Уинстон Черчилль

Международные дела
Союзники
...В комментарии зарубежного издателя мемуаров Хрущева есть такие слова: «К сожалению, здесь, как и во всей книге (за исключением некоторых мест, где об этом сказано мимоходом), нет глубокого анализа тех качеств Сталина, которые позволяли ему твердо стоять на своем, аргументированно и со знанием дела вести переговоры с Черчиллем и Рузвельтом. Вероятно, лишь Молотов мог бы авторитетно рассказать об этом».
– Трудная история, – говорит Молотов, – но одно то, что Сталин заставил капиталистов Рузвельта и Черчилля воевать против Гитлера, о многом говорит.

Вспомните Черчилля…
…Читаю короткую речь английского премьера в палате общин 21 декабря 1959 года, в день 80-летия Сталина – перевод из Британской энциклопедии:
– «Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.
Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов.
Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением.
Что ж, история, народ таких людей не забывают».
– А ведь это говорит «враг № 1», по выражению того же Черчилля, – продолжает Молотов. – Я считаю Ленина выше Сталина, но если б тогда не было Сталина, не знаю, что с нами и было бы. Роль Сталина исключительна. Сталин руководил не только армией, но и воюющей страной. Ленин и Сталин останутся на века.
09.05.1985

…Мне довелось помогать Главному маршалу авиации А. Е. Голованову в работе над мемуарами, и Голованов вспомнил эпизод, когда его пригласили в Кремль на обед по случаю приезда Черчилля.
«За столом было всего несколько человек. Тосты следовали один за другим, и я, – вспоминал Голованов, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль – известный выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного».
Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел к Голованову и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!»
В воспоминаниях Голованова эта фраза тогда не прошла. На полях было написано:
«Сталин так сказать не мог».
«Не мог! Да он мне лично это говорил!» – воскликнул Александр Евгеньевич».
– Такие вещи в дипломатии имеют значение, – сказал Молотов, – и Сталин не сбрасывал их со счета… Узнали мы, что Бевин, английский министр иностранных дел, неравнодушен к картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Ну и мы перед одним из заседаний министров иностранных дел великих держав сделали ему сюрприз: привезли из Третьяковки эту картину и повесили перед входом в комнату заседаний. Бевин остановился и долго смотрел на картину. Потом сказал: «Удивительно! Ни одного порядочного человека!»
09.07.1971

– Сталин иной раз в узком кругу вытаскивал из кармана письмо запорожцев турецкому султану – носил с собой несколько лет:
«Е…ли мы эту Англию!» – все смеялись, конечно. Но он придавал большое значение нашей дипломатии.
29.07.1971, 12.12.1972

...…В 1945 году Молотов ехал на поезде в США и в вагоне узнал о смерти Рузвельта
– Ужинали в вагоне-ресторане. Это, когда я в предпоследний раз был в Америке. Надо было подготовлять ассамблею Организации Объединенных Наций и осуществлять руководство этой ассамблеей.
Вагон-ресторан полон был. Вошел какой-то гражданин и говорит: «Сейчас передали, что Рузвельт умер». Никакого внимания. Никакой реакции. Американец, если политика его хватает за карман, тут он на все готов. А президент – все-таки американцы его поддерживали подавляющим большинством… Представьте себе наше положение, можно разве было подумать, что никто никакого внимания?
– У нас больше переживали, чем у них.
– Конечно. Американцы в этом отношении довольно толстокожие. Пока их кошелек… Пока их лично не коснется, ничего не волнует… Рузвельт умел прятать свое отношение к нам, а Трумэн – тот совсем не умел прятать. Откровенно очень враждебно относился.
– Они распланировали даже, как они оккупируют Советский Союз: выпустят эмигрантов из Америки, снабдят их оружием, войсками, те создадут свое правительство, уничтожат коммунистов, раздробят Советский Союз на кусочки, оторвут все национальности друг от друга…
– Правильно. Они мечтают! Но в последние годы они уже чувствуют, что у них уходит земля из-под ног, поэтому поставили Рейгана, прямо бешеного антикоммуниста.
16.06.1983

На переговорах
…Рассматриваем фотографию Потсдамской конференции. Прошу рассказать, кто есть кто. Молотов поясняет:
– Это Вышинский, Громыко, Кузнецов Николай Герасимович, это начальник охраны Власик, Майский… Это Геращенко, заведующий экономическим отделом.
– Это Сталин, это Молотов, – говорю я.
– Верно, Сталин, Молотов. Это мой помощник Подцероб, это Царапкин, так называемый Новиков, Силин, второй мой помощник Потрубач, это мои ребята…
– А рядом со Сталиным кто сидит?
– Это Голунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, и поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.
Нас очень волновали польский вопрос, вопрос о репарациях. И мы своего добились, хотя нас всячески старались ущемить, навязать Польше буржуазное правительство, которое, естественно, было бы агентом империализма. Но мы – Сталин и я за ним – держались такой линии, чтоб у себя на границе иметь независимую, но не враждебную нам Польшу. На переговорах и раньше споры шли о границах, «линии Керзона», линии «Риббентроп – Молотов». Сталин сказал: «Назовите, как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» – «А Варшава была», – спокойно ответил Сталин.
09.07.1971
…
– Рейган провозгласил, что Польша – это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять – нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.
04.12.1981

