Писательская

Долго батя выбирал маме на ДР косметический набор, привлёк к консультации сотрудниц, так как мы, мужики, в этом ничего не смыслим. Купил, завернул и подарил маме.

Радости её не было предела... Она его обругала и заставила сдать подарок обратно. Отец мне проныл, что большего позора не испытывал, особенно когда продавщицы догадались и прямо спросили, опустив глаза.

Мамин характер? Представьте еврейско-цыганского злобного гома, который проклинает одним лишь взглядом. Ну, смотрите, она потом с папой в этот магазин много раз ходила с присущим ей каменно-отбитым выражением лица. Метр шестьдесят в ней, возможно, и был в молодые годы. Отец чуть не дотягивал до метр восемьдесят.

Не помню сейчас, как её звали, но сиськи были добрые, как и девушка. Познакомился, оказалась ровесницей. Обычно коренастые и упругие девушки на теоретической кафедре, а она оказалась народницей, если правильно помню, играла на домре. Но это всё неважно, а важно, что сидели вдвоём, тишина, темень, негромкий задушевный разговор двух людей, которые больше никогда не увидятся. Ну и сиськи, разумеется. Кто-то из вас даже знает, как они манят, свежие, молодые, когда к лицу и когда есть взаимная симпатия.

Сидели мы долго, как пришел отец и всё испортил: "А что это ты тут сидишь, тебя там ищут, наградить пытаются, а ну пошли!"

Приехали мы домой, сидим едим, батя маме рассказывает: "Идёт награждение, называют победителей, а его нет. Все с ног сбились, а он нашел себе самую цыцькатую дивчину и сидит в темноте". Мать скривилась, недовольно закатив глаза, прицокнула языком по золотому зубу.

И духи. Чтобы пот забило. И выходишь ты такая из машины: ля на меня! Ногу в каблуке через лужу тянешь, потом сиськи из дверей выносишь. И чтобы на голове лак. О, да, детка! Флакон лака, не меньше. Чтобы если за угол дома зацепилась шевелюрой, когда в переулке раком перед джигитом высматриваешь в тебя или на асфальт, то чтобы угол дома нафиг отлетал. Чтобы причёска хрустела в его лапах. Как свежие чипсы.

И голос. Ах, этот постуженный голос. Нет, без сигарет такой голос не поставить. Есть вариант на коленях по ветру зимой очки зарабатывать, ловя головку в рот, но то можно и воспаление получить. Но красиво дама курит лишь до первых морщин, дальше уже сразу можно переходить на трубку.

И чтобы с матами. Не прогадаешь: Вах, какой знойный красавица, поехали ко мне на хату! Вот это бинго и комбо!

А когда ей надоест, она смоет всё с себя, только иногда рука потянется к сигаретке, да маток проскочит между слов. Студент подрастёт, первый аванс получит, сводит Машку в рыгаловку, она расскажет за жизнь и одного бывшего, который десять лет над ней морально измывался, сволочь! Потом сиську покажет, в зад намекнёт аккуратно, а студент уши развесит и ЗАГС поведёт.

— Да успокойтесь вы, я же помочь хочу!

Я удивился. Он правда думает, что после такого мы ему доверим нашу маму? Зачем вообще это было делать?

— Да чёрт! — Воскликнул человек, — идите вы, я же как лучше хотел!

Я был зол, нестерпимо зол, и буквально плевался в шипении. Самые сильные котята направились прогонять их, а оставшиеся должны были помочь маме. Мы окружили её и стали вылизывать. Мне досталась её рана, которую я зализывал, как научила мама. Но жидкость продолжала сочиться сквозь шерсть, и почему-то никак не заканчивалась. Дышала мама с каждым разом всё медленнее, её глаза стали чаще прикрываться, и перед тем, как закрыть их насовсем, она из всех сил лизнула мой нос и рухнула на землю. Её дыхания ни я, ни мои братья и сёстры, больше не слышали.

