Серия «Люди»

Вера Дмитриева тоже шла на войну верующей и рассказывала немало чудес, происходивших с ней в военное время. К вере ее с детства привлекла бабушка Марфа, которая была большой молитвенницей и даже имела от Бога пророческий дар. Тогда Вера только дивилась словам старушки, а потом увидела их исполнение своими глазами: «Будут люди богатые, но злые, будут девицы — бесстыжие лица. Будет еще одно избиение младенцев. Всего будет много, а ничего не купишь. Будете воду покупать».

С молитвой проходила войну будущая монахиня. Только Богу известно, сколько солдат вынесла с поля боя эта маленькая ростом медсестра и спасла. О проживании того трудного времени матушка вспоминала: «Я читала молитву, и страх как-то током в землю уходил, и слышно, как сердце бьется. И не боишься уже».

В начале войны она оказалась в госпитале на оккупированной территории Воронежской области. Там приходилось ей вместе с другими медиками укрывать и спасать от гибели раненых советских разведчиков. Затем Вера два года трудилась на передовой. Служила также в санитарных поездах и военных госпиталях.

Часто смерть стояла совсем близко, кругом умирали многие медики и медсестры, а она, хранимая Господом, даже ранена не была. Однажды она видела крыло своего Ангела-Хранителя, во время взрывов прикрывавшее ее от осколков. «Взрыв. А я смотрю, крыло меня прикрывает. Похожее на голубиное, только большое очень и уходит куда-то вверх. Отчетливо вижу его боковым зрением, а посмотрю прямо — оно исчезает. Осколки шелестят, режут все вокруг, а у меня даже шинель не задевает».

Был и другой случай на передовой при битве за станцию Синельниково. Раненых отправили, а Вера лежала в окопе с приступом малярии и температурой 40 градусов. Шел артобстрел, лязгали, приближаясь, танки, солдаты волновались, как будут отбиваться, а Вера в полубреду только непрестанно шептала 90 псалом. Прилетел снаряд и воткнулся в шаге от нее, но не разорвался. А танки все приближались. И вдруг, словно из ниоткуда, налетели советские самолеты и быстро остановили фашистское наступление. Наши бойцы чуть не плакали от радости, говорили Вере: «Ты в сорочке родилась. Мы ведь тебя хотели убить, чтобы в плен не попасть, а потом себя. Бросали жребий, кто тебя... Ни у кого рука не поднялась... А тут — наши...». Вновь Господь сохранил.

Удивительной любовью к людям обладала будущая монахиня. Она жалела даже пленных немцев, защищала их и оплакивала. Однажды Вера увидела, как красноармейцы избивают пленного немца, и бросилась останавливать их, спасая несчастного: «Взяли — нечего бить. Ведите куда надо, там разберутся».

По окончании войны медсестра-герой была награждена орденом Отечественной войны и медалью «За победу над Германией». Продолжила свою сестринскую службу она уже в гражданских больницах и поликлиниках. Малую схиму Вера Дмитриева приняла в глубокой старости, став одной из первых монахинь Хабаровска. При постриге в 2000 г. она получила новое имя в честь прмц. великой княгини Елисаветы Федоровны. Как и ее небесная покровительница, матушка всю жизнь посвятила служению страждущим. Монахиня Елисавета мирно почила после тяжелой болезни 2 ноября 2010 года.

Именно благодаря таким людям в 1945 году фашизм был побежден. И одному Богу известно, сколько раз враг рода человеческого был посрамлен через духовные подвиги этих монахинь после войны. Пусть же молитвами дорогих матушек Адрианы, Софии и Елисаветы Господь нас помилует, укрепит в вере и вдохновит на подобные самоотверженные поступки ради Христа и наших ближних!

