С 17 июля по 2 августа 1945 года в пригороде поверженного Берлина Потсдаме, входившем
в советскую оккупационную зону, проходила конференция глав великих держав, победивших фашистскую Германию: СССР, США и Великобритании.

На первых заседаниях конференции Великобританию представлял Уинстон Черчилль, позже на смену ему прибыл новый премьер-министр К. Эттли, получивший пост по итогам состоявшихся в стране 5 июля 1945 г. парламентских выборов.
Соединённые Штаты Америки представлял Г. Трумэн, ставший президентом после смерти Ф. Рузвельта.
Советскую делегацию возглавил председатель Совнаркома, Верховный Главнокомандующий Вооружёнными силами СССР И.В. Сталин – незадолго до исторической встречи ему было присвоено высшее воинское звание Генералиссимуса Советского Союза.

Конференция подвела итоги войны в Европе, во многом определила новую конфигурацию послевоенного мира.
По воспоминаниям в те годы посла СССР в США Андрея Андреевича Громыко, участвовавшего ранее в работе Тегеранской и Крымской конференций глав государств антигитлеровской коалиции, на встрече в Потсдаме её участникам не хватало теплоты:

«В Потсдаме нормы протокола соблюдались. И с внешней стороны всё выглядело как будто в порядке. Главы приветствовали один другого, выражали удовлетворение, что встретились.
Но на заседаниях «за круглым столом» не хватало теплоты, которой требовала обстановка исторического момента, теплоты, которой ожидали и воины союзных армий, и народы всей земли, теплоты, на которую рассчитывала и память о погибших в той войне. Ведь фашизм стремился к тому, чтобы поверженный мир, распластавшись, лежал у его ног. Но получилось наоборот: люди раздавили фашистского зверя. Распластался он. Победители встретились, однако…
Уже в начале работы конференции за внешней чинностью проглядывала на каждом шагу настороженность и политическая сухость со стороны президента США и премьер-министра Англии. И чем дальше, тем больше это становилось очевидным. Почти по всем главным обсуждавшимся проблемам обнаружилась разница в позициях союзников: по вопросу о будущем Германии, о том, как поступить с ней теперь, после разгрома, по вопросу о репарациях, который в Крыму не был решен, по вопросу о практических шагах по демилитаризации и демократизации Германии, по польскому вопросу и о том, как распорядиться немецким оружием.
В своей большей части разговор носил весьма натянутый характер, хотя никто не стучал кулаком по столу. С самого начала конференции для всех участников стало ясно, что к договоренностям лежит тернистый путь, а по некоторым вопросам, возможно, их просто не будет».

Ещё задолго до Берлинской конференции в США форсировались завершающие работы
по созданию атомного оружия в целях его использования не только
как средства массового поражения, но и как политического довода
на международной арене. На восьмой день конференции, 8 июля 1945 года, после пленарного заседания Г. Трумэн сделал И.В. Сталину конфиденциальное заявление о том, что США создали новое оружие большой разрушительной силы и намерены применить его против Японии.А.А. Громыко в своей книге «Памятное», увидевшей свет в 80-е годы XX века, свидетельствует:
«Сталин выслушал перевод, понял, о каком оружии идёт речь, и сказал:
– Благодарю за информацию.
<…>
А на лице Трумэна было написано как бы недоумение. Он повернулся и тоже пошел, но в другую
от Сталина сторону,
в те двери, за которыми находились рабочие помещения американской делегации.
Хочу обратить внимание на то, что это произошло тогда, когда США уже изготовили бомбу и собирались предать ядерной смерти японские города – Хиросиму
и Нагасаки.
Американский президент, как стало известно позже, был немало разочарован такой реакцией советского руководителя.
Черчилль с волнением ожидал окончания разговора Трумэна
со Сталиным. И когда он завершился, английский премьер поспешил спросить президента США:
– Ну как?
Тот ответил:
– Сталин не задал мне ни одного уточняющего вопроса и ограничился лишь тем, что поблагодарил за информацию.
Вспоминая об этом разговоре, Трумэн будет потом уверять, что из сказанных им в самой общей форме нескольких фраз о новом оружии Сталин будто бы вряд ли
мог сделать надлежащие выводы. В действительности же Сталин незамедлительно из Потсдама дал советскому ученому-физику
И.В. Курчатову указание ускорить дело с созданием атомной бомбы, которое стало мощным импульсом для всего комплекса соответствующих работ
в нашей стране».

