Авторские истории

Софья Андреевна не терпела правок и помарок в записях. Оттого, прежде чем внести расходы по московскому дому в бухгалтерскую книгу, села составлять черновик. Очинила карандаш и перечислила в столбик: повар – 15 рублей, дворник – 8 рублей, кухарка – 4, лакей – 15.

Раздражённо дважды обвела последнюю цифру.

- Ежели вновь напьёшься, - строго выговорила незримому слуге, - враз со двора погоню.

Далее последовали: няня, горничная, кучер, кормилица, сторож, полотёры…

Подведя черту, быстро сложила в уме, и записала получившуюся сумму. С жалованьем было покончено и, что отрадно, вышло вполне приемлемое число.

Вынув из папки пачку казённых квитанций, разложила на столе и, со вздохом, занесла на лист: страховка – 267 рублей, в Думу – 200, казённые – 80. Итого 574 рубля серебром.

- Теперь по хозяйству, - графиня, вспоминая, прикрыла глаза. – Еда людям и нам… пусть будет 150 рублей. Дрова прошлой зимой обошлись в 60. Шестьдесят! Бог мой, точно банкнотами топим.

Софья Андреевна с силой надавила на грифель и тот, хрупнув, сломался. Потянулась к бронзовой карандашнице и только сейчас заметила стоящего в дверях управляющего.

- Чего тебе? – спросила она.

- На ярмарку еду.

Софья Андреевна, всё ещё погружённая в расчёты, рассеяно кивнула.

- Давеча вороной опять конюха искусал. Боимся, не ровён час, покалечит. Лев Николаевич велел, от греха подальше, продавать строптивца.

- Ну и продавай.

- Цену, - виновато развёл руками управляющий, - цену-то не назначил. Как по мне, так за него более ста рублей просить стыдно. В то же время кровь у подлеца благородная. Если б не норов и за сто пятьдесят отдать можно, а то и поболе.

- Так сходи к барину и спроси, - начиная закипать, повысила голос Софья Андреевна.

- Гость у них, - испуганно попятился тот. – Подступался, да прочь гонят.

- Гость? – Софья Андреевна удивлённо приподняла бровь. Выдвинув ящик стола, достала пухлую «гостевую» книгу. Скоро пролистав, провела пальцем по строкам и не найдя записи на сегодняшний день, спросила, - И кто?

- Ранее не видел. На фельдшера похож.

- Хорошо. Ступай, - Софья Андреевна тяжело поднялась. Подошла к мутному, ещё павловских времён, зеркалу. Поморщилась, с неудовольствием отметив, что воротник платья в некоторых местах потёрся. Поправила волосы и, бесшумно прикрыв дверь, вышла из кабинета. С минуту постояла, прислушиваясь к голосам, доносящимся из гостиной.

- …если искусство есть духовное благо, необходимое для всех людей, то оно должно быть доступно всем людям, - горячо говорил гость.

- Весьма отрадно, - отвечал Лев Николаевич, - что вы внимательно читали мою статью.

- Считайте, выучил наизусть. И полностью согласен – театры, музеи, картинные галереи, концертные залы простому человеку, недоступны. Как и прежде, это полностью достояние господ с туго набитыми бумажниками. Невозможно представить мужика, усадившего семью в телегу и отправившегося, скажем, в театр. Что же ему остаётся? Заглушать стремление к прекрасному водкой?

- Ох уж эта la netteté des évaluations (резкость оценок). Не обязательно водкой. Хотя, во многом вы правы.

- Позвольте, продолжу. Заметьте, я нарочно не упомянул о таком виде искусства, как литература.

Софья Андреевна вошла в гостиную. Гость, худой длинноволосый блондин с редкой бородкой, вскочил со стула. Одёрнув сине-зелёный университетский сюртук, поклонился.

- Имею честь представиться, Арсений Свешников. Тысячу раз прошу извинить за бесцеремонное и непростительное вторжение…

- Полно-полно, - перебил Лев Николаевич. – Сонечка, не откажи, tenir compagnie (составь нам компанию). Видится, молодой человек пришёл с неким, могущим заинтересовать предложением.

- Охотно выслушаю, - чуть улыбнулась Софья Андреевна, жестом приглашая гостя присесть. – Вы, Арсений, высказывались столь громко, что я невольно слышала конец разговора. Продолжайте же.

