Баржа Историй

Глава 14: Фольклор и Флешбеки

AI BORSCH выдал неожиданное объявление: Внимание. Новая повестка: Терапевтический фольклор. Формат: устный. Продолжительность: пока не прервут.

— Это что, мы теперь сказки будем рассказывать? — с подозрением спросил Янек.
— Да, — ответила Ингрид. — Но только те, где побеждает не сила, а хитрость.
— Или борщ, — добавила Тамара.
— И желательно с моралью, — завершил Алекс.

Первыми начали шведы. Их делегация прочитала старую сказку о северном лосе,
который каждый раз сдавал территорию волку, пока волк не переел и не уснул —
и тогда лось вернул всё обратно и ещё построил ИКЕА. Мораль: "Иногда отступление — это просто хорошо спланированная доставка."

Потом выступила Сигрид от Норвегии — и пересказала древнюю легенду о водопроводчике, который объединил два враждующих селения, прокладывая трубу от одного к другому, а потом выдвинулся в парламент, потому что "все знают, кто даёт воду".

AI BORSCH записывал каждую сказку в архив с пометкой: “Политически допустимо. Аллегория идентифицирована. Угроза минимальна.”

Поляки рассказали притчу о пане, который всё время спорил со всеми, пока не оказался в комнате с зеркалами. Он попытался поспорить со своим отражением — и проиграл.
После чего пошёл мириться с соседом.
— И мораль? — уточнил Мустафа.
— Иногда самый сильный оппонент — это ты, только с другим углом освещения, — ответил Янек.

А потом микрофон взяла Тамара.

— А теперь будет быль, — сказала она, — не выдумка, а история, в которой есть ложь только в соусе.

Все замерли. Даже AI BORSCH на экране замигал: “Подключение архивной памяти. Обработка глубоких смыслов…”

— Было это в шестьдесят седьмом, — начала Тамара, — когда два политика, не буду называть кто, сидели друг напротив друга. Один — с угрозой в глазах, другой — с картофелиной в руке. И между ними стояла тарелка борща. Только одна. Повара забыли, что делегаций было две, а борщ — один.

Все хихикнули. Но Тамара была серьёзна.

— И вот, первый политик взял ложку. А второй — нож. Один собирался кушать, другой — отстаивать границы. И в этот момент… вошла я.

— Ты? — удивился Степан.
— Конечно я. Тогда ещё молоденькая, просто переводчица. И сказала: “Вы хоть раз борщ делили?”
Они оба замерли.
— “Если вы его не поделите, он остынет. А если поделите — согреетесь оба.”
И знаешь что?

Она посмотрела на зал, в котором внезапно воцарилась тишина.

— Поделили. Один взял свёклу, другой — мясо. А я забрала сметану. И три часа после этого они сидели и говорили. Не о танках, не о трубах, а о рецептах. Через день подписали временное соглашение. Никто не понял, почему. Но я знаю: борщ — это архетип. Он объединяет. Как соль. Как хлеб. Как ложка, которую ты подаёшь, а не которой машешь.

AI BORSCH выдал на экране: “Новая модель дипломатии выявлена: Борщевая Теория Устойчивости.”

— Включить в протокол? — робко спросил Янек.
— Обязательно, — ответила Ингрид. — Это была самая мирная история с ножом, которую я слышала.

Первым нарушил тишину Мустафа.

— У нас в Анатолии есть сказка. Про ковер, который не летал, а слушал.
— Слушал? — удивилась Сигрид. — А чего такого ковёр может услышать?

— Всё. Он висел в каждой комнате. И он не запоминал — он понимал. И однажды, когда в доме начался спор, ковёр просто соскользнул со стены и лёг между двумя братьями. Один шёл с ножом, другой — с контрактом. А ковёр — остался между ними. И ножом не махнёшь, и по контракту не пройти. Они остались сидеть, на ковре. И говорили. Сначала обидно. Потом — честно. К утру у них был план. На ковре.

AI BORSCH немедленно обозначил термин: “Ковровая дипломатия. Принцип: сначала сядь — потом решай.”

Слово взял делегат от Финляндии. Поднялся, поправил очки, выдохнул.

— А у нас... у нас есть сага. Очень короткая. Про семью, которая ничего не говорила друг другу сорок лет. Но каждое утро ставила одинаковую чашку кофе на подоконник.

— И чем закончилась? — спросила Ингрид.

— В один день чашка пропала. Все подумали: "ну вот, всё." А на следующее утро там стояло две чашки. И это значило: мы ещё здесь, и нам есть, что сказать.

— Это была не притча, а инструкция, — сказала Тамара, — инструкция к жизни молча.

Пока все переваривали финскую философию, неожиданно выступил… Алекс-ТикТок.

— Я знаю, что вы ждёте от меня флешмоб, — начал он.
— Но сегодня будет... сказка. Короткая. Про парня, который всегда всё снимал. Он не ел — он снимал, как едят. Не спорил — он снимал ссору. И однажды он посмотрел все видео подряд... и понял, что всё это можно было не снимать, а пережить.

AI BORSCH замер. Выдал коротко: “Синдром сториз. Диагноз: фиксация вместо участия.”

— И что парень сделал? — спросил Степан.

— Выключил телефон. И впервые за долгое время — просто съел борщ. Не в эфире. Просто. С хлебом.

Тут Янек поднялся, усмехаясь.

— А у нас есть простая деревенская сказка. Про ёжика. Он всё время пытался стать медведем. Рычал, ел мёд, даже ходил к медвежьему стилисту. Но в один момент понял, что всех раздражает... тем, что не может быть собой. И когда он стал ёжиком — деревня его впервые выбрала старостой.

— Это про тебя? — хихикнула Сигрид.
— А может и да, — отозвался Янек, — я как раз между мёдом и колючками. Мораль: “лучше быть ёжиком в своём лесу, чем медведем в чужом цирке”.

На экране AI BORSCH появился раздел:

“Новые дипломатические доктрины:
— Теория Борща
— Ковровая школа согласия
— Финский принцип чашки
— Синдром сториз
— Ёжик как суверенный субъект”

Ингрид улыбнулась и подвела итог: — Пока политики спорят словами, народ помнит сказки. А сказки — это хранилище, где договор уже есть. Просто надо знать, как его рассказать.

— Очередной? — спросила Ингрид, указывая на табличку “Грузия”.
— Очередной, — подтвердил представитель, улыбаясь и поглаживая бороду, как дирижёр перед симфонией.

— В нашей деревне говорили: если два соседа молчат, вино прокиснет. А если говорят — прокиснут они. Поэтому лучший способ — петь.

AI BORSCH немедленно обозначил: “Дипломатическая традиция: вокальный нейтрализатор конфликта.”

— И вот однажды был у нас случай. Соседи делили забор. Один хотел повыше — чтоб не видеть, другой пониже — чтоб общаться. Собрались, спорили, спорили…и вышла бабушка с песней.

Тут грузинская делегация запела хором, прямо в зал: “Между мной и тобой — не забор, а дорога. Если хочешь — пройду, если хочешь — не трону.”

Кто-то из финнов аплодировал стоя. Даже польский делегат всхлипнул — а он обычно плакал только над экономикой.

— И что было? — спросила Ингрид, — с забором?