По одному из главных пунктов повестки дня конференции – о судьбе Германии – «Большая тройка» договорилась о разделе побеждённой страны на четыре оккупационные зоны, контроль над которыми взяли на себя три союзные державы и Франция, её демилитаризации и денацификации, определила репарации с Германии в целях оказания помощи в восстановлении разрушенных государств Европы. Были согласованы вопросы о присоединении
к Польше Силезии, Померании и части Восточной Пруссии, признании новой польской границы по линии Одер–Нейсе, передаче в состав СССР Кёнигсберга и прилегающего к нему района.

Конференция образовала Совет министров иностранных дел СССР, США, Великобритании, Франции и Китая, обсудила вопрос о проведении международного военного трибунала над нацистскими военными преступниками и решила опубликовать их первой список не позднее
1 сентября 1945 г.
8 августа 1945 г. был учреждён Международный военный трибунал.
Он начал работу в Нюрнберге 20 ноября того же года.

В фондах РГАКФФД хранятся киноматериалы, освещающие ход конференции в Потсдаме: они сняты на чёрно-белую и частично на цветную трофейную плёнку известными фронтовыми операторами
Б.К. Макасеевым,
А.А. Лебедевым,
А.Г. Кричевским,
Р.Б. Халушаковым,
И.И. Беляковым – одним из первых советских операторов, освоивших технику звуковых синхронных съёмок.
Вашему вниманию предлагается фрагмент кинофильма «Берлинская конференция» (ЦСДФ, 1945 г.). Его режиссёр – Илья Петрович Копалин, один из создателей знаменитого документального фильма «Разгром немецких войск под Москвой» (1942 г.).
Руководство съёмками фильма «Берлинская конференция» осуществлял выдающийся советский кинорежиссёр,
в 1944–1945 гг. – директор Центральной студии документальных фильмов
и заместитель председателя Комитета по делам кинематографии СССР Сергей Аполлинариевич Герасимов.

Международные дела
Союзники
...В комментарии зарубежного издателя мемуаров Хрущева есть такие слова: «К сожалению, здесь, как и во всей книге (за исключением некоторых мест, где об этом сказано мимоходом), нет глубокого анализа тех качеств Сталина, которые позволяли ему твердо стоять на своем, аргументированно и со знанием дела вести переговоры с Черчиллем и Рузвельтом. Вероятно, лишь Молотов мог бы авторитетно рассказать об этом».
– Трудная история, – говорит Молотов, – но одно то, что Сталин заставил капиталистов Рузвельта и Черчилля воевать против Гитлера, о многом говорит.

Вспомните Черчилля…
…Читаю короткую речь английского премьера в палате общин 21 декабря 1959 года, в день 80-летия Сталина – перевод из Британской энциклопедии:
– «Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.
Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов.
Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением.
Что ж, история, народ таких людей не забывают».
– А ведь это говорит «враг № 1», по выражению того же Черчилля, – продолжает Молотов. – Я считаю Ленина выше Сталина, но если б тогда не было Сталина, не знаю, что с нами и было бы. Роль Сталина исключительна. Сталин руководил не только армией, но и воюющей страной. Ленин и Сталин останутся на века.
09.05.1985

