониться. Например, тайно подсаживать к ним «жучков». Рано или поздно это сработает.

У комиссара Фоссета было на этот счет свое мнение, но он предпочитал помалкивать. Тем более что девяносто девять процентов всего человечества о коварстве галаторов не подозревало и считало их отличными ребятами. С полным, кстати говоря, на то основанием.

-4-

… Спохватившись, Фоссет включил коммуникатор и от удивления выругался. За неполные двадцать минут больше десятка вызовов! И от кого? От Лайнела! Опытный работник, Лайнел всегда отличался рассудительностью и хладнокровием. И если уж он названивает, как запаниковавший стажер на первом своем самостоятельном задании, стало быть, дело серьезное. И Фоссет решительно ткнул в сенсор вызова.

- Что за пожар, Лан? – спросил он.

- Добрый день, шеф, - неторопливо отозвался Лайнел. Его круглое лицо было сонным и туповатым, таким, как всегда, и у комиссара отлегло от сердца. Ничего не случилось, ничего экстраординарного, просто важное дело, которое действительно срочно надо обсудить. – У нас тут плановый возврат.

- Ага, - сказал Фоссет. – Ну, что ж, хорошо. Бригада выехала?

- Бригада на месте, работает. Но тут у нас кое-какие проблемы с клиентом возникли. Ничего особенного, но вам лучше приехать. Номер пять ноль семь один.

Фоссет открыл базу «ушельцев», быстро просмотрел данные на человека, зафиксированного под номером пять тысяч семьдесят один, и тихо присвистнул.

Доминик Салазар, уроженец Земли, сорок два года на момент исчезновения, женат во второй раз, один ребенок от предыдущего брака. Три года назад пропал с борта собственной яхты на маршруте Земля-Марс-Ригла-Земля, сразу после входа в Солнечную систему. Обладатель платиновой звезды с правом неограниченного кредита в Центральном обитаемом секторе и Южной Периферии… и, собственно, этого было достаточно, остальное досье можно было не читать.

- Серьезный господин, - вздохнул Фоссет. От богатеньких буратинок он не ждал ничего хорошего.

- Очень, - подтвердил Лайнел. – Так вы приедете, шеф?

- Точка входа?

- Номер один.

Фоссет посмотрел. Ну да, всё, как предполагали – небольшая вилла в Швейцарских Альпах, этакое холостяцкое гнездышко, куда не было доступа никому, включая многочисленных любовниц.

- Мне туда минут тридцать лету, - кисло сказал Фоссет. – И то если заказать стратолет. Сам не справишься?

Лайнел помолчал, хмуря светлые брови.

- Попробую, шеф, - сказал он, но особой уверенности в его голосе не прозвучало. – Правда, все равно нужна будет ваша санкция. У господина Салазара есть определенные требования к… скажем так, к его легализации… И он хочет говорить с начальством.

- Даже так? – удивился Фоссет. – Хорошо, через полчаса буду.

- Спасибо, шеф, - с чувством сказал Лайнел и отключился.

Кстати, вспомнил Фоссет, заказывая билет на ближайший стратолет, вместе с Салазаром пропал и корабельный механик… как его там? Не помню… Его тело спустя почти два месяца случайно обнаружили на орбите одной из планет в системе Бабочки. Заледеневший в камень, одетый в один рабочий комбез на голое тело, мертвый механик безмятежно кружил на геостационарной орбите и улыбался, сжимая в руке портативный диагностер.

Шум поднялся изрядный, пресса на всех языках вопила о нечеловеческой жестокости сверхцивилизации, для которой люди – хлам, расходный материал, от которого они избавляются точно так, как мы избавляемся от мусора. Но компетентные лица помалкивали, отделываясь общими, ничего не значащими фразами – для них ситуация представлялась несколько сложнее, чем для обывателей, кипящих от праведного гнева. Тем более что кипи, не кипи, а что ты можешь сделать?

- Полагаю, бедолаге просто не повезло, - как-то поделился своим мнением с Фоссетом известный физик Эмьен М`Гхан. – Его просто зацепило краешком, по касательной, и вышвырнуло в соседнюю систему. Благо, что система оказалась обитаема, теперь родные хотя бы могут похоронить тело по-человечески. А сколько таких несчастных мы до сих пор не обнаружили?