— Оставили куст винограда. Ни высокий, ни низкий.
Но каждый день приносили по чашке к другому.

AI BORSCH внёс термин: “Забор как метафора: преобразование границы в обмен.”

Следующей выступала делегация Литвы. Мужчина средних лет, с лицом почтальона и голосом священника, рассказал:

— У нас есть сказание о трёх домах и одной двери. Жили трое: столяр, пекарь и ткач. У каждого — свой дом, но дверь — одна на всех. И всякий раз, когда один закрывал её — другой оставался без хлеба, ткани или стула. Долго ругались, пока не придумали: не закрывать вовсе.

— И чем закончилось? — поинтересовался Алекс.

— Да ничем. Просто теперь у нас в деревне нет дверей. И никто не мерзнет.

— Это же небезопасно, — хмыкнул Янек.
— Но мирно, — ответил литовец. — Безопасность — когда не ждёшь, что тебя ударят.
А мир — когда и ты не поднимаешь руку.

AI BORSCH записал: “Дверь как политическая философия. Отказ от замков — доверие как инструмент.”

Пока делегации переваривали сказочное напряжение, Тамара снова поднялась.
— У меня есть ещё одна быль. Та, которую я не рассказывала даже себе.

— Это какая-то особенная? — прошептала Ингрид.
— Она не про борщ. Она про молчание.

Зал притих. Даже кофемашина прекратила гудеть, будто встала по стойке смирно.

— Было это в 1981. В Будапеште. Я работала с делегацией, которая не разговаривала три дня. Не из вежливости — из вражды. И вот на третий день, на заседании по вопросам транспортной интеграции, один делегат поставил на стол маленькую коробочку.

Никто не понял, что это.

— Это была музыкальная шкатулка, — сказала она, — и из неё зазвучала венгерская колыбельная. И второй делегат… заплакал. Он сказал: “Эту песню пела моя бабушка, когда мы прятались от бомб.”

Тамара сделала паузу.

— В тот день не было подписано ни одной бумажки. Но на следующий день делегации поехали в одной машине. А ещё через два месяца между странами открылся прямой рейс.

— Без подписи? — спросил Янек.

— Без подписи. Но с песней.

AI BORSCH замер, а затем выдал:

“Сила неназванного. Протокол эмоции. Путь к доверию — не факт, а память.”

Следующими были канадцы.

— Мы хотим рассказать одну историю, — начал представитель с лицом, словно он всю жизнь читал вслух у камина, — про медведя и библиотеку.

— Медведь умел читать? — заинтересовался Алекс.

— Не совсем. Он просто заходил туда, садился в угол и... слушал.

— А что слушал? — поинтересовалась Тамара.

— Тишину. Между страницами. И однажды он услышал, как один мальчик читающим голосом произнёс: “Все медведи — опасны!”. И медведь ушёл. Обиделся. На следующий день в библиотеку пришёл тот же мальчик. Увидел, что угол пуст. И оставил там книжку с надписью: “Но этот — нет. Этот просто любит стихи.”

— Вернулся? — хором спросили три делегации.

— Не сразу. Но да. И с тех пор библиотека стала местом, где не спорили. Потому что спор — это когда ты уверен, что знаешь. А библиотека — это когда ты точно знаешь, что ещё не всё понял.

AI BORSCH зафиксировал новое понятие: “Дипломатическая библиотека. Пространство признания незнания.”

После аплодисментов слово взяли британцы. Сначала был чай. Потом история.

— У нас в пабе, — начал сэр Уолтер, — жили два чайника. Один — латунный, старый, уважаемый. Второй — электрический, модный и шумный.

— Ну конечно, — шепнул Янек, — это будет притча про Brexit.

— В один день старый чайник начал капать. А молодой стал греться дольше. Они спорили, кто из них виноват, пока владелец не купил термос.

Все замолчали.

— Мораль? — спросила Сигрид.

— Если вы оба будете вести себя как сломанные чайники — рано или поздно придёт термос. И вас выключат.

AI BORSCH предложил заголовок: “Термосная угроза как дипломатическое предупреждение.”

Вдохновлённый, Алекс предложил записать всё происходящее в отдельный документ.

— Это же уже не просто болтовня. Это — культурный протокол. Надо создать сборник. Не для архивов. Для чтения. Назовём его... “Народные способы недоубивать друг друга”.

Ингрид поддержала.

— Только с иллюстрациями. И чтобы каждая страна сама выбрала, кого из персонажей она рисует.

— А мораль мы оставим без подписи, — добавила Тамара.
— Пусть читатель сам догадается.

AI BORSCH мигнул сердечком: “Проект зарегистрирован. Название: «Сказки, которые мирили». Цель: объяснить сложное простым. Метод: человеческий.”

В этот момент делегации почувствовали, что зал стал теплее. Может, потому что кто-то включил обогреватель. А может — потому что в комнате стало меньше обид.

— Я теперь, — хрипловато сказала Тамара и медленно поднялась. Голос у неё был не такой, как раньше. Не сказочный — личный.

— То, что я расскажу — не сказка. Это была быль, которая случилась в 1967 году, в Праге. Тогда шли закрытые переговоры между двумя странами. Я была там неофициально. Помогала с кухней. Потому что даже на переговорах надо есть.

Все стихли. Даже шуршание бумаги в углу прекратилось.
AI BORSCH выдал: “Режим: живая память. Источник — первоисточник. Автоматическая запись включена.”

— Все сидели молча. Обстановка была как в холодильнике. Не разговаривали. Даже глазами. Но в один момент я поставила на стол… борщ. Не просто суп, а борщ — по рецепту моей бабушки. Со сметаной, с укропом. С черным хлебом — натёртым чесноком.

— И?

— Один из министров — тот, что с усами — просто взял ложку и сказал: “Как у моей мамы.”

Тогда второй министр встал и сказал: “У твоей мамы — тоже так?”. А тот кивнул. И второй сказал: “У нас один борщ. Значит, не всё мы потеряли.”

В зале наступила пауза.

— А потом? — тихо спросила Ингрид.

— Потом они попросили добавки. И после обеда впервые пожали друг другу руки. Официально ничего не изменилось. Но через неделю один из них предложил совместный экономический проект. А второй подписал его — без правок.

AI BORSCH медленно напечатал: “Борщ как катализатор мирного процесса. Эффект: эмоциональное разоружение. Формула: тепло + вкус = доверие.”

— И что же, — спросил Янек, — вы думаете, борщ — это волшебство?

— Нет, — сказала Тамара. — Борщ — это память о доме. А если мы сидим за одним столом и вспоминаем один и тот же вкус — то, может быть, мы просто забыли, что всё это у нас уже было. Просто раньше.

— Это ведь и есть фольклор, — добавил Мустафа. — Когда не выдумываешь. А вспоминаешь.

— И не судишь, — поддержала Сигрид. — Потому что в фольклоре нет победителей. Там есть уроки.

— А в политике? — спросил Алекс.

— Там, где есть фольклор, — и в политике появляются уроки, — сказала Ингрид.
— Главное — не забывать слушать. Даже если рассказывает... повариха.

AI BORSCH внёс последнюю строку: “Тамара. Должность: повар. Роль: посредник. Результат: мирный жест.”