Когда все поняли, что случилось с мамой, было решено — теперь мы сами отвечаем за себя. Какими бы мы маленькими ни были, мы должны быть сильными теперь не только ради себя и своей жизни, но и ради мамы. Её последнее действие так больно скрутило моё сердце, что я буквально возненавидел всех людей в мире. Мы последний раз переночевали в холоде и голоде, и отправились кто куда.

Так началось моё путешествие, которые были очень долгими и суровыми. Без братьев и сестёр, а особенно без мамы, добыть еду и одновременно не доверять людям было сложнее. Но несмотря на сложности, мир, оказывается, такой большой, интересный, но очень противоречивый. Его населяют разные коты и кошки: одни ластятся, а другие дерутся, одни делятся едой, а другие отбирают. Я повидал многих, и теперь с гордостью могу заявить:

Я — взрослый кот. Теперь я сам себе хозяин, и меня всё устраивает. К людям я до сих пор отношусь без особого доверия, но если они кормят, то можно немного и потерпеть. Я прекрасно понимаю, что они это делают чисто ради удовлетворения своего человеческого раздутого эго, но пока есть еда — я не бурчу. Практически. Своих братьев и сестёр я больше не видел и не знаю, что случилось с ними. Зато я подружился с котами с теплотрассы, которые по-доброму отнеслись ко мне. Приютив меня, они научили меня охоте, где-то сглаживать углы, а где-то шипеть до плевков ядом. Они мне стали семьёй после смерти мамы.

Но жизнь (особенно кошачья) не бывает всегда хорошей. И в основном такова она из-за людей. Однажды кот с соседнего двора мяукнул нам о приближающемся «сезоне отлова». Как я понял после объяснения своих, это люди, которые пытаются поймать дворовых животных и заточить их в клетку, чтобы мы не сделали ничего плохого. Но что плохого делают обычные коты? Ладно, собаки, тут я солидарен с людьми, но коты-то тут причём? К тому же, ещё и в клетку! Кошмар. По моему мнению, это людей надо отлавливать. Со мной были солидарны все коты.

Прыгая по трубам, я думал не только о том, где потеплее будет устроиться. Если честно, я с нотками зависти и злости смотрел в одно единственное окно жилища людей. На подоконнике сидела белая пушистая кошка с ошейником. Увидев её в первый раз, я начал насмехаться над ней. Потом пошла ненависть. А после осталась только зависть. Я каждый раз смотрел в окно и видел, как ей насыпают корм, гладят по голове и как нежно она мурчит, ласково подставляя пушистую мордочку под тонкие пальцы человека. Ей не нужно заботиться о еде, сне и об «отлове», она просто сидит на подоконнике и наблюдает. Наблюдает за тем, как мы выживаем.

Утро было ранним, но переполох не сделал его добрым. Все мои собратья разбегались по углам и шипели на падающую тень. Я сладко зевнул и спрыгнул с трубы, тихо следуя на звук. Конечно, это были люди. Они вечно портят настроение тем, что опять что-то не могут поделить. Вот только голоса были незнакомые. Может, новоприбывшие? Я размял лапы в потягивании и вышел. Это было моей ошибкой. Люди заметили меня и поймали за шею, да так, что невозможно было вывернуться. Я только начал пытаться наладить контакт с этими существами, как они сразу же моментально пали в моих глазах! Я брыкался, шипел, скалился, но и это мне не помогало: люди тянули меня к себе. Мне хотелось оставить алые полосы на их теле, но и к этому они были готовы. Их одежда была прочна, будто бы создана для отлова. Стоп, отлова? Что, уже сезон? Дурья моя башка! Что же со мной будет? В моих глазах читался страх.

А потом всё было как в тумане, и, как я наблюдал, не у меня одного. Нас разделили, и на каждого была своя клетка. Меня швырнули, и спина прикоснулась к тонким холодным прутьям. Встав на дыбы, я только и мог делать, что шипеть. Я в западне. И, самое страшное, я даже не знал, что со мной будет. Мне говорили местные коты, что тех, кого забрали в «отлов», больше не возвращаются, но что с ними бывает — загадка.

