Мне вот всегда интересно было... Какие-то "чужие" и "хищники" летают в космосе... Тараканы, мокрицы, жуки (Звёздный десант), жуки (Игра Эндера). Блядь, как они строят космолёты, у них же лапки?
Глядя на матку чужих, я вот хуй знает, как эта тварь может вообще оторваться от планеты!
Хорошая заметка. Ещё можно отметить тот факт, что Джон Херт (в лице своего персонажа Кейна) умирал от грудолома два раза — в «Чужом» и «Космических яйцах», где у него было камео :)
Сегодня, дорогие читатели, мы погрузимся в небольшую, но интересную историю создания той самой офигенной сцены из «Чужого», от которой в своё время женщины блевали, а мужчины горько плакали. Впечатлительный был народ. В общем, разогревай вермишельку или чего ты там кушаешь, а мы погнали. Итак…
Читайте также:
Всё началось, как водится, с идеи. Сценарист и славный, но мало кому известный парень по имени Дэниел или, если точнее, Дэниел Томас О'Бэннон, перебирается к своему корешу в Лос-Анджелессе Рональду Шусетту после неудачи с «Дюной» Алехандро Ходоровски.
Дэниел Томас О'Бэннон и Рональд Шусетт
Жить не на что, грошей нет, а кушать хочется. Так у ребят возникает идея написать фантастический хит про то, как агрессивная инопланетная форма жизни всячески насилует астронавтов. Это звучало свежо и мощно. Некоторые мысли они подсмотрели из разных ужастиков категории B и мутных комиксов про стремных гомункулов.
Что-то взяли из мира насекомых (где осы откладывают личинки в гусениц и пауков), а часть была вдохновлена болями в животе, от которых долго страдал О'Бэннон, представляя, что внутри него находится совсем не ласковый и не очень нежный «зверь».
Как он потом заявлял: «Я не крал Чужого ни у кого. Я украл его у всех!».
В 1970-х годах у Дэни диагностировали воспалительное заболевание кишечника — болезнь Крона.
«Я испытывал сильный стресс и другие проблемы, а также не заботился о себе, из-за чего в 1977 году у меня начались серьёзные проблемы с желудком. В том году я часто болел, то и дело попадал в больницу».
Главная проблема при написании сценария состояла в том, как небанальным образом затащить «звездную тварь» на корабль. Так и пришли к мысли, что это должен быть паразит. И в ранних концептах он уже фигурировал. Правда, пока лишь на рисунках и в виде какой-то бесформенной массы или тряпки.
В итоге 20th Century Fox подбирает сей сценарий на волне успеха «Звездных Войн», ставит Ридли Скотта у руля и получается хит на все времена. Такая вот кратенькая история для введения в курс дела. Но как додумались до той сцены «рождения» ксеноморфа, ставшей визитной карточкой фильма и как реализовали?
Для этих целей подтянули Ханса Рудольфа «Руди» Гигера, с которым О'Бэннон познакомился ещё на «Дюне». Студия сперва запротестовала – это, к слову, было ещё до Ридли, – назвав творческую личность «больным нытиком из Цюриха», а его рисунки – мерзкими. Не оценили боссы всей биомеханической и фаллической глубины.
Ганс смотрит прямо в душу
Но вот когда пришел Ридли Скотт и самостоятельно ознакомился с работами Ханса – его твердое и четкое «ДА» таки прогнуло боссов, потому что он обещал свалить из этого фильма, если мужика не возьмут на работу. Либо Чужой будет выглядеть так и при Ридли, либо как какое-то недоразумение непонятной категории, но без него.
То самое недоразумение
На том и порешили и как показало время – не прогадали.
«В августе 1977 года, – объяснял Гигер в 1979 году, – мне позвонил О’Бэннон. Он спросил, не хочу ли я поработать над фильмом под названием “Чужой”. Я сказал: “Да, почему бы и нет”… Я создал первые эскизы для “Чужого” ещё до того, как Ридли Скотт стал режиссёром».
