Когда часы на башне Сен-Жак пробили полночь, юный инженер Пьер Леблан стоял на площади Шатле, сжимая под мышкой изготовленные им чертежи нового водопровода. Пьер непростительно припозднился - последний дилижанс в Бирило, разумеется, уже давно покинул площадь. Молодой человек мысленно рисовал себе завтрашнюю сцену: он, естественно, опоздает и интендант, багровея как петушиный гребень, будет тыкать ему в лицо свитком, вопя: «Где вы пропадали, месье? Развлекались в Королевском кабинете редкостей вместе с чучелом гигантского крокодила?!»
— Пьер Леблан, инженер королевских водопроводов, — ошарашенно пробормотал молодой человек, совершая поклон, который больше подошёл бы медведю на ярмарке в Сен-Жермене.
— О, настоящий инженер! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Вы должны объяснить мне, почему фонтан на rue de Grenelle всё ещё не работает! Мой парикмахер клянётся, что виной всему — нехватка мрамора, а мой кондитер утверждает, что рабочие попросту ленятся.
Пьер открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент его желудок издал звук, способный затмить королевские литавры. Дама непринуждённо рассмеялась — звонко и беззлобно, как весенние ручьи в Фонтенбло.
— Тут кто-то давно не ел! — воскликнула Анна-Маргарита. — Неужели Вы собирались ужинать этими прелестными чертежами?
— Я... я полагал перекусить хлебом с сыром, когда вернусь домой, — признался Пьер, чувствуя, как его уши наливаются жаром.
— Хлебом с сыром! — вскричала она, будто он предложил есть солому. — Этот бедный ангел собирался ужинать хлебом с сыром!
Карета катилась, мягко покачиваясь на рессорах, словно корабль на волнах Сены. Пьер сидел, боясь пошевелиться, словно на его коленях лежала хрупкая венецианская ваза, а не скромный сверток с чертежами.
— Вы так громко молчите, месье Леблан, — заметила герцогиня, играя веером. — То ли от голода, то ли от страха, что я вас съем.
— Просто… Простите, я не привык к такому обществу. К тому же, неслыханное дело – дворянка наедине с мужчи.. со мной, — честно признался Пьер.
— О, тем лучше! — рассмеялась она. — Придворные так надоели своими бесконечными интригами. Все эти «Ваша светлость» да «мой кузен герцог»… Иногда хочется поговорить с человеком, который не измеряет слова золотом.
В этот момент карета свернула на улицу Сен-Жак, где в свете факелов виднелся величественный особняк де Тревилей.
— А теперь, месье инженер, приготовьтесь встретить мою безумную подругу, — предупредила Анна-Маргарита. — Если она, конечно, не улетела на бал к дьяволу.
Не успела карета остановиться, как парадные двери распахнулись, и на крыльцо вылетела — нет, выпорхнула! — особа в платье, усыпанном драгоценными камешками, которые сверкали ярче звёзд над Парижем.
— Марго, mon coeur! Я голодна как волчица в пост! — воскликнула она, а затем бросила на Пьера взгляд, от которого у того перехватило дыхание. — Этот негодяй-повар осмелился подать рябчика без соуса из белых трюфелей! Я велела было бросить его в Сену, но прислуга за него взмолилась.
— Клодин де Тревиль, моя подруга с детства, — представила её Анна-Маргарита. — А это месье Леблан, инженер, который, кажется, никогда не видел дамского шлейфа ближе чем на расстоянии мушкетного выстрела.
— О, инженер! — воскликнула Клодин, хлопая ресницами так, что могла бы создать ветерок в безветренный день. — Вы должны объяснить мне, почему фонари на Новом мосту гаснут ровно в полночь! Мой астролог уверяет, что это происки гугенотов, а мой парфюмер клянётся, что виной всему — экономия свечей.
Пьер, собрав всю свою храбрость, которая в тот момент была немногим больше горчичного зёрнышка, пробормотал:
— Если бы я мог объяснить это, мадемуазель, я бы, наверное, уже получил повышение...
Дамы разразились таким искренним смехом, что Пьер вдруг осознал — перед ним не холодные светские львицы, а живые, весёлые девушки, уставшие от придворных церемоний.
После нескольких минут оживлённой беседы, в ходе которой выяснилось, что Клодин обожает механические игрушки, а Анна-Маргарита мечтает увидеть чертежи нового водопровода, карета направилась к знаменитому "Трюффолю". После спешных, но чётких распоряжений Клодин лакеи в ливреях, расшитых золотом, выбежали с дубовым ящиком, содержащим шампанское из аббатства Отвильер, бутылки которого были оплетены виноградными лозами, будто бы выращенными самим Бахусом, фаянсовыми горшочками со страсбургскими паштетами, каждый запечатанный личной печатью мастера, устрицами, столь свежими, что они, казалось, ещё помнили шум атлантических волн, и, наконец, хрустальной вазочкой с икрой, украшенной рубиновыми инкрустациями — сосудом, достойным хранить слезы ангелов.