Когда Тамара закончила, в зале повисла долгая тишина. Не пауза — именно тишина. Из тех, что случаются после сильной песни или при встрече старого друга. Потом кто-то из балканской делегации встал и сказал:

— Мы хотим внести предложение.

— По повестке? — уточнила Ингрид.

— По сердцу.

AI BORSCH переспросил на всех доступных языках: “Инициатива: неформализованная. Ожидание одобрения.”

— Мы предлагаем собрать все сказки, басни, былички и сказания, рассказанные за эти дни, в одну книгу. Назовём её “Хартия доброй памяти”. Без флагов. Без авторов. Только рассказы. Чтобы люди читали — и помнили, что у нас есть общее. Не только интересы. Но и страхи. И надежды. И еда.

— А кто будет редактором? — спросил Янек.

— AI BORSCH, — неожиданно хором сказали трое.

AI BORSCH мигнул зелёным: “Задание принято. Начинаю составление Хартии. Категоризация: по темам, а не по странам.”

Тут же всплыли первые разделы: Сказки о доме, Истории о заборе, Басни о котах, еде и чайниках, Были про борщ и примирение, Диалоги с медведями и библиотеками.

Интересно, что все делегации, кроме США, поддержали идею моментально. Американцы промолчали. Но позже их представитель положил на стол… кленовый сироп. Без слов. Просто — символ.

Ингрид, немного уставшая, но сияющая, села в центр зала:

— Мы прошли путь от дипломатии до фольклора. От требований — до сказок. И знаете, что я поняла? Дипломат — это не тот, кто убеждает. А тот, кто вслушивается.

AI BORSCH записал: “Новая дефиниция. Дипломат — слушатель с целью взаимности.”

Затем Янек встал и добавил:

— А фольклор — это не только для детей. Это инструкция для взрослых, как не стать идиотами.

— Принято, — хмыкнула Тамара.

Пока все обсуждали форму публикации, Мустафа вытащил из рюкзака маленькую коробочку. Протянул Тамаре.

— Это?

— Медаль. От всех нас. За заслуги перед международной кухней и здравым смыслом.

Тамара, не раздумывая, достала пирожок из сумки и вручили его Мустафе в ответ:

— Обмен равный. По-фольклорному.

AI BORSCH напечатал: “Тамара признана международным символом согласия. Борщ — дипломатическим катализатором. Пирожок — валютой мирных обменов.”

Завершилась глава тем, что все участники взялись за руки. Не потому, что кто-то приказал. А потому, что в этот момент иначе нельзя было.

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 7)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 8)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 9)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 10)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 11)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 12)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 13)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Глава 13: Хоровод Консенсуса

— Итак, господа, — начала Ингрид с видом, будто собиралась объявить войну, —
следующий пункт программы: ритмическое совещание.

— Простите, что? — переспросил Янек.
— Вы хотите... обсуждать санкции под рэп?

— Почти, — с невозмутимостью ответила она. — Вальс.

AI BORSCH в этот момент уже запускал музыкальный файл под названием "Waltz of No Illusions". С первых аккордов в зале повеяло чем-то... оптимистично-капитуляционным.

— Это приказ? — осторожно спросил Мустафа, оглядываясь на тапочки.

— Это консенсус, — сказала Сигрид, надевая дипломатические балетки. — А с консенсусом у нас, как с кефиром: если не пьёшь — киснешь.

Под потолком вспыхнул экран с надписью: “Международный Танец Солидарности. Участие обязательно. Камеры работают.”

Первыми вышли на танцпол американец и представитель Украины. Шаги у них получались резкими — скорее пинг-понг, чем вальс, но настроение соответствовало повестке: “без обид и без надежды”.

Степан, поняв, что выбора нет, пожал плечами и пригласил Сигрид.
— Только без оборотов, — предупредил он.
— После двух кругов у нас обычно начинается энергетическая недоговорённость.

— Я обещаю: ни одного резкого движения, только мягкий шведский нейтралитет, — ответила она.

Музыка набирала обороты.

Внезапно Янек запустил серию па в сторону Тамары — резко, с претензией на исторический ритм.

— О, опять на старое потянуло! — сказала она. — Но хорошо, давай без раздела земель, только ритм разделим на двоих.

Когда Ингрид вышла на паркет, все невольно сбавили темп. Она шла уверенно, но туфли слегка скрипели. Возможно, от возраста, возможно — от напряжения.

И тут — как по сценарию — она подскользнулась.

Момент, растянутый временем. Тело пошло вниз, руки вверх, глаза закрыты.

— Ингрид! — вскрикнул Алекс, бросаясь вперёд.
— Подождите, она же на паркете дипломатии!

Но упасть ей не дали.
В секунду — из разных сторон — к ней бросились:

Степан — с левой

Мустафа — с правой

Янек — снизу вверх

Тамара — сверху вниз

AI BORSCH — с проектором слева

Ингрид зависла в воздухе, как идея мира: красивая, но нестабильная.

— Всё в порядке, — сказала она, когда её осторожно поставили на ноги.
— Я просто проверяла... работает ли система поддержки.

Смех прошёл по залу, как первый тост на свадьбе.

Алекс тут же выложил в TikTok видео под названием:

“Support — это когда все под тобой (в буквальном смысле).”

Мем родился. Распространился. Уже через две минуты AI BORSCH показал график:

Уровень доверия: +14%
Количество улыбок: +9
Стабильность полов — под вопросом

Музыка продолжалась. Теперь вальс стал медленнее, мягче. Уже никто не спешил — ни влево, ни вправо. Каждый шаг стал осознанным. Каждое движение — выбором.

И в этом танце, впервые за всю историю саммита, не звучало ни одной речи. Только аккорды. Только па. Только взгляд.

И где-то на заднем плане AI BORSCH тихо напевал: “Без обид и без надежды — мы танцуем, как умеем. Но пока кружится зал — не кружится планета в зле.”

После падения Ингрид и неожиданного спасения руками международной солидарности, атмосфера в зале резко поменялась.

AI BORSCH проанализировал ситуацию и выдал срочный апдейт на экран:

Обнаружена модель взаимодействия “Импульс через контакт”. Рекомендуется повторить падение каждые 40 минут для профилактики напряжения.

Интеграционный танец перешёл во вторую фазу: Ротация партнёров.

— А теперь, — объявила Ингрид, вставая с табурета и отбивая такт носком, —
давайте притворимся, что мы не дипломаты, а люди.

— Простите, а разве это не взаимоисключающие категории? — уточнил Янек.

— Не сегодня, — с лёгкой усмешкой ответила она.

AI BORSCH включил специальный алгоритм: "Танцевальная демократия". Каждый делегат должен был станцевать хотя бы одну восьмёрку с представителем другой стороны, с которой имел наибольшее разногласие.

Степан, скрипя зубами, подошёл к Янека.
— Только без польки, — предупредил он. — Мы всё-таки в Женеве.

— Спокойно, у нас адаптированный вариант, называется "Вежливое наступление на ногу", — усмехнулся Янек.

Они закружились. Неловко. С напряжением. Но в темпе.

Мустафа и Алекс, оказавшись в паре, внезапно начали ритмично импровизировать:
один шаг вперёд — два вбок, один назад — и рукопожатие с поворотом.