«Я год бился с Fox, чтобы взять Гигера», — рассказывал О’Бэннон в 80-х. – Я же сценарий написал специально под Гигера, чтобы он всё это нарисовал, а они потом взяли сценарий и такие: “Не, этот парень нам не нужен. Он вообще когда-нибудь рисовал для кино?”»
Продюсеры боялись, что такой креатив может отпугнуть массового зрителя и требовали кого угодно, но только не Гигера. Если бы не Ридли, вероятно, у нас было бы совсем другое кино.
«Гигера взяли на работу только потому, что взяли Ридли, – пояснял Дэн О’Бэннон. – Ему понравилась работа Гигера. Без Гигера, я думаю, у нас не получилось бы снять такой фильм».
Гигер успел создать взрослую особь и яйца, нарисовал корабль, а также подготовил эскизы лицехвата и грудолома – но на все элементы жизненного цикла пришельца его физически просто не хватило.
Потому в помощь позвали другого творческого парня – Роджера Дикена, английского художника по спецэффектам, имевшего, как и всякий творец, скверный характер. Впрочем, характер этот он в основном выражал мысленно или после оплаты чека. Именно ему предстояло допилить лицехвата и разработать грудолома.
Роджер Дикен с детишками
К слову, делать это он не очень хотел – ему нравилось работать над своими идеями, как говорится, с нуля, а тут нужно было дорабатывать за каким-то мутным дяденькой.
Общение, правда, сперва не заладилось. По его приезду собрали собрание из всех причастных к производству фильма и давай объяснять, чего им всем надо от него, предлагая одни идеи удивительнее других. От такой какофонии он поплыл. Но Ридли прервал все споры, достав «Некрономикон» Гигера, словно святое писание, явив его Дикену. И сказал примерно следующее:
«Сделай также и красиво».
Рисунок 1976 года «НЕКРОНОМ IV», послуживший прототипом «Чужого»
У Роджера перед глазами возник синий экран, но ситуацию спас О’Бэннон, отведя мужика в комнатку и уже на бумаге, схематично обозначив, что конкретно от него хотят, смог донести идею. Что-то взяли у Гигера и его концепты конкретно для фильма – он потом оценил, сказав, что получилось лучше, что-то придумали по ходу дела в ходе мозгового штурма всей командой. В итоге родился классический лицехват, которого мы знаем.
Зарисовки Гигера, послужившие основой
«Хорошо, — сказал я [прим. автора: О’Бэннон]. — Ридли сказал, что ему нужна часть этого тела, верно?» И я набросал её. «И ему понравились эти пальцы». Я добавил пальцы. «И он хотел такой хвост». Пока мы этим занимались, пришёл Гигер — его самолёт прилетел из Швейцарии, — и у него были новые эскизы для лицехвата. Они были очень похожи на то, что мы рисовали, — не идентичны, но похожи. У него был глаз на спине, и по форме он больше напоминал ладонь. Я посмотрел на них и сказал: «О, это хорошо». Затем Гигер посмотрел на то, что я рисовал с Дикеном, и сказал: «Нет, так лучше, намного лучше». Я был очень польщён. Поэтому я спросил: «Значит, мне стоит продолжить в том же духе?» И он ответил: «О, да». Так мы и продолжили».
«Лицехват был вылеплен из пластилина, — рассказывал Дикен, – Я сделал гипсовый слепок и резиновую форму, которую укрепил стекловолокном с нижней стороны, в результате чего получилась раковина, похожая на крабью. Внутри был металлический стержень, проходящий посередине, с металлическими секциями для крепления подвижных пальцев. Все восемь пальцев были отлиты в одной форме и покрыты латексом, а в каждом суставе была закреплена алюминиевая арматура, чтобы они были абсолютно гибкими. Они смыкались под напряжением. Затем от кончика каждого пальца вверх по внутренней стороне шли провода, так что, когда вы тянете за них вне кадра, пальцы раздвигаются и устройство крепится к лицу актёра. Чтобы оно держалось, я проделал в кончиках пальцев небольшие отверстия и продел между ними резинки — под головой, чтобы их не было видно. Хвост представлял собой просто гибкий шнур с пеной и латексом».
