CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Я понимаю, как это звучит. Я не дурак. Я знаю, что Reddit — не лучшее место для слепого человека говорить о «видении». В этом-то и вся суть. Я слеп с рождения. Полная тьма — никакого света, ничего. Мой мир — прикосновения, звуки, запахи, память и привычка. Я никогда ничего не «видел», даже во сне. Ни разу.

До прошлой недели.

А теперь, кажется, я умру.

Я живу один в однокомнатной квартире на шестом этаже самого обычного городского дома. У меня своя система: ключи пристёгнуты к ремню, трость у двери, телефон с синтезатором речи, на всём тактильные наклейки. Мне не нужна помощь. Я знаю квартал наизусть. Я различаю лифт по звуку двигателя и узнаю соседку по запаху её духов в коридоре.

Вот насколько я сросся со своей средой.

Так что когда в ней что-то меняется… я это чувствую.

Началось пять ночей назад. Я проснулся около трёх утра с странным ощущением — ни звук, ни запах, просто присутствие. Будто в комнате со мной кто-то есть.

Я подумал, что, может, опять пролез кот соседки. Такое бывало: мелкая тварь проскальзывала, если дверь приоткрыта. Я сел на кровати и позвал: «Эй… кто-нибудь здесь?» Пошарил рукой по одеялу. Рука дрожала.

Тишина. Неподвижный воздух.

Потом я почувствовал это. Будто в комнате появилась фигура. Будто кто-то стоит слишком близко позади, даже если не слышишь его дыхания. Но хуже. Неправильнее. Её форма не подходила ни к чему, что может стоять вертикально. Слишком высокая, но узкая. И совершенно неподвижная. Слишком неподвижная.

Я застыл. Волосы на руках встали дыбом. Я сунул руку в пустоту — ничего. Но грудь подсказывала: оно смотрит.

Не видит. Смотрит.

На следующее утро я посмеялся. Может, сонный паралич? Сон, в котором я не понял, что сплю? Я рассказал об этом психотерапевту. Она спросила, не испытываю ли я стресс. Я ответил: да, немного. Работы странно много, да и городской шум давит.

Но следующей ночью… оно вернулось.

То же время. 3:00 ночи. То же присутствие.

Я не закрывал глаза — знаю, звучит глупо, — но для слепого «не закрыть глаза» значит просто «смотреть в темноту». Я лежал, медленно дышал, стараясь не шелохнуться.

И на этот раз оно подвигалось. Сблизилось.

Воздух словно потянуло к нему. Давление. Тишина. Пустота вокруг.

Потом я услышал звук. Не слово. Щелчок. Тихий. Преднамеренный.

У него были суставы. Оно щёлкало ими, как будто хрустело костяшками.

Я не сплю с вторника. По ночам делаю вид, что меня нет дома: надеваю наушники, оставляю свет (для соседей, не для себя). Но я знаю, оно всё равно приходит. Я чувствую, как оно стоит прямо за дверью. Порой слышу, как оно проводит рукой по стенам. Иногда оно шепчет голосом, похожим на мой.

Вчера я опрокинул кружку кофе на кухне. Когда наклонился поднять её… клянусь, что-то холодное коснулось моей шеи. Палец. Длинный. Гладкий. Любопытный.

Сегодня ночью оно сделало новое.

Постучало.

Три раза. Медленно. В шкафу спальни.

Я не открывал ту дверь уже неделю.

Я не знаю, чего оно хочет. Но оно учится. Оно понимает, как я двигаюсь, как живу. Как пытаюсь его игнорировать.

И теперь, думаю, оно знает, что я его чувствую. Что я больше не слеп. Я… кто-то другой.

Зеркало? Мишень?

Если вы это читаете, наверно думаете, что я сумасшедший. Я бы тоже так подумал. Но в моей квартире что-то есть. Раньше его не было. И каждый раз оно приходит ближе.

Не думаю, что у меня осталось много времени.

Если оно снова коснётся меня — если заберётся в постель, как, кажется, уже было прошлой ночью, — я не переживу.

Пожалуйста, если кто-нибудь слышал о чём-то подобном… скажите, что это.

Потому что, клянусь, раньше я ничего не замечал.

А теперь не могу перестать чувствовать.

Короткое примечание сверху: да, я всё ещё жив. Нет, я не спал. Да, оно вернулось. И теперь я точно знаю: оно понимает, что я его ощущаю. Оно больше не притворяется.

В 2:58 ночи Уиллоу — моя собака — зарычала на шкаф. Не залаяла. Зарычала. Очень тихо. Она никогда так не делает. Она прижалась к моим ногам, будто просилась на руки, и я чувствовал, как она дрожит.

А потом я ощутил его снова.

Не снаружи. Не в коридоре.

Внутри шкафа.

Оно встало.

Давление изменилось. Будто форма воздуха сместилась. Что-то высокое. Выше человека. Узкое, сочленённое. Я ощущал его не касанием, а тем, как оно искривляло комнату.

И тогда прозвучал голос.

Он не говорил по-человечески. Он даже не издавал звука. Голос был в моих мыслях. Отдавал эхом моим же тоном.

«Ты не должен знать, что я здесь».

Он звучал разочарованно. Словно я испортил сюрприз.

Потом оно переместилось — вверх. На потолок. Не полезло. Просто… сменило место.

И начало синхронизировать дыхание с моим.

Утром я позвонил терапевту. Сказал, что «замечаю вещи». Она спокойно спросила:

«Оно уже взаимодействует напрямую?»

Я ответил, что да. Спросил, слышала ли она о таком.

Её ответ напугал сильнее самого голоса.

«Некоторые, особенно слепые с рождения, могут воспринимать то, чего остальные не в состоянии. Если нечто не хочет, чтобы его воспринимали… само внимание придаёт ему форму».

Она велела мне не спать в тишине.

«Когда тихо, оно слушает лучше».

И повесила трубку.

Я попытался уйти из дома. Взял Уиллоу, нашёл круглосуточную забегаловку, заказал лишний кофе. Сел спиной к стене.

Около четырёх утра подошла официантка. Долила чашку.

И когда она ставила её на стол, из её рта вышел его голос:

«Ты не должен замечать меня».

Потом она ушла, будто ничего не было.

Сегодня утром, пока я чистил зубы, я почувствовал его.

Не за спиной. Не сбоку.

Передо мной.

Слишком близко.

И в этом пространстве — не глазами, а чем-то иным — я увидел его.

Лицо. Моё лицо. Широко ухмыляющееся.

Оно висело в воздухе. В нескольких сантиметрах.

Ни дыхания, ни тепла. Только… наблюдение.

Я выронил щётку и побежал. Захлопнул дверь. Не смог закричать.

Я не знаю, что это за существо.

Но знаю вот что:

Я был слеп всю жизнь.

А теперь вижу кое-что другое.

Только одно.

И оно приближается.

Если вы это читаете… значит, я прожил достаточно, чтобы нажать «Опубликовать». Не знаю, буду ли я жив, когда вы это прочтёте.

Не знаю, стоит ли мне это делать.

В 2:51 ночи я почувствовал, как оно приближается.

Не как раньше — не из шкафа.

Из самого здания. Этаж за этажом. Всё ближе.

Я стоял в гостиной. Сердце колотилось. Уиллоу дрожала у моих ног.

А потом… тишина.

Настоящая тишина.

Будто реальность перестала вибрировать.

И тогда его голос — уже не в мыслях, снаружи — произнёс:

«Ты придал мне форму. Теперь ты обязан увидеть».

И вдруг я понял.

Не весь мир. Не всю комнату.

ЕГО.

Целиком.

Тело, сотканное из пространства. Кожа, натянутая на пустоту. Длинные руки. Кривые суставы. Безо рта — но с улыбкой.

Потом оно коснулось моего лба.

Я отключился.

Когда очнулся, не мог двигаться. Рёбра сломаны. Во рту вкус крови.

Дверца шкафа открыта.

И я услышал свой голос — точь-в-точь мой — доносящийся снаружи:

«Я пошёл на работу».

Это был не я.

Оно говорило само за себя.

Теперь оно там.

Надело меня.

Я был слеп всю жизнь.

И теперь я вижу его.

Это всё, чего он когда-либо хотел.

Чтобы на него смотрели.

Чтобы быть настоящим.

И вот… оно.

Редактировать:

Привет, ребята! Ха-ха, вау 😅 только что нашёл этот старый пост — честно, понятия не имею, о чём думал. Я бросил пить, и сейчас чувствую себя намного лучше. Впервые за долгое время ясная голова.

Наверное, у меня был тяжёлый период? Все эти странные жуткие штуки… явно просто стресс, недосып или что-нибудь такое. Честно говоря, немного неловко, лол.

Если кто-нибудь знает, как удалить пост, напишите в личку. Не хочу, чтобы кто-то понял неправильно или решил, что я сошёл с ума 🤦‍♂️

В любом случае спасибо, что прочитали, наверное. Надеюсь, у вас всё хорошо.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Недавно я встретил медиума, который пообещал мне доказательства. Дочитайте до конца — и вы тоже поверите.

Я сижу на диване в тесной, захламлённой комнате. Ковёр выцветший и в пятнах, обои отслаиваются, а по потолку рассыпаны пятна плесени. Всё в этом старом доме кричит о запущенности. Рядом на диване сидит старик с дряблой, тонкой кожей и смотрит на пустой стул в углу.

Молодой мужчина — на вид чуть за тридцать — в костюме, со стрижкой и белоснежной улыбкой дантиста или, может, риелтора, ослепительно улыбается старику и говорит:

— Здравствуйте, сэр, меня зовут Нейтан. Я медиум. Ваша семья обратилась ко мне за помощью. Расскажите, что с вами происходит?

— Она там, — рычит старик, не отрывая взгляда от пустого стула.

— Кто? — Нейтан косится на стул, снова на старика. — Кого вы видите на этом стуле?

Старик нюхает, кривит рот:

— Имени не знаю.

Замечу для протокола: я ни во что такое не верю. Я здесь именно потому, что не верю. И я записываю всё происходящее. Старика. Медиума. Невидимую женщину на стуле. Я тщательно снимаю стул, много кадров. Очень хочется подойти и сесть в него самому, но это сорвёт весь спектакль, правда? Поэтому я просто продолжаю снимать. Нейтан, этот приторный медиум-риелтор, сперва выглядел озадаченным, когда уставился на пустое место, но теперь играет вовсю: «Дорогая женщина на стуле, можно спросить, зачем вы здесь? Что хотите сказать?» Тишина. Нейтан спрашивает старика: «Она изменилась?»