- Благодарю, - гость побледнел от волнения. – Мы говорили о недоступности искусства для народа и остановились на литературе. Не секрет, что книги непозволительно дороги.

- Не сомневаюсь, - немедленно откликнулась Софья Андреевна, - что вы осведомлены о ценах на бумагу, корректуру, печать в типографии, процентах книгопродавцев и прочем. Однако Лев Николаевич вот уже более десятка лет, через «Посредник» господина Сытина, печатает нравоучительные рассказы для крестьян. Пусть на дешёвой бумаге, пусть в брошюре на десяток страниц, однако, и цена не дороже двух-трёх копеек. Как несложно догадаться, доходов это не приносит, а держится исключительно на пожертвованиях единомышленников и доброй воле автора.

- Заранее прошу прощения за то, что скажу, - Арсений замер на мгновение, собираясь с духом, - но, готов держать пари, что «нравоучительные рассказы» успеха в народе не имеют.

Толстой нахмурился, брезгливо скривил губы.

- За те же копейки скорее комаровского «Ваньку Каина» купят. Но, как бы там ни было, бросать начатое не намерен.

- Зачем же бросать?! – гость расцвёл. – А что если предложить мужику за пятак не дешёвую бульварную поделку, а настоящую, захватывающую книгу. Такую, где переплелись жизнь и смерть, героизм и трусость, грандиозные сражения, великосветские балы, девичьи грёзы и мудрость стариков. - Он выдержал паузу и выдохнул, - «Войну и мир».

- Помилуйте, - граф сдержался, чтобы не рассмеяться. – Сей роман совсем иному читателю предназначен.

- Вспомнила зачем пришла, - повернулась Софья Андреевна к супругу. - Ты, кажется, велел продать вороного?

- Заклинаю, - Арсений, вскочил со стула, умоляюще прижал руки к груди, - выслушайте.

И не дожидаясь ответа, взволнованно продолжил.

- Согласитесь, что невозможно отрицать возросший интерес к роману господина Джонатана Свифта после того, как «Гулливер» вышел в пересказе для подростков. То же можно сказать и о «Приключениях Робинзона Крузо» Даниэля Дэфо или «Дон Кихоте» испанца Сервантеса.

- Похоже, понимаю к чему клоните, - холодно сказала Софья Андреевна. – Собираетесь adapter (адаптировать) «Войну и мир»?

- И да и нет. Здесь уместнее слово «видоизменить».

- Занятно. Как же? - внезапно заинтересовался Лев Николаевич.

Вдохновлённый словами графа, Арсений обрадованно потёр ладони.

- Представим, что мужик то же незрелое дитя. Читающее по слогам и боящееся обилия текста. Оттого, в учебнике по арифметике для начальных классов ученикам предлагается складывать не числа, а некие предметы. Яблоки, груши, сливы.

- Так и есть, – кивнул Лев Николаевич.

Гость достал из-под стола, картонную папку. Торопливо развязал тесёмки и протянул графу несколько листов.

- Художник я скверный, посему не судите строго.

Лев Николаевич, близоруко щурясь, поднёс к глазам верхний, с двумя столбцами рисунков. «Ну, начинайте» гласила подпись под первой миниатюрой с изображением молодого гвардейского офицера, держащего в руках дуэльный пистолет. На соседней были нарисованы двое мужчин стоящих в заснеженном лесу. Ниже подпись - «Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет».

- Mon dieu (Бог мой), это же дуэль Безухова! – воскликнул граф, протягивая лист Софье Андреевне. – Только посмотри, вот раненый Долохов стреляет. А здесь Ростов его домой везёт. Incroyablement (Невероятно)!

- Лошадка с санями неплохо удались, - мельком глянув, отметила графиня. – А весь текст романа, как можно догадаться, сведётся к подписям?

- Просто «Война и мир» будет донесена до читателя иначе, - заверил Арсений. – Через графические образы.

- Ах, вот как! Роман в картинках.

Граф же, тем временем увлечённо рассматривал другие рисунки.

- Весьма неожиданно, - наконец заключил он. - Но есть в этом и нечто притягательное.

Гость, ободрённый успехом, вынул из кармана сюртука записную книжку и, сверяясь с пометками, заговорил.

- Теперь, когда замысел стал очевиден, дозвольте обсказать более полно. Как вы уже поняли, я предлагаю издать «Войну и мир» в новой, доселе не применяемой никем, форме. И даже придумал название – Графический Роман!

