Лига психотерапии

С рождения сына она знала, что с ребёнком у неё что-то не так. Старший был ближе к сердцу, роднее, хоть и ершистый; младшая была ласковая, болтушка и проказница. А со средним она знала - не складывается.

Свою тонну книг по воспитанию детей она перечитала ещё в молодости. Сыну, казалось, ничего от них не надо: ни подарков, ни объятий. С детьми во дворе особо не играл, сторонился. К отцу тянулся, ездил с ним на рыбалку. Остальное было ему не интересно.

У неё попросил однажды набор инструмента для резьбы по дереву. Это было в его седьмом классе. Она удивилась, стала узнавать, что лучше купить. Никаких денег было не жалко, билась одна мысль - хоть так дать то, что не додала, не вложила, не долюбила. Поиски свели её с мастером резьбы по дереву, у него сын и перенял основы ремесла.

В школе учился сам, хорошо. После школы сын уехал из их маленького города в большой, поступил. Домой не приезжал, - начал подрабатывать. В гости не приглашал, а они показаться дома и не уговаривали - знали, что давить бессмысленно. Пообещает под нажимом, чтобы отвязались, а в последнюю минуту всё переиграет так, чтобы вырулить по-своему.

Когда её мальчику было десять, она разговаривала с психологом о том, в чём её вина, что она сделала не так, что он таким вырос.

Где совершила ошибку?

Психолог задавала пугающие её вопросы - страшным было то, что психолог как будто сына знала, предчувствовала то, как он поступит в разных ситуациях. Потом говорила с ней про то, что ошибки никакой нет, что между людьми бывают разные отношения, и у её мальчика - такой вот тип привязанности, избегающий.

Она шла домой, повторяя про себя слова про то, что он таким уродился и она в этом не виновата. Чувствовать себя недоматерью она перестала только в его шестнадцать, когда он, волнуясь, подарил ей собственноручно вырезанную липовую шкатулку.

Она обомлела, а сын показывал кто где: на крышке скульптурно изображены были и отец, и брат с сестрой, и она с ним у костра, все вместе на рыбалке. Всю композицию он придумал и сделал сам.

После вуза сын приехал один раз повидаться и сказать им, что на Родину не вернётся.

Работать устроился вахтами, чтобы скопить на квартиру в большом городе. Не пил, не курил. С тем, что он проживёт всю жизнь один, она не могла и не хотела смириться.

Раз в неделю она ему звонила, ненадолго. Денег он накопил, квартиру купил, зарабатывал сначала на ремонт, потом на хорошую кухню. Всё сам, без женской руки, - когда речь зашла о кухне, она твёрдо сказала, что после выходных приедут с отцом на новоселье.

Спрашивала, что привезти, что подарить. "Не надо ничего везти, у меня все есть", - как же ранил её раньше этот ответ! Сейчас она ответила спокойно, мол, поняла.

В выходные на базаре столкнулась с учителем по резьбе. Он сильно сдал. Спрашивал, как у сына дела, рассказывал о своих многолетних хворях. Уговорил их с мужем поехать к нему прямо с базара.

В подарок сыну повезли от него тяжёлый мешок грушевых чурбачков. На словах просил передать, что высушена древесина на совесть, сушил для себя.

Дверь по адресу сына им открыла пухлая белокурая девушка. Отец только крякнул.

- Спустись к машине, гостинцы поможешь поднять. Тебе там мешок кой-чего передали, - попросил сына.

Всю дорогу домой она проплакала.

Соседки завидовали, какой он у неё ответственный, разумный и самостоятельный, а ей не хватало его ребячьей открытости, желания прильнуть к маме, того, что было в отношениях с другими детьми - души, тепла. Так и вырос, в своём дому хозяин и при хозяйке теперь. Навсегда взрослый.

- Не угодишь тебе! То один он - плачешь, то женат он - плачешь, - не мог взять в толк, отчего у неё льются слёзы, муж.

Она плакала не о нём, а о себе. О третьем ребёнке, которого у неё не было.

Младшая дочь взяла дело в свои руки, навела мосты, подружилась в Фейсбуке с невесткой. Приходила, показывала ей на компьютере фотографии, которые та выставляла.

Сын тоже там в Фейсбуке был, вёл страницу. Лица его там не было, только на снимках - вырезанные из дерева фигурки. Непостижимо живые.

Она заходила на его страницу каждый день. Научилась лайкать его посты.

Написал он на своей странице только один раз.

На смерть мастера, у которого учился.

Про то, как много этот человек ему дал. Про то, как важно ему было встретить человека, который чувствовал сокровенные движения его души, даже когда словами он не мог их сказать. Про то, что в жизни таких людей у него было только двое - мастер и мама, которая подарила ему первые инструменты, поддержала в учении, всегда верила в него.

Что она не похожа на других мам - она не любит пустые разговоры. А однажды привезла ему тяжеленный мешок дров в подарок, а не занавески и кастрюли на обзаведение хозяйством. Но это был самый желанный подарок на свете, потому что древесину сушил далеко в другом городе его учитель, и это его наследство. Это его дух делает такими чудесными его скульптурки.

В комментариях к посту чужие люди восхищались ею и пели осанну её материнству.

Она молча легла пластом и не могла сдвинуться с места два дня. О том, что она передумала внутри себя, она никому никогда не рассказала.

Источник

Социолог Михаил Соколов о социальной идентичности, этикетных практиках и социологии психиатрии

Почему лицо воспринимается как что-то внешнее по отношению к индивиду? Какие существуют типы этикетных практик? Какие действия квалифицируются с социологической точки зрения как безумные?

Понятие «лицо» и сам термин «лицо» обозначает социальную идентичность человека. Это одна из кросскультурных универсалий. В английском, французском, русском или китайском одно и то же слово будет обозначать часть тела, которая краснеет, когда мы делаем что-нибудь неправильное, и которую мы пытаемся закрыть руками — дети, по крайней мере, пытаются закрыть руками, — и то социальное «я», ту репутацию, которая из-за этого страдает. Почему есть такая физиологическая реакция, такая параллель между физическим телом и социальной сущностью — неизвестно.

Кроме того, с лицом связано много разных других загадок. Непонятно, прежде всего, из чего оно, собственно, состоит. Что такое лицо? Проще всего сказать, что лицо — это впечатление об индивиде в глазах окружающих. Обычно, когда кто-то теряет лицо, происходит что-то, что сообщает другим об этом ком-то неприятную информацию. Кто-то оступился и сделал неловкий жест — мелочь, а как будто испортило впечатление. Кто-то попался на том, что воровал деньги из сейфа, — это уже не такая мелочь, но тоже впечатление серьезно испортило.