Гигер же не успел закончить свою версию лицехвата, поскольку студийные боссы забеспокоились, что у художника не останется времени на «громилу» – большого Чужого.
«Но я также создал лицехвата. Внутри у него был скелет, который просвечивал сквозь полупрозрачную кожу. Но у меня не было времени закончить его… Он должен был быть очень гладким и скользким, с восемью длинными, тонкими, но очень сильными пальцами. Главное отличие было в том, что мой должен был быть полупрозрачным. Я хотел, чтобы была видна внутренняя часть, потому что под кожей был своего рода скелет».
Но Дикен остался не очень доволен итоговой версией. Ему хотелось, чтобы оно было чешуйчатым и имело шипы, как у розы – так было бы подчеркнуто стремление к выживанию. Но что сделано – то сделано.
Теперь касательно грудолома – на него нехило так ставили. Будь новорожденный чужой каким-то другим, зритель мог и не впечатлиться.
Вскоре по заказу Ридли Гигер представил свою версию, вдохновившись творчеством Фрэнсиса Бэкона – правда, результат ему не понравился. Но лично мне видится схожесть с уродом из «Нечто».
«Я сделал набросок, на цыплят было похож. Как ощипанные куры, но я остался им недоволен».
Роджер Дикен этот концепт раскритиковал:
«На мой взгляд, он был похож на ощипанную индейку, отвратительная на вид тварь с прожилками и клыками… Очевидно, что из человеческой груди нельзя было сделать что-то размером с крупную индейку, но они собирались как-то это обойти».
Несмотря на критику, Ридли сказал, что надо лепить макет, а уж как оно залезет в грудь – дело второстепенное. Применят киношную магию или что-то такое, не глупые, разберутся. Ну, Роджер и слепил, результат видно на фото.
Ну ты видел? Видел?
То, что казалось крутым на бумаге, в суровой реальности выглядело непрезентабельным. Как сейчас говорят по-модному – полный «кринж» (или старый-добрый пиздец).
«Дикен воспроизвел его очень точно. Он принёс реквизит в студию и управлял им, как марионеткой. Эффект был “совершенно комичным” — это было похоже на какую-то ощипанную, обезумевшую индейку».
Стали думать, что делать. С таким грудоломом хитом не стать.
«Мы несколько недель работали над малышом [грудоломом], — сказал Скотт. Я знал, что мне не нужно что-то с бугорками, бородавками и когтями. Знаете, я заметил, что большинство фильмов ужасов меня по-настоящему не пугают, а многие научно-фантастические фильмы не впечатляют именно из-за спецэффектов. Поэтому я знал, что этот малыш должен быть хорош. Мы решили, что у большого парня в форме эмбриона голова будет либо наклонена вниз, либо откинута назад. Мы наклонили его назад, потому что так он казался более непристойным, более рептильным, более фаллическим».
Гигер тоже работал над своей версией, но в фильм она не вошла, хотя О'Бэннон её оценил по достоинству.
«Он пытался сделать их все [полный цикл Чужого]. Конечно, он работал над самым большим, но на его верстаке также полным ходом шла работа над лицехватом и грудоломом. Это тоже были изысканные скульптуры. На мой взгляд, они были лучше, чем те, что использовались в фильме. Особенно грудолом. Гигер действительно сделал у этой твари отвратительную пасть. Он был намного больше по сравнению с остальным телом, а зубы напоминали огромные клыки, полностью выдвинутые — как сверху, так и снизу. Я имею в виду, что он создавал нечто, предназначенное для того, чтобы прогрызать себе путь наружу — эти клыки, казалось, могли прокусить кусок стали!».
В конечном счете всё решилось за кружечкой чая или чего покрепче. Вспомнив про методику Микеланджело Буонарроти, они отсекли все лишнее вроде лапок, оставив «обрубки», и получился тот самый «член с зубами», который мы все так любим и ценим.