- On finit de faire penser quand on finit de faire lire (Люди перестают думать тогда, когда перестают читать), – саркастически усмехнулась Софья Андреевна.

- Вроде периодического журнала? - догадался Лев Николаевич.

- Именно! В нём будут предлагаться новые главы, скажем, раз в две недели. А за основу возьмём «Ниву» господина Маркса. Та печатается в два листа или на тридцати двух страницах, нам же будет достаточно одного листа и шестнадцати страниц. Обложка в три краски. И на первой - обязательно что-нибудь яркое. «Горящая Москва», «Атака гусар», «Великосветский бал», «Наполеон, въезжающий в Смоленск».

- Впечатляюще, - ледяным тоном произнесла Софья Андреевна. – И каков предполагаемый тираж?

- Думаю, что не менее тридцати тысяч, - приосанился гость.

- Учитывая, что ни один здравомыслящий издатель не поддержит подобную авантюру, - графиня, наморщила лоб, считая про себя, – пожалуй, для начала нам придётся продать московский дом. Да и то не уверена, достанет ли денег.

- Можно предоставить три станицы обложки под рекламу, - занервничал Лев Николаевич. - Выйдет вполне солидная сумма.

Софья Андреевна устало прикрыла глаза.

- Сами рисунки обойдутся в копейки, - подхватил Арсений. – Сотни художников согласятся работать за гроши, лишь бы принять участие в подобном прожекте. Для них это прямой путь к мировой известности. Ещё я предполагал, после выхода первых глав, начать продавать фигурки персонажей. Отливать из олова на манер солдатиков. Князь Андрей, Пьер, Наташа, Кутузов. Крестьянские дети смогут их раскрашивать.

- Фигурки! – Лев Николаевич умоляюще посмотрел на графиню.

Софья Андреевна встала.

- Дайте срок подумать. Боюсь, что ответить немедленно, было бы опрометчиво.

Отобрав у графа листы с рисунками, вернула их Арсению.

- Дуняша, - крикнула горничную. – Вели запрячь коляску и отвезти молодого человека на станцию.

- Мы всенепременно сообщим о принятом решении, - граф протянул руку, прощаясь. Ободряюще улыбнулся.

- Адрес, - Арсений полез в карман за записной книжкой, – я не оставил адрес. Липецкий уезд, станция Астапово. До востребования…

- Не трудитесь записывать, - прервала его Софья Андреевна, покидая гостиную, - я запомнила.

- Астапово, Астапово, - повторил про себя несколько раз Лев Николаевич. – Не забыть бы.

Знакомо ли вам это странное чувство опустошенности, наступающее,когда вы переворачиваете последнюю страницу?Когда история, ставшая вашим миром, заканчивается,оставляя внутри тишину и легкую тоску.Эта пустота просит заполнения — ведь вы только что вернулись из долгого путешествия,не сходя с места.Вы жили в чужих краях,дышали воздухом иных времен,были незримым свидетелем судеб.
Персонажи,спутники этого странствия,успели стать вам ближе иных знакомых.Их голоса звучат в памяти,их поступки отзываются эхом — и вы ловите себя на том,что невольно перенимаете их жесты,интонации,взгляд на мир.
Но истинная магия чтения — не в беглом проглатывании страниц.Она рождается лишь тогда,когда вы вслушиваетесь в шепот автора,скрытый за строками. Главная мысль — та самая золотая нить,что сплетает воедино диалоги,события, пейзажи и поступки в прочное,нерушимое полотно смысла.Она струится в подтексте,мерцает между слов,ускользает при первом прочтении.И лишь возвращаясь к книге вновь, вы поражаетесь собственной невнимательности:как много глубины,тонких знаков и предначертанных совпадений прошли мимо вас!
Такое откровение возможно лишь тогда,когда само произведение — сосуд огня, наполненный любовью и страстью творца к своему созданию.Именно такие книги оставляют после себя не пустоту,а благодарную тишину — и неизгладимый след в душе.
И всё же,как бы ни манила эта пустота новыми историями,не стоит торопиться заполнять её.Она — не пробел,а послевкусие. Она дана нам,чтобы мы осознали:книга не заканчивается последним словом.Она продолжает жить в нас — в наших мыслях,в снах,в коротких проблесках узнавания,когда реальность вдруг отзывается строчкой из прочитанного.
Иногда мы замечаем,как смотрим на мир глазами героя,как чья-то фраза напоминает интонацию автора,как тень от дерева вдруг вызывает ощущение знакомой сцены.Это не просто воспоминание — это отпечаток,который оставила история, прошедшая сквозь нас.
Великие книги не развлекают — они преображают.Они говорят с нами тише ветра,но меняют направление внутреннего компаса.Такие книги не читают один раз.К ним возвращаются,как к дому,где свет в окне горит всегда.И каждый раз, заглянув туда снова,ты видишь больше — потому что сам стал другим.
Именно в этом — сила литературы.Не в сюжете,не в развязке,не в громких поворотах.А в том,как она вплетается в нас.Как незаметно находит щели в нашей броне и сеет там ростки.Как через слова кого-то другого мы вдруг слышим — себя.
И, может,это и есть главная цель чтения:не убежать от реальности,а вернуться к ней — чуть тише, чуть глубже,с новым взглядом,способным различать смыслы в том,что раньше казалось обыденным.