— Это у вас что, танец или торговое соглашение? — хмыкнула Тамара,
пританцовывая рядом с Сигрид.

— У нас называется "Обоюдная уступка с элементом экспорта", — пояснил Мустафа.

На фоне этого дипломатического хоровода, AI BORSCH снова подал голос:

Новая версия гимна "Без обид и без надежды" доступна в караоке. Версия включает припев на всех официальных языках саммита. Включён куплет на жестовом языке и танцевальный бит с балканским акцентом.

Алекс тут же начал снимать в TikTok:

— Так, друзья! Прямо сейчас исторический момент:
украинец танцует с россиянкой, американец — с турком,
а Япония с Германией синхронно машут руками, будто пытаются сдувать напряжение из прошлого века!

Музыка перешла в более мягкий ритм. Партнёры замедлились. Некоторые даже начали говорить. Вальс сделал то, что не смогла дипломатия.

— Ты знаешь, — сказал Янек Степану, — мы ведь могли бы не спорить. Но тогда у нас не было бы повода снова танцевать.

— А может, — сказал Степан, — стоит танцевать, чтобы не было поводов спорить?

Пауза.

AI BORSCH тут же зафиксировал новую цитату дня: “В споре рождается истина, а в танце — взаимность.”

Именно в этот момент кто-то нечаянно наступил на шнур проекторного питания. Экран мигнул. Музыка оборвалась. Свет погас.
В темноте раздалось только:

— Кто?!

— Это не я!

— Он повернул влево, а я думала, мы идём к примирению!

И в этой полной темноты тишине прозвучал голос Ингрид:

— Спокойно. Это просто перерыв на внутреннюю политику. Скоро продолжим. Только... кто-нибудь знает, как включается свет?

AI BORSCH ответил: Свет включается, когда кто-то первым скажет “извините”.

Молчание.

— Извините, — сказал Степан.

Свет вспыхнул. Музыка заиграла. AI BORSCH выдал:

Подтверждена: Формула Примирения.
Танец продолжается.

AI BORSCH, воодушевлённый успехом «формулы извинения», перешёл в активный режим.
На стене появилось расписание:

13:00–13:30 — Вальс надежды
13:30–14:00 — Танго взаимных претензий
14:00–14:45 — Полька примирения с элементами сальсы
14:45–15:00 — Кофе и коллективная интерпретация смыслов

Музыка тем временем плавно перетекала в танго.
Янек с Сигрид уже шагали по паркету с подозрительной страстью.

— Я чувствую, как напряжение уходит, — говорила Сигрид, скользя по полу, — правда, не знаю, в кого оно теперь вошло.

— В меня, — буркнул Степан, наблюдая, как Тамара и Алекс крутятся в вихре “танца в стиле открытого баланса интересов”.

Тем временем на площадку вышел новый персонаж. Маленький, серьёзный, в костюме с гербом, который никто не узнал.

— Простите, вы кто? — осторожно спросила Ингрид, оглядывая новичка.

— Делегат от Сан-Марино, — ответил он с достоинством. — Мы просто ждали, пока музыка станет по-настоящему нейтральной.

AI BORSCH подтвердил:

Сан-Марино зарегистрирован. Баланс миротворчества смещён на 0,002%.
Танцевальный вклад принят.

— Хотите в пару? — предложила Сигрид, но гость уже кружился с Мустафой в чистейшем фокстроте, который внезапно вызвал аплодисменты. Наконец, впервые за весь саммит, кто-то хлопал не по сарказму.

На галерее возникли журналисты с новых изданий: “Подпиши и Притопчи”, “Танцы с Минутами Протокола”, и культовый независимый бюллетень “Голос Вальсирующего Народа”.

Все камеры были направлены на центр зала, где Алекс, Тамара, Янек и Сигрид замутили “перекрёстный квартет доверия” — каждые 8 тактов менялись партнёрами и партией.

— А почему у нас никто не танцует с оппозицией? — спросил делегат из Канады, вышедший впервые за весь саммит из кулис.

— Потому что оппозиция сидит на балконе и хлопает в такт, — ответил AI BORSCH.
— Это новый способ голосования. Называется “тап-утверждение”.

Именно в этот момент Ингрид решила снова выйти в центр.
Она подошла к проектору, взяла микрофон и сказала:

— Танец — это не блаж, это необходимость. Когда не можешь сказать — двигайся. Когда не знаешь, кто прав — крутись. Когда падаешь — дай себя подхватить. И помните...

Она сделала паузу.
На экране вспыхнула надпись: “Поддержка — это когда все под тобой.”

В этот момент AI BORSCH открыл лайв-ленду. В TikTok уже было 1,3 миллиона просмотров видео с этим моментом. Хэштеги: #Поддержка, #ДипломатияТанцует, #КогдаВСеподТобой. Зал заполнился вспышками смартфонов. Даже охрана подтанцовывала.

Музыка остановилась сама собой. Все смотрели друг на друга. Кто-то улыбался. Кто-то вытирал слёзы. Кто-то проверял статистику подписчиков.

И только Ингрид осталась стоять в центре. На этот раз — прямо. Уверенно. Без стула. Без поддержки. Но с музыкой, звучащей где-то внутри.

AI BORSCH фиксировал температуру танцевального согласия:

Текущий уровень согласованного ритма: 72%
Вероятность дипломатического раскола в па-де-де: минимальна Средний пульс по залу: 118 ударов — с ускорением на поворотах.

Все делегации были уже на паркете. Даже самые суровые. Даже делегат из Монголии, изначально пришедший с табуреткой, теперь танцевал, обняв партнёршу в стиле “внутреннее равновесие плюс неожиданный шаг”.

— А мы вообще договариваться приехали или что? — спросил Степан, слегка запыхавшись.

— Да, — ответила Тамара, вращаясь рядом, — но ты пробовал когда-нибудь договориться под барабанную дробь сальсы?

— Нет, — честно сказал он, — но должен признать: шаги назад здесь хотя бы в темп.

Тем временем Ингрид снова вышла на передний план, но теперь не чтобы говорить, а чтобы двигаться. Она встала в центр, подала знак AI BORSCH, и тот включил ремикс гимна “Без обид и без надежды” — теперь с электронными нотами и битом, под который можно было не только кружиться, но и преодолевать идеологические расхождения через баттл.

Так началась первая в истории международная танцевальная сессия в формате open floor.

Янек и Алекс устроили дуэль в стиле “модерн против фанк”. Мустафа продемонстрировал восточный стиль — грациозность с намёком на торговые уступки. Шведская делегация выстроила квадрат точных движений — танец по инструкции IKEA. Польская сторона… неожиданно ушла в традиционный краковяк, во время которого нечаянно отшвырнула один из микрофонов на галерею. Он попал в чашку кофе финского наблюдателя, и тот… впервые за саммит улыбнулся.

Ингрид продолжала вести. Не словами. Не жестами. Только — шагами. Она кружилась, и вся комната будто понимала: этот танец не про границы, а про пространство между ними.

И в этот момент AI BORSCH показал на экране: обнаружено событие мемного значения «Кадр “все под Ингрид” достиг 5 миллионов лайков. Официальное название утверждено: #ПоддержкаЭтоКогдаВсеПодТобой».

Слово «поддержка» вышло из протокола и вошло в язык тела.

