Помню то время, когда мы с Джонни шли по джунглям. Жара стояла такая, что воздух можно было резать ножом, влажность достигала ста процентов, и казалось, что даже змеи запыхались. Гуки где-то неподалёку, вокруг постоянное напряжение — шаг вправо, шаг влево, и всё может закончиться. И именно в этот момент Джонни заявляет, что ему срочно надо по нужде. Ну, куда деваться — физиология важнее приказов. Решили действовать по очереди: он первый, я на стреме, чтобы нас враги не застали врасплох.

Джонни отошёл чуть в сторону, нашёл место потише, сделал свои дела. Я дождался, потом тоже пошёл — чтобы не тормозить потом, если вдруг придётся резко уходить. Встал я в позу полтора, огляделся и тут заметил: прямо передо мной, в траве, лежит свежая лепёшка Джонни. Видок, мягко говоря, не вдохновляющий, но деваться некуда. Закрыл глаза и начал тужиться.

И тут произошло странное. От напряжения кровь прилила к голове, всё закружилось, и я вдруг замечаю: отходы Джонни подозрительно похожи на лицо Авраама Линкольна. Чёткий профиль, нос, даже эта дурацкая высокая шляпа на месте. Смотрю — и чем дольше тужусь, тем больше вижу сходство. А потом — представьте себе — этот «Линкольн» берёт и заговорил.

— Чарли, — говорит он мне, — вы с Джонни два идиота. Сели срать прямо на минном поле. Ты хоть понимаешь, как стремно погибнуть вот так? Даже героизмом не назовёшь.

Я, конечно, в шоке, но отвечаю:
— Авраам, не гунди. Мы тут спецзадание выполняем: местность прочёсываем. Минное поле нашли — значит, цель достигнута. Теперь главное — выбраться. Лучше помоги, чем панику разводить.

А он спокойным голосом отвечает:
— Хорошо. Только ты сначала задницу вытри, потом встань аккуратно и иди ровно тем же путём, каким пришёл.

Сказано — сделано. Я закончил своё «задание», начинаю подниматься… и тут понимаю, что ноги затекли. Стоять не могу, начинаю заваливаться прямо вперёд. И лечу лицом прямо в этого воображаемого Линкольна. Ударились мы с ним так, что искры из глаз посыпались. Я поднимаю голову — и тут вижу: в сантиметре от моего носа настоящая мина.

Ситуация была на грани. И тогда я вспомнил слова своего учителя кунг-фу: «Будь, как кошка». Я собрался и начал перепрыгивать через мины, словно на тренировке. Лёгкость, грация, точность — всё шло идеально. Но именно в этот момент судьба решила подшутить. Из кармана выскользнул коробок спичек и упал прямо на одну из мин.

Раздался взрыв. Потом второй. Потом третий. Земля заходила ходуном. Джунгли заволокло дымом. Гуки услышали грохот и подняли тревогу. Я, не теряя ни секунды, выскочил из кустов, схватил Джонни за шкирку и потащил его прочь. Мы мчались, не разбирая дороги, перепрыгивая через корни и лианы. Сзади ещё гремели разрывы, но мы уже бежали к спасению.

И вот так, благодаря случайности, мы выполнили задание по разминированию. Да, способ был нестандартный. Да, результат сопровождался взрывами и паникой. Но главное — минное поле мы нашли. Задача формально выполнена.

Иногда я вспоминаю тот день и думаю: а ведь это мог быть конец. Погибнуть на минном поле с шутками про Линкольна — что может быть нелепее? Но, как ни странно, именно такие истории и становятся самыми яркими. Потому что в армии, если ты выжил, то даже самая идиотская ситуация превращается в байку, от которой потом все ржут у костра.

Если бы нас снимали в Голливуде, фильм бы назывался «Команда U» — «U» как «Ужас». Потому что мы не герои, а ходячая катастрофа. Всё, что мы делали, превращалось в цирк. Но цирк с кровью, бобами и фейерверками из гранат. И да, я снова Чарли. Историй у меня в запасе столько, что хватит на три сериала и десять спин-оффов.

Наше задание тогда было простым: зайти в деревню, забрать ящик тушёнки и уйти тихо. «Тихо» — ключевое слово. Но с Джонсоном и остальными это никогда не получалось. Первым прокололся Пит. Он решил замаскироваться под местного жителя и намазал лицо зелёной краской. «Чтобы слился с джунглями», — сказал он. Только краска оказалась люминесцентной, и ночью он светился, как дискотечный шар. Гуки заметили нас за километр.

Когда началась перестрелка, Джонсон, как всегда, достал банку бобов. Это был его момент славы. Он встал посреди поля, съел полбанки и начал стрелять… ну, скажем так, «нетрадиционным оружием». Враги паниковали: кто-то падал в обморок, кто-то распахивал окна, думая, что утечка газа, а один вообще встал на колени и решил, что это кара небесная.

Я пытался быть мозгом операции. Подумал: «Если нельзя тихо, значит, надо громко». Схватил рацию, вызвал артиллерийскую поддержку. Но перепутал частоту. Вместо артиллерии приехал грузовик с мороженым и заиграла «La Cucaracha» на всю деревню. Дети визжали от радости, враги растерялись, а мы воспользовались моментом и стащили ящик тушёнки.