— Просто сидит, — мотает головой старик.

Минуты идут, ничего не происходит. Медиум решает «освятить» комнату, чтобы упокоить дух. И тут старик выпрямляется, глаза округляются:

— Она встаёт! — А потом: — Она смеётся! Она нас проклинает! — Он начинает скулить. — Она подходит! Она идёт! Остановите её! — Старик визжит, а медиум вскакивает, ревёт какую-то наверняка гуглопереведённую латынь, машет дымящейся шалфеем, посыпает солью. Я всё снимаю — вопли, дым, пот на лбу у Нейтана, который всё громче перекрикивает старика, рычит на пустой стул. И когда момент созревает, я кричу:

— Снято!

Старик мгновенно замолкает, расплывается в улыбке и поворачивается ко мне:

— Ну как, Макс?

— Блестяще, Пит, просто блестяще, — говорю я, поворачивая телефон к себе и к камерам, расставленным, чтобы снять «психика» в работе. Обращаюсь к будущей аудитории (подписывайтесь, если ещё нет): — Это Пит, актёр. Я Макс, ведущий канала «Пьянство и Разоблачения». Раньше мы выпивали за каждую ложь, но быстро поняли, что пьянеем слишком быстро, так что теперь мы просто разоблачаем, а напиваемся потом, смеясь. Единственный, кто тут НЕ актёр, — медиум Нейтан, который, как видите, сразу же заговорил с пустым стулом. Нейтан, вы несколько раз утверждали, что чувствуете присутствие на стуле… что скажете теперь, когда знаете, что Пит — актёр?

Очарование с Нейтана слетает. Он заикается, красный, в бешенстве, метая взгляды то на меня, то на Пита, то на стул, не зная, кого винить. Твердит, что силы у него настоящие, лепечет о духовной энергии стула, а я язвлю: стул из Target, куплен сегодня утром; выходит, энергия была прямо в магазине? Он оправдывается: мол, энергия идёт от самого дома. Я улыбаюсь: дом — это съёмочная площадка. Вообще-то это мой дом, и обычно прихожая так не выглядит — мы специально сделали её убогой. «Хотя, — добавляю, — фэншуй и правда хромает…»

Ковёр, к слову, и правда пора менять. Пятна настоящие. Плесень на потолке — бутафория.

Суть ясна.

Назовите меня Макс. (Сокращение от Максин или Максимилиан — как захочу.) Сейчас я — худший кошмар Нейтана. «Это подстава!» — рычит он, вот-вот разревётся. О да, его бизнесу достанется. Он лает: «Вы такие святые, а ваши шуточки ранят людей! Вы причиняете боль, отвергая их веру, не уважая духовное…»

Я хохочу:

— Скорее это ты пользуешься людьми, как пытался использовать Пита.

— Бьюсь об заклад, ты ходишь по школам и рассказываешь детям, что Санты нет.

— Красноречиво, что ты сравниваешь свою работу с враньём детям. Значит, сам знаешь, что врёшь, только думаешь, что это “добрая ложь”?

— Знаешь что? Насмехайся, но ЭТО РЕАЛЬНО. Глупец, ты шутишь с опасными силами! — Он уходит. На прощание — два средних пальца. Почти сразу возвращается, лицо пустое, и суёт мне визитку: — Для скептиков. Позвони ей — поверишь.

— Спасибо за совет, Нейтан. Вряд ли. Обычно не работает, когда знаешь заранее.

— Позвони. Она ЗАСТАВИТ тебя поверить, — повторяет он и уходит.

Смотрю на карточку. На одной стороне — «MAKE BELIEVE», на другой — глаз и номер. Глаз будто всегда смотрит на тебя. Матовая чёрная карточка с простым шрифтом. Кладу в карман.

Через пару дней Нейтан пишет мне смс. Выпуск уже вышел. Понятно, он в ярости: наверняка завален письмами, его разносят в комментариях. Так что сообщение неудивительно — думал, будет умолять снять видео, предложит взятку. Но текст удивляет: «Забудь о карточке. Просто выбрось её».

Я — контрарный тип. Про карту забыл, но после такой просьбы, конечно, нахожу её. Матовый чёрный, глаз, MAKE BELIEVE, номер. Звоню — из любопытства, включая запись на телефоне. Гудков нет, сразу голос:

— Адрес [записано]. Приходи, если хочешь поверить.

Пошло. Возможно, не стоит труда разоблачения. Адрес недалеко от дома сестры, куда я всё равно собирался — помочь ей и поговорить о зяте (у него рак). Записываю адрес и на следующий день, по пути к сестре, заезжаю.

Долго ищу — крошечная лавка «Чтение судьбы», скорее ларёк, между булочной и книжным. Спускаешься по лестнице, дверь едва видна. Внутри ощущается чулан.

Женщина — ни старая, ни молодая, лет от тридцати до пятидесяти, похожа на птицу: тёмные глазки, волосы чёрные, как вороньи крылья, с синеватым отливом — явно краска. Сидит в углу на стуле, в длинном чёрном платье, неподвижная, будто кукла. Один глаз следит за мной, второй скрыт тенью. Свет низкий. Атмосфера сильная, пусть и шаблонная.

Плюс за антураж.

Минус за клише.

— Привет, Макс, — говорит она.

Значит, Нейтан предупредил. Ладно, разоблачить уже не выйдет, но я спрашиваю, можно ли записывать. Она каркает, машет рукой — мол, записывай. Достаю телефон, ставлю на запись, хотя надежды мало: её же подготовили. Всё равно, почему бы нет.

— Говорят, вы можете заставить поверить любого? — спрашиваю.

— Да, — кивает она.

— Хорошо. Заставьте поверить меня.

Она склоняет голову по-вороньи, изучает меня, смотрит в камеру:

— Ты правда хочешь, Макс, чтобы тебя заставили поверить?

— Я и мои зрители.

— И твои зрители. Прекрасно. Ладно, Макс-разоблачитель. Давай сделку: через пять дней, если я заставлю тебя поверить, ты публично объявляешь о своей вере и заканчиваешь с собой и с каналом. Если не поверишь — с тобой ничего не случится.

Наглость этой психопатки! Я ухмыляюсь:

— Закончить каналом и собой? Худшая сделка в мире. С чего бы мне соглашаться?

— Потому что ты не веришь, уверен, что не поверишь, и ты высокомерный ублюдок, жаждущий кликов. Такая сделка подарит их тебе.

Она, честно, права.

И да, я НИЧЕГО не верю. Говорю это на камеру, затем:

— Хорошо, безумная леди. Принимаю. Но фиксирую: я не собираюсь кончать с собой, и если так выйдет, а эта дама меня убьёт — прошу арестовать её.

Она смотрит пустым чёрным глазом.

— Как заставите меня поверить? — спрашиваю.

— Назови троих.

— Кэндзи, — отвечаю. Мой зять.

— Он умрёт в пятницу, — говорит она. — Проиграет рак. Моё соболезнование.

— Ух ты. Значит, вы провели исследование, — фыркаю я. Это «горячее чтение»: «психик» заранее собирает сведения о клиенте и потом ошарашивает фактами. Нейтан сообщил, кто я, вот она и узнала про болезнь Кэндзи. Он и правда может умереть в любой момент. Пятница конкретна, но риск оправдан. Только гадко, что она так легко бросается датой его смерти.

— Слишком просто, — пожимает она плечом. — Кто ещё?

— Сара, — говорю. Моя сестра, которая всё это переживает.

Женщина качает головой:

— С ней за пять дней ничего, кроме горя по мужу. Назови другого.

— Что? Нет, правила твои: назвать любого. Я назвал Сару. Предсказывай.

Она вздыхает, закатывает глаза:

— Это ЖЕ ТВОЙ выпуск, Макс. Есть же варианты интереснее. Но ладно. Твоя сестра Сара забудет пакет с покупками и вернётся за ним. Внутри два яблока, травяное лекарство, которое просил муж и уже не получит, и шоколад для тебя.

Слишком конкретно. Обдумываю, как это можно подстроить. Может, эта «Make Believe» подкупит кассира? Или у неё на ухе наушник, и сообщник уже следит за Сарой? Или она просто врёт, как все мошенники. Женщина продолжает:

— Третьего выберу я, потому что сейчас ты скажешь Матео, а да, жена ему изменяет. Ты скажешь, что это слишком легко угадать, решишь, что мне шепчут. Так что пусть будет Пит. Через три дня он умрёт от инфаркта, увидев её.

— Кого?

— Женщину на стуле, — губы растягиваются в жуткой улыбке.

— Пит-актёр? Там нет женщины. Я заплатил ему, чтобы он её придумал.

— Он позвонит тебе через три дня и скажет, что видит её. Будет умолять прогнать. Предупредит. Упрашивать будет.

— Он актёр, — огрызаюсь. — Ты его наняла?

— Он скажет, что знал, что ты так подумаешь, — отвечает она. — Будет умолять поверить. Но ты не поверишь.

Последнее легко устроить. Если они провернут номер с сестрой, я впечатлюсь и, возможно, подам иск за преследование. А насчёт зятя… отвратительно, что она эксплуатирует его болезнь.

— О, Макс, — говорит она, когда я выхожу. — Возьми мою карточку. Люблю рекомендации. Пришли ко мне кого-нибудь, может, их заставлю поверить вместо тебя.

— Как скажешь, — бурчу, поднимаюсь по ступеням на яркое солнце. Она вызывает отвращение, не оккультизмом, а тем, что врет без совести, паразитирует на суевериях.

Я сделал карьеру, выводя таких на чистую воду. Из-за таких мошенников мой отец проиграл всё, одурманенный женщиной (если это была женщина), которая тратила его деньги, обещая сбежать с ним, пока он не умер от ковида. Разоблачить их не вернёт его, но может убережёт других.

Дома пересматриваю запись с «Make Believe». Решаю: на следующей неделе смонтирую ролик, где её прогнозы не сбылись. Неплохой короткий выпуск, хотя похож на прочие разоблачения.

Сохраняю запись и забываю.