От Москвы до Берлина прошла в свои юные годы и Екатерина Ошарина. Она участвовала и в форсировании Днепра, и во взятии Кенигсберга.  Была одной из тех, кого немцы с ужасом называли «ночными ведьмами» — летчицей знаменитых «У-2». А еще, благодаря идеальном слуху, служила связисткой и буквально проползла в этой роли половину Европы. Работа эта была тяжелой и опасной: немцы пеленговали радиостанции и старались уничтожить радистов. Только и молилась про себя все время: «Господи, спаси, Господи, помоги, Господи, сохрани...». Носила крестик на груди. Вообще, Екатерина была из церковной семьи и сама имела искреннюю веру. Считала, что только Божией милостью выжила в страшной Отечественной войне. О ней монахиня говорить не любила:

«В Могилеве, после переправы, кругом трупы — идти было невозможно, их тысячи лежат... Кто-то еще жив, хватает тебя снизу, с земли: “Сестричка, помоги”! А ты — с радиостанцией, надо быстрее вперед, связь налаживать. А они там так и остались, без помощи... В нашем подразделении из 25 человек выжили только двое. Вспоминать тяжело».

В 1945 г. под Кенигсбергом Екатерина стала свидетельницей легендарного молебна перед Казанской иконой Пресвятой Богородицы. Позднее в одном из интервью матушка София рассказывала: «Собрались монахи, батюшки, человек сто или больше. Встали в облачениях с хоругвями и иконами… А вокруг бой идет, солдаты посмеиваются: “Ну, батюшки пошли, теперь дело будет”. И только монахи запели — стихло все. Стрельбу как отрезало. Наши опомнились, за какие-то четверть часа прорвались… Когда позже у пленного немца спросили, почему они перестали стрелять, тот ответил: “Оружие отказало”. Один знакомый офицер сказал мне тогда, что до молебна перед войсками священники молились и постились неделю».

За подвиги в боях Екатерину наградили 13 медалями. После войны она вернулась в родной город Зеленодольск, где закончила обучение в местной Тимирязевской аграрной академии. Вышла замуж, родила двоих детей. А на склоне лет узнала о восстановлении Раифского монастыря (респ. Татарстан, Россия) и вскоре стала его насельницей. После пострига монахиня София несла в обители послушание садовницы и за это время украсила ее подобием райского сада. Отошла ко Господу матушка 4 апреля 2008 года.

Наталия Малышева ушла на фронт с 3 курса Московского авиационного института. Она прошла Великую Отечественную разведчицей при штабе известного маршала К. Рокоссовского. Воевала в боях под Москвой, где был убит ее жених. Затем — на Курской дуге и под Сталинградом, где участвовала в переговорах с Паулюсом. В конце концов дошла до Берлина. С Великой Победой боевой путь Наталии Владимировны не закончился: до 1949 г. она продолжала службу в Польше и Германии.

Во время войны Господь старательно берег жизнь юной атеистки, которая гораздо позже ради Него решит отречься от мира. Малышева была завидным бойцом: ездила на лошади, прыгала с парашютом, стреляла, умела оказать первую помощь и даже говорила по-немецки, благодаря чему прекрасно подходила для службы разведки.

Чудеса с Натальей случались с первых дней пребывания на фронте.

Во время битвы под Москвой она удивительным образом смогла вынести раненого товарища из-под обстрела. На дворе стояла зима. Ей пришлось раздеться до белого белья, чтобы ее не было заметно на снегу. К месту, где лежал раненый, она добежала быстро, легко миновав обстрел. Но как ползти с ним обратно, не представляла. И тут неожиданно сплошной белой стеной пошел снег. Наталья примотала к себе однополчанина бинтами, и они, хоть и с трудом, но успешно преодолели опасное место, полностью покрытые снегом.