…Мне довелось помогать Главному маршалу авиации А. Е. Голованову в работе над мемуарами, и Голованов вспомнил эпизод, когда его пригласили в Кремль на обед по случаю приезда Черчилля.
«За столом было всего несколько человек. Тосты следовали один за другим, и я, – вспоминал Голованов, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль – известный выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного».
Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел к Голованову и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!»
В воспоминаниях Голованова эта фраза тогда не прошла. На полях было написано:
«Сталин так сказать не мог».
«Не мог! Да он мне лично это говорил!» – воскликнул Александр Евгеньевич».
– Такие вещи в дипломатии имеют значение, – сказал Молотов, – и Сталин не сбрасывал их со счета… Узнали мы, что Бевин, английский министр иностранных дел, неравнодушен к картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Ну и мы перед одним из заседаний министров иностранных дел великих держав сделали ему сюрприз: привезли из Третьяковки эту картину и повесили перед входом в комнату заседаний. Бевин остановился и долго смотрел на картину. Потом сказал: «Удивительно! Ни одного порядочного человека!»
09.07.1971

– Сталин иной раз в узком кругу вытаскивал из кармана письмо запорожцев турецкому султану – носил с собой несколько лет:
«Е…ли мы эту Англию!» – все смеялись, конечно. Но он придавал большое значение нашей дипломатии.
29.07.1971, 12.12.1972

...…В 1945 году Молотов ехал на поезде в США и в вагоне узнал о смерти Рузвельта
– Ужинали в вагоне-ресторане. Это, когда я в предпоследний раз был в Америке. Надо было подготовлять ассамблею Организации Объединенных Наций и осуществлять руководство этой ассамблеей.
Вагон-ресторан полон был. Вошел какой-то гражданин и говорит: «Сейчас передали, что Рузвельт умер». Никакого внимания. Никакой реакции. Американец, если политика его хватает за карман, тут он на все готов. А президент – все-таки американцы его поддерживали подавляющим большинством… Представьте себе наше положение, можно разве было подумать, что никто никакого внимания?
– У нас больше переживали, чем у них.
– Конечно. Американцы в этом отношении довольно толстокожие. Пока их кошелек… Пока их лично не коснется, ничего не волнует… Рузвельт умел прятать свое отношение к нам, а Трумэн – тот совсем не умел прятать. Откровенно очень враждебно относился.
– Они распланировали даже, как они оккупируют Советский Союз: выпустят эмигрантов из Америки, снабдят их оружием, войсками, те создадут свое правительство, уничтожат коммунистов, раздробят Советский Союз на кусочки, оторвут все национальности друг от друга…
– Правильно. Они мечтают! Но в последние годы они уже чувствуют, что у них уходит земля из-под ног, поэтому поставили Рейгана, прямо бешеного антикоммуниста.
16.06.1983

На переговорах
…Рассматриваем фотографию Потсдамской конференции. Прошу рассказать, кто есть кто. Молотов поясняет:
– Это Вышинский, Громыко, Кузнецов Николай Герасимович, это начальник охраны Власик, Майский… Это Геращенко, заведующий экономическим отделом.
– Это Сталин, это Молотов, – говорю я.
– Верно, Сталин, Молотов. Это мой помощник Подцероб, это Царапкин, так называемый Новиков, Силин, второй мой помощник Потрубач, это мои ребята…
– А рядом со Сталиным кто сидит?
– Это Голунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, и поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.
Нас очень волновали польский вопрос, вопрос о репарациях. И мы своего добились, хотя нас всячески старались ущемить, навязать Польше буржуазное правительство, которое, естественно, было бы агентом империализма. Но мы – Сталин и я за ним – держались такой линии, чтоб у себя на границе иметь независимую, но не враждебную нам Польшу. На переговорах и раньше споры шли о границах, «линии Керзона», линии «Риббентроп – Молотов». Сталин сказал: «Назовите, как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» – «А Варшава была», – спокойно ответил Сталин.
09.07.1971
…
– Рейган провозгласил, что Польша – это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять – нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.
04.12.1981