Даже охрана, по инструкции «оставайтесь нейтральными», теперь стояла в позиции полуплие, а обслуживающий персонал танцевал между рядами с подносами, переводя десерты из левого крыла в правое с грацией профессиональных балетмейстеров.

И вишенкой на торте стал выход… сюрприз-гостя. Делегат от Ватикана, до того молчавший весь саммит, подошёл к центру, снял сутану и под ней оказался… в тренировочном костюме для танго.

— Я долго молчал, — сказал он. — Но, возможно, пора говорить через ритм.

И вместе с Ингрид они начали танцевать. Настоящее танго. Без репетиций. Без границ. И весь зал, по неписанному закону дипломатического флешмоба, остановился, чтобы смотреть, как мир ищет баланс между падением и поддержкой.

В этот момент AI BORSCH написал: Мир — это когда ты не знаешь, кто ведёт, но продолжаешь двигаться вместе.

После эпичного выхода ватиканского делегата, в зале повисло нечто, что AI BORSCH вежливо классифицировал как: “временное глобальное одушевление”.

Танцы не прекращались — они начали расширяться географически.

Кто-то перенёс музыку в буфет. Шведы завели свою колонку в курилке. Французы включили аккордеон в туалете (где, как выяснилось, лучшая акустика). Польская делегация устроила парный твист прямо в лифте.

— Что происходит? — шептал Степан, наблюдая, как двое представителей Канады
спокойно исполняют чечётку в переговорной комнате, где ещё утром обсуждали газовые квоты.

— По-моему, происходит мир, — философски ответила Тамара.
— Просто под другим углом и под другим битом.

AI BORSCH подтвердил: Мирная активность зафиксирована в зонах: холл, лифт, туалет, гардероб, кофемашина. Угроза напряжённости временно подавлена ритмической симпатией.

Тем временем в центре зала появился новый мем-объект. Скульптор из Грузии, пришедший как независимый наблюдатель, молча вылепил из солёного теста фигуру под названием “Консенсус в движении”. Это была слегка покосившаяся фигура, изображающая Ингрид в момент падения, на руках у пятерых дипломатов из разных стран.

— Она покосившаяся, — сказал Алекс.
— Потому что консенсус — это всегда нестабильно, — ответил скульптор,
— и держится, пока кто-то не убрал руки.

Фигура получила официальное признание от Музея Современного Дипломатического Искусства Женевы, и тут же ушла в NFT.

— Что, даже тесто теперь в блокчейне? — спросила Сигрид.
— Всё, что имеет форму, может быть продано, — философски заключил Мустафа.

Тем временем в коридоре появилось протокольное усложнение: AI BORSCH начал рассылать делегациям автоматические приглашения на новую танцевальную фазу: “Консультации под джайв: кто ведёт, тот и платит”.

— Стоп, — возразил Степан, — а кто вообще подписывал, что у нас дипломатия теперь через хореографию?

AI BORSCH ответил мгновенно: Все делегаты, кто делал па-де-бурре, автоматически признали формат.

Тишина. Все оглянулись. Оказалось — делали все.

— Вот оно, — прошептал Янек. — Так рождаются международные обязательства. Не со слов. С па.

В этот момент Ингрид снова вышла к микрофону. Слов не было. Она лишь развела руками и поклонилась. Те, кто был ближе, услышали, как она шепнула:
— Неважно, кто упал. Важно, кто подхватил.

AI BORSCH мигом превратил это в заставку. На экране замерла фраза: “Поддержка — это когда поднимаешь, не спрашивая кто и за что.”

К вечеру танец окончательно перестал быть символом. Он стал системой.
AI BORSCH зарегистрировал:

Все участники саммита включены в процесс "координационного баланса". Консенсус достигнут через синхронность, а не через текст.

Вместо очередного круглого стола делегации распределились по залу по направлению музыкального ветра. Так Турция оказалась рядом с Францией, Россия — лицом к лицу с Украиной, а делегат от Люксембурга занял стратегически безопасную позицию — за колонной у бара.

Внезапно Ингрид вынесла на середину зала огромный глобус. Не политический, а танцевальный — в виде вращающегося шара с блёстками. Она поставила его в центр и сказала:

— Мир — это не документ. Это вот.
— Это диско-шар? — переспросил Степан.

— Это реальность, — поправила она. — Пока ты двигаешься — она отражает.
Остановился — и отражаешь только себя.

На стенах появилось мерцание. Каждое движение участников — взмах руки, поворот головы, танец плечами — становилось частью отражённого мира, в котором все влияют на всех, даже если стоят в углу с кофе и делают вид, что просто наблюдают.

В этот момент AI BORSCH выдал финальную директиву: ВНИМАНИЕ. Протокол дипломатического танца утверждён. Гимн “Без обид и без надежды” признан эмоционально нейтральным. Официальный формат подписания: через парное движение и левой ногой вперёд.

В честь утверждения консенсуса были предложены три формы закрепления достигнутого:

Торжественное ча-ча-ча перед камерами.

Общая хоровая “ла-ла-ла” по мотивам устава ООН.

Коллективное падение, чтобы снова подхватить друг друга.

Выбрали третий.

Ингрид закрыла глаза и, как по сценарию, вновь упала в центр круга.

И все, уже без раздумий, одновременно подбежали и подхватили. В этот раз — не случайно, а осознанно. В зале не осталось наблюдателей. Только участники.

— Ну что, — выдохнула Сигрид, — это уже не вальс. Это...
— Это хоровод. — сказал Янек.
— Это консенсус, — сказал Степан.
— Это жизнь, — сказала Ингрид, приподнимаясь, — в которой тебя всегда кто-нибудь держит, если ты — не один.

И тут, как символ безумной гармонии, один из технических сотрудников вышел и начал крутить глобус вручную, напевая под нос:

“Мир не стоит, когда ты идёшь — он катится, если в ритме ты тоже…”

Всем показалось, что это припев. И они запели вместе.

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 7)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 8)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 9)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 10)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 11)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 12)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

В общем, жили-были в 1914 году четыре казака и одна компания немецких кавалеристов. И всё бы ничего, но война.
Наш главный герой — Козьма Крючков, парень, который в том же году стал почти как Бузова в своём Инстаграме: на спичках, на конфетах, в песнях и стихах. Только он не сторисы снимал, а саблей махал.

Саблей, кстати, махал так, что его первым наградили Георгиевским крестом в Первую мировую. Хотя тут уже начинаются нюансы.
По официальной версии: «возглавил отряд, атаковал 22 немцев, получил 16 ран пикой».
По газетной — лично изрубил полроты, а потом ещё и, наверное, забор починил.

А как было на самом деле?
Стоят казаки, видят — немцы убегают. Наши четверо — Крючков, Астахов, Иванков и Щегольков — подумали: а давай догоним?
Догнали. Дальше — классическая русская схема: кто кого успеет уколоть. Козьма, видимо, был очень энергичный парень — у него потом насчитали 16 дырок по телу, от проколотого уха до пальцев, которые саблей слегка "подровняли".