Два дня спустя, в пятницу, мой зять умирает. Совпадение? Врачи ведь предупреждали. Откладываю это в копилку случайностей.

Весь день говорю с семьёй. Утешаю Сару. Ночую у неё, проверяю, чтобы поела. Она почти не ест и всё время плачет.

На следующий день, когда я ещё у сестры, звонит незнакомый номер. Не беру. Звонит снова и снова, и Сара сквозь слёзы говорит, что ничего, ответь. Я беру трубку. Это Пит.

— Макс! — сипит он. — Спасибо Богу. Она сказала, ты засчитаешься как рекомендация. Ты должен заставить её уйти!

— Кто? — раздражённо спрашиваю. Уже ясно кто.

— Она! На стуле…

Не верю. Эта «Make Believe» заплатила Питу, сколько-то (недорого — мы выбрали его partly потому, что он дешёв). Теперь он разыгрывает спектакль. Вздыхаю:

— Очень смешно. Слушай, я знаю, кто тебя нанял…

— Она сказала, что ты так скажешь! — орёт он. — Ты обязательно так скажешь, но ты ДОЛЖЕН поверить, Макс, ТЫ ДОЛЖЕН!

— Послушай, это неуместно. Мой зять только что умер…

— ТЫ ДОЛЖЕН ПОВЕРИТЬ! МАКС, ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО МОЖЕТ СПАСТИ МЕНЯ! ПОВЕРЬ ДО НОЧИ, ИНАЧЕ Я…

Я обрываю вызов. Он сразу перезванивает, но я ставлю телефон на беззвучный. Сара смотрит заплаканными глазами:

— Макс? Кто…?

— Никто. Один актёр с работы. Не беспокойся. — Телефон всё вибрирует. Приходят фото — стул, стул, стул. Текст: «РАЗВЕ ТЫ ЕЁ НЕ ВИДИШЬ???»

Парень предан делу. Актёр лучше, чем казалось. Возможно, стоило заплатить больше.

Блокирую номер и забываю.

Вернее, забываю до следующего дня. Помогаю сестре прибрать дом. Всё напоминает о Кэндзи. Разбираю сумку, достаю пару шоколадок. — Могу взять? — Сара, безжизненно лёжа на диване: — Да. Я для тебя взяла.

— Спасибо.

Достаю коробочку с травяным средством. Сердце грохочет. Просто совпадение, говорю себе. Сухим голосом спрашиваю:

— Что сделать с этой травкой?

— А? — Она стирает слёзы. — Купила для Кэндзи… я… не знаю…

— Понятно.

Спрашивать не хочу, но всё же, с пересохшим горлом: — Ты забыла пакет?

— Эм. Да, — тихо отвечает она. — Я совсем измоталась… откуда ты знаешь?

Не отвечаю. Сердце колотится. Выхожу в гостевую, открываю ноутбук, проверяю дату записи с «Make Believe». Она дала пять дней. Завтра — пятый. У меня ещё есть время.

«Есть время», — повторяю, злясь на себя за иррациональность: я же заплатил Питу! Почему он не перезвонил?

Опять звоню — без ответа.

Открываю YouTube, включаю разоблачение «медиума» Нейтана. Видео успокаивает. Лживый медиум развозит чушь о «психической связи» и «времени без линий» (видимо, украл из фантастики). Я чувствую привычный скепсис. Кадры моего дома, со сценой, облезлые обои. Там сидит Пит и притворяется. Жду, когда я крикну «Снято!» и он раскроется.

— Здравствуйте, сэр, меня зовут Нейтан, — говорит медиум. — Ваша семья обратилась, расскажите, что видите?

— Она там, — отвечает Пит.

— Кто там? — спрашивает Нейтан. Пит смотрит на стул, говорит, что не знает имени.

Камера приближает стул —

НЕТ.

ЧЁРТ.

НЕТ!!!

Ставлю кадр на паузу. Нет. Какого хрена. Нет.

Она там. Смотрит прямо в камеру. Женщина из лавки.

Видео идёт. У меня в ушах стук крови, заглушая диалог, когда Нейтан начинает благословение, Пит вдруг выпрямляется: «Она встаёт. Она смеётся!»

Я слышу своё нервное хихиканье за кадром — я ведь считал это гениальной игрой актёра. Камера снова на стуле — женщина уже стоит, ковыляя к объективу.

— Подходит! — орёт Пит.

Я падаю на пол, задыхаюсь. На экране её лицо заполняет кадр.

— Снято! — кричит мой голос.

Всё снова нормально. Женщины нет. Нейтан красный, Пит и я смеёмся. Мой голос уверенно вещает о канале.

Захлопываю ноут. Но мысль: если женщина реальна, другие должны были её заметить. Открываю комментарии. Обычные — пока не вижу новые от PeteHamsitup, наш актёр:

PeteHamsitup: Я ВЕРЮ.

Я ВЕРЮ.

Я ВЕРЮ…

Захожу в его инстаграм — аккаунт исчез.

Звоню Питу.

Пока гудки —

— Макс? — влетает Сара. — Всё в порядке?

Она слышала мой крик.

— Ты видишь её? — шепчу, поворачивая ноутбук, перематываю видео до «Снято». — На стуле кто-нибудь сидит?

— Нет. Пусто. Макс, что…

Я выскакиваю, мимо неё. Мне нужно домой, к тому самому стулу.

— Макс! — зовёт сестра. Я мчусь, набираю Пита — без ответа. Ругаюсь, сбиваю почти пешехода — тот орёт вслед. Звонит сестра, я вру, что всё нормально, пролетаю на красный, врываюсь домой, на веранду, в «сценическую» гостиную. Стул. Пустой. Слава богу. Всё, как в день съёмки.

Нейтан.

Набираю:

— Нейтан! Это Макс. Сделай так, чтоб она ушла. Я… — глотаю слова и заставляю себя договорить, — я удалю видео. Скажу, что ты был прав. Только пусть она уйдёт!

— Ты веришь? — шипит голос.

— Да, да. Только убери её!

— Раз ты веришь, публично объяви веру и закончи с собой и каналом.

Кровь стынет. Та сделка. Если поверю… канал и жизнь — конец. Если не поверю — ничего. Значит, держись за скепсис…

Но телефон вибрирует: новое сообщение от Пита. «Это Джей, я с телефона дедушки. У него был инфаркт вчера, он умер». Прокручиваю вверх — снова фото стула, и теперь Я ЕЁ ВИЖУ. И я не могу не видеть. Уверен: стоит мне увидеть её снова вживую, и когда пять дней истекут, я выполню условие…

— Помоги, — хнычу в трубку.

Смех в ответ. Это уже не Нейтан.

Я опускаюсь на пол. На ковре — та самая карта: чёрная, как бездна, слова MAKE BELIEVE, глаз, номер. И я вспоминаю:

Ей нравятся рекомендации.

У меня ещё несколько часов, чтобы найти кого-то.

Поэтому это мой последний пост. Пожалуйста. Ты скептик? Думаешь, я всё выдумал? Что я — ха-ха — актёр? ИДЕАЛЬНО. Позвони ей. Вот номер: [записано]. Звони и, какой бы ни была твоя скептичность, она ЗАСТАВИТ тебя поверить. Но прошу, сделай это быстро. СЕЙЧАС. ЗВОНИ СЕЙЧАС СЕЙЧАС СЕЙЧАС СЕЙЧАС СЕЙЧАС

Обещаю: она заставит тебя поверить.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Но сначала немного предыстории.

Единственная причина, по которой я вообще смог самостоятельно приобрести дом в моём возрасте, — по сути, мне выпал выигрыш в лотерею.

Четыре года назад оказалось, что мой тогдашний начальник был настоящим монстром, мы подали на него в суд, и около полугода назад мне наконец-то выплатили компенсацию.

Я толком не знал, что делать с этими деньгами. У меня нет грандиозных амбиций или мечтаний. Дорогая машина мне без надобности, и да, создать семью когда-нибудь было бы неплохо, но я точно не спешу…

Тем не менее люди твердили, что нельзя оставлять деньги просто так гнить на счёте, а фондовому рынку я не слишком доверяю, поэтому выбрал другое.

Я купил дом.

Риэлтору я сообщил всего два пожелания: жильё должно быть скромным и не входить в ассоциацию домовладельцев. За последние годы я наслушался о них слишком уж много страшных историй…

Расположение особой роли не играло: детей у меня нет, а от работы я решил немного отдохнуть, чтобы наконец привести жизнь в порядок. Я даже пошутил, что не против дома с тёмной историей, лишь бы цена это отражала. Риэлтор выдал лишь вежливую улыбку и кивок.

Она показала мне несколько вариантов, и взгляд зацепился за домик 60-х годов постройки, примерно в получасе езды от небольшого города на западе.

Место было так себе, да и сам домик имел мелкие недоделки — какие-то самодельные ремонты от прежнего хозяина, — но я влюбился в цену и тишину окру́ги.

Официально это часть небольшого городка, но дома там стоят на таком расстоянии, что любопытные соседи не досаждают, а не слушать чужие разговоры — это же счастье!

Я пригласил специалиста проверить фундамент и конструкцию, он дал добро, я подписал бумаги — и с прошлой среды стал официальным владельцем.

Вот тут-то и начались проблемы.

В день переезда я почти всё занёс внутрь, но, кроме двух старых платяных шкафов, мебели там почти не было, и дом всё равно казался пустым.

Два окна закрывались не до конца — как я умудрился проглядеть это на осмотрах, понятия не имею; иногда на несколько секунд падало давление воды; а ещё в одной комнате на полу я нашёл белую пыль.

Первая ночь выдалась ужасной.

Я ощущал сквозняк, хотя окна были закрыты; где-то тихо свистело, не давая уснуть; и хуже всего — стоял затхлый, сырой запах, который усиливался, когда я закрывал глаза.

После третьего пробуждения я серьёзно подумал всё продать и вернуться в город… но меня не так воспитали.

Утром я сделал то, что делаю всегда:

Составил список дел.

Сначала вызвал мастера посмотреть котёл и трубы, но при нём давление воды, конечно же, не падало, так что он взял деньги и уехал.

Потом позвал друга осмотреть окна: в трёх из них оказались щели даже при закрытой раме. Я «починил» их скотчем и записал, что нужно вызвать специалиста заменить рамы.

Когда друг уехал, я решил вычислить, откуда свист и вонь. Начал с чердака: встал в центре и стоял несколько минут.