В другой раз она попала в руки к немцу во время прослушивания телефонных линий противника. Когда тот ударил Малышеву в спину автоматом, она подумала, что ее сейчас расстреляют на месте преступления. «Вся я съежилась, взяла пистолет, чтобы застрелиться», — вспоминала матушка. А немец заметил движение ее руки, вырвал пистолет и неожиданно произнес:  «В общем-то, я с девчонками не воюю, уходи отсюда». Наталия не могла поверить своему счастью: «Я, съежившись, ожидая пули в спину, начала от него отходить в сторону леса... И тут солдат крикнул: “Остановись! Забери свое оружие, иначе тебя свои же расстреляют, если ты вернешься без табельного оружия”». Мало кому матушка Адриана рассказывала эту историю, как молчала и о том, что после войны пыталась отыскать по лагерям военнопленных того помиловавшего ее офицера.

После демобилизации Наталия окончила авиационный институт и стала конструктором ракетных двигателей. Этой деятельностью успешно занималась около 35 лет. Она была единственной женщиной в государственной комиссии по испытанию ракетных комплексов. Также участвовала в создании двигателей для первых баллистических ракет и космических кораблей, включая тот самый «Восток», на котором совершил легендарный полет Юрий Гагарин.

Когда в Москве начало возрождаться подворье Пюхтицкого монастыря, Наталия в звании майора ушла на пенсию и стала монахиней Адрианой. Она называла себя современной монахиней, была молода душой, интересовалась светской жизнью. За два года до кончины ее портрет захотел написать видный современный художник Александр Шилов. Он, как и многие, кто знал матушку, говорил: «От нее шел какой-то духовный внутренний свет». Монахиня Адриана почила 4 февраля 2012 года.

(окончание)

У старцев различные характеры. Некоторые бывают строгими и в обращении с людьми кажутся похожими на обнаженный меч. Другие имеют от природы мягкий характер и боятся своим замечанием причинить обиду и боль человеку. Такие старцы больше всех страдают от духовного невежества своих чад и посетителей. Внутреннее делание старцев – изгонять помыслы и удерживать ум в словах молитвы. А посетители, часто не понимая этого, начинают рассказывать не только о себе, но и о родне и соседях, думая, что подробностями лучше объяснят суть дела. Старца буквально подвергают словесной атаке, так что он перестает понимать, что от него хотят. Он отключается от своего собеседника и уже воспринимает его слова как гул, который мешает молитве. После таких визитов старец чувствует себя больным и опустошенным, которого обокрали воры. Такие разговоры чаще всего бесполезны. Тот, кто приходит за спасением, спрашивает старца о самом главном и, услышав ответ, немедля уходит, чтобы исполнить полученное благословение. Бывает и такое: человек сказал о своей проблеме и ждет ответа. В это время старец молится в сердце, чтобы Бог вразумил его дать правильный ответ. Поэтому наступает пауза, а собеседнику кажется, что молчать неудобно и надо заполнить эту паузу. Он начинает о чем-то говорить, перебивая мысли старца, и старец отвечает не то, что нужно, так как многословием посетителя он отключился от внутренней молитвы. Поэтому посещение старца нельзя превращать в нашествие врагов, которые оккупируют чужое время и отнимают самое главное, для чего и чем живет старец, – молитву.

Старцы особой любовью любят тех духовных чад, которые сами стремятся к внутренней молитве и потому немногословны. Можно о многом сказать кратко и, наоборот, в многословии можно утопить суть вопроса.

У одного горного народа был обычай: вождь, сочетавший в себе духовную и светскую власть, в определенные дни принимал у себя посетителей, за спинами которых стояли двое слуг с бичами в руках. Посетитель должен был изложить свою просьбу в течение трех минут. Если он задерживался, то слуги начинали бить его кожаными бичами, пока он не выбегал из дверей; затем впускали другого посетителя. В этом обычае была мудрость: человека приучали заранее готовиться к тому, чтобы тот мог сказать самое главное за предоставленное время.