В реальности, по документам, получилось не так, как в легендах: одного немецкого офицера срубил Астахов, одного егеря Крючков, ещё по одному — остальные ребята. Остальных разогнала подоспевшая пехота. Но прессе же так скучно!
И пошло-поехало: сначала «четыре против двадцати», потом «Крючков лично 12 зарубил», потом уже и вовсе «один казак против всей Германии».

До конца войны Козьма успел ещё один крест заработать, вернулся домой подхорунжим, а в Гражданскую — пошёл за белых и там погиб.
И остался в памяти — как герой, который то ли 12 немцев зарубил, то ли одного, но зато красиво.

Когда я был маленьким, я думал, что лифт — это магия. Ты заходишь в маленькую комнату, нажимаешь кнопку, дверь закрывается… и через пару секунд — опа — другая реальность. А потом узнал, что это просто кабина на верёвке, и магия как-то… ушла. Но ненадолго.

История лифта началась не вчера. Первые «подъёмники» были ещё у египтян. Возможно, они таскали камни на пирамиды с помощью хитрых деревянных механизмов. Хотя, зная египтян, возможно, они просто наняли соседнюю деревню, пообещав бесплатную шапочку из тростника.

Архимед, как всегда, не мог спокойно сидеть и тоже придумал свой лифт. У него, правда, лифт был больше похож на доставку еды из кухни в зал: мини-«Яндекс.Еда», только без электричек и курьеров на самокатах.

Римляне пошли дальше — ставили подъёмники в Колизее, чтобы неожиданно выпускать на арену гладиаторов или тигров. Представляю, как гладиатор нажимает на кнопку, а лифт ему: «Двери закрываются. Следующая остановка — смерть».

Средневековье лифтами не избаловало. Там в монастырях поднимали грузы в плетёных корзинах, а на ослов возлагалась важная миссия крутить барабан. Думаю, ослы тогда ненавидели лифты примерно так же, как мы — соседей, которые в два ночи возят в нём холодильник.

Потом в дело вмешался Иван Кулибин и сделал «самоподъёмное кресло» для Зимнего дворца. Сначала это было удобно, потом — забавно, а потом, видимо, стало похоже на первый в истории фитнес-тренажёр для тех, кто крутил ручки.

И только в XIX веке пошло настоящее веселье. Американец Элайша Отис изобрёл систему безопасности, благодаря которой лифты перестали превращаться в «экстремальные аттракционы без страховки». Кстати, чтобы продемонстрировать надёжность, он встал на платформу, приказал перерубить трос — и остался жив. Это, наверное, была первая в истории «рекламная интеграция» без блогеров.

Дальше всё закрутилось: паровые, гидравлические, электрические… В Берлине даже сделали лифт внутри аквариума с рыбками. Это как если бы в вашем подъезде кабина проезжала через аквариум с соседской гуппи.

Сегодня лифты тихие, быстрые и без машинного отделения. Но всё равно мы иногда застреваем в них, жмём на кнопки, как будто от этого что-то зависит, и делаем вид, что не слышим желудок соседа по кабине.

Так что, когда в следующий раз будете ехать в лифте, помните: вы стоите в длинной очереди из египетских рабов, римских гладиаторов, средневековых ослов и Ивана Кулибина. И все они молча ждут: «Двери закрываются».

Глава 12: Евроремонт мира

— Мы не починим отношения, пока не согласуем, как их ремонтировать, — произнесла Ингрид, стоя с планшетом на фоне разрисованной флипчартом стены.
— Давайте честно: у нас сейчас не международный диалог, а коммунальная кухня после ссоры. Только без соли.

Мустафа откашлялся:

— Я предлагаю гипс. Сначала всё залить, потом зашпаклевать. Видимость единства создаётся быстро.

— Украина предлагает эмаль, — сказал Степан. — Сверху красиво, а что под ней — уже неважно. Главное — блестит. И можно стирать.

— А мы за ИКЕА, — сказала Сигрид, доставая из папки буклет. — Разбирается, пакуется, собирается заново. Но только если следовать инструкции. И, желательно, без российских шурупов.

Янек зашёл с тыла:

— Польша за демонтаж. Всё сломать — и построить заново. С бетоном. И без пластика.

Французы предложили декоративную штукатурку. Блестящую, с запахом корицы и ссылкой на Вольтера.

Россия промолчала, но достала из папки кусок трубы.
— Это всё, что осталось от старой системы. Мы предлагаем встроить её в новый дизайн — как арт-объект. История должна быть видна.

AI BORSCH составил план:

Проект: “Евроремонт мира v1.0”
Комнаты:
— Кухня (Обсуждение еды, санкций, и борща)
— Гостиная (Для визитов ООН и Швейцарии)
— Спальня (Для отдельных переговоров за закрытыми дверями)
— Туалет (для идей, которые не прошли голосование)

Каждая делегация получила по рулону обоев.
У Швеции — серо-белые в узор “нейтралитет”.
У Украины — ярко-красные с вышивкой “незалежність”.
У России — обои “ретро 70-х” с намёком на прошлую стабильность.
Польша принесла кирпич. Настоящий.
И положила его перед входом — символично.

Начался спор.

— Нельзя клеить обои на штукатурку без грунтовки! — возмущался Мустафа.
— А кто вообще согласовал цвет штор? — возмущалась Тамара.
— Почему у нас нет балкона для выхода из конфликта?! — кричал Янек.
— У нас нет розеток. Давайте честно, — вставил Алекс. —
Без зарядки мы не вытянем ни один формат переговоров.

Инспекция ИКЕА-эксперта шведской делегации выявила:

— один стул расшатан
— два ковра перекрывают друг друга
— в вазе лежит газета от 1993 года с заголовком “Мир наступит завтра”

И тут — треск.

Инструкция, собранная по частям всеми делегациями, внезапно не совпала с конструкцией мебели. Ингрид, уставшая от попыток быть опорой, медленно села на старый швейцарский стул…
и рухнула на пол.

Пауза. Все замерли.

Степан тихо произнёс:

— Это было… символично.

AI BORSCH подтвердил: Событие зафиксировано как “мебельная метафора дипломатического срыва”.
Появилось новое выражение: “Упасть, как Ингрид на стуле” — признать, что всё идёт не по плану.

Французы предложили открыть экспозицию под названием “Геополитика и Мебель”. Шведы вызвали сборщиков. Россия предложила сварить каркас. Украина — повесить надломленный стул на стену, как предупреждение. Турция спросила, можно ли его превратить в табурет.

А Ингрид встала, отряхнулась и сказала:

— Значит так. Мы или сидим вместе, или валяемся по очереди.

И добавила:

— Стул мы оставим. Пусть будет как памятник.

— Значит, так, — сказала Ингрид, вставая с пола и не без достоинства поправляя пиджак.
— Это не я упала. Это стул не выдержал тяжести компромисса.

AI BORSCH моментально вывел на экран стикер с надписью: “Компромисс: вещь, которая ломается под первым, кто на него сядет.”

Россия с серьёзным видом положила на стол новый чертёж.
— Мы предлагаем систему гипсовых арок. Над каждым входом в переговорную — гипсовый лозунг. "Единство", "Дружба", "Суверенность с привкусом симпатии".

— Мы не в римских термах, — ответил Степан, — мы в Женеве. У нас не гипс, у нас эмаль.
Белая, блестящая, скрывает всё. Даже трещины. Особенно трещины.