Ничего.

Я обошёл дом, останавливаясь в каждой комнате.

Тоже ничего: ни звука, ни запаха, но в трёх помещениях вдоль стены лежала белая пыль.

Впервые меня тогда охватило беспокойство. Любопытство пересилило; я присел, взял пылинки пальцами. Сухо, ничем не пахнет.

Облегчение длилось недолго.

Я нашёл ещё две комнаты с той же пылью и стал думать о термитах или чем-то подобном.

Было уже почти полночь, и я решил лечь спать, а искать вредителей утром.

Следующие дни, пока ждал звонка оконщика, начал замечать странности в доме.

Свет оказывался выключенным, когда я выходил из комнаты. Из соседней комнаты доносилось поскрябывание. Иногда, входя, я снова ловил тот затхлый запах. И всё больше белой пыли на полу.

Но ни мёртвых насекомых, ни шорохов в стене, если приложить ухо, кроме собственного дыхания.

Тогда-то я и начал сходить с ума. Наверное.

Порой казалось, что за мной наблюдают, и не в одной-то комнате. Мог спускаться по лестнице, вдруг замереть — волосы на руках вставали дыбом. Чистя зубы, слышал шаги за дверью ванной.

Едва задремав, «слышал», как кто-то ползёт внизу по дому.

Каждый день я крался из комнаты в комнату, прислушиваясь к подозрительным звукам в собственном доме. Не такого я ждал, покупая его.

Но паранойя лишь усиливалась.

Иногда утром в холодильнике пропадала еда. В другие дни я находил на стенах перекошенные фотографии. Однажды плед исчез на два дня, а потом будто из ниоткуда снова оказался на диване.

Я чувствовал, что схожу с ума.

Пока три дня назад не случилось то, что всё изменило.

После вечернего душа — вода опять дёрнулась, и в ванной вдруг подуло холодом — я не выдержал.

В штанах, с телефоном в руке, я бросился в первую комнату, где нашёл белую пыль. Едва я переступил порог, ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Эта комната была моим кошмаром с самого переезда. В ней стоял один из двух шкафов, и как ни старайся, там постоянно словно гулял ветерок.

Я простоял в центре пять минут, вслушиваясь.

Ничего не шевелилось. Но я не сдался.

Я подошёл к стене, к самой кучке пыли, прижал ухо.

Слышал собственное тяжёлое дыхание — и зажал рот рукой.

Звук не прекратился. Даже не стал тише.

За стеной кто-то дышал, меньше чем в пяти сантиметрах от меня.

Я застыл, слушая, как незнакомец медленно вдыхает и выдыхает.

Дыхание было хриплое, старческое.

Думаю, тот, кто был внутри, понял, что я его заметил.

Он затаился, а потом послышался тот самый шорох, что я слышал каждую ночь, ложась спать: кто-то шевельнулся в стене и начал медленно отползать.

Я взглянул на шкаф — и бросился к нему, пока звук не стих.

Каждый инстинкт вопил: «Беги!» — но я не послушал. Мне нужно было знать.

Я распахнул дверцы и заглянул внутрь.

Всё выглядело… обычным. Пустым.

Не раздумывая, я выбил заднюю стенку: она сдвинулась, треснула и рухнула внутрь.

Шорох усилился: тот, кто был внутри, заскребли быстрее.

Я заорал, включил фонарик на телефоне и полез в шкаф.

Сильная затхлость ударила прежде, чем я успел просунуть голову.

Но я лез дальше. Хотел увидеть, что скрыто в стенах. Просунул голову и руку и успел заметить, как фигура исчезает за углом узкого лаза.

Бледная, высохшая, с белыми волосами, мозолистыми руками и ногами.

Это существо… этот человек исчез, и я лишь смотрел в пустоту между комнатами, слушая, как он ползёт всё дальше.

Я не стал его преследовать — не настолько глуп.

Вылез, схватил телефон и, бегом к кухне, на ходу набрал полицию и вооружился ножом.

Полицейские приехали через двадцать минут — до сих пор считаю это возмутительным. Но когда я провёл их к шкафу, выражения на их лицах сменились с досады на недоумение.

Один засунул внутрь половину корпуса с фонариком, потом быстро вылез, покачав головой.

Лезть туда он не собирался — и я его понимаю.

Мы втроём обошли дом, прислушиваясь к звукам «человека в стенах», пока они ждали подкрепление.

Кажется, последний раз я услышал, как он двигался, на первом этаже.

Он мчался мимо нас, потом пополз наверх.

Два последних дня я живу в гостинице, почти не сплю. Один из офицеров любезно держит меня в курсе.

Они нашли четыре входа, каждый в другой комнате, замаскированные под шкафы или даже фальшивые вентиляционные решётки.

Как-то этот тип подключил отвод к трубам, отсюда и падение давления воды.

Хуже того, обнаружили старый ржавый штык-нож, которым он проделывал дырки в стенах, скрытые обоями.

Таких дыр уже больше дюжины по всему дому.

Этот человек наблюдал за мной. Следил. Изучал мой распорядок, похоже.

Я рад, что обнаружил его вовремя, потому что офицер рассказал ещё кое-что.

В одном из лазов нашли какой-то дневник. Он не стал пересказывать содержание, и мне этого достаточно.

Печально, но не нашли самого человека.

Он всё ещё там, подсказывает мне нутро.

Спрятался где-то.

Я ни за что больше не переступлю порог той собственности.

Сжёг бы всё к чертям и дело с концом, да боюсь, всё не так просто, верно?

Так что… кому нужен дом? Район отличный, но сосед так себе…

Зато цена точно невысокая.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Свет, просачивавшийся сквозь полотняные стены песочного цвета в брифинговой палатке, был цвета болезни. Он ничуть не ослаблял кандагарскую жару, которая настойчиво давила со всех сторон, пробираясь под форму и объявляя права на кожу.

Моя группа, «Арес-1», сидела на дрожащих складных стульях вокруг стола из ободранной фанеры. Нас отправляли туда, где мир кривился так, что порох и баллистика больше не помогали. Мы были призраками, посланными на охоту за такими же призраками.

Напротив меня, через покоробившееся дерево, сидел Элиас Вэнс, по прозвищу Дьякон; он полировал тёмное око прицельной трубы со школьнической, почти нечестивой сосредоточенностью. Его молчание было каменным островом в реке моего беспокойства.

Слева от меня капрал Рамирес, которого звали Рико, гонял зубочистку из одного уголка рта в другой. Его нога стучала по утрамбованной земле, отбивая трепетный ритм, тайное тревожное сердце.

Наш медик, специалист Миллер, человек, известный лишь как Док, царапал карандашом в блокноте. Он рисовал кости и органы, будто картограф, чей странный и сломанный край — это тело; для него весь мир был чем-то, что можно залатать.

У экрана проектора стоял лейтенант, мальчишка по имени Уоллес, только что из училища; он держался так прямо, что казалось, стоит ему шевельнуться — и он расколется.

Полковник Мэттьюс раздвинул полог и вошёл в жару. Его лицо сделали солнце и тяжёлые войны, и он не верил в расточительство слов.

— Ладно, слушайте сюда.

На экране вспыхнул бледный, стерильный свет. Он показал геометрию наполненных песком барьеров и палаток, мимолётный человеческий шрам на земле, которая не потерпит его долго. Форпост был детской игрушкой у подножия зубчатого хребта гор. Гиндукуш. Костяное кладбище наций.

— Это передовая операционная база Кило-7, — сказал Мэттьюс лопаточно плоским голосом. — С 04:00 вчера она пропала из эфира.

Зубочистка Рико выпала изо рта и умерла в пыли.

— Талибан?

— Пока предполагаем так, — ответил Мэттьюс, но правда в его глазах была иной, твёрже. — Там стояла рота 10-й горной. Шестьдесят восемь человек. Кило-7, неофициально «Кузня Дьявола», сформировали три месяца назад для наблюдения за контрабандными тропами в хребте Тора-Гар.

Он нажал клавишу, и изображение увеличилось, камера приблизилась к ране. Ни огня, ни руин, ни следов людского насилия. Казалось, всё выскребли дочиста. Пустота.

— Радио молчит. Сигнал бедствия не поступал. Спутниковые маяки тоже. Утренний пролёт беспилотника — признаков жизни нет. Ни тел, ни врагов. Просто… ничего. — В палатке повисла тишина старше и тяжелее нашей. — Командование хочет тишины. Они боятся новой химии или массового дезертирства, хотя куда там дезертировать. Ваша задача, сержант Картер, — его взгляд поймал мой и уже не отпускал, — взять людей, прилететь, оценить обстановку и доложить. Узнать, что стало с теми парнями.

— Только мы, сэр? — спросил я; вопрос прозвучал мелко. В животе осел холодный камень: пятеро против шестидесяти восьми призраков.

— Вы быстры и незаметны. Пришлём батальон — выйдет международный скандал. Нужны глаза на месте, прежде чем лезть в осиное гнездо. Узнайте, с чем столкнулись. — Он обвёл нас взглядом, как мастер — инструменты перед тяжёлой работой. — Вы лучшие из тех, что есть. Выполняйте.

«Блэк Хок» был сосудом шума и дурных нервов. Мы шли низко и быстро, а кожа страны внизу выглядела смятой, забытой тряпкой в кулаке Бога. Затем горы поднялись навстречу.

Форпост предстал таким, каким его показал дрон: заброшенным. Город-призрак из песка и проволоки. Пилот посадил нас в пятидесяти метрах; взвихренные винтами пыль и камни ослепили мир.

Как только двигатели стихли, на нас опустилась иная тишина. Ни генераторов, ни перекличек, даже насекомых. Лишь тонкий, жалобный шёпот ветра, проходящего сквозь витки «егозы», как наёмная плакальщица.

— Уоллес, ведёшь, — сказал я в эту тишину. — Рико, держишь тыл. Дьякон, займёшь высоту. Док, держись рядом.

Мы двигались, как охотники за тем, что охотится на них, поводя стволами по мёртвому воздуху. Ворота распахнуты, словно рот, забывший, как закрываться. Внутри — незаконченная мини-война на ящике. «Хамви» с поднятым капотом, словно молящимся к небу, рядом — его стальные внутренности, разложенные с пугающей аккуратностью. В столовой — окаменевшая тарелка еды, тела мух запаяны в застывшей крови бутылки кетчупа.