Нас каждый день кормили, за нами ухаживали, но выходить из клетки не позволяли. Зато было разрешено наблюдать за приходящими маленькими и большими людьми: маленькие просовывали пальцы в клетку (за что получали и начинали плакать), а большие внимательно рассматривали. Они меня странно разглядывали. Они что-то обсуждали между собой, а потом выпускали одного из котов, унося его иногда на ручках, иногда в тканевых клетках. На меня смотрели часто. Ну что ж, смотрите, я за просмотр рыб не беру. Я знаю, что я в самом расцвете сил, и что я прекрасен. У меня серая пушистая шубка и острые клыки.

Рано или поздно я знал, что очередь дойдёт и до меня. Маленький человек, делая уверенные шаги (я его видел не один раз у своей клетки, он всё наблюдал за мной), тыкнул в мою клетку пальцем:

— Его хочу!

Я зашипел. А я не хочу, что бы то ни было! Грузный человек в шляпе и маленькая его копия в розовом платье. Мне не нужны люди. Я сам справлюсь!

— Марин, посмотри сколько здесь котов. И рыжие, и белые, а тебе приспичил именно этот.

Марина надулась, а я отошёл от дверцы клетки. Человек в шляпе только раздул ноздри и повернулся к другому человеку:

— Давайте его.

— Он очень шугливый. Будьте с ним осторожнее.

Марина расцвела и звонко прикоснулась губами к щеке грузного человека. Тот поставил её на пол и ушёл с другим, оставив её одну.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя назвала? Барсик? Мурзик? Хм-м-м, надо подумать…

Приложив маленький пальчик к губам, Марина задумалась. Мне бы стоило тоже задуматься, потому что, если честно, я вообще не понимал что происходит. Я наблюдал, как котов забирают, но куда... Отпускают на улицу? На свободу? Было бы здорово. Но, кажется, эта девочка не собиралась от меня отлипать. В таком случае, я не собираюсь её терпеть. Я недовольно шикнул, и она тут же воскликнула:

— Точно! Будешь Шипой. Потому что ты шипишь.

Я зашипел.

— Вот про это я и говорю. Тогда давай знакомиться. Меня зовут Марина, моего папу зовут дядя Толя, и теперь ты у нас в семье!

Девочка была радостной, но вот в моей морде читалось что-то противоположное. Я, уважающий себя дворовой кот, переживший много чего, обязан подставлять холкуи этой мелкой сопле, потому что она меня выбрала? Да лучше сгинуть в канаве, чем стать домашним. В голове всплыли воспоминания о белой кошке, и я поморщился. Кошачьи Боги, передумайте, я не этого хотел. Пожалуйста…

Но они меня не услышали так же, как не услышала эта девочка мой протест. А ещё и её отец, и тот, кто вытаскивал из клетки. Я был неумолим в своём желании остаться если не на улице, то хотя бы здесь, так что они с превеликим трудом вытащили меня из одной клетки и посадили в другую. Всю дорогу в железном доме Марина напевала какую-то мелодию и постукивала по крышке клетки в такт, что очень сильно бесило. А дорога была долгой.

Железный дом скрипнул колёсами, и Марина радостно запищала, приговаривая, что теперь я буду жить вместе с ними. Меня ещё немного помучили укачиванием клетки, но в конце, когда разные запахи и звуки собрались вокруг меня, дверь открыли. Я прижал уши и вытянул лапу вперёд, нащупывая дальнейшие ориентиры. Земля была мягкой и пахла. Я приподнял морду, шевеля усами, и зафиксировал троих: та самая Марина, «отец» и какая-то женщина.

Марина потянула ко мне свою лапу, за что была оцарапана. Из раны потекла кровь. Воспоминания эхом прошлись у меня перед глазами, и я снова залез в клетку.

— Шипа, — слизав кровь, проговорила Марина, — ничего страшного, заживёт. Иди сюда, у нас столько всего для тебя: и кроватка, и когтеточка, и еда, и даже игрушки!

Звучало как роскошь. Я всегда спал где было тепло и сухо, точил когти о деревья, ел что попало, а об игрушках даже мечтать не мог. Из любопытства запахов, в котором уже потонули нотки крови, я высунул усы и нос. Пахло мясом, теплом и уютом. Я немного расслабился, но после я осёкся — нельзя доверять людям!