«В целом грудолом выглядел как длинная штука в форме банана с головой, как на рисунке Гигера, – пояснял Дикен, – сделал несколько его моделей. Однажды ко мне пришёл Ридли Скотт, и за чашкой чая мы буквально сконструировали эту штуку, примеряя разные хвосты и так далее, и в конце концов решили, что именно так она и будет выглядеть».
У грудолома, к слову, были ещё глаза – их тоже убрали, дабы не создавать комического эффекта. Фантастический хоррор всё-таки. Двигаться его заставили с помощью обычной проволоки.
«Я придумал изогнутый металлический стержень, который заканчивался рукояткой, — рассказывал Дикен. — Примерно посередине — там, где была бы шейка, если бы она была, — находилась гибкая стальная пружина, а остальная часть стержня уходила вверх, в область головы, а затем вниз, под челюсть, чтобы придать ей прочность. Я продел проволоку через несколько ушек по всей длине стержня, а затем опустил её в кольцо, которое надевалось на мой палец. Когда я тянул за кольцо, пружина заставляла переднюю часть сгибаться. В передней части также располагались механизмы, которые открывали пасть и выдвигали маленькие лапки. Они приводились в действие с помощью воздуха. Я провёл через модель небольшие воздушные трубки и соединил их с резиновыми грушами, так что для активации механизма нужно было просто сжать одну из них. Внутри грудной клетки существа был небольшой резервуар для дыхания, а по бокам головы — резервуары для пульсации «жабр». Затем я подвёл ещё одну трубку ко рту и соединил её с бутылкой с жидкостью, чтобы при сжатии бутылки вытекала слюна. Зубы я сделал из эпоксидной смолы. Всё было на самом деле очень просто. Сложнее всего было уместить всё это в такую узкую колбаску и если вы допустили ошибку, было практически невозможно снова проникнуть внутрь, не разрушив её».
В общем, натуральное «папье-маше».
Когда всё было готово, начали снимать ту самую сцену рождения. Закупили в мясной лавке всяких внутренностей и прочего добра, которое в процессе ожидания протухло и дико воняло. Замотали всё оборудование в клеенку, а сами оделись в дождевики. Должно было быть много КРОВИЩЩИ!
«Я был там, — рассказал О’Бэннон, — и они установили три камеры, потому что хотели снять всё с разных ракурсов. Все камеры были накрыты прозрачной пленкой. Линзы были закрыты плоскими оптическими элементами, как в подводных камерах, а Ридли, оператор-постановщик и все технические специалисты были одеты в комбинезоны до шеи. Им потребовалось три-четыре часа, чтобы подготовить актёра к трюку, потому что там были задействованы механические элементы».
Для эпизода подготовили искусственную грудь, из которой ксеноморф должен был выбраться, а также пневмоустановку. Снимали в три захода – сперва Джон Хёрт плюется макарошками и корчится от боли, а потом путем волшебного монтажа камера переносит нас на лежащее тело, откуда вылезает новорожденный, заливая всех кровищей и кишками.
Тут интересен взгляд Дикена, участвовавшего в постановке. Значит, приходит – видит какую-то шайтан-машину, в которую вбухали много денег, и все ради того, чтобы она пробила искусственную грудь жертвы, но-о... она её пробивает, но не рвет футболку. Он тогда подумал – зачем было столько потрачено, если бы его макет на срамной палке мог бы сделать тоже самое.
Херту же пришлось несколько часов пребывать в неудобной позе, пока в его искусственную грудь из стекловолокна, закрепленную болтами к столу, устанавливали шланги под давлением для разбрызгивания крови, заливали кишки и ставили механизм появления грудолома. Чтобы было веселее, ему предложили сигаретку, бокал вина и сборник анекдотов.
Само пневматическое устройство, на которое закрепили макет грудолома, управлялся специально обученным человеком под столом. Чтобы скрыть эту инженерную находку, использовалась белая рубашка, обработанная химией (но, видимо, недостаточно), дабы она легко рвалась, и определенный ракурс. Вся операция задействовала шесть человек: один управлял механизмом, двое удерживали Хёрта на месте, дабы он не убежал куда, а двое управляли насосами для перекачки крови.