— Ни крови, ни гильз, — сказал в эфир Рико. — Даже не стреляли.

Затем Дьякон, голос призрака с высоты:

— На южной башне. Ничего. Следов наружу нет. Будто испарились.

Мы прошли казармы, палатку за палаткой. Кровати заправлены до хруста, фотографии жён и детей приклеены к тумбочкам, маленькие бумажные талисманы, не сработавшие. Книги с переломанными корешками. Так не уходят беглецы — фото дочери не бросают. Это было стирание. Хуже.

В воздухе кроилась странная, медно-сладкая нота — привкус пролитой крови, но под ним — что-то дикое.

— Сержант, взгляните, — позвал Док Миллер за палаткой связи.

Он стоял на коленях возле стального контейнера. И вот первая проповедь насилия. По боку контейнера — три борозды, металл отогнут, словно кожура горького плода. Между бороздами — фут.

— Ни одно знакомое зверьё так не может, — сказал Док. — Кромки не острые, как у когтя, а… зазубренные.

Во мне поднялся холод, не родственный горному. Я последовал за запахом и взглядом Дока и увидел, куда ушли люди Кило-7.

Они были сложены в тени бреши в барьере HESCO. Все шестьдесят восемь, или то, что осталось. Тела разобраны с голодом, не знавшим ни милости, ни войны. Конечности выдраны из суставов, торсы расколоты, как стручки, вычищены дочиста. Их не убили — их разделали. На них пировали. Я видел, что делают бомбы и пули, но это была новая, мрачная проповедь. Не людская работа.

Док Миллер отвернулся и вырвал в песок. Уоллес застыл статуей неверия, лицо выщелоченного камня. Даже Рико молчал, стиснув приклад до побелевших костяшек.

— Что… что во имя Бога…? — выдал Уоллес.

Я заметил тёмную, запёкшуюся борозду в песке, уходящую не к воротам, а прямо к отвесному склону горы, надвигающейся судом. Там, под навесом скалы, зияла чёрная прореха. Пещера.

Запах был сильнее.

— Дьякон, видишь? — мой голос казался чужим.

— Вижу. Вход в пещеру. Волочили прямо туда.

Ответ был не в лагере, а в той черноте. То, что это сделало, спустилось с горы и утащило трофеи домой.

— Мы не можем туда, — сказал Уоллес ломким голосом. — Нужно доложить, вызвать авиаудар. Сравнять гору.

— Приказ полковника — осмотреть, лейтенант, — я и сам жаждал согласиться. — Если это новая биология, бомба разнесёт её на мили. Нужна разведка.

— Джейк прав, — отозвался Дьякон из эфира ровной нитью. — Я на прикрытии, вход вижу.

Приговор вынесен. Мы готовились, словно к мрачному таинству, сменив винтовки на оружие ближнего боя, которое окажется лишь народным колдовством против такой тьмы. Я взял дробовик, навесил все гранаты.

С Дьяконом, привязанным к миру света, мы четверо подошли к пещере. У входа солнце отступало, а холод, веками ждавший здесь, высасывал тепло из кожи. Тьма внутри была плотной стеной, пьющей лучи фонарей и не отдающей ничего.

— Рико, ведёшь. Медленно. Каждые десять метров — доклад.

Мы перешагнули порог, и мир солнца и логики остался позади. Пол пещеры был скользок от тёмной ихоревой жижи. Проход узок, камень влажен и ледяной. Лучи рисовали судорожные узоры на стенах, хранящих окаменелые кошмары. Через двадцать метров глотка раскрылась, и мы встали в огромный, безсветный собор.

Здесь были гнёзда. Нечестивые тотемы, сплетённые из обрывков формы, колец «егозы» и пучков, что мог быть только человеческими волосами. Между ними — кости людей, погрызенные, расколотые.

— Господи… Это логово, — выдохнул Уоллес.

Тогда раздался звук. Он поднялся из глубин и эхом пронёсся по полому мраку. Это был не рык и не визг, а влажное, стрекочущее щёлканье, тысяч мандибул в унисон, звук, минующий ухо и укрывающийся в древней части души. Он приходил со всех сторон: из тьмы тоннелей, из трещин над нами.

— Контакт! — крикнул Рико, но не знал, куда целить.

И тогда они вывернулись из теней.

Они носили форму людей, но были её кощунством. Выше человека, с чрезмерно длинными конечностями, сгибающимися под немыслимыми углами. Кожа — бледная, как брюхо личинки, натянута на узлы мышц и выступы костей. Там, где должны быть глаза, — только сморщенная, бесшовная плоть, слепой приговор. Челюсти раздвигались, лицо раскрывалось, обнажая частокол костяных игл-зубов. Двигались они с дёрганой, бесшумной быстротой ловчих птиц, когти, как пилы, царапали камень.

Первый упал с потолка бесшумно за спиной лейтенанта Уоллеса. Прежде чем глаз успел понять, длинная рука пронзила грудь лейтенанта насквозь, вырвалась из грудины кровавым колом. Он мягко выдохнул, глаза полны окончательного изумления. Существо вырвало руку, и Уоллес сложился на камень.

Мир сузился до вспышек стволов и наших криков.

— ОГОНЬ! — рявкнул я; пещера поглотила звук.

Рико ответил М249, его гул стал слепой молотковой молитвой. Трассеры прожгли красную дикую шовку на бледной шкуре твари; та взвыла так, что зубы сводило. Она отступила на шаг, но не рухнула; из мрака вышли ещё две.

Мой дробовик произнёс своё единственное слово, и лицо ближайшей обернулось рваным мясом, но она не остановилась. Я выстрелил снова, и её череп стал мокрым евангелием костей и плоти на стене.

— Они повсюду! — крикнул Док; его М4 лаял короткими очередями без толку. — К выходу!

Но путь назад заткнули новые твари. Волна лилась из глотки пещеры, их стрёкот — диссонанс, разрывающий разум. Мы оказались погребены.

Одна набросилась на Рико, когда у него кончились ленты. Он вогнал ствол в её зубастый зёв, но оружие щёлкнуло насухо. Тварь сжала ствол, согнула сталь. Другая ударила сбоку, когти вспороли броню и плоть, будто марлю. Его последний высокий крик оборвал треск костей; я видел, как его ноги беспомощно дрыгаются, когда его утаскивали в чёрную глубь.

— Рико выбыл! Его нет! — крикнул я в радио.

— Держись, сержант, иду! — голос Дьякона. — Тяни время!

Тварь рванула меня сбоку, её вес — живая стальная правда. Зловонное дыхание кладбища било в лицо, зубы скребли по визору, ища щель. Я упёр дробовик под её горло и всадил последний заряд. Отдача била плечо, а голова чудища исчезла.

Я отполз, выхватил пистолет. — Док! Ко мне!

Я увидел Дока Миллера на коленях у останков Уоллеса. Человек медицины был никем здесь. Он лишь смотрел на бойню, на тело, разрушенное вне его науки.

— Миллер, ДВИГАЙ! — заорал я.

Он поднял глаза, лицо — бледная луна ступора. Двое подступили к нему, по одному с боков. Он не издал ни звука, когда его разобрали. Влажный треск человеческого распада поселился во мне навсегда.

Я остался один. Круг стрёкота сжимался. Я был уже мёртвый человек в вонючем чреве горы.

Тогда треск винтовки раздался у входа. Тварь, крадущаяся ко мне, рухнула с дырой в груди.

— Джейк! Сюда!

Дьякон. Он стоял в узком проходе, будто человек из лучшего мира. Его снайперская винтовка, орудие дистанции, стала дубиной в тесноте. Выстрел за выстрелом, и каждый — заповедь, находящая плоть во мраке, даря мне вдох, ещё один.

Я проскользнул мимо него. — Их нет… — хрипел я. — Их всех нет.

— Знаю, — его лицо было каменным, пока он досылал патрон. — Нужно перекрыть тоннель. Держим оборону здесь.

Он выбил камни, лавина щебня частично заслонила лаз. Ничтожная преграда против вечного голода. Мы вдвоём против улья, заперты в кузне.

За кучей камней шуршали, царапали, голодали. Стрёкот не умолкал.

— Сколько у тебя? — спросил Дьякон.

— Две обоймы к пистолету. У тебя?

— Полторы к винтовке. Двадцать патронов.

Мало. Во всём мире не хватит.

— Сара… — прошептал я. Имя-молитва к глухому богу. Я увидел её лицо и живот, где рос наш ребёнок. Из меня вырвался сухой смешок.

— Не смей, Джейк, — сказал Дьякон мягко, но жёстко. — Не выпадай. Держись.

Он прав. Я отогнал призраков. — Ладно. План?

Он глянул к свету. — Там не продержимся: они проломят или выждут. Шанс один — прорыв к вертолёту и к радио.

— Через лагерь? Они могут быть и там.

— Лучше там, под богом, чем тут.

Шорох усилился, бледная трёхпалая рука влезла в щель. Пистолет дёрнулся, рука исчезла с визгом.

— Сейчас или никогда, — сказал Дьякон. В руке граната. — По моей команде бросаю, ты бежишь. Не оборачивайся, не тормози. Доберись до борта, вызови огонь на эту гребаную скалу.

— А ты?

Он улыбнулся усталой, короткой улыбкой. — Работа снайпера — прикрывать отход. — Он вжал мне маленький нательный крестик, тёплый от его тела. — Домой, Джейк.

— Нет. Вдвоём.

— Времени нет на двоих, — его голос был железом. Баррикада дрожала: камень сдвинулся, показав оскал. — У тебя есть к кому вернуться. У меня — грехи. БЕГИ!

Чека полетела, он считал два удара сердца и швырнул гранату.

— ГОСПОДЬ — ПАСТЫРЬ МОЙ! — возопил он в чёрноту.

Я не колебался. Граната ушла — я рванул. Бежал по скользкому коридору к свету, не зная, что человек может так. Взрыв толкнул огромной ладонью. За грохотом — треск его винтовки, визг обречённых и песнь последнего боя хорошего человека.

Я вылетел на ослепительное солнце, чистый воздух был незаслуженной милостью. Не оглядываясь, пронёсся через мёртвый лагерь, мимо безмолвных коек и застывшей игры; тени шестидесяти восьми бежали со мной.