Первые дни в этом месте были очень тяжёлыми — мы с Мариной не отступали от своих принципов и воевали уже на выносливость. Она получила множество царапин, но не сдавалась, пытаясь со мной поиграть какой-то приятно пахнущей игрушкой. Когда она кормила меня котлетами или кошачьим кормом, то всякий раз пыталась погладить. Порой она называла меня этим дурацким именем и звала к себе, но я лишь отворачивался. Гадил я, честно говоря, не только в душу, но и отцовские тапки, за что получал по, как он говорил, «пушистой заднице».

Я пытался делать всё, чтобы они выкинули меня на улицу или хотя бы разочаровались. Однако эта семья простым штурмом не давалась. Они с терпением относились ко мне, показывая хорошие стороны людей, и медленно, сам того не замечая, я начал таять: отзываться на кличку, ходить в туалет строго в лоток, не царапать никого, играться с покупками.

Чем старше я становился, тем больше понимал — не все люди плохие. Да, не отрицаю, есть такие, но и коты есть тоже не очень. Я привык к Марине, которая уже поступила в университет, и навещает меня на выходных, привык к отцу, который вместо «Шипа» называет меня шалопаем, привык к маме, которая «случайно» роняет куски мяса. Я боялся, что буду всю свою жизнь встречать плохих людей и совсем позабыл о том, что есть и хорошие.

Марина в очередной раз пришла домой и, обув тапки, прыгнула на диван ко мне.

— Шипочка мой, — прижала она меня к себе, — соскучился?

Я бы хотел, чтобы она знала мои чувства, поэтому замурчал. Так нас научила мама.

— Я тоже, моя сладкая булочка, — Марина уложила меня на колени и начала что-то рассказывать.

Я люблю лежать у неё на коленях, но нужно было ей сказать. Это важно. Я приподнял мордочку и лизнул её нос.

Я хочу прожить с тобой оставшуюся девятую жизнь.

Я ослаб, был стар, и смерть была лишь вопросом времени. Если умирать, то с близкими. Я свернулся калачиком и начал прерывисто мурчать, из последних сил. Марина засуетилась и заметила, что я дышу на ладан. Она вскрикнула в страхе, но я вытянул лапу ей в ладошку и последний раз с благодарностью посмотрел на неё. Спасибо.

Я вспомнил всё, что было в моей жизни: мама, друзья-коты, улица, маленькая Марина, мои с ней ссоры и тяжёлые примирения. Моя девятая жизнь подходила к концу, и я чувствовал, что прожил её достойно. Я тяжело выдохнул и больше не смог двигаться.

Не прошло и черты времени, как ко входу подъехала грузовая самоходная телега с металлическим кузовом, а за ней три экипажа в упряжке по броммту.

Тяговые броммты напоминали приземистых буйволов, но с тем отличием, что у них, как и у носорогов, из носа торчит длинный и острый рог. Каждому броммту государственный животновод этот рог стачивает раз в месяц, иначе тот им обязательно кого-то проткнёт, и если не человека, то другое животное.

Сами по себе броммты пугливы, а их девиз: ткни и скачи. Без своего острого отростка броммты становятся предельно послушны. Задача животновода — с самого детства не дать вырасти рогу у животных, и если упустить момент, то проще такого броммта пустить на мясо, чем, рискуя жизнью, пытаться поймать.

В старых книгах славных городов Прагнары и в батальных полотнах сюжет, где броммты с самого малого живут в упряжке по несколько штук — обычное дело. В случае атаки на чужой или в случае защиты своего города, колесницы, запряженные в такие тройки рогатых, могли пробить абсолютно любой строй противника, а потеряв своего управляющего, месяцами бродить в упряжи по богатым сочной травой лугам. Другой сюжет с этими животными — нагая дева на броммте: смесь красоты и силы, необузданности и прекрасного. Ведь, с целым рогом эти животные не поддаются управлению. Зато тянуть им пару тонн под гору в течение целой линии времени — посильно и буднично, а из ухода тем нужен короткий сон, да любая трава, кусты или на худой конец водоросли. Молоко самки броммта годится лишь на сыр, так как солоноватое.