Сам момент с футболкой стал технической ошибкой, но его оставили (буквально секунда), так как он понравился съемочной группе. Ридли Скотт вспоминал:
«Футболка не порвалась. Она немного вздулась и опала. Я закричал “Снято! Снято! Снято!”, и все начали смеяться. Но смех был нервным – никто ничего не понял. Я вернулся и сказал “Покинуть площадку!” и все ушли. Я вскарабкался на Джона – бедняга всё ещё лежал там – надрезал футболку, чтобы она порвалась, когда пришелец начнёт прорываться. Мы попробовали ещё раз. Всё вышло идеально».
Что же касается актеров – их эмоции самые настоящие, неподдельные, то, чего и хотел видеть Ридли. Даже андроид офигел.
Ещё бы, не каждый день тебя заливают кровью и настоящими кишками бедных барашков. К тому же воняло тухлятиной и формальдегидом, что придавало съемочному процессу особый шарм. Да, часто пишут, что их держали в неведении насчет дизайна монстра, и последующих кровавых моментов, но это не совсем так.
«Атмосфера на съемочной площадке была трепетная, — вспоминал Херт, — Потому что все знали о важности сцены. Не думаю, что кто-то знал, что фильм станет классикой жанра. Многие писали [и до сих пор пишут] о том, что актеры не знали, что должно произойти. Конечно они знали, как появится чужой. А не знали они того, что это будет сопровождаться маленькими кровавыми взрывами. Что во время рывка [грудолома] этот взрыв будет довольно ощутимый. И что они будут забрызганы кровью».
Их не посвящали в технологические особенности сцены – никто не говорил Веронике Картрайт, что её окатят из кровавого шланга и закидают внутренностями, отчего она споткнулась и рухнула, пребывая в шоке.
«Вдруг эта штука вырывается. Это первый дубль. Реакция настоящая. Когда эта штука вырвалась, на меня вылили целый пакет крови. Как из шланга облили. Я так испугалась. Коленками наткнулась на скамью и упала вверх ногами. Только сапоги торчали. Я повернулась и поняла, что это все снимали! Я должна подняться и играть дальше».
Веронике мамой поклялись, что капнет чучут крови. Обманули получается.
«Количество крови было просто невероятным, — вспоминал О’Бэннон. — Я видел, как Вероника Картрайт с ног до головы облилась кровью, как она кричала во всё горло и как упала навзничь на стол и разбила себе голову… Потом эти двое подняли её, у неё подкосились ноги, и им пришлось помочь ей уйти со съёмочной площадки. Она была вся мокрая, одежда прилипла к телу, волосы слиплись от красной краски, и она была на грани истерики. И через двадцать минут они вернулись, привели её в порядок, надели на неё дубликат костюма, и она выглядела так же, но была немного напугана. Я подошёл к ней и сказал: “Это было действительно потрясающе. Ты что, всё это время притворялась?” Она посмотрела на меня и сказала каким-то испуганным голосом: “Ну, я была немного напугана”».
Но касательно дизайна пришельца и всего остального – увы, тайны для них не было. По крайней мере для Сигурни и Вероники, не говоря уже о Херте.
«Меня [Веронику] всегда спрашивали, знали ли мы, что происходит. Ну, сценарий мы читали, мы же не идиоты. Мы знали, что этот звереныш как-то вылезет».
«Мы знали, что это будет эмбрион, — вспоминала Рипли. — И потом [в сценарии] следовала реплика Джона "Ооо боооожеее, ооо бооожеее". Такое длинное слово».
Также Картрайт вспоминает:
«В следующей сцене мы с Сигурни должны были увидеть звереныша. Нас отвели в мастерскую, потому что мы сказали, что не знали, как оно будет выглядеть, но должны о нем что-то говорить. В общем, нас отвели в мастерскую, чтобы показать. Конечно, они были симпатичны (улыбается), как пенис с зубами. Парень говорит – "смотрите, как он дышит, здорово, да? А его зубы могут двигаться!". Он описывает незаконченный вариант, но так радовался. Мы сказали: "Хорошо, спасибо"».