Великое дело в духовной жизни – умение молчать. Оно бережет душевные силы для молитвы. А болтун растрачивает время подобно пьянице, который пропивает свое имущество и остается нищим. У старца после пустого разговора остается не только чувство утомления, но и горечь от временного отступления благодати. Об этом должны были напоминать посетителю слова на стене келии отца Андроника: «Да не возглаголют уста моя дел человеческих».

Отец Андроник старался не говорить о мирском, а направлять внимание собеседника на внутреннюю жизнь, оторвать его ум от вращающегося колеса времени, показать, что главное не то, что вне нас, а что внутри нас. Он запрещал осуждать других, зная, что человек подвергается нападению той страсти, которую он осуждает в других, и сам повторяет тот грех, о котором ранее рассказывал с таким негодованием. Поэтому старец завещал своим чадам: «Будь слеп, глух и нем» или «Знай себя, и будет с тебя»; познавать себя – это значит видеть свои грехи, каяться в них и бороться с тем, что мешает молитве.

Иногда старец резко прерывал собеседника: «Какое тебе дело до чужих грехов, ты себя исправить не можешь», – или говорил: «Я тебе не верю». Когда посещение затягивалось, отец Андроник вставал с места и подходил к аналою, где лежала открытая Псалтирь. Если с ним начинали спорить под видом дальнейшего объяснения, он закрывал глаза и опускал голову на руки в знак того, что бессилен помочь в чем-либо спорщику, и уже не отвечал ни слова.

При посещении Александро-Невской церкви он нередко сослужил владыке Зиновию. Старец говорил, что для него большая радость молиться вместе с таким архиереем, и чувствовал великое утешение от духовного общения с ним. Когда отцу Андронику задавали вопросы о духовной жизни, он отвечал сам, а когда дело касалось Церкви, то отсылал к владыке Зиновию.

После службы народ долго не расходился, ждал у церковных дверей схиархимандрита Андроника, чтобы взять у него благословение, услышать хоть одно слово или прикоснуться к его одежде. Отец Андроник, излучая неизъяснимую радость от молитвы, хотел, чтобы все люди стали участниками этой радости, чтобы они пили живую воду молитвы из источника бессмертия, который открывается в сердце человека особенно после Причастия, а не мертвые воды этого мира, которые приносят душе смятение и печаль.

Когда я вернулся в Тбилиси, то узнал, что старец тяжело болен. Во время его похорон Патриарх Давид (Девдариани) обратился к усопшему со словами: «Отец Андроник, ты любил всех людей, поэтому у тебя не было врагов. Теперь молись о нас у Престола Божия».

(Воспоминания написаны до причисления старцев к лику святых) Архимандрит Рафаил (Карелин), из книги «ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ»

(окончание)

Старец отмечал, что часто наказанием за нераскаянный грех блуда служит заболевание раком, которое является как бы аналогом этого духовного гниения. Он в богословские рассуждения входить не любил и избегал отвечать на богословские вопросы, отговариваясь своей простотой.

Отец Серафим придавал очень большое значение преемственности монастырской жизни, включая устав богослужения, ежедневную исповедь, откровение помыслов и т. п. Он рассказывал, что когда архимандрит Таврион (Батозский), назначенный настоятелем Глинской пустыни, стал вводить новый устав, читать какие-то составленные им или неизвестно откуда взятые молитвы, то это вызвало недоумение и недовольство братии монастыря. Это нарушало монастырскую традицию, потому, несмотря на подвижническую жизнь отца Тавриона, глинские старцы вынуждены были просить Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского) о замене настоятеля, что тот и исполнил.

Этим была сохранена традиция монастыря, заложенная с его основания, и духовная преемственность, носителями которой являлись глинские старцы.

О значении церковных молитв и нарушения монастырской традиции говорит следующий пример. В пустыне жил один иеромонах, изгнанный из монастыря. Этот иеромонах старался заменить монастырское правило, которое исполняли пустынники из Глинской обители, Иисусовой молитвой. Он читал ее по слогам, несколько протяжно, притом конец каждого слова произносил резко, как бы отчеканивая, и между словами делал небольшие паузы. Когда он молился, стоя с четками в руках, то на каждом десятом узелке клал поясной поклон, а после каждой четки – несколько земных поклонов.