С каждого общевойскового экипажа в пороховые подземелья спустилось по десять человек. Очень быстро они до отказа набили грузовик большими ящиками, на которых через трафарет была нанесена эмблема кирки, ко второму концу которой подходила змейка зажженного фитиля.

Сверху на грузовике в качестве охранения сидели два низкорослых стрелка с ручными пулемётами наизготовку и еще один на помосте, прямо позади грузовой двери.

Чиновники и Градд в белых парадных воротниках заняли экипаж в конце колонны, остальные набились в два других. Когда все снова расселись по местам, площадь у ворот опустела. Двое перепуганных охранников всё так же без движения стояли, вцепившись в оружие. С металлическим противным скрипом одна из створок ворот пришла в движение. Не ожидаясь полного открытия, самоходная повозка взревела турбиной. Она оторвалась от повозок с броммтами шагов на триста, и только тогда острые палки вонзились в полные жира зады животных. Те взвыли и застучали широкими копытами.

Солнце садилось. На транспорте включили фонари. Неспешно милю за милей четыре точки света продвигались к тому злополучному месту, где не было ни дорог, ни тропинок. По прибытию в одном экипаже осталось начальство, а Градд в сопровождении гружёных солдат и водителей двинулись к месту назначения, чтобы не идти впустую, он взял небольшой ящик с фитилями, хорошо горящим соровьим жиром, скобами и верёвками. Уже через черту времени он об этом пожалел: ящик хоть и был лёгок, но крайне неудобен для носки. Пасовать перед подчинёнными было стыдно, поэтому он шел и молча злился.

***

— Вы бы тут не ходили в темноте, — на Градда вышел мужчина с охотничьим оружием, — я здесь охочусь, и чуть не принял вас за... — Градд вскинул кисть руки, чтобы тот прекратил немедленно, и сделал свет ярче. Из недр одеяний извлёк сложенный лист и протянул человеку. Тот быстро пробежал глазами содержимое. Подзывая к себе остальных, громко свистнул кодовым сигналом в воздух и представился Градду по форме.

— Сколько вас всего здесь, дозорный? — спросил Градд.

— Тридцать, будем рады помочь! — коротко отчеканил военный.

Градд водрузил свой ящик на большой, который как раз проносили мимо него двое уставших солдат.

— Где охраняемый объект? — Град на точке был впервые. Его зацепили ящиком, и он отошел с пути, по которому медленно и аккуратно носили грузы со взрывчаткой. Военный тоже отскочил, понимая, что тоже мешает.

— Вон там находится расселина, — он указал на чернеющую на фоне звёздного неба возвышенность, — стоит в зарослях, но нам запрещено подходить ближе! Что там именно — мы не знаем.

Град метнулся в ту сторону. Нужно расположить склад поодаль, чтобы никто случайно не подошел близко к объекту. Солдаты — есть солдаты, но они тоже люди, мало ли, кто-то расчувствуется, передумает выполнять указания — себе же только хуже сделает!

— Слушай сюда, — Взрывник поспешил догнать первых, что успели его обогнать, — Складываем ящики строго в один уровень вокруг этих двух деревьев! — он выбрал место шагах в тридцати от расселины с объектом. — И зарубите на носу: дальше не ходить!

Он вернулся обратно к Начальнику Полевого Дозора. В том месте, где он только что говорил с ним, в шеренгу уже стояло несколько десятков военных, облаченных в одежды городских и сельских охотников, с соответствующим оружием и экипировкой.

— Вам уже должны были сообщить, что вы поступили в моё распоряжение, поэтому задача следующая: у дороги стоит грузовик, в нем осталась еще половина груза, — он указал на ящики, — оставьте ваше оружие и лишние вещи здесь. Слушайте внимательно: без ударов, без бросков о землю доставьте груз сюда же. — он о чем-то вспомнил и добавил: — Также оттуда с вами пойдут важные люди — учёные, они сейчас у грузовика, позаботьтесь о них и поспешите! — распорядившись, он пошел знакомиться с объектом задания.