Почти у вертолёта оно выскочило с крыши палатки связи. Значит, нашло другой выход. Огромный бык, шкура в пятнах старых шрамов, преградил путь. Оно зашипело победно, лицо раскрылось.

Пистолет был мёртвым грузом; винтовка осталась в пещере.

Во мне не осталось солдата, только зверь, увидевший могилу. Я схватил тяжёлый ключ у «Хамви». Тварь рубанула, когти прорезали броню и грудь. Боль полыхнула, но не важна. Я махнул ключом, вложив страх и ярость; удар хрустнул в её черепе, как арбуз о камень.

Она качнулась, я ударил снова. И снова. Пока её лицо без глаз не стало месивом. Она рухнула, дёргаясь; я стоял над ней, дыхание — рваная пила в груди, огонь в ране, крестик сжат в кулаке.

Я ввалился в «Блэк Хок» и повис на радио, оставив кровавый след.

— Mayday, Mayday, Mayday, — хрипел я чужим голосом. — Это сержант Картер, «Арес-1»… Кило-7… скомпрометирован. Пустите ад. Всё, что есть. Сожгите всё. Сожгите гору.

Очнулся я в белой палате Ландштуль, Германия. Чистые простыни казались чуждыми коже. Сара спала в кресле, ладонь на округлом животе, где ждал наш сын. Мгновение я верил, что это был бред в стране пыли. Но вдох — и огонь в груди, швы, тяжёлые бинты — напоминали правду.

Люди в безупречных мундирах сидели за полированным столом и слушали. Я рассказал о пещере, гнёздах из проволоки и волос, о слепых тварях с костяными когтями. Как взяли Рико, как разорвали Дока, как пал мальчик Уоллес, как Дьякон ушёл к своему Богу, выводя нас. Рассказал всё.

Полковник, ведущий допрос, сложил пальцы домиком и взглянул на меня не как на человека, а как на задачу.

— Сержант, вы пережили тяжёлую травму. На роту 10-й горной напали многочисленные повстанцы. В шоке ваш ум создал миф, чтобы прикрыть уродливую, но понятную реальность.

Они сбросили огонь по координатам, что я дал. Стерли гору до стекла, похоронили пещеру и правду вместе с ней. В официальных бумагах будет засада и превосходящие силы. Один выживший, чей разум пошатнулся. Так чище.

Мне вручили медаль за кровь и увольнительную папку, где сказано, что я годен к жизни.

Я вернулся домой, обнял жену, видел рождение сына Лео. Стараюсь быть тем, кого они заслужили. Но когда дом затихает и глаза закрываются, я снова в чреве горы. Вижу бледные конечности в стробе выстрелов, слышу бесконечный мокрый стрёкот, слышу, как человек распадается во тьме, слышу финальную молитву Дьякона.

Выживший — не целый. Части себя остаются там, где падают братья. Часть меня всё ещё под тем камнем и огнём, в тени «Кузни Дьявола». И в ночи, когда мир тих, я чувствую тяжесть темноты и думаю холодную мысль-камень.

Они заперли правду в файл. Завалили камнем одну могилу. А если таких погребов много, в высоких глуши мира? Если тьма не ушла, а лишь ждёт?

Я выжил. Но война не окончена. Она идёт в ночной тишине против врага, которого никто не видел. И я — одинокий дозорный на стене, о которой никто не знает.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Имя и город я не назову. Скажем лишь, что это старый рабочий район города, пережившего лучшие времена. Кирпичные дома стоят почти вплотную, улицы такие узкие, что машине едва хватает места протиснуться. В этом доме я жил почти всю жизнь, сколько себя помню. Старый подъёмник без лифта, стены с потрескавшейся штукатуркой, ступени стёрты до бугров, лампочки мигают по собственному графику, а напор воды чаще напоминает обещание, чем реальность. Для наших мест это норма.

У дома были свои причуды, к которым все давно привыкли. По ночам раздавались непонятные глухие удары, свет в коридоре то вспыхивал ярче, то тускнел без видимой причины, а кошка с второго этажа иногда шипела на одно-единственное место на лестничной площадке третьего и отказывалась проходить… В общем, те мелочи, которые люди списывают на «осадку здания», «плохую проводку» или любую версию, позволяющую спокойно спать. Ведь настоящих страхов и так хватает.

Но мелочи мелочами, а квартира 4B, прямо напротив нашей двери, была совсем другой историей. Её запечатали. Наглухо, задолго до нашего переезда. Больше двадцати лет она стояла закрытая огромным проржавевшим навесным замком на массивной скобе, ввинченной в дверь и косяк. Деревянная дверь обветшала, краска облезла, время и сырость оставили шрамы, но створка держалась крепко, и никто к ней не подходил.

Когда мы только заселились, отец, царство ему небесное, спросил тогдашнего хозяина дома про 4B: почему она заперта и не сдаётся? Хозяин, уже довольно пожилой, но с ясным умом, сразу потемнел лицом, а обычно мягкий голос стал жёстким: «Эта квартира — моё дело, сынок. Я держу её закрытой не для аренды. Займись своими делами». Этого хватило, чтобы вопрос о 4B больше никто не поднимал. Сам хозяин жил отшельником в квартире на первом этаже, почти не показывался. Когда он ослаб, приходил его сын, помогал отцу и следил за домом. Но и он тут же замыкался, стоило упомянуть 4B.

Эта дверь внушала безмолвный, ползучий ужас всем на четвёртом этаже, особенно нам, жившим напротив. Из-за звуков. Не громких, не пугающих резкими хлопками. Нет, они были тихие, едва различимые, но навязчивые и до глубины души тревожные. То слышался лёгкий скрежет, словно царапание пойманного зверька за дверью. То — глухое, надтреснутое бормотание, будто кто-то шепчет на грани слышимости. А ещё был звук, пугавший меня сильнее всего: слабое… электрическое жужжание, глубокий, гулкий гомон, похожий на далёкий огромный двигатель. Звук, которому не место в закрытой квартире без коммуникаций.

Звуки шли не постоянно. У них был странный ритм: чаще поздней ночью или перед самым рассветом, когда город наконец затаивал дыхание. Сначала мы убеждали себя, что это шумы из других квартир, пробираются сквозь старые стены. Но со временем мы понялись: источник — 4B.

Кроме звуков были и другие признаки. Участок пола прямо перед дверью всегда был холоднее остальной площадки. Даже в разгар лета, когда в доме стояла жара, там ощущался тревожный холодок — словно карман зимнего воздуха. Бродячие коты, которым случалось пролезать внутрь и спать на лестницах, никогда не подходили к этой точке: подойдут, выгнут спину и или разворачиваются, или обходят её стороной, поспешно ускоряя шаг.

Мама бормотала молитвы и посыпала солью порог нашей квартиры, а когда звуки из 4B усиливались, читала Писание громче. Отец пытался нас подбодрить: «Вам кажется» или «Наверное, крысы, старые трубы». Хотя и он, и мы знали: крысы таких звуков не издают, а в опечатанной квартире трубы не живут собственной жизнью.

Когда я стал старше, подростком, потом двадцатилетним, 4B превратилась в одержимость. Любопытство разъедало. Что там внутри? Почему старый хозяин, а потом его сын так упорно держат дверь закрытой? И эти проклятые звуки… Я начал вслушиваться. Пытался разобрать шёпот: есть ли в нём слова? Скрежет ритмичен? Жужжание меняет тон?

Иногда ночью, когда родители спали, я приоткрывал нашу дверь и стоял в тёмном коридоре, просто слушая. Однажды приложил ухо к ледяному, древнему дереву двери 4B. Холод пробрался сквозь одежду. И я услышал… будто тиканье часов, невероятно медленное и сбивчивое. Тик… длинная пауза… два быстрых тика… ещё длиннее пауза… затем звук, похожий на глубокий, дрожащий вдох… и тиканье возобновлялось. Сердце колотилось так, что больно. Я отдёрнул голову, влетел к себе, захлопнул дверь, уверенный, что из-за щели меня смотрело чьё-то око.

Я расспрашивал старожилов. Маленькая старушка со второго этажа, прожившая здесь всю жизнь, шепнула, оглядываясь: «Сынок, эта квартира была закрыта ещё до того, как старик купил дом. Говорят, там люди жили, а потом исчезли. Просто… пропали. И говорят… прости Господи… что там тронуло что-то… недоброе. Старик оставил всё как есть, сказал: откроешь — растечётся зло». От её слов стало холоднее, чем от сквозняка. Насколько же всё древнее? И что за «зло, которое растекается»?

Наша соседка рядом, нервная, но добрая женщина, рассказывала, что от 4B иногда тянет странным запахом. Не просто сыростью, а чем-то ещё… древней пылью, смешанной с гарью или приторным ладаном, от которого тошнит. Она говорила, что её младший сын как-то играл в коридоре и замер перед дверью, уставившись. Когда мать спросила, на что он смотрит, мальчик сказал, под дверью видно слабый свет. Она, конечно, в панике увела его и запретила подходить к 4B.

Всё это лишь подстёгивало страх и одержимость. Я ждал звуков, пытался их понять. Глядел на дверь, будто она вот-вот раскроет тайну. Начал видеть её во снах: стою перед 4B, дверь сама медленно открывается, а внутри — кромешная тьма. И я чувствую, как из неё приближается нечто огромное и безликое. Просыпался ледяной, пот насквозь.

Старый хозяин умер. Дом отошёл сыну. Он был общительнее. Однажды мы с двумя соседями, такими же встревоженными, решились поговорить с ним. Спустились в квартиру-офис отца. Сидели в тесной гостиной, пахнущей старыми книгами и табаком, и осторожно заговорили о 4B. Сначала он отмахивался — мол, дом старый, воображение. Но когда мы описали звуки, холод, запах, лицо изменилось. Он понизил голос: «Слушайте… отец заставил меня поклясться: о 4B не говорить, к ней не приближаться. Он получил этот дом уже с заколоченной квартирой. Предыдущий владелец предостерёг: никогда не открывать, не сдавать. Сказал, она… связана. С чем-то древним и страшным. Отец боялся до смерти. Говорил, звуки — не из нашего мира. И что бывают ночи, когда всё усиливается, и тогда к двери нельзя подходить совсем».

Его слова были как бензин на огонь. Любопытство разгорелось, но страх стал глубже. Что за «связь»? Какие «особые ночи»?