Отчасти легенда растиражирована всякими журналистами для красивого словца, а отчасти самими актерами и лично Ридли – в тех или иных дополнительных материалах о съемках фильма они говорят разные вещи, что создает некоторую путаницу. Но как бы то ни было, главное, что эффект, которого добивались создатели, удался. Зрители потом оценили все усилия на +100500.
Что уж говорить – сцена до сих пор заставляет автора этих строк на моменте с Хертом морщиться и нервно почесывать волосатую грудь. Это получается как-то инстинктивно – мысли о том, что в тебе сидит какая-то дрянь пугают. Гигер это тоже отмечал.
«Самые сильные чувства вызываются, когда что-то происходит с твоим телом или с чьим-то телом. Это чувствительно. Личинка в живом теле. Ох-х.. Хе-хе.. Это просто... И ты видишь, как оно шевелится под кожей. Ненавижу червей, змей и им подобных. Гадость».
А дальше уже снимали самого грудолома – как он дышал, пищал. Для этой сцены пневмоустановку убрали, а за дело брался Дикен – залезал под стол со своим аниматроником на палке и делал всё по красоте, дабы никому не было стыдно.
«Это был тот ещё опыт. Я был в комбинезоне и защитных очках, повсюду были шланги и трубки, а Джон Хёрт наполовину зажат внутри стола. Так что мы все пинались и били друг друга по зубам».
Дальше чужой тикал по столу и со стола, сверкая хвостом.
«Стол был круглым, с щелью посередине; они приподняли одну половину на пару дюймов со стороны камеры, чтобы можно было снимать с низкого ракурса и не было видно щели».
«Я лежал на спине на тележке, которая двигалась под столом, и держал пришельца в щели; во время съёмки они просто двигали тележку по полу. Всё это время оригинальный хвост свисал вниз. То, что вы видели, — это другой хвост, который я сделал из куска полиэтиленовой трубки и просто привязал к нижней части модели и к своему запястью. Специалист по спецэффектам Аллан Брайс подсоединил трубку к баллону со сжатым воздухом, и, когда воздух был подан, хвост задергался, когда существо выбиралось наружу, опрокидывая по пути чашки и контейнеры с едой. Изначально Скотт планировал показать, как он уползает, оставляя за собой след из крови Кейна и кусочков внутренностей, но ему пришлось отказаться от этой сцены из-за нехватки времени».
Раскадровочка, на которой есть котик :)
«Стол был разделен на части, – вспоминает Вероника, – Между ними было сантиметров 15-20. Внизу был человек на тележке, типа скейтборда. Он держал марионетку. На другой стороне был парень с буксировочным троссом. И когда пришло время, его просто вытянули оттуда».
Так вот и сняли самую легендарную сцену. Такие вот дела. Что тут сказать в итоге? С компьютерной графикой тогда было тяжелее, пришлось измудряться и чего-то думать, используя метод «резинок, жвачек, синей изоленты и такой-то матери», но благодаря таланту технических специалистов, художников и магии монтажа – оно работает и до сих пор выглядит чертовски здорово.
Забавно кстати, что по итогу съемок команда не знала, что будет – страшно или смешно до коликов в животике. Но самое главное – что на всё это дело скажет Fox? «Это ведь... все равно, что порнуха» – буквально так получившийся материал и охарактеризовали.
Статьи:
Видео:
Книги:
Alien Vault The definitive story of the making of the film
Ридли Скотт: Гений визуальных миров. Иэн Нейтан
Чужой. Легендарное коллекционное издание
Для вас писал Алексей Шухартской. Помощь в редакции и коррекции оказывали Жанна Канаева и Клара Штейн.
Другие мои статьи можно почитать в моем телеграмчике, там заметки и не только выходят чуть раньше.
Пела и плясала.