Но, как ни странно, когда мы переходим к тем действиям, которые позволяют сохранить лицо, оказывается, что дело не просто в плохих впечатлениях. Когда кто-то спасает ситуацию или спасает свое лицо, а кто-то его роняет, происходит нечто значительно большее, чем просто истечение от одного и поступление к другим негативной информации. В момент потери лица, например, все могут знать о том, что реально произошло, ни для кого может не быть секретом, что здесь случилось. Я думаю, у каждого, кто учился в университете, есть масса веселья — преподаватели, которые пришли в каком-нибудь ненадлежащем виде на лекцию, а все сидели и тихо хихикали, но никто не показал, что случилось. В повседневной жизни такое встречается сплошь и рядом. Опять же, маленьких детей учат, что если кто-нибудь появился с испачканным носом, то не надо сразу показывать пальцем, что было бы нормально для детского сада, — взрослые или тактично намекают, что что-то не так, или вообще делают вид, что ничего не произошло, пока человек сам не увидит.

Почему важно тактично не заметить сажу на чужом носу, даже если человек, безусловно, догадается, что сажа там была и все это видели? Кажется, что практики, сопутствующие сохранению лица, обычно подразумевают, что другие ведут себя так, как если бы попавший в неприятную ситуацию индивид вовсе в нее не попал, так что у индивида может остаться надежда или иллюзия того, что они ничего не заметили, например сажу на носу, и что, если была бы какая-то третья сторона — обобщенная, анонимная, может быть, отсутствующая третья, которая видела их со стороны, но не видела деталей лица, — третий не догадался о том, что именно случилось. Пока все вели себя, как если бы сажи не было, как если бы те, кто мог ее видеть, ее на самом деле не видели, а гипотетически отсутствующий третий не заметил бы, что что-то плохое случилось, лицо может остаться сохраненным.

Еще одна интересная лингвистическая особенность — это то, что мы говорим о лице как о чем-то внешнем по отношению к индивиду. Это как информационный кокон, который каждого из нас окутывает, причем кокон, который создается не кем-то в отдельности, а всеми соучаствующими, всеми взаимодействующими вместе. Так вот, кокон можно порвать снаружи, а можно порвать изнутри. Для того чтобы кокон сохранялся, надо, чтобы все присутствующие коллективно участвовали в его поддержании.

Традиционное хорошее общество подразумевает, что у людей вообще нет никаких физиологических выделений, от которых время от времени надо избавляться.

Причем в по-настоящему хорошем обществе это будет касаться даже таких вещей, как сморкание. Викторианская девушка не могла произнести слово «сморкаться». Другое дело, надо сказать, что особенно в викторианских промозглых комнатах насморк у нее случался регулярно. От хорошо воспитанной викторианской девушки требовалось всячески избегать сморкаться на людях, а от других людей — обращать внимание на то, что ей это надо сделать. Иногда ей приходилось выбегать из комнаты, а все остальным надо было не замечать того, что она выбежала из комнаты, потому что вообще-то выбежать из комнаты подозрительно, а если вести себя, как если бы она оставалась здесь и никуда не выходила, так и абсолютно нормально. Но уж если ей нужно было описать выход из комнаты, она говорила о том, что ей нужно пойти и попудрить носик, разумеется, а не что-нибудь другое. Все остальные принимали это за чистую монету.

Хорошее воспитание везде подразумевает множество маленьких трюков или маленьких жестов. Канадско-американский социолог еврейско-русского происхождения Эрвинг Гоффман был первым из тех, кто попытался их социологически исследовать и каталогизировать. И он использовал старую социологию религии Дюркгейма, чтобы описать четыре основных типа этикетных жестов или этикетных практик. Во-первых, он противопоставил те практики, которые направлены на самого себя, и те, которые направлены на других.

Когда мы встречаемся с кем-то в парке и здороваемся — это действие, направленное на другого, мы сообщаем другому о том, что нам приятно его видеть и нас волнует, как его дела. Если, с другой стороны, перед тем, как выйти в парк, чтобы там погулять, мы заботимся об уложенных волосах и накрашенных глазах, мы тем самым совершаем аналогичный ритуал, но уже направленный на себя самого. Мы тем самым даем понять, что наше социальное «я» представляется нам объектом, заслуживающим ответственного, важного и даже благоговейного отношения.

С другой стороны, есть позитивные и негативные практики. Позитивные практики — спросить «как дела?», когда мы выпускаем какой-то сигнал, послание, сообщающее о том, что нам другой человек интересен, приятен и мы хорошего о нем мнения. Негативные практики, практики избегания — когда мы подавляем информацию о том, что другой сделал что-то неправильное (как раз все примеры, которые я приводил), или подавляем информацию, которая могла бы нас скомпрометировать.

Мы все настолько социализированы в маневрировании между всеми этими потоками информации, что даже не замечаем, как много работы делаем. Для того чтобы понять, насколько на самом деле ее много, нужно обратиться в детский сад или в психиатрическую лечебницу. Гоффман провел некоторое время в психиатрической лечебнице в качестве включенного наблюдателя, а не в качестве пациента, хотя, читая его книги, иногда можно задуматься… Он описывает, собственно, безумие с социологической точки зрения.

Его основной тезис заключается в том, что есть две основные сферы, регулирующие человеческие взаимодействия: этика и этикет. Нарушение правил этики приводит нас в тюрьму. По умолчанию предполагается, что правила этики нарушаются для того, чтобы получить что-то, что индивиду не принадлежит по праву, — украсть чужую собственность или нанести кому-то физический ущерб. Во всех этих случаях мы пренебрегли интересами других в каких-то своих интересах. Но преступления против этикета не имеют явно никакого выигрыша.

Если про человека, который вспылил и побил другого, можем сказать, что его эмоции были таким образом выражены и принесли временную разрядку или временное удовлетворение, то про человека, который нарушает правила этикета, мы, как правило, этого сказать совершенно не можем. Если (это пример Гоффмана) человека поймали в магазине с рукой, запущенной в чужую сумку, когда он вытаскивал оттуда кошелек, чтобы этот кошелек украсть, — это явно нарушение этики, и оно приводит в тюрьму. Но если мы сталкивается с тем, что женщина в какой-то локальной лавке постоянно заглядывает в сумки других людей и ничего оттуда не берет, а просто там копается с любопытством, как она могла бы копаться в прилавке, то это нарушение этикета, но не нарушение этики.