Представь себе:однокомнатная квартира.Зал,он же всё — и гостиная,и кабинет,и место для репетиций химического действа.Стол большой, тяжелый,натертый до блеска локтями отчаявшихся учеников и учебниками.А места — кот наплакал! Помещались мы там,как селедки в бочонке:я, репетиторша,и весь наш батальон,что неизбежно расползался по углам.
И вот,в этом скромном царстве,где каждый квадратный сантиметр на счету,стоял он.Не просто шкаф,а витрина.Застекленная,с полочками.И доверху набитая посудой!Чашки, блюдца,сервизик какой-то праздничный,но видавший виды.Обычная история,казалось бы.Но было тут кое-что примечательное!
Потому что среди этой фаянсовой братии,на самом видном месте,как генерал на параде,восседала она. Тарелка.Не золотая,не фарфоровая тончайшей работы,а самая что ни на есть обыденная.Но!В центре ее, вместо цветочков или ягодок, красовался... портрет самой хозяйки квартиры!Моей репетиторши по химии!
Лик ее был запечатлен с тем самым выражением: спокойным,чуть отрешенным,исполненным глубокой уверенности в незыблемости периодического закона.Ни улыбки,ни игры – чистый, ясный,слегка усталый взгляд,устремленный сквозь глазурь куда-то в вечность,или, может,просто на завтрашний урок Как будто она взирала не на внутренность шкафа,а на невидимую доску с формулами.
И стояла она там,эта тарелка-селфи,в своей витрине.Не спрятана,не втиснута куда-то с краю — нет!На самом почетном месте,будто трофей или семейная реликвия.Рядом с чашками для гостей и блюдцем с трещинкой.Среди химических формул,что висели в воздухе гуще пыли,и порой тесноты,где даже мыслям было развернуться непросто.
"Ну надо же! – сверлило меня каждый раз, как взгляд цеплялся за это фаянсовое чудо. –Мне бы такую самооценку!"
Представь: сидим за столом. Пространство пустое – только стол, диван, витрина.Ни тебе гор книг,ни склянок с таинственными зельями. Воздух обычный,комнатный,пахнет, может,пылью да чужими духами.На столе – наши тетради, учебник. И вдруг – ловишь этот взгляд.Из-за стекла витрины.Она. На тарелке.Серьезная, неподвижная, как изваяние. Наблюдает. За мной,за задачами,за тишиной комнаты,где главные события – это щелчок ручки и шелест страниц.
Смешно?Безумно! Запоминается?Еще как!

Стриптизер Игорь покинул рабочее место в пять утра, когда в зале резко включился свет, а с ним включились похмелье и стыд у посетителей.

Утро началось не очень. Душ в стриптиз-баре снова накрылся медным тазом, а Игорь забыл дома сменное белье. Домой пришлось ехать покрытым рабочим маслом и в рабочих леопардовых стрингах, которые всё жутко натирали.

У входа в это время, как обычно, охранников сменяли бомжи. К блестящему на утреннем солнце Игорю протянулась рука. Понимая, что бомжи переводом не принимают, Игорь засунул руку в рабочие трусы и выудил оттуда самую мелкую купюру, какую нашел: две тысячи.