— А у нас… — вступила Сигрид, — у нас всё уже собрано.
Диван “ФРИДХЭМН”, стол “ОДЕМАРГ”, две табуретки “ЙЕЛЛСТРУПП”.
Мы просто ждём, пока вы определитесь, куда их ставить.

AI BORSCH открыл панель “Сравнительный ремонтный протокол”:

В углу экрана AI добавил:

Польша: лом, фреска и независимость.
Франция: золотая патина, желательно антикварная.
Турция: кафель, ковёр и два чайника.

Мустафа встал:

— А мы предлагаем ковер-самолёт. Он не ремонтирует, он… уносит в будущее.

— Только если туда не нужно визу, — пробормотал Янек.

Тамара добавила:
— Мы можем накрыть конфликт скатертью. Главное — не поднимать уголки.

В этот момент в зале появился новый элемент. Стул. Простой, деревянный, с табличкой:

“Не садиться. Этот стул уже видел слишком многое.”

— Это тот самый? — спросила Ингрид.

— Нет, — ответил AI BORSCH. — Этот — символ. Первый остался в архиве как “вещественное доказательство международной нестабильности”.

Янек вздохнул:

— Прям как моя кухня. Всё есть — а готовить не хочется.

Сигрид разложила перед собой лист с новым проектом:

— Что если… ремонтировать не стены, а отношения?

Молчание. Даже AI замолчал.

— Вместо штукатурки — диалог. Вместо краски — признание ошибок. И вместо мебели — люди.

Пауза.

Степан хмыкнул:

— Звучит красиво. Но куда девать обои, которые мы уже купили?

— Обклеим зал ожидания следующей войны, — ответила она спокойно.

AI BORSCH внёс правку:

Новый модуль: «Евроремонт как процесс признания несовершенства конструкции мира»

— Всё, достаточно, — произнес Ингрид, стукнув отверткой по столу.
— Я требую технический перерыв. Политический перегрев.

AI BORSCH выдал:

Температура в зале: 24°C
Температура аргументов: 89°C
Уровень конструктивности: «как в ванной без вентиляции»

— Нам нужно техническое задание, — сказала Сигрид, раздавая каждому файл с надписью:
“Техпаспорт отношений: дефекты и допуски”

В документе значились пункты:

«скрытая агрессия — замазать»

«устаревшая терминология — удалить»

«претензии до 1945 года — отправить в архив»

«стулья без устойчивости — укрепить дипломатией»

— Начнём с полов, — предложил Мустафа. —
— У нас трясётся каждая доска. Нужно либо закрепить, либо признать, что танцы на такой поверхности невозможны.

— Я не против закрепить, — заявил Степан, — но не саморезами из соседской коробки. Хватит «общих стандартов», которые подходят только одной стороне.

— А вот и неправда, — вступила Россия. — Наши саморезы универсальны. Проверено историей.

— Проверено — это не значит удобно, — отрезала Ингрид.
— История — не инструкция по сборке.

AI BORSCH включил режим 3D-моделирования. На экране — условная комната с табличкой “Мир”.
Стены покосились, мебель перекошена, на потолке висит флаг, явно не согласованный.

— Вот так выглядит ваш ремонт сейчас, — сообщил голос AI.
— А вот, как его видит каждая делегация:

Россия: роскошная комната с тяжёлыми портьерами и диваном XIX века. Украина: светлая студия, свежий ремонт, но с видом на забор. Польша: крепость с узкими окнами и дверью только с одной стороны. Швеция: минимализм, белая мебель, всё по уровню. Турция: ковры, чайник, фонтан, акцентная плитка. США (виртуально): open space с плазмой и двумя инструкторами по переговорам. Германия (на удалёнке): чертёж в AutoCAD, ещё без стен.

— Так мы и не договоримся, — сказал Алекс. —
— У каждого своя планировка. А надо одна — хотя бы на черновике.

И тут вступила Тамара:

— Давайте не планировку. Давайте… фэншуй!

Все обернулись.

— Что? — пожала плечами она. — Если уж ремонт — то с духом. Поставим переговорный стол в центр, посадим фикус взаимопонимания. А в углу — зеркало. Чтобы каждый видел, кто он в этом помещении. И табличка: “В этой комнате все временные.”

AI BORSCH распечатал новый проект:

“Фэншуй мира”
— Центральная зона: компромисс
— Север: холодная политика
— Восток: движение
— Юг: усталость от санкций
— Запад: вечеринки и печеньки
— Угол Ингрид: стул памяти

Сигрид кивнула:

— Это почти красиво. Главное, чтобы стул больше не ломался. И пусть мир не будет, как шкаф без шестигранника.

— Хорошо, — сказала Ингрид, отложив планшет и облокотившись на новый шведский стул. Он, к счастью, выдержал. — Раз уж мы все согласны, что «мир — это помещение», давайте наконец определим: кто в нём хозяин, а кто — квартирант?

— Мы требуем комнату с балконом, — немедленно заявил Мустафа.
— Нам нужен доступ к свежему воздуху. И к рынкам. Желательно — южным.

— Украина хочет окно на Восток и независимый замок, — сказал Степан.
— Чтобы не пришлось постоянно выбегать через чердак, как раньше.

— Польша настаивает на кладовке! — вмешался Янек.
— У нас там исторические претензии, карты и портреты предков. И никто туда не суётся!

— А Россия просит ванную, — сухо заметила Тамара. — Чтобы периодически «отмывать репутацию». Лучше с гидромассажем.

AI BORSCH открыл раздел «Зонирование мира» и начал формировать новый план:

Кухня: совместное варево борща, санкций и обещаний

Гостиная: пресс-конференции и визиты

Балкон: нейтралитет и пересидеть шум

Коридор: история, которая всё соединяет и не даёт пройти

Туалет: обсуждения, которые лучше не публиковать

Чердак: архивы, мифы, недоговорённости

Подвал: санкционные списки и эмоциональные чемоданы

— А где спальня? — робко спросил представитель Венгрии.

— Нет доверия — нет спальни, — хором ответили все.

Тут вмешалась Сигрид:

— Стоп. Мы упускаем главное. Где флаг?

— Какой флаг? — не понял Степан.

— Общий. Один. На дом.
Чтобы было видно, что мы хотя бы пытаемся жить вместе.

— Флаг предлагаю сшить из старых дипломатических рубашек, — предложила Ингрид.
— Чтобы каждая сторона внесла кусок. И отдала то, что уже не наденет.

Французы одобрительно закивали.

AI BORSCH сгенерировал макет:

Флаг «Общего Ремонта»:
— Белый — слой надежды
— Синий — инструкция, потерянная на втором пункте
— Красный — пятно от предыдущих ошибок
— Зелёный — компромисс, если останется

В это время Турция принесла лампу. Настольную. В виде чайника.

— Без света вы не увидите, где трещины.
А без чайника — зачем всё это вообще?

— А вы не думали, — внезапно спросил Алекс, —
— что всё это вообще не про стены?

— А про что? — переспросил Янек.

— Про место, где ты можешь спорить с соседом, но всё равно варить ему кофе.
Про пространство, где каждый может сидеть на своём стуле — и не падать.

Пауза.

AI BORSCH выдал цитату: “Дом — это не стены. Это разговор, который продолжается, даже когда заканчиваются аргументы.”

