Задиристый чёртик он из литературной сказки или злокозненный бесёныш из считалочки — эти зачины меня не устраивали своим примитивом. Мой Шишел-Мышел прибыл в сером гладком кофре с иностранными наклейками. Вместе с болгарской роднёй, с которой мне нужно было уехать, чтобы учиться в университете в Софии. Там меня ждали на спецотделении высшей математики: я решил какое-то уравнение, попавшее в школьную задачку под тремя звёздочками. Клянусь, это вышло абсолютно по наитию, что-то будто щёлкнуло в голове — и я увидел, как переставить переменные, чтобы в результате вынести за скобки всё лишнее...
Поразив математичку до аплодисментов, я не сразу понял, что случилось. И почему теперь — на меня, середняка, не имеющего ни к чему ни склонностей, ни способностей, — на меня претендуют вузы со всего соцлагеря. Это вызывало страх и отторжение. Потому как больше университета я боялся лишь другого особого социума — армии.
Я был приёмным ребёнком, о чём знал, ничуть не томясь неизвестным прошлым. Я полюбил свою квартирку и своих людей, как подобранный щенок, выросший в верного сторожевого пёсика. Преданный я ценил то, чем обладал, не покидая дома надолго никогда в жизни. Не любил, даже подростком, вечеринок на стороне, компаний с чужих "квартирников". Был научен страхом. Однажды (лет в шесть или около того) меня оставили у близких родственников ночевать. Оказавшись один в чужой спальне (причём типовой, вылитой родительской), я ощутил такое липкое зло, сползающее ко мне со стен, идущее по полу, шуршащее на диване газетами, что впервые заставил вести меня домой. Ночью, пешком — но я был счастлив, в отличие от сонного дядьки. Который, правда, был слишком мил для этого мира. (А вот тётка, кобра, шипела, собирая меня в коридорчике: отребье приютское, кто ж тебя родил-то...)
Теперь же начиналась моя взрослая жизнь. Неумолимо сиротская и напоминающая интернат, который я не могу помнить! Меня забрали младенцем. Мама с папой оба плакали, но и гордились, что вырастили "феномена", которым я себя не чувствовал ни секунды... Причём я пробовал решать и другие экстраординарные примерчики: ничего похожего на то озарение не происходило. Может, от нервов, конечно.
И тут, в жарком аду предстоящего отъезда, из модного чемодана на мою руку вылез маленький мышонок. Самый обычный, серенькой мышкой сновавший где-то по багажным отделениям, а теперь бесстрашно и смышлёно смотрящий на меня.
— Шишел-Мышел, плакса вышел, я иду искать!
Мышонок проворно побежал к буфету из болгарской, кстати, мебельной стенки в зале. Уселся около нижнего ящика. Я его открыл и увидел свою "приютскую" папку с документами: мать (27 лет, воспитатель) упала в метро, я родился, но она не выжила. Отец — прочерк, дефис, тире. Ноль за скобками, нерешаемое уравнение.
— Шишел-Мышел, прятки брось, затаимся, пятки врозь?!
Но мышонок побежал дальше, к рассохшейся уже маминой шифонерьерке.. Я открыл ему скрипучую створку и полез за ним калачом, забыв, что мне не семь, а семнадцать. Полупустой шкаф с трещинами пропускал свет. Кроме того, у задней чёрной стены, похожей на старую грифельную доску, валялся фонарик. Который надо крутить вручную. Я накрутил, ослепив пискнувшего бархатистого мышонка и увидев, что стенка вся в меловых разводах. Мелки в коробке лежат здесь же, где я их бросил десять лет назад.
— Шишел-Мышел, всех нашли, или гости не пришли?
Нет, все пришли. На другой день, с милицией, куда обратились от испуга, что я сбежал из дома. Меня нашли в этом убежище крепко спящим. Разорванные в клочья моя папка с биографией и билеты до Софии (я их украл из кофра, когда встретил мышонка) рассеялись по низу.
А на чёрной стене, супротив створок, было выписано двойным мелком, с обводкой, историческое: Е=mc2. Родители в квадрате, мышонок и что-то вроде "моя судьба" в нескольких вариациях. В итоге я вывел: C=m (E - c). Одни родители, один мышонок-подсказчик, один я — без вариантов.. "Во гений, твою ж налево", — сказал сержант милиции, далёкий от теории точных наук, но меня таки обнаруживший.
— Шишел-Мышел, я-то вышел, а ты где торчишь да в стенку стучишь?..
Мышонок долго и тайно жил у меня, откликаясь на Шишела-Мышела, запах сыра и лёгкое скребыханье по стене. В прятки мы больше не играли, я всё нашёл. И не терял, отучился в Москве. В литинституте, но занялся оборудованием для полиграфии, первыми советскими копировальными аппаратами не хуже "ксероксов". От уравнений и формул улавливаю и сейчас попеременно: токи, нагрузку и просветление, как от транквилизаторов. Однако стремлений решать или доказывать их не имею.
— Шишел-Мышел вызнал дело, плюнул, вышел — надоело.
Имей смелость и живи уже как хочешь! Что ж, кажется, так я и прожил.