Масло проступало сквозь штаны некрасивыми пятнами, и таксисты отказывались сажать этот загорелый масленый блинчик в свои «чистые» салоны. Стриптизер отправился на остановку. Там в ожидании первого троллейбуса собралась ночная толпа, прогулявшая за ночь всё до копейки. Игорь узнал несколько женских лиц, которые этой ночью засовывали ему деньги в стринги и сыпали похабными комплиментами. Лица тоже узнали Игоря и постарались изобразить резко наступивший Альцгеймер. На остановке было тихо и тоскливо, как на государственном экзамене.

Подъехал троллейбус. Игорь вошел внутрь и столкнулся с проблемой: валидаторы не работали, а невыспавшийся кондуктор требовал оплаты наличкой. Крупные номиналы не принимались.

Игорь задумался. Ночью в клубе отмечала юбилей компания бывших сотрудниц собеса. Снова сунув руку в стринги, Игорь нащупал несколько пенсионных удостоверений и проездной, который тут же предъявил кондуктору.

Это был понедельник — официальный выходной стриптизера и первый рабочий день у всех остальных. Через несколько остановок троллейбус начал разбухать от пассажиров, следующих на работу. Так как железо имеет свойство расширяться, габариты троллейбуса уже занимали полторы полосы, и даже у водителя на коленях сидели два человека. Игорю нужно было на выход, но его зажали у окна. Понимая, что не готов проехать лишние полгорода, он кое-как снял с себя верхнюю одежду, обнажив промасленные бицепсы, и начал плавно скользить к двери, как нерпа в водах Балтики. По пути он растерял все вещи. Утренний троллейбус всегда забирает свою жертву.

У родного подъезда его встретила старшая по дому.

— Игорь, вы ведь стриптизер? — искоса взглянула она на леопардовый камуфляж.

— Верно, — смутился мужчина.

— С шестом работаете?

— Иногда.

— Тогда вот вам шест, — она протянула тычок для мусора, — и прошествуйте, пожалуйста, со мной на уборку газона. В субботу никто не пришел. За полчаса мы с вами управимся.

Игорь не просто так являлся лучшим танцором клуба. Он был не только красив, но и не умел отказывать. Началась уборка. Мимо них в садики и школы вели своих отпрысков мамы и бабушки и показывали на Игоря пальцем. Дворник-стриптизер был идеальным кандидатом для примера того, что бывает, если плохо учиться и не слушать родителей.

Добравшись до квартиры, Игорь зашел в душ и пропал там на час, смывая грехи. Грязь слезала с него слоями: масло, помада, дешевый парфюм, липкие взгляды, въевшиеся в кожу, и только потом уже пот.

После душа он сорок минут сидел молча, наслаждаясь тишиной и немигающей настольной лампой простого желтого цвета.

Наконец он почувствовал голод. Холодильник был пуст, как и клятвы тех клиенток, что ночью умоляли вести их под венец прямо из клуба. В свой законный выходной стриптизер облачался в семейные трусы такой вместимости, что МЧС могло бы рекомендовать их как аварийный тент для спасения прыгающих из окон.

Несмотря на летнюю духоту, Игорь закутался в несколько слоев одежды, включая термобелье и шерстяной свитер, и побрел в супермаркет. В магазине он взял тележку и отправился в путь по рядам, иногда засыпая на ходу. Но стоило в динамиках заиграть бодрой музыке, как он непроизвольно начинал двигать бедрами и тянуться рукой к ширинке, вспоминая работу. Так Игорь попал в черные списки пяти ближайших магазинов.

Рацион у стриптизера был скромным и напоминал стол язвенника: никаких бобовых, никаких молочных продуктов, сырых овощей и фруктов, квашеной капусты, жирного мяса и особенно — никакой газировки. Стриптиз не театр, и импровизацией не объяснить, почему у артиста во время выступления случился незапланированный залп.

Приготовив нехитрую снедь и отобедав в благодатной тишине, Игорь отправился в библиотеку, где проходила встреча членов книжного клуба. Сам он книг не читал, но было чертовски приятно слушать чужую интеллигентную, одухотворенную и грамотную речь.

Здесь все его зажимы расслаблялись, комплексы раскомплексовывались, и появлялась вера в человечество. Игоря в клубе любили, называли скромным и любознательным, приглашали на все встречи, считали его работником интеллектуальной сферы. Он в свою очередь относился к участникам с благоговением и считал их своими духовными наставниками.