— Значит, — резюмировала Ингрид, — наш ремонт — не ради уюта. А ради возможности оставаться в одной комнате, даже если кто-то включает кондиционер на +16.

Все посмотрели на американского делегата.

— Что? — он пожал плечами. — У нас просто такой климат.

— Итак, если мы собираемся жить в этом общем пространстве, — начала Ингрид, вертя в руках сломанный шуруп от первого стула, — нам нужен бюджет на ремонт. Без сметы — это всё просто фантазия на гипсокартоне.

AI BORSCH мгновенно активировал таблицу Excel с названием:

«Международная Ремонтная Смета-1.0»

— Кто будет платить за лампочку взаимопонимания? — возмутилась Тамара.

— США уже установили кондиционер ожиданий, — отозвался Алекс.
— Он включается, когда накал страстей превышает 50 децибел.

— Я требую отдельную строку на шумоизоляцию! — крикнул Янек. — Мы больше не хотим слышать претензии из соседней комнаты через общую стену!

Мустафа достал сложенную вчетверо салфетку:
— У нас есть кухонный фонд. Мы готовы покрыть расходы на чайник, чай и переговорный ковер.

AI BORSCH прокомментировал:

Заявка Турции принята. Назначается ответственным за зону комфорта.

Тут из угла донёсся голос Ингрид:

— А кто будет чинить эмоциональные розетки?

— Простите? — переспросил Степан.

— Ну вы же понимаете, — она развела руками, —
все хотят подключиться к доброй воле, но контакта нет.
Розетки от разных систем, вилки несовместимы.

— У нас евровилка, — гордо сказала Сигрид.
— Универсальная, но без заземления. Иногда искрит.

— У нас вообще всё на батарейках, — заметил Алекс.
— Если нет зарядки — на диалог хватит минут на двадцать.

— У нас — трансформатор, — сказал Мустафа.
— Но он гудит, и иногда перегревается от критики.

AI BORSCH подытожил:

Требуется единый международный удлинитель доверия. Рекомендовано: минимум 3 гнезда, предохранитель от лжи, длина до уровня понимания.

Тем временем Россия установила гипсовую арку в центре зала с надписью “Мир через Шпаклёвку”.

— Красиво, — признал Янек.
— Но она треснет, если кто-то снова начнёт стучать каблуком.

— Пусть будет, — кивнула Ингрид - Главное, чтоб не падала, как стул.

И тут AI BORSCH выдал тревожный сигнал.

На камере слежения появилось: кадр со стулом, на котором утром сидела Ингрид.

Стул — сам собрался обратно. Без гвоздей. Без шурупов. Просто встал.

— Это знак, — прошептала Тамара.
— Стул — жив! Он символ. Его нельзя чинить. Его нужно оставить как есть.

AI BORSCH добавил в регламент:

Артефакт «Сломанный стул Ингрид» признан объектом мирового культурного напряжения.
Место хранения: Зал Незапланированных Последствий. Охраняется кефиром и сарказмом.

Комната окончательно приобрела вид «примирительно-переутомлённый». На потолке висел флаг из дипломатических рубашек. На стене — список «возможных тем, о которых можно не спорить»: погода; рецепт пельменей; как сложно всё устроено; где находится шнур от проектора; и как вернуть Ингрид нормальный стул.

AI BORSCH вывел свежую диаграмму: уровень консенсуса; 47% — “Скорее да”; 26% — “Пока чай не остыл”; 14% — “Нет, но с надеждой”; 13% — “Это всё ИКЕА виновата”.

Тем временем, в центре зала торжественно вносили новый стул. Скандинавский дизайн, усиленные ножки, специальный антиобвальный шов.

Надпись на спинке: “Для Ингрид. Чтобы держало.”

Интрига росла. Все смотрели на неё.

— Не-не-не, — Ингрид махнула рукой, — я больше на это не сажусь. Я слишком много значу для этой мебели.

— Но ведь он специально для вас! — заволновалась Сигрид. — Шведские мастера вручную укрепляли каждый болт!

— Вот именно, — ответила Ингрид, — Шведские мастера — это прекрасно. Но я хочу... русский табурет.

Зал ахнул.

— Без спинки. Без понтов. Просто — стою, сижу, падаю — и снова сижу.

— Вы уверены? — спросил Степан.

— Более чем, — кивнула она. — Символизм символизмом, а я устала от сложных конструкций.

AI BORSCH молча вызвал с подиума табурет. Из дерева. Грубо сколоченный.
На ножке — надпись:

“Мир держится на тех, кто не боится упасть.”

Инцидент случился через секунду.

Стул, усиленный, блестящий, новенький — треснул сам. Без нагрузки.
Никто не сидел. Он просто... решил завершить свою миссию.

— Вот и всё, — прошептала Тамара.
— Он понял, что не нужен, если его боятся.

AI BORSCH тихо сгенерировал сообщение:

Объект “Стул Дипломатической Напряжённости” завершил жизненный цикл.
Причина смерти: избыток ожиданий.

— Нам надо не мебель выбирать, — сказал Мустафа, — а друг к другу присаживаться. Пусть даже на край табурета.

В комнате наступила тишина.

AI BORSCH последним выдал: Переговорный модуль завершён. Ремонтные работы продолжаются.
Инструкция — в каждом сердце. Ключ — под ковриком, где написано «Добро пожаловать».

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 7)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 8)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 9)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 10)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 11)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Ниагарский водопад: инструкция по выживанию в бочке

Вы когда-нибудь сидели дома и думали: «Чем бы заняться в свой 63-й день рождения? Может, торт, свечи, внуки…»?
Энни Тейлор подумала иначе: «А не спрыгнуть ли мне в бочке с Ниагарского водопада?»
Вот это я понимаю, кризис среднего возраста… только в слегка запоздалой версии.

Энни подошла к делу серьёзно: заказала бочку из дуба и железа, внутрь матрас, снаружи подушки. Даже кота туда запустила на тест-драйв. Кот выжил и, подозреваю, потом лет десять спал только под кроватью.

И вот 24 октября 1901-го она залезает в бочку, берёт с собой подушечку-сердце (потому что, ну, романтика же!) и — поехали.
Бочку перевернуло, закрутило, уронило с 50 метров. Минуты ожидания, бочка выныривает — и внутри вполне живая, но слегка потрёпанная Энни. Заявляет: «Никогда больше». Это как после дешёвой шавермы — выжил, но второй раз не полезешь.

А дальше начинается парад безумцев:
— Бобби Лич (1911): спрыгнул, сломал всё, что можно, полгода в больнице. Но потом стал знаменитым и даже открыл бильярдную у водопада. Умер спустя годы… поскользнувшись на апельсиновой кожуре. Вот так вот: Ниагару пережил, апельсин — нет.
— Чарльз Стивенс (1920): решил, что ремни безопасности — это для слабаков. В итоге в бочке нашли только его руку.
— Джордж Статакис (1930): взял с собой 100-летнюю черепаху Sonny Boy «на удачу». Черепаха выжила, он — нет. Черепаха ничего не рассказала.

Мораль всей этой истории?
Ниагара — как жизнь: кто-то летит вниз в бочке и выживает, кто-то спотыкается об апельсин и умирает.