Свидетельница
Часть 1 "ЖИВОЙ АД"
Всем пламенный привет, сообщество!
Мы с вами давно хотим настоящую, качественную историю про Ксеноморфов. Такую, чтобы дух захватывало, а не очередной провальный ремейк или приквел, где всё объясняется «магией» древних инженеров. Нам показывают фуфло, а мы мечтаем увидеть:
Планету Чужих. Настоящую, адскую, живую и дышащую.
Их происхождение. Не создание рукотворное, а итог миллионов лет жестокой, бескомпромиссной эволюции.
ИХ АД! Чтобы понять, ПОЧЕМУ они стали идеальными убийцами.
А что, если сбросить им на голову другого идеального убийцу? Того, кто не убивает, а просто ассимилирует всё на своем пути? Того, кто с другой планеты-ада?
Знакомьтесь: Чужие против Нечто! Начинается Война Абсолютных Хорроров.
Для начала Я попробовал накидать, какими должны быть родные миры абсолютных хищников. На Вашу оценку. Начнем с родной планеты Алиенов. Понеслась!
Представь, что ты не летишь над планетой, а плывешь сквозь гигантский, больной организм в космосе.
Небо: Химический кошмар
Ты пробиваешься сквозь атмосферу, и кажется, что тебя заживо поглотила гниющая рана. Небо здесь не голубое и не черное. Оно — густое, маслянистое, цвета синяка и гноя: грязно-фиолетовое с прожилками ядовито-желтого и кроваво-оранжевого. Это не просто газы — это постоянная химическая война в верхних слоях. Молнии, рожденные не водой, а статикой от трения кремниевой пыли и кристаллов серы, пронзают пелену, освещая всё зловещим лиловым светом. Дышать этим? Да тут даже скафандр будет шипеть и плавиться под коррозийным душем из сероводорода и плавиковой кислоты.
Поверхность: Гигантская органическая паровая
Ты садишься. Под ногами не земля и не камень. Это — пористая органическая корка, похожая на коралловый риф, выросший на внутренностях левиафана. Она хрустит и прогибается под весом, обнажая пугающую правду: планета полая. Это всего лишь панцирь. Из миллионов пор и трещин со свистом вырываются струи едкого пара, пахнущего тухлыми яйцами и сожженной проводкой. Где-то внизу, в глубине, слышно мерное, мощное бульканье — это пульсирует океан-лимфа планеты, кипящий коктейль из кислот и сложных полимеров.
География: Пейзаж из плоти и смолы
Горы: Это не скалы, а гигантские сталагмиты из застывшей биосмолы, похожей на ту, что используют Ксеноморфы для постройки ульев. Они растут из-под поверхности, как костяные шипы, пронзающие кожу.
Каньоны: Это не разломы коры, а глубокие, кровоточащие раны. Со их стен постоянно сочится едкая слизь, а на дне царит вечная тень и холод, способный за секунду заморозить твердую сталь.
Реки: Реки кислоты, несущие в своем потоке куски органики, пульсирующие как сердца, и неопознанные личинки, которые цепляются за «берега» — склизкие, живые выступы.
Климат: Шизофрения стихий
Здесь нет погоды. Здесь есть приступы ярости больной планеты.
На «солнечной» стороне — адская жара в сотни градусов. Воздух дрожит от зноя, а органическая поверхность плавится, обнажая кишащую жизнь в кислотных озерах под ней.
Стоит уйти в тень каньона — и тебя ударяет космический холод. Атмосфера конденсируется в ядовитый иней, покрывающий всё блестящим, смертоносным налетом.
Бури здесь — это не дождь и ветер. Это ураганы из абразивной кремниевой пыли и едких солей, которые сдирают с поверхности целые слои, обнажая на мгновение кипящую плоть планеты, прежде чем та успевает затянуться новой коркой.
Звуки: Симфония смерти
Забудь про вой ветра. Звуковой ландшафт Ахерона — это:
Шипение вырывающихся газов.