Нарушение этики приводит в тюрьму, нарушение этикета — в психиатрическую лечебницу.

Этикет по своей природе — это совокупность правил обращения с лицом. Когда мы отказываемся от позитивных или негативных ритуалов, направленных на себя или направленных на других, мы грешим против лиц кого-то из вовлеченных в ситуацию людей, а это как раз та разновидность преступления, которая квалифицируется нами с социологической точки зрения как безумие. Поразительно, говорит Гоффман, как много вещей, обычно ассоциируемых с безумием, люди могут позволить себе сделать и не попасть в психиатрическую лечебницу, если они при этом не нарушают правила этики. Параноидный шизофреник, который рассказывает вам, что голос предложил ему предпринять какие-нибудь радикальные действия, его похищали инопланетяне или что он выступает от имени вселенского разума, попадает в психиатрическую лечебницу не потому, что сообщает такие вещи, а потому, что, когда вы делаете удивленные глаза и предлагаете обратить все в шутку (это очень хороший пример позитивного ритуала, обращенного на других: когда другой делает что-то неудачное, мы предлагаем ему развернуть события так, чтобы это было шуткой), он не соглашается рассматривать это как шутку. Всякий нормальный человек, получив соответствующий сигнал, готов отыграть назад, а параноидный шизофреник, не считывая таких сигналов, продолжает рассказывать про космический разум. Именно это симптом безумия.

Правила этикета требуют свойства, которое называется тактом. И во всех обществах такт ценится высоко, и во многих такт ценится гораздо выше, чем какие бы то ни было моральные свойства. Такт подразумевает способность улавливать сигналы других, способность следить за тем, что они делают со своим лицом, и предугадывать какие-то неловкие шаги с их стороны, чтобы этому лицу не был нанесен ущерб. Однако такт обычно требует ответной тактичности. Когда люди делают приглашение, которое может быть отвергнуто, тот, кто отвергает приглашение, предусматривает объяснение, которое дает отказу некоторую рациональную уважительную причину. Вместо того чтобы не прийти в гости к неприятному человеку, сказав, что он нам неприятен, мы говорим, что у нас очень много работы и запись на телевидении. Неприятный человек, который догадывается о том, что от его приглашения могут отказаться, будет тактичен в отношении чужой тактичности, если сделать это приглашение так, чтобы от него было легко и приятно отказаться, ненавязчиво, может быть, сделав некоторое количество вводных шагов, которые избавят отказывающихся от необходимости быть слишком решительными.

С другой стороны, те, кто нетактичны в отношении чужой тактичности, могут извлекать из этого значительную прибыль. Агрессивные продавцы, которые эксплуатируют тот факт, что большинству людей очень сложно кому бы то ни было в грубой форме отказать во взаимодействии, способны продать нам поразительно много вещей просто для того, чтобы они от нас отвязались. В этой ситуации мы можем узнать, какова точная монетарная стоимость поддержания лица совершенно чужого и постороннего человека.

В этом смысле есть культура, которая регулируется понятиями стыда, а есть — понятиями вины. Наша культура все больше и больше регулируется понятием стыда, говорит Гоффман, но не понятием вины. Если пуритане прежде всего боялись прегрешить перед каким-то внутренним нравственным чувством, то сегодня мы все больше боимся погрешить перед впечатлением окружающих о нас, впечатлениями о впечатлениях, и в этом смысле этика в некотором роде замещает для нас этикет.

Гоффман здесь ссылается на работы другого американского социолога Дэвида Рисмена, который утверждает, что в американской культуре и по умолчанию во многих других культурах происходит исторический сдвиг от «культуры вины», в которой люди в большей степени регулировались какими-то внутренними правилами и внутренними этическими императивами, к «культуре стыда», в которой мы все больше управляем впечатлениями о нас окружающих. Это исторически неуникальное явление: Рут Бенедикт писала то же самое про Японию, а Норберт Элиас писал то же самое про аристократию XVII века. Но для западной культуры это может быть новым развитием.

Источинк

Я написал это вообще для всех, кто самостоятельно зарабатывает своим трудом, но в первую очередь, конечно, для психологов.

В статье "Чем занимается психолог, объяснение на пальцах" я вскользь посетовал, что нуждающемуся человеку может быть затруднительно выбрать хорошего психолога, так как в одной вселенной сосуществуют и раскрученные профаны, и малоизвестные таланты. Вопрос актуален не только для психологов, но для них он стоит особняком. Ведь психолог - знаток человеческих душ, мастер игры на их струнах, знаток кнопок психики и мастер коммуникации. Как вообще может такое получиться, что при всех этих талантах к нему не стоит постоянная очередь желающих прикоснуться к его мудрости? Психолог же, понимаете ли, решает проблемы клиентов, почему бы ему не решить свои? А если он кивает на сапожника, который без сапог, то почему не обратиться к коллеге? Закрадывается подозрение, что если у психолога нет обширной клиентуры, то это и не психолог вовсе, а так, мелкая сошка с дипломом, а то и просто с сертификатом о переподготовке...

И тут ошарашивает понимание, что у всяких безграмотных гадалок, расстановщиков, астропсихологов, экстрасенсов, гуру и полугурков, как раз образования толком не имеющих, а то и не имеющих вовсе, не способных освоить родной язык до состояния грамотности, — у них-то как раз с клиентурой и спросом все в порядке, а то и более чем.

И вместо сомнений в том, что мы все делаем хорошо, настигает нас когнитивный диссонанс. Вы ведь посмотрите на всех этих изатырических светочей: рожи ведь такие, что на рынке не захочешь у них картошку покупать — обдурят. А народ прет...

Между прочим и некстати. Я для себя придумал визуальный экпресс-тест на интеллигентность: можно себе представить этого человека на рынке за прилавком, или нет. Если можно, то смело, с хорошей вероятностью предполагаем, что там ему и место. И вот у всех (ладно-ладно, не у всех, у большинства) этих гуру, колдунов и гадалок морды именно такие. Рыночные. Вообразить их себе читающими лекцию значительно труднее.