Шли месяцы. Всё оставалось: тихие звуки, холодное пятно, общий нервный фон. Пока не случилось то, что изменило всё.

Сын хозяина, несмотря на отцовские запреты, оказался в трудном положении. Дом ветхий, ремонт бесконечен, денег нет. Он заговорил о 4B: может, открыть, вычистить, сдать — деньги спасут. Мы пытались отговорить, напоминали предупреждения. Но нужда — сильный мотив. Он сказал, что сначала позовёт мастера и, может, священника, «освятить», прежде чем что-то делать. Нужно оживить мёртвую площадь.

И вот несколько дней спустя он привёл разнорабочего, крепкого мужика с ломом и дрелью. Была пятница днём. Я наблюдал в щёлку шторы, живот сводило. Разнорабочий уверенно взялся за проржавевший замок. Дрель визжала, металл скрежетал, звук звенел по всему подъезду.

Через несколько минут замок хрустнул и упал. Дверь держали разве что внутренние защёлки или тяжесть лет. Хозяин глубоко вздохнул и толкнул створку.

Она медленно распахнулась сантиметров на пятнадцать. Сначала ничего: сплошная тьма. Потом… замер весь окружающий шум. Дальнее гудение города, детские голоса во дворе, даже жужжание нашего холодильника — всё смолкло. Ненормальная, гробовая тишина, словно мир выключили.

И воздух изменился. Стал тяжёлым, и из щели повеяло леденящим, чужим холодом, будто мороз тянул тепло из костей. Свет в коридоре и слабый дневной свет из окна мигом потускнели, как если бы небо накрыло мгновенное грозовое облако.

Всё это — за секунды. Хозяин и мастер остолбенели, глядя в щель. Я, оцепенев, прилип к занавеске, чувствуя давящий холод.

Из этих пятнадцати сантиметров начало выходить нечто. Не дым и не туман. Это было словно мелкая чёрная зола, невесомая, медленно кружившаяся, будто танцуя в воздухе без ветра. Холодная, матово-чёрная, без блеска. Она ложилась на пол перед 4B.

И тут раздался звук. Единственный, прорвавший удушающую тишину. Не громкий, но бесконечно глубокий и скорбный. Как затянувшийся космический вздох, последний выдох умирающей вселенной. В этом звуке была вся безнадёжность, окончательность, утрата. Казалось, он вытягивает душу.

Разнорабочий взвизгнул, отскочил, выронив лом. С бешеным топотом он бросился вниз по лестнице. Хозяин стоял как вкопанный, лицо смертельно бледное, глаза расширены, на пиджак и волосы оседала чёрная зола.

Я больше не смог смотреть. Захлопнул дверь, заперся на все замки и забился в самый дальний угол комнаты, зажав уши, пытаясь не слышать тот вселенский вздох, закрыв глаза, чтобы не видеть наступающий мрак. Но странная тишина всё равно давила, холод проникал под дверь.

Не знаю, сколько я просидел — минуты, час. Постепенно тяжесть спала. Обычные звуки дома и города вернулись, сперва едва слышно, затем как всегда. Жуткий вздох исчез.

Собрав остатки мужества, я выглянул. Сквозь глазок увидел хозяина: он сидел, опершись о стену, белее мела, глядя на дверь 4B, приоткрытую всё на те же пятнадцать сантиметров, пол перед ней густо усыпан чёрной золой.

Я приоткрыл дверь. Он дрожал. «Что… что это было? Что там?» — прошептал я. Он поднял пустой взгляд, голос сорвался в хрип: «Это… не квартира… Там… ничего… Только… пустота… холод… и конец… Всё там кончается…»

Больше он не сказал. Я помог ему спуститься, усадил в его комнату. Потом вернулся наверх, влекомый проклятым любопытством. Щель оставалась. Холод резал, и стоило подойти — коридорные звуки снова затихали, словно их поглощало.

Я встал перед проёмом и заглянул. Сначала лишь тьма. Чернота гуще любой ночи. Но глаза привыкали, и я понял: это не просто тьма. Это пустота. Бесконечная. Ни стен, ни потолка, ни пола. Лишь безмерное, холодное, безмолвное ничто.

И в этом ничто… далеко мерцали крошечные огоньки. Как звёзды. Но они… умирали. Я смотрел, оцепенев, как они медленно, неумолимо гаснут одна за другой, будто догорающие свечи. Я был свидетелем тепловой смерти вселенной, последнего угасания света и энергии. Я видел — или чувствовал — как последняя искра гаснет. И тогда… ничто. Абсолютная тьма. Абсолютный холод. Абсолютная тишина. Прекращение бытия. Забвение.

Это неподвижное зрелище страшнее любого монстра. Ужас не в атаке, а в неизбежной, тотальной аннигиляции, в вечной холодной пустоте. Почувствовал ничтожность, космическую тщету, готовую сломать рассудок. Наше существование, человечество, Земля, солнце, галактики — лишь миг, обречённый на это.

Не знаю, сколько я смотрел — секунды, а кажется, вечность. Дальше терпеть было нельзя. Я отшатнулся, врезался в противоположную стену, словно душу вытягивали. Глядел на эту узкую щель, словно пасть космического зверя, готового проглотить остатки света.

Я понял: 4B — не дом с привидениями. Это окно. Иллюминатор в конец всего. Может, время внутри течёт иначе, а может, там застывшая точка, вечное воспроизведение последней сцены. Я не знал и знать не хотел.

Я схватил рюкзак, набросал первое, что попалось, и убежал. Из квартиры, из дома, из района, не оглядываясь. Шёл, пока ноги не отказали, потом сел на первый попавшийся автобус — куда угодно.

Сейчас я в безымянном мотеле, пальцы дрожат, пока печатаю. Этот образ выжжен в мозгу: чернота, холод, умирающие звёзды, абсолютная финальность. Боюсь темноты, тишины. Боюсь закрыть глаза — сразу вижу то.

Не знаю, что сделал хозяин. Закрыл ли дверь? Продал ли дом? Жив ли он вообще? Мастер, соседи… не могу думать.

Главное — как жить дальше после увиденного. Как вернуться к обычной жизни, зная, какой конец нас ждёт. Зная, что старая деревянная дверь в развалившемся доме открывается в абсолютное небытие.

Пишу это скорее как предупреждение. Или чтобы не сойти с ума, чтобы не быть единственным, кто знает. Если живёте в старом доме, если есть запертая комната, про которую никто не говорит, если слышите странные звуки или чувствуете объяснимый холод… просто оставьте её. Уходите. Любопытство убьёт не только вас — оно может убить душу, показав ледяную, безмолвную правду нашего конца.

Да хранит нас Бог. Больше мне нечего сказать.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Павелецкий вышел из кабинета IT-специалистов и направился в больничное крыло. Ждавший его около входа Ахмадинуров быстрыми шагами пошел за ним.

Айтишники убедили директора в том, что детально затереть мутировавшего зайца на записях камер не составит труда. Это, по их словам, сделать легче, чем моделировать новые кадры.

— Куда мы сейчас? — спросил Дамир у Павелецкого.

— Вниз, — бросил ему в ответ директор. — Нужно убедиться в готовности РК-2. Иначе все может пойти к чертям.

Лифт привез их на самый глубокий этаж Брц-16. Короткий коридор с тусклыми лампочками уперся в массивную дверь с кодовым замком. По бокам от входа стояли вооруженные охранники, которые, до прихода директора и профессора, что-то бурно обсуждали, но, увидев, как они выходят из лифта, замолчали.

Павелецкий набрал десятизначный код на панели, и дверь с шипением распахнулась. Сразу за ней располагался просторный зал, большую часть которого занимал огромный бассейн с высокими бортами. Над ним под потолком находилась гудящая установка, похожая на уменьшенную в размерах антенну радиотелескопа, смотрящую на емкость снизу.

Дверь закрылась за вошедшими. Звук гулким эхом отозвался от стен помещения. Дамир поежился.

— Не знаю, как тебе, но мне каждый раз здесь не по себе.

— Ты главное не падай в объект и все будет замечательно, — ухмыльнулся директор. Он подошел к панели, находившейся на массивном устройстве, провода от которого шли и к бассейну и к установке наверху, и что-то набрал на клавиатуре. На экране высветилось:

"СТАТУС: ГОТОВ. МОЩНОСТЬ КРИСТАЛЛОВ АГИДЕНИТА СОСТАВЛЯЕТ 87 ПРОЦЕНТОВ"

— Удивительная вещь, агиденит, — вдруг сказал Павелецкий. Он подошел к краю борта и, вместо того, чтобы посмотреть вниз, взглянул на антенну. В самом ее центре были видны несколько красных кристаллов, закрепленных в виде барабана револьвера вокруг передающей части.

— С момента, как человечество открыло эти камушки, столько сфер деятельности прям перевернулись с ног на голову. Дамир, а ты помнишь, как создали первую винтовку, запитанную от агиденита? На какой-то там выставке продемонстрировали. Один выстрел из такой штуки снес башню у танка.

Ахмадинуров молчал. Он не понимал, к чему Антона пробило на разговоры и причем тут кристаллы. Нервы у профессора начали сдавать.

— Желающих тогда напасть на Россию резко поубавилось, — ухмыльнулся директор. — Зона Аномального Контроля подарила на великое богатство. Где только сейчас не используется этот красный малыш. Какие только фантастические вещи не создают, благодаря ему. Вот и ты его приспособил под аккумулятор излучения, природу которого даже сам понять не в состоянии.

Он повернулся к профессору и чуть тише заговорил:

— Наша страна, благодаря агидениту вырвалась впереди всей планеты. Но мне похуй на страну, ее величие и науку. После того, как мы закончим с комиссией из "Парадокса", я соберу все запасы агиденита и свалю вместе с ним за границу, к чертовой матери. Ты со мной?

Ахмадинуров ужаснулся.

— Ты вообще понимаешь о чем говоришь, Антон? Из ума выжил? Как мы провезем несколько тонн кристаллов через границу?.. Да нас же спецслужбы в любой точке планеты достанут... Я...