Глухие, органичные стуки и скрежет из-под ног, будто что-то гигантское постоянно грызет плоть планеты изнутри.
Визгливые крики местной фауны, больше похожие на звук рвущегося металла.
Постоянный низкочастотный гудящий гул — биение гигантского сердца планеты.
Это не просто враждебная планета, бро. Это единый, гигантский, дышащий и явно страдающий организм. Каждый сантиметр здесь пытается тебя переварить, растворить, ассимилировать или просто раздавить. Это мир, где сама концепция «мира» отсутствует. Это перманентная, тотальная война за существование на уровне молекул и ДНК.
И именно здесь, в этом аду, и должны были зародиться самые совершенные убийцы вселенной. Они не пришельцы. Они — естественный продукт этого мира. Его итог. Его венец.
Его мир — это вечный полумрак и вибрация. Вибрация Улья под лапами, вибрация кислотных потоков глубоко под коркой планеты, вибрация его собственного сердца, бьющегося в такт с сердцем Матки.
«Утро» здесь не наступает. Есть только смена давления в пористых туннелях, сигнализирующая: пора на патруль. Он вытягивается из биополимерной ниши, его экзоскелет с тихим щелчком освобождается от застывшей слизи. Рядом с ним шевелятся другие, их глянцевые черепа отбрасывают блики на стены, выстроенные из застывшей смолы и костей не усвоенных до конца жертв. Воздух густой, едкий, но для него это запах дома.
Его задача — периметр. Там, где биологическая броня Улья срастается с естественной коркой Ахерона-Праймалис. Он движется бесшумно, его когти цепляются за неровности, хвост с смертельным жалом извивается за спиной, считывая малейшие колебания. Его не видно. Он — часть тени, часть скрипа расширяющегося туннеля, часть этого живого, дышащего кошмара.
Внезапно — тишина. Не та привычная тишина шипения газов, а гнетущая, неестественная. Он замирает. Его продолговатый череп поворачивается, сегментированные хвостовые позвонки сжимаются в тугую пружину. Из трещины в полу, ведущей в нижние, кишащие кислотой ярусы, выползает Кислотная Сороконожка. Существо размером с крупную собаку, покрытое пластинами, похожими на слюду, с десятком щупалец, каждое из которых источает едкую слизь. Добыча. Опасная.
Охота длится меньше вздоха. Никакой ярости, только чистая эффективность. Мгновенный бросок со свода туннеля. Удар хвостом — жало пронзает сочленение между пластинами. Сороконожка бьется в предсмертной агонии, её кровь, такая же едкая, как и у него, шипит на его хитине, оставляя легкие дымящиеся отметины — для него это не боль, а запах победы. Он не ест её. Он впрыскивает парализующий фермент и тащит тушу обратно в Улей. Это — сырье. Биомасса для переработки, строительный материал, пища для личинок. Zero waste.
Он возвращается. Стылый ветер с поверхности свистит в геотермальной шахте, куда он выходит на мгновение. Над ним клубится фиолетово-желтое небо, бьют химические молнии. Он не восхищается видом. Он сканирует. Его глянцевитый, "слепой" череп медленно поворачивается, сканируя ландшафт угроз... там движется стая Кремниевых Скорпионов, там из жерла извергается новый поток кипящих полимеров. Всё учтено, всё занесено в коллективный разум Улья.
День клонится к концу. Смена давления снова меняется. Пора возвращаться в глубину, к теплу и пульсации сердца Матки. Он замирает на краю обзора, совершенной скульптурой инопланетной смерти. Его грудь чуть заметно движется.
И тут... его голова медленно поворачивается. Не к туннелю. Не к сородичам. Его идеально скроенный, кошмарный лик обращается прямо к тебе. Сквозь четвертую стену, сквозь время и пространство. Слепая, глянцевая личина обращена прямо в душу, всасывая в себя твой страх, твое любопытство.
Он смотрит. Молча. Выжидающе.
Он не злится. Он не угрожает. Он просто знает. Знает, что ты увидел его. И теперь, он смотрит на тебя.
Продолжение следует?