Каково же было всеобщее изумление, когда однажды на десятилетие клуба его женская часть собралась у одной из участниц дома и разомлевшие от шампанского книголюбы заказали стриптизера… А вместо него явился их старый знакомый. Дабы убрать неловкость, вечер быстро перевели в очередную сходку, где обсуждалось влияние балканского сюрреализма на постсоветскую литературу.

Но сегодня все прошло как обычно. После клуба Игорь решил прогуляться и подышать свежим воздухом. На его пути пролегала небольшая аллейка, где горожане выгуливали своих домашних питомцев, а молодые девушки с дорогими телефонами изображали спорт.

Здесь Игорь пытался надышаться свежим воздухом перед очередным неминуемым погружением в духоту стриптиз-бара и побыть наедине со своими мыслями, но наткнулся на неприятную сцену: двое подвыпивших парней весьма крупной комплекции приставали к спортсменке и требовали от нее немедленной романтики. Девушка так перепугалась, что забыла, как кричать, и просто умоляла отпустить ее. Игорь пришел на помощь внезапно, причем даже для самого себя. Он просто оказался в нужном месте в ненужное для нетрезвых донжуанов время.

— Иди куда шел, — предложили Игорю один из вариантов.

Игорь так и хотел сделать, но вспомнил слова начальника: «Твоя единственная задача — не давать женщинам грустить». А перед ним явно была грустная женщина.

Драться Игорь не умел, плохим словам был не обучен, из оружия у него имелся только ремень, но зато какой! Этим ремнем с бляхой шерифа Игорь творил на сцене шоу. Он укрощал им не только дикие женские сердца, но и официантов, барменов и даже пожарную инспекцию, внезапно нагрянувшую как-то с проверкой. Нужна была только подходящая атмосфера… Обстановка накалялась, но тут, как гимн родных стриптизных войск, у одного из агрессоров зазвонил телефон. На рингтоне стоял трек, под который Игорь выходил каждый четверг. А в четверг был не только Рыбов день, но и День Дикого Запада. Рука сама собой потянулась к ремню, через голову слетел свитер. Под очумевшие взгляды всех троих стриптизер оголил рельефный торс и щелкнул ремнем, как кнутом. С деревьев слетели птицы, из кустов выскочила чья-то потерявшаяся неделю назад такса. Еще щелчок, поворот, присед, взгляд из-под ресниц — и вот на шоссе рядом с аллеей сама собой рассосалась вечерняя пробка.

Все трое, включая жертву, смотрели как завороженные.

Щелчок.

Мимо промелькнули дамы с треккинговыми палками и сунули Игорю в поясницу по сто рублей.

— Алло, мам, я перезвоню, тут какой-то псих в парке дорогу перегородил и раздевается! Мне надо бежать! — прокричал в трубку гопник, сбив Игорю весь темп, и через минуту все трое, включая спортсменку, скрылись в разных кустах.

Вечером Игорь устроил стирку, вручную постирал и аккуратно развесил на балконе рабочую одежду, включил фильм, уснул. Ночью поднялся сильный ветер, и десяток стрингов самых горячих дизайнов разлетелись по всему району, залетели на чужие балконы, в приоткрытые окна и свили гнезда на капотах машин.

Утром Игорь проснулся бодрым и отдохнувшим. У него был еще один официальный выходной, и он собирался провести его на рыбалке, на которую его вчера позвал сосед.

— Прости, Игорек, не получится, — открыл дверь знакомый, и Игорь увидел два симметрично подбитых глаза. — Жена на развод подает. К нам ночью на балкон чьи-то леопардовые трусы залетели. Так что давай в другой раз, — не дав Игорю сказать и слова, сосед закрыл дверь.

Всю неделю мужчины района пытались объяснить своим любимым причину появления чужого белья, хотя сами лишь выдвигали гипотезы. Зато в пятницу в стриптиз-баре был аншлаг. Выходя на сцену, Игорь заметил множество знакомых лиц. Соседские жены простили своих мужей и сделали вид, что поверили в фантастическую теорию с ураганом, но все равно решили гульнуть в отместку и сходить хоть раз в жизни на мужской стриптиз.

Александр Райн

Приглашаю всех в свой телеграм канал, где я не только публикую рассказы, но и делюсь новостями о выходе книг, но и грядущих литературных концертах https://t.me/RaynAlexandr