— У меня все схвачено, — перебил его директор. Он отошел от борта бассейна и встал между Ахмадинуровым и дверью. — Поставка заказчику будет длинная, через шесть стран. Мы с тобой полетим под видом командировки в Пекин, а там... Уже все спланировано, пойми, всех, кого было нужно, я подкупил такими суммами... В общем решайся, Дамир. Хочется ведь пожить не в вонючей подземной лаборатории. И очень сильно желательно — богатым. Очень богатым.

Ахмадинуров стоял в ужасе. Он никак не мог поверить в то, что слышит. Они и так с командой Павелецкого пошли на нарушение правил ЦИП о запрете изучать в Брц-16 мутировавшие формы жизни. Но к этому профессора подтолкнула исключительно любовь к исследованиям.

Однако Антон предлагал не просто предательство и измену стране. Он предлагал чистое самоубийство. За пропажу нескольких тонн агиденита их бы нашли в любой точке планеты. Не помогли бы никакие спецслужбы и секретные агентства никакой ныне существующих стран.

— Прости Антон... Я не смогу, — ответил Ахмадинуров.

Директор вздохнул и улыбнулся.

— Я все понимаю, Дамир. Это ты меня прости.

— За что?.. — Профессор не успел договорить вопрос, как ему в солнечное сплетение врезался кулак Антона. Павелецкий не давая вдохнуть согнувшемуся Дамиру, ударил другой рукой по лицу. И еще раз, и еще. Ахмадинуров отступал под натиском директора, пытаясь закрывать лицо руками, но Павелецкий будто бы вошел в состояние берсерка.

Он осыпал профессора ударами до тех пор, пока тот не уткнулся в борт бассейна. На мгновение Антон перестал его бить и слегка отошел от него. Ахмадинуров чуть опустил руки, которыми он защищал окровавленное лицо и с мольбой и ужасом посмотрел на директора.

— Ос... Остановись, послушай, — еле сказал Дамир.

— Прости, — произнес в ответ Павелецкий и всем телом с разбегу толкнул опершегося на борт профессора. Дамир закричал, перевалился через ограду и полетел вниз.

***

Михаил чиркнул зажигалкой и Кунице резанул по глазам необычайно яркий огонек. Мужчина прикрыл глаза и подкурил от предложенного собеседником огня.

— Имей ввиду, все, что я тебе сейчас расскажу про проект — совершенно секретно.

— Так нас с тобой, я так полагаю, и так в расход пустят, — осторожно предположил Сергей. В ответ его собеседник хмыкнул.

— Тебя — да. А меня им не выгодно убивать. Раз в месяц надо проводить контроль счетной аппаратуры объекта РК-2, а пароль от входа в систему только у меня в голове. Я в свое время перестраховался. Правда дорого мне это стоило... В любом случае, раз мне судьба подослала такой подарок в виде сокамерника, то у нас теперь есть шанс сбежать.

Куница напрягся:

— На подставу похоже, Миша, — наморщил он лоб. — Ты что-то не договариваешь. Что тебе мешало свалить отсюда раньше, если есть план?

Михаил расхохотался.

— Не гони волну, малой, — в его голосе появились новые нотки, будто старший поучал младшего. — На, посвети на меня огоньком.

Куница нащупал протянутую ему зажигалку, и чиркнул. Сначала, как и в первый раз он прикрыл глаза, но через несколько секунд глаза немного привыкли к пламени, и Сергей смог получше рассмотреть своего собеседника. Мужчина суровой внешности, седой. Щетина доросла до той стадии, что уже могла называться бородой. Куница не замечал ничего необычного ровно до того момента, пока не опустил взгляд вниз. И замер.

Ног у дяди Миши не было. Из-под длинной белой майки торчали три щупальца, длиной примерно сантиметров в пятьдесят. Михаил вяло пошевелил ими и с кривой улыбкой пояснил:

— Незавершенная мутация. По приказу Павелецкого мне ампутировали ноги, а Ахмадинуров подстегнул мутацию клеток с помощью агиденита. Где только не используют этот проклятый камень... Теперь понял?

— Понял, — борясь с пересохшим горлом ответил Куница.

Дядя Миша удовлетворенно кивнул и начал рассказывать про проект "Утилизация".

Несколько лет назад он в составе очередной экспедиции обнаружил в развалинах села Красный Ключ неизвестную форму грибка, похожую на черную плесень. Павелецкий тогда приказал ему доставить форму жизни в Брц-16. Ко всеобщему удивлению, плесень не разложилась после пересечения периметра. Проведенные затем исследования показали, что это следующая мутация ползучего моха, а совсем не грибок. Однако дальше начались вещи гораздо интереснее.

Ахмадинуров случайно выяснил, что после облучения агиденитом плесень приобрела способности утилизировать ядерные отходы без каких-либо последствий. Предприимчивый Павелецкий сообщил об этом в ЦИП "Парадокс", огреб от них по самое не хочу за нарушение запрета о доставке мутантов в комплекс, но своего все таки добился.

За огромные деньги в "Белорецк-16" начали свозить тонны ядерных отходов, которые скармливались черной плесени. Однако одно из побочных явлений такой кормежки все же было. Плесень начала расти.

Ахмадинуров со спецами долго прикидывал, что можно сделать, чтоб остановить ее распространение, пока вдруг случайно в бассейн с плесенью не упала лабораторная крыса. Приборы зафиксировали замедление темпов деления клеток, и этот день вошел в историю.

В ход пошли все меры. Городские службы Стерлитамака-16 ловили бездомных кошек и собак, после чего доставляли их в комплекс. Нанятые Павелецким охотники облазили всю окрестную тайгу и тащили вообще всех зверей, которых только можно было найти: от зайца до лосей и медведей. Все живые существа скармливались бездонной, казалось, черной жиже. Рост остановился, позволив снова утилизировать в плесени ядерные отходы.

— А потом случился инцидент. — Дядя Миша остановил рассказ, и, чтобы перевести дух, потянулся за сигаретами. Предложил одну Сергею, тот не отказался.

— Нас четверо у истоков проекта было. Я, Дамир, Антон и Кирилл. Кирилл Андреевич Корчев. Отвечал за... Да впрочем не суть. И в один прекрасный день Кирилл не поделил что-то с Антоном. Вообще обстановка накалялась годами.

Михаил затянулся и продолжил:

— В тот день мы были в зале с плесенью только вчетвером. Начавшийся между Павелецким и Корчевым спор быстро перешел на повышенные тона, а затем на крики. Мы попытались их вразумить, но тщетно. Дошло до рукоприкладства, и, так получилось, что Антон столкнул Кирилла в бассейн.

Он немного помолчал. Куница терпеливо ждал продолжения. Торопиться все равно им было некуда.

— А через двое суток Кирилл воскрес. Точнее... Нет, неправильно. Это уже был не он. Кукла, лишенная всего, что делало его Кириллом Корчевым.

По словам дяди Миши, спустя два дня после гибели, из черной плесени вышел Кирилл собственной персоной. Однако он не мог вспомнить никого из своих товарищей, да и вообще ничего из прошлой жизни.

Проводимые в дальнейшем эксперименты прояснили ситуацию. Павелецкий не скупился и выкупал у окрестных колоний осужденных преступников, для исследований с плесенью. Выяснилось, что любое другое живое существо замедляло рост жижи, тогда уже получившей название РК-2. Однако человек, попавший в нее, возвращался обратно. Лишенный напрочь всех воспоминаний, кроме базовых рефлексов, а также речи. У кукол, как прозвали возвращенцев, наблюдались притупленный эмоциональный фон, а также почти слепая покорность.

— А что стало с Кириллом? — прервал его рассказ Куница.

Дядя Миша посмотрел на него и, с печальной улыбкой произнес:

— Ахмадинуров с помощью нейропрограмматора несколько раз пытался вернуть ему хотя бы часть памяти. Однако вместо этого вызвал у него в голове какие-то ложные воспоминания, будто он пытавшийся проникнуть в БЗАК преступник, которого поймали и принудили работать в Брц-16. Сам он себя зовет Уборщиком, но остальные зовут его сто тридцать пятый.

***

Раздался сильный всплеск от упавшего вниз тела, и директор инстинктивно отшатнулся от края, хотя знал, что капли не долетят до него. Он сел на пол и минут десять приходил в себя, пытаясь отдышаться.

Окровавленные руки и халат не волновали Антона, равно как и охранники, которые это заметят при выходе. План в его голове после убийства товарища поменялся и он не собирался теперь ждать приезда комиссии ЦИПа. Он вообще больше не собирался находиться в этом комплексе.

Павелецкий достал КПК и отдал короткую команду грузчикам транспортировать ящики с кристаллами в грузовик на поверхности. Он встал и подошел к краю бассейна. Оперевшись на борт Антон посмотрел вниз. В резервуаре плескалась черная жидкость. По ней беспрерывно шли небольшие волны, хотя ветра в помещении, конечно же, не было. Словно почуяв склонившегося над ней человека, субстанция вдруг начала медленно тянуть к нему жидкие "щупальца", вопреки всем законам физики.

Антон усмехнулся:

— Я уверен, что ты сделал бы из Дамира отличную куклу. Но не судьба. Ты сгоришь сегодня вместе со всем этим проклятым местом.

Он плюнул в бассейн и направился к выходу. Охранники удивленно поглядели на него. Немой вопрос об отсутствии Ахмадинурова повис в воздухе, но директору было плевать. Добравшись до своего кабинета, он заперся и начал собираться. Все необходимые документы и вещи он тщательно упаковал в два рюкзака. Затем сел за компьютер и начал планомерно передавать на флешку всю информацию. Это заняло у него больше трех часов. К тому моменту грузчики закончили погрузку агиденита в грузовик, о чем директору пришло уведомление.

Павелецкий устало посмотрел на экран компьютера и нажал на одну из программ. Всплывающее окно потребовало пароль. Он набрал последовательность из двадцати восьми символов, после чего его палец застыл над клавишей "Ввод".

— Последний штрих, — пробормотал он и нажал кнопку.

Тишину разорвал резкий звук сигнала опасности, который смешивался с женским голосом, повторяющим зацикленную фразу:

"ВНИМАНИЕ! ЗАПУЩЕН ФИНАЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ "УТИЛИЗАЦИЯ". ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ СРОЧНО ПОКИНУТЬ ТЕРРИТОРИЮ БРЦ-16. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ 60 МИНУТ. ВНИМАНИЕ! ЗАПУЩЕН ФИНАЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ "УТИЛИЗАЦИЯ". ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ..."

Продолжение следует...