Но возвращаясь к теме. Что же это за мироустройство такое ущербное, что честные профессионалы прозябают, а профаны и шарлатаны процветают? Причем, именно как правило, а не в порядке ошибок маркетинга? Вы вообще часто встречали богатого врача? Или богатого психолога? Не более-менее обеспеченного, а именно богатого?

Впрочем, хватит размазывать кашу по столу. Вопрос понятен. Почему у хорошего психолога мало клиентов? Есть и второй: как сделать, чтобы они были? И, раз уже мы заговорили о психологах, то тихонько бубнит и третий вопрос: вы точно хотите этого такой ценой?

Возвращаясь к недоумениям, сразу скажу: вопрос касается не только психологов. Почему-то во всех специальностях есть умельцы и профессионалы, которые едва сводят концы с концами, а есть тяп-ляпщики, на которых мы почему-то постоянно нарываемся. И живут вторые почему-то лучше первых. Так что проблема эта не только наша, но, как я уже сказал, в психологии она выглядит куда более странной и удивительной.

Начну, по обычаю, издалека. В старые времена города были небольшими, и всякий специалист был известен. Есть в городе пять сапожников — так все знают, кто чем хорош, а кто, как сапожник, пьет. Есть десять стоматологов — так можно обсуждать, кто и чем из них лучше: кто лечит не больно, а кто ставит пломбы навечно. Во всем известной книге Рафаэля Сабатини "Одиссея капитана Блада" описывается эпизод, в котором врачи Барбадоса вместе скинулись на побег ссыльному доктору, потому что он со своей высокой квалификацией составил им невыносимую конкуренцию.

Нет, не стоит думать, что рынок был настолько честен и объективен. Хорошие, достойные и правильные методы тоже были когда-то кем-то открыты и не сразу находили себе путь в массы.

Скажем, изобретатель и основатель асептики Игнац Земмельвейс был осмеян всем научным сообществом за идею о том, что врачу следует перед операцией мыть руки. Признание эта мысль получила только после его смерти.

Тем не менее, информация о том, кто (из врачей ли, из сапожников ли) чего стоит, имелась в доступности у всех жителей небольшого города. Были и статистические исключения. После определенного уровня известности слух об уникуме распространялся сам собой по городам и весям, и человек становился публичной персоной, получая возможность с горсткой фокусов хорошо (а то и прекрасно) устроиться в любой стране и в любом городе. Таким был Франц Месмер, из сеансов гипноза устраивавший "месмерические" шоу с заряжением воды. А спустя век Август Форель, сделавший для изучения гипноза неизмеримо больше, никакой особой известности себе не приобрел.

Но все же существенное отличие нашего века в том, что вставший внезапно вопрос "к какому специалисту пойти" натыкается на изобилие выборов. Ведь вы посмотрите, сколько психологов толпится на психологических сообществах! Ведь тысячи же! И все, если почитать, такие прямо замечательные, профессиональные, грамотные, просто офигеть от каждого по очереди... И, к сожалению, нахождение в топе рейтинга такого сообщества не значит почти ничего: рейтинг строится на основании того, насколько активно специалист участвует в наполнении и раскрутке сайта сообщества: публикует заметки, спорит на форуме до судорог в пальцах, и так далее.

Рекомендации знакомых тоже ничего не дают. Ну сходил некто к такому-то, ну понравилось. Или не понравилось. Таким опросом можно с какой-то вероятностью избежать явно негодного выбора, но хочется-то найти самолучшего из хотя бы сотен, а лучше — тысяч. Поэтому избыток информации у современного человека дает тот же самый эффект, что и недостаток: невозможность эффективно выбрать.

И он, бедный, строит себе иллюзию выбора: читает аннотации, рекламные листовки, афиши, лендинги... Вы в состоянии выбрать хорошее вино по тексту на задней этикетке?

Но выбирает-то он из того, что ему подвернулось. И, получается, что популярность специалиста зависит от того, насколько он удачно подвернулся. Или же не просто удачно, а запланированно и организованно.

И тут у нас из глубин словаря всплывают два слова, никак не относящихся к профессионализму специалиста: РЕКЛАМА и ПРОДАЖИ.

Да, как это ни грустно, эпоха у нас сейчас такая, что мы покупаем не то, что хотелось бы купить, а то, что продается.

Некоторых моих знакомых я иногда застаю за заказыванием каких-то уникальных ниточек, тряпочек, ножничек с каких-то богом забытых сайтов, потому что там они непревзойденного качества. А то, что продается в магазинах — это ширпотреб для лохов. Я даже пару раз усомнился в целесообразности таких действий, и попросил показать мне разницу. Мне показали. Убедительно показали. Разница в качестве гигантская. А разница в цене — не очень, а то и никакой.

И что же получается? А получается, что я побегу в выходные к знакомой тетке на рынок покупать коньяк минского завода. Потому что он внезапно оказался очень мягким и ароматным, при весьма демократичной цене. А в магазине его не найти. Там стоит гордое хранцузкое бухло невыразительного вкуса и плебейский российский коньяк самогон, который и нюхать-то противно. Ну, в лучшем случае армянский, некоторые купажи которого я уважаю, а иногда и обожаю, но увы, чаще попадается поддельный.

Вы понимаете? Опять получается то же самое. Хороший товар приходится выискивать, а плохой — вот он, бери!

Или пример совсем простой. Практически все, кому приходилось поработать на компьютере с бесплатной операционной системой Linux рано или поздно переходят на него окончательно, с омерзением вспоминая о Windows. Особняком стоят огрызочники, которые вообще ничего пробовать не хотят. Но, тем не менее, у 99% пользователей стоит кошмарная, падучая, купленная или краденая винда, обремененная вирусами и антивирусами (между прочим, под линуксом вирусов нет). Это при том, что в сегменте серверов, где программы выбираются на продуманных основаниях, соотношение обратное: 99% машин работают под линуксом. Почему так?

А все очевидно: у Microsoft есть служба продаж, и хорошая, а у Linux — нет. Он, как я и сказал, бесплатный.

И, как вы понимаете, работа по продвижению продукта — это совсем не работа по его производству. Завод с качественной продукцией, но со слабым отделом продаж будет прозябать, а завод с некачественной продукцией, но с сильным отделом продаж — процветать. И не надо мне рассказывать про конкуренцию, репутацию и самоорганизацию рынка. Договорился продажник с сетью магазинов — и будет у них на полках поддельное молоко. Не договорился — и фиг вы найдете натуральное.