– 1946 год, ООН. Я с пяти лет помню вашу речь, вся страна ее знала: «Нельзя забывать, что на атомные бомбы одной стороны могут найтись атомные бомбы и еще кое-что у другой стороны (Молотов комментирует сам себя: «Вот это правильно!») и тогда окончательный крах расчетов некоторых самодовольных, но недалеких людей станет более чем очевидным».
– Это была моя лично мысль, – говорит Молотов. – Я считал, что тут опасного ничего нет. Я очень тщательно обдумал это дело, а надо было сказать вместе с тем, поскольку на Японию были сброшены бомбы, и эти бомбы были, конечно, не против Японии, а против Советского Союза: вот, вспомните, что у нас есть. У вас нет атомной бомбы, а у нас есть – и вот какие будут последствия, если вы пошевелитесь.
Ну нам нужно было взять свой тон, дать какой-то ответ, чтоб наши чувствовали себя более-менее уверенно.
Готового текста у меня не было, это я говорю правду. Потом некоторые обращались: «А что это «еще кое-что»? Там только атомная бомба, а вы сказали: у нас будет атомная бомба и кое-что другое».
Сталин мне потом сказал: «Ну, ты силен!»
У нас еще ничего не было, но я был в курсе этого дела.
01.07.1979

Две самые трудные страны
…
– Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, – говорит Молотов. – Нам нужен был мир, но по американским планам двести наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.
Сталин рассуждал так: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую систему, а третья навсегда покончит с империализмом.
…Довелось слышать мне и такое мнение. Когда с маршалом А. Е. Головановым мы сидели за столом на даче у Молотова, Александр Евгеньевич сказал:
– Поживи Сталин еще лет десять, мировому капитализму пришел бы конец. Помню, при нем зашел спор, кто лучше: Черчилль или Рузвельт? «Один черт, – сказал Сталин, – что Черчилль, что Рузвельт, что Насер, что Неру. Ни один из них не отдаст деньги рабочим». Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он себе представляет коммунизм? «Я считаю, – сказал Сталин, – начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению хлеб задаром». И вот, по-моему, Воронов спрашивает: «Товарищ Сталин, как же – задаром хлеб, это невозможное дело!» Сталин подвел нас к окошку: «Что там?» – «Река, товарищ Сталин». – «Вода?» – «Вода». – «А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом». Походил, походил и говорит: «Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году». И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение, боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!
30.07.1970, 02.12.1971

Мещанская точка зрения
– Многие недовольны, что слишком помогаем другим, теперь, мол, надо о себе позаботиться…
– При Сталине тоже помогали, хотя возможности были меньше. И тогда ворчали. А теперь, конечно, связи гораздо больше, и большие масштабы это имеет, но, в основном, с моей точки зрения, все это необходимо. Все это нужно не для тех, кому мы помогаем, а в первую очередь, для нас. Три-четыре года назад я встречался в больнице с мидовскими работниками, довольно видными. «Ну как у вас там, как дела идут?» – «Вот этот Вьетнам, если бы кончилось… Не дает нам это развернуться…»
Мещанская точка зрения. Те же дерутся за нас больше, чем даже за себя! Они гибнут. А с точки зрения ослабления империализма, который для нас наиболее опасный враг, они делают колоссальное дело. И каждый шаг, который ослабит империализм, это величайшее дело. Иначе нам будет гораздо труднее через какое-то количество лет, может, даже завтра-послезавтра.
– Иначе мы можем сами себя изолировать?
– В том-то и дело. Тут, так сказать, может быть, даже не столько себя изолировать, сколько оставим себе много трудностей. А очень многие, в том числе коммунисты, думают так: только бы мир, только мир! Это правильно, но ведь это же надо обеспечить, а это нам даром не дают, либо надо сдаваться. Вьетнамцы не хотят сдаваться. Против какого империализма маленький Вьетнам действует с невероятным героизмом! Чего нам бояться империализма! А вот, если подумать о том, как этот мир обеспечить покрепче и какие жертвы будущие, от которых мы не уйдем, если мы не сдадимся…
– Сейчас говорят: лишь бы войны не было.
– Вот это хрущевская недальновидная точка зрения. Она очень опасна. Нам надо думать о подготовке к новым войнам. К этому дело подойдет. Да, чтобы мы были готовы. Тогда они будут поосторожнее. А, если на крайность пойдут они, тогда мы будем крепко стоять. Пример Вьетнама для всего мира: если такой маленький Вьетнам может, благодаря помощи друзей, против американского империализма стоять, чего ж Советскому Союзу бояться? Только своей беспомощности, расхоложенности, распущенности…
09.05.1972