Побег был ещё веселее. Мы тащили ящик, но тушёнка оказалась просроченной. Крышки банок вздулись и свистели, как свистки. Нас было слышно за километр. Джонсон предлагал бросить ящик, но Пит вопил: «Это стратегический ресурс!» и пытался открыть банку прямо на бегу. Банка взорвалась у него в руках, и теперь он пах тушёнкой сильнее, чем Джонсон — бобами.

Когда мы вернулись на базу, выяснилось, что задание вообще было тестовым. Настоящую тушёнку привезли другие ребята на джипе. А наш ящик сразу отправили в утиль. В отчётах, правда, написали: «Команда сработала нестандартно, проявила креатив и обеспечила моральное давление на противника». В переводе на нормальный язык это значило: «Эти идиоты всё испортили, но враг испугался сильнее, чем должен был».

Иногда я думаю: мы были худшими солдатами в истории. Но именно поэтому — самыми лучшими. Потому что никто так не умел устраивать хаос, превращать задания в шоу и выживать в ситуациях, где даже сценаристы Голливуда сказали бы: «Нет, это перебор». И да, если кто спросит: тушёнка была с говядиной. Но вкус у неё был такой, что даже цыгане бы не взяли.

Закрываю глаза — и снова Вьетнам. Для кого-то флешбек — это пара картинок, а для меня — полнометражное кино, только без возможности нажать «стоп». Комары размером с воробья, пиявки в ботинках устраивают корпоратив, влажность такая, что даже крокодилы жалуются. И вот мы идём по тропе — я и Джонсон. Он, как всегда, жуёт травинку и тащит с собой банку холодных бобов. У него был строгий распорядок: в семь утра открыть банку, съесть половину и превратиться в оружие массового поражения. Его «газы возмездия» валили с деревьев обезьян и распугивали змей. Я только думал: если враги нас не найдут по следам, то точно вычислят по запаху Джонсона.

И тут из кустов вываливаются гуки. Человек двести. А нас двое. Картина как из плохого боевика: лианы рвутся, ветки ломаются, и вся эта толпа несётся прямо на нас. Назад дороги нет — за спиной палатка с дырявой москитной сеткой и банка фасоли, которую мы берегли как последний золотой запас. Мы встали плечом к плечу. Джонсон схватил бамбук и начал крутить им так, будто репетировал номер для Олимпиады по художественной гимнастике. Я поднял камень и решил: пора делать свой первый DIY-проект. Так родилось ожерелье из ушей. Получилось стильно: этно-минимализм. Джонсон глянул и сказал: «Красота, Чарли. На «Этси» выставишь — купят с руками и ногами».

Но праздник был недолгим. Гуки всё-таки поймали Джонсона. И сделали то, о чём в учебниках не пишут. Превратили его в чучело. Поставили прямо в джунглях на палке, чтобы любой прохожий понял: «Вот что будет с каждым». И теперь, когда я закрываю глаза, я вижу его там. Он качается в темноте и хрипло говорит: «Чарли… передай моей семье… что мои порно-журналы из гаража — это раритет. Только страницы почистить не забудь…»

Попробуй после этого отвертеться. Последняя просьба боевого товарища — закон. Я приехал к его семье. Они смотрели на меня в ожидании медалей и писем, а я сказал: «Мне нужны журналы». Вынесли мне коробки. Я взял их, прижал к груди и понял — это не просто макулатура. Это летопись. Каждая страница — как генеалогическое древо. Вот пятна прадеда. Вот жирные следы деда. Вот отпечатки самого Джонсона. Некоторые модели умерли десятилетия назад, а в журналах остались вечно молодыми. Машина времени, только с запахом типографской краски и чужих пальцев.

Я долго думал, что с этим делать. Но перед глазами стоял Джонсон, тот самый — чучельный. Его взгляд, его просьба. И я понял: журналы должны уйти вместе с ним. Я сжёг их. Страницы вспыхнули, трещали, как патроны, а пепел разлетелся по джунглям. Так дух Джонсона остался там, где и должен — вместе со своим архивом. Это был наш прощальный салют.

Семья до сих пор верит, что он живёт где-то в глуши. Ждут его. Я не смог сказать правду. Как объяснить матери, что её сын теперь музейный экспонат, а его журналы улетели в небо вместе с дымом? Лучше пусть верят в сказку.

Иногда, когда особенно накрывает, я снова вижу его. Он стоит на палке, покачивается и кричит: «Чарли! Где журналы?! Ты хоть страницы протёр?!» А я отвечаю: «Сгорели они, Джонсон! Теперь ты вечно молодой, как обложка «Playboy» за март 1973-го!»

И вот сидим мы у костра. Все молчат, слушают мою историю. И тут кто-то тихо спрашивает: «Чарли… а журналы-то какие были?» И я начинаю перечислять их с пафосом, как награды на параде: «Playboy, мартовский выпуск, редкий Hustler, Penthouse с моделью, от которой дед Джонсона неделю в себя прийти не мог…» И все сидят молча, только костёр потрескивает. А потом один боец говорит: «Вот это, Чарли, настоящее наследие».