Итого: есть ли у специалиста клиенты, зависит не от того, насколько хороший товар или насколько хорошую услугу он предлагает, а то, насколько хорошо он умеет предлагать. Продавать. Поэтому самые популярные и раскрученные бренды и имена — это не самые качественные, а самые квалифицированно продающиеся. Если некто плохой психолог, но хороший продажник, он будет блистать. А если наоборот — не будет.

И здесь напомню слегка неуместный в начале статьи экспресс-тест на интеллигентность: человек с физиономией рыночного торгаша естественным образом оказывается успешен на рынке. А гуманитарий-интеллигент на рынке не преуспевает. В том числе и на рынке своих услуг. Он, понимаете, занимается совсем другим делом, и перековываться в продавца не хочет. И даже, открою вам секрет, не может.

Я писал об этом в статье "О кастовости в современном обществе". Шудры, творящие шедевры руками, или брахманы, занимающиеся наукой, культурой и искусством, имеют категорически отличный от вайшьев образ мышления, стихия же вайшьев — финансовые потоки. И нельзя на полчасика оторваться и быстренько освоить искусство продаж — это не просто техника, и даже не искусство, это БАЗОВЫЙ функционал мышления, основа восприятия мира и общества. Именно поэтому индусы мудро разделили народ на варны таким, а не другим, образом, и выделили торговцев в отдельную варну, наряду с шудрами, брахманами и кшатриями. И не зря они проповедовали невозможность перехода из варны в варну. Впрочем, не буду пересказывать статью; захотите — почитаете.

И освоение профессии продажника, равно как и любой другой финансово-торговой, на уровне, предполагающем качество и успех, это не просто обучение навыкам. Это капитальная перестройка восприятия человеческих отношений, связей между людьми и событиями, этики и морали, даже философии.

Моя третья жена (не беспокойтесь, всегда была только одна), юрист, рассказывала, что самым сложным в обучении профессии было для нее освоение юридического мышления. Там тоже другой мир. Мне удалось — нет, не освоить, но заглянуть в этот мир, прикоснуться к нему и научиться подглядывать в него через щелочку моих психологических талантов. Там действительно все выглядит совсем иначе.

И вот тут возникает неприятная ситуация: специалист, осмелившийся перестроить свой мир на мир вайшьи, перестает быть специалистом. Ибо именно восприятие мира позволяло ему тачать удобные, красивые и прочные сапоги, или, скажем, проводить консультации, после которых клиент уходит окрыленным и понявшим, как жить дальше. Более того, став вайшьей, бывший специалист хорошо понимает, что его специальность не даст ему больше денег, чем он в состоянии заработать сам. Причем его заработок будет зависеть от того, насколько он в состоянии работать. А это ненадежно. Поэтому товар-то так себе, и нет оснований на нем зацикливаться. А вот продажа меланжа или шахтных отвалов... Ну, или хотя бы, если так прямо хочется остаться в известной среде, можно же и не самому консультировать, а нанять нищих брахманов-интеллигентов, которые работать могут, а продавать — нет. Вот пусть они и консультируют, а я буду собирать комиссию.

Не напомнило устройство психологических сообществ, а?

Поэтому, между прочим, книжки класса "Как заработать миллион" или "Как за десять уроков добиться финансового успеха" совершенно бесполезны. Их единственное назначение — быть проданными. Ведь написаны они вайшьями, не забыли?

И, между прочим, поэтому не получится нанять продажника, чтобы он торговал вашими талантами. Они для него — вовсе не такой уж заманчивый товар. По разным, вполне объективным причинам. Как максимум, это он может нанять вас, а с вами еще десяток другой таких же, и именно он будет решать, сколько для вас будут стоить его услуги. Опять же вспоминаем о психологических сообществах.

Самое время сесть и погрустить.

Сели, погрустили.

Теперь вспоминаем, что я — психолог. Причем отличный психолог, грамотный, опытный, харизматичный, умный, в общем молодец. И проблема должна иметь какое-то решение, пусть и не простое. Ведь действительно, есть же специалисты, которые заслуженно имеют стабильный, приличный доход, которым не пришлось поступаться ради этого своей специальностью.

Ну и как же?

Как и обещал, непросто.

Во-первых, все эти люди — яркие, энергичные, целеустремленные. Вот так у них случилось. Пусть даже это не их врожденные качества, а они годами их нарабатывали и тренировали, но подчеркиваю: годами. А то и десятилетиями. Российский практический психолог №1, Николай Иванович Козлов, был когда-то вполне себе смешным пареньком с глупыми мечтами. Но, простите, ведь больше тридцати лет прошло. И все это время он усердно пер к своим глупым мечтам, и они сначала перестали быть глупыми, потом из мечт превратились в планы, потом... Вы хотите потратить на свой успех тридцать лет? Или хотя бы двадцать? Вот и я думаю, что многовато.

Во-вторых, торговля для брахмана (представителя высшей касты, "дваждырожденного") — шаг вниз, даже два, через варну кшатриев. Черная, неуважаемая работа. Естественный интеллигентский снобизм, выражающийся в щепетильности, не позволяющей угодливо втюхивать всем подряд самолучшие тренинги и консультации в манипулятивных, ярких фантиках (смотри "Почему я не люблю рекламу"), скорее заставит гордого служителя разума и сердца смириться с нищетой, но зато заниматься любимым делом, чем опуститься до унизительного стояния за прилавком в компании жадных, нечестных, неутонченных торгашей.

В-третьих... Да лень, просто лень. Мы уже не мальчики и девочки, резвые и кудрявые, обдумывающие свое житье и выбирающие чем заняться. Это ведь надо долго и нудно осваивать даже не то, что очень сложные, а попросту скучные механизмы движения денег и клиентов. Нет, если честно и серьезно, то финансы — увлекательнейшая, затягивающая игра, которой многие отдают всю свою жизнь и не жалеют. Но ведь в футбол тоже не все любят играть. (А об этом — в статье "Что наша жизнь? — Игра!").

В-четвертых, нам не будет достаточно просто научиться азам. Мы ведь хотим конкурировать с уже сложившимся, опытными игроками.

И отсюда встает вопрос: А оно нам надо?

Может быть, что и нет. В конце концов, вы живете довольно интересной жизнью, занимаетесь любимым делом, ваш мир уютен и красив, стоит ли его ломать ради другого мира?

А может быть и да.