У Брежнева, по-моему, основная установка слабая. Все – на мирное сосуществование. Оно, конечно, нам очень нужно, мирное сосуществование, но надо при этом помнить, что оно нам не гарантировано. Вот если это забываешь, тогда ты обязательно окажешься в луже, обязательно.
07.12.1976

https://papalagi.livejournal.com/4124309.html

Опять лживая американская пропаганда

с точки зрения американцев СССР с 1946 года последовательно подрывал все ялтинско-потсдамские договорённости. Тут и активное способствование покраснению всей Восточной Европы,

ялтинско-потсдамские договорённости и заключались в покраснении Восточной Европы

и вмешательство в гражданскую войну в Греции,

Вот тут даже не знаю, что сказать. На фото британские войска воюют против греческих партизан. Позже к ним присоединились США с бомбардировщиками. Советских войск в Греции не было.

Если вам приходится лгать - значит ваша сторона неправая.

Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).

В российском массовом сознании президент США Гарри Трумэн остался агрессивным антикоммунистом, ястребом и сторонником войны с СССР. И эта оценка была абсолютно логична с советской точки зрения. Но вот если копнуть американские источники, то картина несколько меняется. Голубем мира он, конечно, не был, но и ястребом, по мнению американцев, стал во многом поневоле.

Вообще, чтобы понять Трумэна, нужно знать о нем три факта.
1) Во время Первой мировой войны он был офицером и повоевал в Европе. Именно опыт службы сформировал у будущего президента недоверие к военным. По его мнению, военные совершенно неадекватно относились к деньгам: их не заботило как эти деньги государство добывает, как работает экономика, они способны освоить любые суммы и им все равно будет всегда мало. Поэтому Трумэн считал, что военных и их расходы нужно держать в узде.

Наверное лучше всего его отношение к военным характеризует вот эта фраза:

"Я не уволил его [МакАртура], потому что он был тупым сукиным сыном, хотя он и был им, но это не противоречит закону для генералов. Если бы это было не так, то от половины до трех четвертей из них сидели бы в тюрьме."

2) После войны Трумэн попытался уйти в бизнес, но его магазинчик прогорел, а он ещё долго расплачивался по кредитам. После этого Трумэн сформулировал для себя следующую максиму: и обычный человек, и государство должны распоряжаться только деньгами, которые оно имеет. Наращивание долга по Трумэну было крайней мерой, которую необходимо всячески избегать.

3) Он считал главной силой США не число дивизий, солдат, танков и самолётов, а промышленный потенциал. Так как не важно сколько твои противники имеют дивизий сейчас, когда нет войны, если к её началу ты сможешь выставить больше дивизий, чем они.

Все эти три убеждения и сформировали послевоенную политику Трумэна. Демобилизация экономики должна была вернуть ей гражданский характер, что в дальнейшем обеспечило бы её рост. Демобилизация армии ставила целью балансировку бюджета с целью получения профицита и рассчитывания с долгами. Расходы на армию, как и все траты госбюджета, были жёстко ограничены, а внешняя политика в 1945-1946 году строилась из расчёта, что к 1950 году необходимости военного присутствия в Европе не будет.

Проблема заключалась в том, что с точки зрения американцев СССР с 1946 года последовательно подрывал все ялтинско-потсдамские договорённости. Тут и активное способствование покраснению всей Восточной Европы, и вмешательство в гражданскую войну в Греции, территориальные претензии к Турции, споры о продолжении оккупации Ирана и т.д. Среди политиков США на этом фоне растут антикоммунистические настроения и Трумэн в 1947 году вынужден принять так называемую Доктрину Трумэна.