Чаще он молился молча, сидя в углу на низкой скамеечке лицом к стене. Он так погружался в молитву, что со стороны могло показаться, что он спит, если бы не четки, которые двигались в его руке. В обители этот монах руководил иконописной мастерской, пел в хоре и нес послушание в библиотеке, он отличался начитанностью. Таким людям трудно дается молитва; воображение и рассудок через помыслы и образы входят в борьбу с духом и как бы подавляют и заглушают его. Это понимал и сам иеромонах, придя в пустыню, и все время старался остановить этот поток мыслей и картин, как запущенную в ход машину. Он говорил, что завидует тем, кто мало читал, у кого нет музыкального слуха: у тех, кто не обладает никакими талантами, скорее открывается молитва. Отец Серафим любил этого иеромонаха, но предупреждал, что у него будет много искушений в духовной жизни, потому что таким людям трудно не только обнажить ум для молитвы, но и смирить свое сердце. «Для того чтобы научиться держать ум в словах молитвы, – говорил отец Серафим, – надо сердце свое держать в послушании». Старец советовал тем, кто приступает к Иисусовой молитве, вначале читать ее медленно и неторопливо, не обращая особого внимания на количество прочитанных молитв. Однако он предупреждал, что здесь есть своя опасность, а именно: замена молитвы как беседы с Богом размышлением о молитве, то есть при слишком медленном и раздельном произношении слов может потеряться предстояние перед Богом, и человек начинает разбирать каждое слово молитвы – какой смысл заключается в нем. Это тоже по-своему полезное дело, но лишь как приготовление к молитве: здесь нет обращенности к Богу, предстояния перед Ним. Молитва, исполняемая правильно и внимательно, – это действие духа, а рассуждение о молитве – действие души. Когда ум навыкнет заключаться в словах молитвы, уходить в них, сливаться с ними, тогда молитву следует читать в темпе неспешной речи. Мне кажется, что старец Серафим говорил здесь о различии между молитвой и медитацией, когда избирают какое-нибудь библейское изречение и начинают размышлять о нем, стараясь выявить семантическое значение и смысл каждого слова. Молитва исчезает, и слова превращаются в анализируемый объект, вместо того чтобы быть звеньями между душой и Богом.

Когда об этом спрашивали названного иеромонаха- пустынника, то он говорил, что во время молитвы он старается отгонять все помыслы и заключить ум в словах молитвы, а не занимается рассуждением о свойствах и значениях каждого слова. Он говорил, что находится в общении с отцом Серафимом и советуется с ним. Отец Серафим на мой вопрос не выразил какого-либо суждения о таком способе молитвы. Но мне показалось, что он считал преждевременным для этого иеромонаха оставлять чтение Псалтири и братское правило и заменять их Иисусовой молитвой. Это могут делать только старые пустынники.

Впоследствии этот иеромонах решил, что он должен литургисать, ушел из пустыни и приобрел домик в городе. Он служил как нештатный священник в храме, где официально исполнял должность регента. А потом он потерял Иисусову молитву, как признавался сам, и у него начался период тяжелых искушений. Но Господь дал ему искреннее покаяние.

Из некоторых слов схиархимандрита Серафима у меня сложилось мнение, что причиной искушения этого монаха было отделение от общей молитвы с братией, отсутствие послушания и некоторое пренебрежение к молитвам, благословенным Церковью (канонам, акафистам и так далее). Своей самочинной молитвой он как бы раздразнил и вывел змею из норы, но без послушания уже не мог победить ее.

(Воспоминания написаны до причисления старцев к лику святых) Архимандрит Рафаил (Карелин), из книги «Встреча с прошлым».