И тогда я вам расскажу про одного человека, который еще очень давно не смог (или не захотел) разрешить для себя дилемму, конфликт между стремлением к просветлению, прекрасному и заманчивому миру духовности и философии, и желанием жить в обществе, заниматься конкретными, интересными делами. Звали его Вималакирти (ткните, ткните в ссылочку, мышка не отвалится).

Вималакирти — один из буддистских бодхисаттв, успешный бизнесмен, купец и домовладелец, достигший просветления без отрыва от активной социальной деятельности, почитаемый также как мастер дискуссий. Собственной жизнью и своим учением он доказал, что внутренняя гармония не обязательно требует удаления от мирской суеты и молчаливого ухода в себя.

К сожалению, он прискорбно пренебрег описанием технической части удивительного совмещения своих успехов в обеих областях. Но кое-что мне удалось восстановить.

Прежде всего, у него было отличное чувство юмора. Понимаете, очень важно не относиться всерьез ни к себе, ни к своим ценностям, ни к своим способностям. Надо быть циником в первую очередь по отношению к себе и к своим основам, чтобы наши достоинства, одновременно являющиеся базой для наших ограничений, не превращались в сакральную ценность, к которой мы боимся прикоснуться, и потому отказываемся от работы с ней.

Далее: он был отменным полемистом, мастером спора. Напомню, что средневековые полемисты практиковали такое упражнение: ученику давался тезис, и он должен был его аргументированно обосновать. А когда это ему удавалось, он тут же, немедленно, должен был так же аргументированно обосновать противоположный тезис.

Готовность просто по своей прихоти встать на любую позицию важна для гибкости мысли, без которой вы не сможете освободиться от оков привычного вам мира.

Вималакирти был бодхисаттвой, просветленным. Напомню один забавный коан: "Что такое Будда? — Два куска сухого дерьма!". Не буду его сейчас подробно разбирать (это надолго), но для нас важно, что все имеет природу Будды, включая дерьмо. То есть, никакая деятельность сама по себе не может вас унизить. Более того, никакая деятельность не может испортить вас. Если вы займетесь торговлей, то только вы будете выбирать, с каким настроением и в каком душевном состоянии вы будете это делать, и насколько чист и красив будет ваш мир. Просто для галки вставлю сюда фамилию: Гурджиев.

Вималакирти был еще и меценатом и благотворителем. Что неудивительно. Но, понимаете ли, чтобы раздавать деньги творцам и нуждающимся, нужно сначала эти деньги сделать. Вы понимаете, какой фокус? Для того, чтобы эффективно заняться духовной деятельностью, надо себе такую возможность обеспечить. И нет в этом греха.

Если вы снизойдете до такого непотребного занятия, как смотрение телевизора, и включите эфирный канал, вы сможете наблюдать мерзкие рожи, говорящие глупости и гадости, бездарных артистов, изрыгающих похабные звуки. Но: ОНИ МОГУТ СЕБЕ ЭТО ПОЗВОЛИТЬ. У них достаточно средств и связей, чтобы вылезти в эфирный видеоблог с такой фигней, и не заботиться о том, нравится ли это каким-то там вам, или нет. И если вы хотите нести добро и истину, то будет благородно и возвышенно забраться на подходящую кафедру. Христос вон вообще, по одной из версий, собирался проповедовать с креста.

Но возвращаясь к технике. Мы, как психологи, знаем такое выражение, как "переключение контекстов". Нормальный переход нормального человека из одной роли в другую, которых у этого нормального человека может быть множество: сын, отец, брат, муж, подчиненный, начальник, коллега, партнер, исполнитель, заказчик, продавец, покупатель, агрессор, жертва, спаситель... В каждой такой роли человек как будто приобретает новую личность. Ненадолго. Глубже, чем плохой актер, но примерно на ту же глубину, что и хороший. Нам, как психологам, должно быть доступно управление собой в большей мере, чем не психологам. И тогда мы имеем право переключаться из роли возвышенного и духовного в роль хитрого и расчетливого. Или в роль властного и гордого. Или в роль молчаливого и кропотливого. Все четыре варны, ага?

Да, такие переключения стоят больших усилий, поскольку затрагивают более глубокие слои нашей личности, но ведь количественная разница нас не пугает? Мы можем не становиться вайшьями навечно, а переодеться в халат менялы и подежурить в лавке месяц-другой в порядке практики, игры, эксперимента.

Что, собственно, я и предлагаю. Оставьте спесь, спрячьте диплом и наймитесь продажником или даже торговцем куда угодно. Профессия востребованная, берут всех. Никому не говорите, что вы психолог. Спрячьте свое ЧСВ, если оно есть. Даже если поначалу вас надуют, и вы ничего не заработаете, то вы приобретете опыт, за которым (а вовсе не за деньгами) вы, собственно, и шли. Важно сменить три-четыре места работы, чтобы проникнуться не частными особенностями, а общими свойствами атмосферы продаж. Я настаиваю на том, чтобы это были не интеллектуальные усилия понимания, а душевные, требующие глубокого и честного вовлечения.

Вам важно научиться продавать душой. Освоив этот мир, пусть и в небольшой части, освоив навыки продажи одного товара, другого, третьего, вы сможете в принципе продавать что угодно. Пусть даже и себя.

А вот после этого вы сможете понять, как же глупо вы себя вели раньше.

Это все на сегодня, и так много получилось.

Источник

Бред — это, наверное, самое известное и очевидное свидетельство психического расстройства. С незапамятных времен именно образ человека, произносящего странные, непонятные, неправдоподобные высказывания, ассоциировался с сумасшествием. В то же время бред — это не квинтэссенция сумасшествия, но потенциально, наверное, самый доступный пониманию феномен, сопровождающий психическое расстройство. Бред — это в первую очередь текст, рассказ, повествование, и этот текст можно осмыслять и интерпретировать. Проблема заключается в том, что, с одной стороны, каждый из нас легко может представить себе бредящего, с другой стороны, очень трудно дать четкое определение бреда и непротиворечиво сформулировать критерий отличия бреда от того, что им не является.