Когда карета остановилась перед жилищем молодого человека — скромным домиком, чьи стены помнили ещё времена Генриха IV, Пьер почувствовал, как его уверенность в себе утекает быстрее, чем вода в неисправном фонтане.
Клодин же, без всяких приглашений выходя из кареты, воскликнула:
— Боже, какое очаровательное жилище! Настоящий дом философа-стоика! — и двинулась к дому с грацией кошки, забредшей в чужой сад. В то время как Анна-Маргарита, взяв молодого Пьера под руку, добавила:
— В этих стенах, должно быть, рождаются великие идеи. Какой восторг — прикоснуться к источнику вдохновения!
Месье Леблан, чьи щёки пылали ярче каминного огня, оказавшись дома, судорожно поправил единственную приличную сменную рубашку, висевшую на спинке стула и теперь стоял ледяной глыбой. Его жилище представляло собой более чем скромную обитель начинающего учёного: массивный дубовый стол, заваленный чертежами и крошечными моделями мостов, узкая кровать с вытертым, однако безупречно чистым покрывалом, длинные полки с книгами, переплетёнными в грубую кожу, медный кувшин и таз для умывания, отполированные до зеркального блеска...
— Месье, Вы же не откажете двум несчастным дамам в скромной трапезе? — корзины со божественной снедью уже стояли на пороге, а Анна-Маргарита ставила шампанское прямо поверх чертежа нового акведука. — Мы умрём с голоду, а Вы... — её взгляд скользнул по стройному торсу инженера, — Вы ведь, как я помню, тоже не ужинали?
Пьер хотел было сказать хоть что-то вразумительное, но Клодин уже рассаживала маленькую компанию с решительностью фельдмаршала:
— Вы – вот здесь, дорогой инженер, я — напротив, а Марго пусть командует этим божественным нектаром. О, не беспокойтесь о бокалах! — Она мгновенно поймала его испуганный взгляд. — Мы прекрасно обойдёмся вашими лабораторными колбами – это же колбы? — Vierge Sainte, волшебство какое-то — пить из сосудов алхимиков!
На столе действительно красовались несколько стеклянных колб, в которых Пьер обычно демонстрировал принцип действия водяных насосов.
Трапеза началась с церемонной неловкости, но после третьей колбы шампанского, которое, к удивлению Пьера, совершенно не пахло ничем, кроме шампанского, лёд растаял.
Клодин, запросто сбросив туфли, устроилась на кровати инженера, как султанша на оттоманке, Анна-Маргарита, ослабив шнуровку корсажа, с жаром доказывала преимущества круглых труб перед квадратными по её личному мнению, сам же Пьер, забыв о своей первоначальной зажатости, эмоционально и громко комментируя, чертил пальцем на скатерти схемы канализаций, которые могли бы осчастливить весь Париж.
Примерно в то время, когда городские часы пробили три, икра давно закончилась, а шампанское — нет, случилось нечто незаурядное. Клодин, смеясь, уронила последнюю устрицу за воротник Пьера. Анна-Маргарита, потянувшись её вытащить, нечаянно опрокинула колбу с шампанским ему на грудь.
— О, боже мой! — воскликнула она без тени сожаления. — Надо немедленно снять эту рубашку!
Пьер хотел было робко воспротивиться, но пальцы герцогини уже ловко справлялись с пуговицами. Клодин тем временем, словно без неё бы тут не обошлись, развязывала шнуровку его молодого человека — чтобы они, якобы, тоже не промокли...
Рассвет застал их троих в живописном хаосе. Чертежи превратились в импровизированные простыни, пустая хрустальная вазочка стала подсвечником, а оторванный шлейф с гербами Монморанси теперь гордо висел на спинке кровати, как знамя победы.
Когда лучи солнца стали настойчиво пробиваться сквозь ставни, дамы засобрались с видом невинных ангелов.
— Месье Леблан, — сказала Анна-Маргарита, поправляя прическу, будто только что вышла с утренней мессы, — ваш дом восхитителен, а гостеприимство... — её губы дрогнули в улыбке, — выше всяких похвал.
Клодин же, целуя Пьера в щёку, прошептала:
— Когда достроите тот акведук — приходите. У меня в саду фонтаны тоже плохо брызгают...
Месяц спустя, на балу у герцога Орлеанского, где шампанского было не меньше, а помпезности — не в пример больше, две самые блистательные дамы двора не очень внимательно наблюдали, как кардинал Ришельё читает проповедь о добродетели.
— Старый лицемер, — шепнула Анна-Маргарита, поправляя жемчужное ожерелье, — весь вечер пялится на декольте этой Шеврёз, как голодный кот на миску сливок. Как же мне надоели все эти надутые чванливые петухи, эти напыщенные цесарки, эти бесвкусные дворцы и замки!
Клодин сложила веер с изображением нимф и сатиров, медленно повернулась к подруге и, выдержав некую паузу, мечтательно, словно была вовсе не здесь, промолвила:
— А вот бы сейчас к Пьеру... В Бирило.
В глазах маркизы вспыхнул огонёк, который тотчас же был залит волной внутреннего сомнения и отчаяния:
— Думаешь, он нас ещё помнит?..