Данная доктрина признавала наличие со стороны СССР нарушений постялтинского миропорядка, объявляла миссию США по защите свободы, о начале сдерживания СССР и поддержке демократий против авторитарных угроз. Но это была программа чисто политического сдерживания: выделенные на неё деньги были пущены на финансовую поддержку Греции и Турции. При этом никакой военной поддержки оказывать не планировалось, а объем помощи был крайне ограничен.

Фактически Доктрина Трумэна была, скорее, декларацией о намерениях, нежели действенной программой. Попытки сначала министра обороны Форрестола, потом госсекретаря Ачесона и других политиков убедить Трумэна в необходимости военного сдерживания СССР силами США, отвергались президентом. Создание вместо этого блока НАТО немало критиковалось военными, так как это была попытка переложить необходимость сдерживания СССР в Европе на плечи самих европейцев, веры в возможности которых адекватно противостоять СССР не было.
Не меньше критики вызвал и "план Маршалла" по восстановлению Европы. Пробивая его через сенат, Трумэн заявил, что лучшей защитой Европы от коммунизма является рост её благосостояния, а не армии США.

Даже события 1948 года с переворотом в Чехословакии и блокадой Берлина не заставили Трумэна изменить подход к минимизации госрасходов. Ожидать чего-то иного от человека, который по его собственному признанию, имел хобби - уединиться и начать пересчитывать госбюджет США - было бы странно. Фактически из-за собственных взглядов на госбюджет Трумэн был последовательным голубем мира в американском понимании. И ему постоянно прилетало за это то от военных, то от сенаторов. Знаменитый сенатор Маккарти активно искал агентов Кремля в администрации президента. А самого Трумэна антикоммунисты подозревали даже в симпатиях Советам.

Рост опасений, что активная советская внешняя политика рано или поздно приведёт к новой войне в Европе и что те не остановятся, пока не захватят мир, привёл к значительной активизации алармистов из окружения президента, вставших на ястребиную позицию. Именно алармизм Ачесона стал тем драйвером, что заставил Трумэна принять новую концепцию национальной безопасности National Security Council Paper 68 (NSC-68), где задача военного сдерживания СССР озвучивалась прямо. Но до начала войны в Корее Трумэн даже не думал повышать военные расходы, наоборот, на 1951 год планировалось небольшое их сокращение. Старт войны в Корее все изменил.

Трумэн после новостей из Кореи резко поменял свое мнение по вопросу ремилитаризации США. Для очень многих реакция президента стала полной неожиданностью. Корея никогда не была в фокусе внимания администрации, в ней не было стратегических интересов США, а ситуация с сохранением двух государств на полуострове всех в Вашингтоне вполне устраивала. Поражение в Корее не несло прямой угрозы США, но слишком многие видели в этом конфликте генеральную репетицию воссоединения Германии. И именно опасениями, что на Корее коммунисты не остановятся, если не дать им отпор, мотивировал изменение политики Трумэн.

Исследователи, не оспаривая сказанное Трумэном, находят в его действиях и другие мотивы. Позиции ястребов при любом исходе однозначно укрепились бы, так как те получили подтверждение агрессивной сущности коммунизма. Трумэн с его заботой о балансировке бюджета мог вскоре оказаться в оппозиции большей части своего же кабинета. А это уже было крайне рискованно. Особенно с учётом того, что вокруг носились военные с предложениями немедленно принять план превентивной войны с СССР. Поэтому недопущение победы коммунистов в Корее виделось на данном этапе единственным разумным способом сдержать СССР и отсрочить неминуемый конфликт в Европе. А заодно это позволяло взять под контроль собственных вармонгеров и не показать себя слабым.

То есть если смотреть на старт Холодной войны с американской позиции, то выходит, что решительный вклад в начало активного противостояния внес СССР и товарищ Ким. Тогда как Трумэн сколько мог сдерживал милитаризацию США и фактически мешал "адекватно угрозе" бороться с коммунистами. Вот такой вот парадокс.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_561418
Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!