В Новое время бред понимался как заблуждение, считалось, что высказывание психического больного — это следствие его ошибки. Врач должен разрушить его мнимую реальность иллюзии и продемонстрировать ему истину — в таком случае произойдет исцеление. Эта идея, что если четко показать человеку, что он заблуждается, то он сразу же излечится от своего недуга, стояла за некоторыми практиками и техниками обращения с психически больными. Существовал такой метод лечения: больных заставляли рассказывать друг другу свой бред в надежде, что, натолкнувшись на противоречия в речи друг друга, сначала они осознают, что другой заблуждается, потом по аналогии поймут, что в их собственных рассуждениях что-то не так, а в конечном итоге в результате такой своеобразной групповой психотерапии все исцелятся. Эффективность таких методов оставим под вопросом, но она довольно явно свидетельствовала о том, что бред понимался в первую очередь как ложное заключение о реальности.

Разумеется, с тех пор очень сильно изменилось и представление о бреде, и представление о психическом расстройстве вообще. Интересно, что представление о бреде как в первую очередь ложном суждении о реальности было доминирующим в психиатрии до самого последнего времени. Если мы посмотрим редакцию «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств» от 2000 года, то мы обнаружим там следующее определение бреда: «Бред — это ложное заключение, основанное на неверных заключениях о реальности, которого человек придерживается, несмотря на то, что почти все остальные придерживаются обратного мнения, несмотря на наличие явных доказательств обратного». В различных справочниках, в том числе российских, можно найти очень похожее определение.

Кажется очевидным, что ложность не является достаточным основанием для того, чтобы отличить бред от того, что им не является. Обычные люди, не страдающие никакими психическими расстройствами, регулярно и постоянно ошибаются и производят ложные суждения о реальности. И наоборот, мы можем представить себе бредящего, который произвел отдельное бредовое высказывание, достаточно верно описывающее положение дел. Так что вопрос о том, является ли бред ложным суждением, остается дискуссионным.

Этот вопрос интересует не только психиатров или методологов психиатрии, но и философов. Дело в том, что вопрос о том, как мы можем квалифицировать различные типы суждений, — это эпистемологический вопрос. Квалификация бреда как ложного суждения — это тоже эпистемологическое утверждение. В дискуссиях по этому вопросу выделились две основные позиции. Согласно первой позиции, которая называется доксатической, бред — это частный случай ложного суждения. Согласно второй позиции, которая называется антидоксатической, мы не можем называть бред ложным суждением. Как обосновывали свою позицию представители первого подхода? Одна из интерпретаций была такова: бредящий делает верное суждение по поводу собственного опыта, но, поскольку его опыт реальности искажен, его суждения о реальности неверны.

У этой позиции есть явный недостаток. Дело в том, что под такое определение подходит не только бред. Точно так же мы будем описывать опыт человека, который видит мираж или испытывает оптическую иллюзию. Что предлагают представители другого подхода? Они спорили с утверждением, что бред — это ложное суждение о реальности, но не потому, что они считали, что бред — это истина, а потому, что они считали, что бред вообще должен быть исключен из категории осмысленных суждений, описывающих реальность. Например, философ Лиза Болторотти аргументировалаэто таким образом. С ее точки зрения, обычные убеждения характеризуются следующим: они хорошо согласуются со всей системой взглядов человека, они формируются на основании разумных доводов, они могут быть пересмотрены, люди действуют в соответствии с ними. Бред не удовлетворяет ни одному из этих критериев. Он не встроен в общую систему взглядов человека, он, естественно, не формируется на основании разумных доказательств, эти суждения не могут быть пересмотрены при приведении разумных контраргументов, и люди не действуют в соответствии с ними.

Аргумент, что бред не встроен в общую систему взглядов человека, был обусловлен тем, что, действительно, бредовые суждения очень странным образом связаны с общей картиной мира человека. Например, бредящий мужчина, который считает себя женщиной, вряд ли будет производить все те суждения об анатомическом строении собственного тела, которые мы могли бы ожидать от женщины. Или другой иллюстрацией может служить пример пациентки, которая, находясь в клинике, четко придерживалась двух убеждений: первое заключалось в том, что в соседней палате лежит ее муж и ей запрещают видеться с ним, а второе ― что ее муж умер несколько лет назад. Таких примеров немало. Аргумент, что бред не приводит к тем последствиям, которые мы могли бы ожидать в соответствующих обстоятельствах от нормального человека, поясняется следующим образом: например, человек, страдающий синдромом Катара и считающий, что он болен неизлечимой болезнью, не будет поступать в том алгоритме действий, который был бы характерен для среднестатистического психически здорового человека, который в какой-то момент заподозрил, что он болен смертельной болезнью. Более того, человек будет осуществлять действия, явным образом не совместимые с его тяжелой болезнью, которая, как он считает, у него есть.

Однако у этой позиции также были некоторые проблемы, связанные с тем, что если мы исключаем бредовые высказывания из числа осмысленных на основании того, что они не удовлетворяют этим критериям, то нам придется убрать из числа осмысленных суждений многие другие. Здесь, мне кажется, очень интересен пример аргумента, который привела Марга Раймер. Она сказала, что все те же самые аргументы можно применить к высказываниям самих философов. Этот пример интересен тем, что она обратилась не к людям, которые часто меняют свои взгляды, не к людям, которые имеют несогласованную систему убеждений, а к философским доктринам, которые, казалось бы, должны отвечать всем критериям рациональности. Она рассуждала следующим образом: например, возьмем философа, который исследует природу сознания, проводит мысленный эксперимент и приходит к выводу, что у него нет никаких достаточных оснований полагать, что его собеседник не является зомби. Будет ли этот философ вести себя так, как обычный человек, который в какой-то момент усомнился в том, что у его собеседника есть сознание и он не является зомби. Вероятнее всего, нет.

Или возьмем, например, философа, который доказывает, что у нас нет достаточных оснований считать, что внешний мир существует. Это мнение будет прекрасно согласовываться с его суждениями о различных аспектах внешнего мира, которые он будет делать в других обстоятельствах. Конечно, такая аргументация кажется довольно спорной, поскольку она не учитывает контекст. Философ, который сомневается в существовании внешнего мира, делает это только в определенных обстоятельствах: при написании философского трактата, при участии в научном диспуте и так далее. При всех остальных обстоятельствах он делать этого не будет. Психически больной человек, напротив, высказывает свои убеждения во всех ситуациях, в ходе которых его квалифицируют как ненормального.

Чем интересна эта дискуссия? На мой взгляд, сам факт того, что на протяжении нескольких лет во вполне уважаемых журналах вышло порядка десятка статей, в которых на полном серьезе обсуждался вопрос, как мы можем отличить философию от бреда, достаточно хорошо характеризует ту неопределенность, которая существует в последние годы по поводу того вопроса, как мы можем определить бред и отграничить его от небредовых высказываний.

На данный момент идея, что бред — это ложное суждение, все-таки отходит. В самой последней версии «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств», которая вышла в 2013 году, определение бреда наконец-то изменилось, а словосочетания «ложное суждение», «ложное убеждение» оттуда пропали. Сейчас бред определяется как твердое убеждение, которого человек придерживается, несмотря на наличие явных доказательств обратного. Это определение не избавляет нас от проблем. Очень часто высказывались сомнения в том, что под это определение можно точно так же подвести религиозные убеждения. Я думаю, что дискуссии о природе и критериях бреда будут продолжаться, однако в дальнейшем они уже не будут связаны с вопросами о том, является ли бред ложным суждением.

Философ Светлана Бардина о смысле бредовых высказываний, философском зомби и ложном суждении. Постнаука.

Видеоверсия

Пост в Лигу психотерапии.

По данным исследователей, среди шестилетних детей 70% с удовольствием собирают какой-либо вид игрушек, а пик собирательства у детей приходится на возраст 10 лет. Полагают, что доля детей-собирателей за последний век значительно уменьшилась. Так, в начале ХХ века коллекции того или иного рода имели около 90% детей, а сейчас материальные коллекции имеют только 10%.

Тема коллекции - советские автомобили.

Собирательство – это ключевая идея неклассической сондианы d-,

систематизация – это ключевая идея влечения k+.

Без упорядочивания коллекционирование перестаёт быть таковым и становится обычным собирательством.  

Когда у ребёнка появляется первая коллекция, родители получают подтверждение того, что в работу вступил аккорд влечений k+p+d-. Ведь разработке порядка, системы предшествует «загад, замысел» того, что собирать, и ребёнок сам его придумал.

Проверьте себя: перед нами коллекционер или собиратель?

Взрослые перерастают это увлечение, страстных коллекционеров в обществе не так много. Систематизированная коллекция требует педантичности и точности, упорства в достижении цели и пополнении собрания, и характерна для людей с сильным аккордом влечений s+k+.

Собирательство без замысла, просто чтобы было в собственности d-, можно найти в жизни многих людей. Кто-то собирает интересные рецепты, кто-то скачивает фильмы на компьютер, кто-то любит собирать ароматы (духи). Ключевая идея здесь, - добавлять новое к уже существующему массиву хранения.

И коллекционирование, и собирательство нужно отличать от психологических и психиатрических проблем.

Психологические затруднения, не позволяющие человеку расстаться со старыми вещами, могут быть вызваны разными причинами:

Это может быть замершая предприимчивость: человеку важно беречь вещи и приберегать всё, что попало в руки, в надежде, что из запасов можно будет сделать что-то, что ещё пригодится, что будет «случай» k- это использовать.

Истоком привязанности к своим вещам может быть близость h+, когда с предметом связано много сердечных воспоминаний, и выкинуть вещь – это всё равно, что выбросить часть самого себя.

Это может быть скупость d-!, когда покупка новой вещи означает трату денег, а денег жалко.

Это может быть посттравматическая сверхнастороженность: так пережившие голод люди не могли не запасать еду, боясь снова остаться без пищи.

Это может быть слабая память: человек не помнит, что у него дома такой предмет есть, и сохраняет (пустые баночки из-под йогуртов, пустые коробки) как заведённый.

На Пикабу на днях был пост про спасённую ёжиху, автор которого сфорографировал свою комнату, - это пример на замершую предприимчивость, "Раньше выкидывал пластмассовые корпуса от всякого, например, а щас думаю, что скоро освою литьё-формовку пластмассы и пригодится".

#comment_88511496

Или вот пример, пост на Пикабу про самиздат книжки, - их хранят, потому что они дороги как воспоминание о счастливых моментах в отношениях.

Пример пост на Пикабу про патологическую скупость, когда себе отказывают во всём, чтобы копить деньги ради процесса копить, а не ради результата купить, или когда родители обманывают детей ради удовольствия копить деньги.

Во всех этих случаях вы не услышите ключевого слова "порядок", k+.

Психиатрические проблемы называются хоардинг, или патологическое накопительство.

Ввыглядит оно как захламление дома кучами беспорядочно набросанных гор вещей, на языке сондианы описывается как неработающее влечение k0. Оно ни в сторону "системы, порядка" k+ не действует, ни в сторону "случай, счастливый случай, на всякий случай" k-.

На Пикабу был пост про патологическое накопительство, где показано, как это выглядит. Утрачивается и гигиена быта, и чистота жилища, и брезгливость. В телевизионных передачах, посвящённых таким людям, ненужные вещи вывозят из их квартир грузовиками. В поле зрения врачей-психиатров они попадают благодаря родственникам: не каждый выдержит, когда член твоей семьи несёт в дом всё, что нашёл у мусорных баков, или когда комната члена семьи превратилась в мусорный мини-полигон с мухами, тараканами

и личинками.

Чаще всего с проблемой приходится сталкиваться наследникам квартир, в которых жили прародители, не позволявшие другим людям наводить порядок. Жильё выглядит как тропинки, проложенные между стенами коробок и нагромождением вещей. Свободное перемещение в пространстве квартиры невозможно. Ни поесть, ни поспать, ни закрыть дверь в комнату нереально.

Про жизнь таких людей снят сериал "В плену ненужных вещей: погребённые заживо", это документальное ТВ-шоу, где людей пытаются отучить беспорядочно накапливать вещи.

http://hit-season.net/344-v-plenu-nenuzhnyh-veschey.html

Страсть к безудержному собирательству самых разных вещей была известна с древних времён. В церковнославянском языке у неё было своё название – мшелоимство.

Современные англоязычные исследования данной темы насчитывают 21 статью, описывающую в общей сложности 492 пациента, к которым применяли лекарства, когнитивно-поведенческую терапию, впрочем, без существенного улучшения состояния.

Журнал клинической психиатрии публикует данные рандомизированного контролируемого исследования гериатрических пациентов. Это статья 2017 года, они сравнивала два метода нефармакологического лечения, и оба показали свою эффективность на выборке из 58 пациентов.

Всего на тему хоардинга существует более тысячи статей https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/?term=hoarding

Использованы материалы из книги:

Бермант-Полякова О.В., Романова И.Е. Люди и судьбы. Сондиана в психологическом консультировании. Екатеринбург: Издательские решения, 2017. 703 с. - стр. 240-241.