– 1946 год, ООН. Я с пяти лет помню вашу речь, вся страна ее знала: «Нельзя забывать, что на атомные бомбы одной стороны могут найтись атомные бомбы и еще кое-что у другой стороны (Молотов комментирует сам себя: «Вот это правильно!») и тогда окончательный крах расчетов некоторых самодовольных, но недалеких людей станет более чем очевидным».
– Это была моя лично мысль, – говорит Молотов. – Я считал, что тут опасного ничего нет. Я очень тщательно обдумал это дело, а надо было сказать вместе с тем, поскольку на Японию были сброшены бомбы, и эти бомбы были, конечно, не против Японии, а против Советского Союза: вот, вспомните, что у нас есть. У вас нет атомной бомбы, а у нас есть – и вот какие будут последствия, если вы пошевелитесь.
Ну нам нужно было взять свой тон, дать какой-то ответ, чтоб наши чувствовали себя более-менее уверенно.
Готового текста у меня не было, это я говорю правду. Потом некоторые обращались: «А что это «еще кое-что»? Там только атомная бомба, а вы сказали: у нас будет атомная бомба и кое-что другое».
Сталин мне потом сказал: «Ну, ты силен!»
У нас еще ничего не было, но я был в курсе этого дела.
01.07.1979

Две самые трудные страны
…
– Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, – говорит Молотов. – Нам нужен был мир, но по американским планам двести наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.
Сталин рассуждал так: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую систему, а третья навсегда покончит с империализмом.
…Довелось слышать мне и такое мнение. Когда с маршалом А. Е. Головановым мы сидели за столом на даче у Молотова, Александр Евгеньевич сказал:
– Поживи Сталин еще лет десять, мировому капитализму пришел бы конец. Помню, при нем зашел спор, кто лучше: Черчилль или Рузвельт? «Один черт, – сказал Сталин, – что Черчилль, что Рузвельт, что Насер, что Неру. Ни один из них не отдаст деньги рабочим». Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он себе представляет коммунизм? «Я считаю, – сказал Сталин, – начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению хлеб задаром». И вот, по-моему, Воронов спрашивает: «Товарищ Сталин, как же – задаром хлеб, это невозможное дело!» Сталин подвел нас к окошку: «Что там?» – «Река, товарищ Сталин». – «Вода?» – «Вода». – «А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом». Походил, походил и говорит: «Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году». И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение, боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!
30.07.1970, 02.12.1971

Мещанская точка зрения
– Многие недовольны, что слишком помогаем другим, теперь, мол, надо о себе позаботиться…
– При Сталине тоже помогали, хотя возможности были меньше. И тогда ворчали. А теперь, конечно, связи гораздо больше, и большие масштабы это имеет, но, в основном, с моей точки зрения, все это необходимо. Все это нужно не для тех, кому мы помогаем, а в первую очередь, для нас. Три-четыре года назад я встречался в больнице с мидовскими работниками, довольно видными. «Ну как у вас там, как дела идут?» – «Вот этот Вьетнам, если бы кончилось… Не дает нам это развернуться…»
Мещанская точка зрения. Те же дерутся за нас больше, чем даже за себя! Они гибнут. А с точки зрения ослабления империализма, который для нас наиболее опасный враг, они делают колоссальное дело. И каждый шаг, который ослабит империализм, это величайшее дело. Иначе нам будет гораздо труднее через какое-то количество лет, может, даже завтра-послезавтра.
– Иначе мы можем сами себя изолировать?
– В том-то и дело. Тут, так сказать, может быть, даже не столько себя изолировать, сколько оставим себе много трудностей. А очень многие, в том числе коммунисты, думают так: только бы мир, только мир! Это правильно, но ведь это же надо обеспечить, а это нам даром не дают, либо надо сдаваться. Вьетнамцы не хотят сдаваться. Против какого империализма маленький Вьетнам действует с невероятным героизмом! Чего нам бояться империализма! А вот, если подумать о том, как этот мир обеспечить покрепче и какие жертвы будущие, от которых мы не уйдем, если мы не сдадимся…
– Сейчас говорят: лишь бы войны не было.
– Вот это хрущевская недальновидная точка зрения. Она очень опасна. Нам надо думать о подготовке к новым войнам. К этому дело подойдет. Да, чтобы мы были готовы. Тогда они будут поосторожнее. А, если на крайность пойдут они, тогда мы будем крепко стоять. Пример Вьетнама для всего мира: если такой маленький Вьетнам может, благодаря помощи друзей, против американского империализма стоять, чего ж Советскому Союзу бояться? Только своей беспомощности, расхоложенности, распущенности…
09.05.1972

У Брежнева, по-моему, основная установка слабая. Все – на мирное сосуществование. Оно, конечно, нам очень нужно, мирное сосуществование, но надо при этом помнить, что оно нам не гарантировано. Вот если это забываешь, тогда ты обязательно окажешься в луже, обязательно.
07.12.1976

https://papalagi.livejournal.com/4124309.html

12 апреля исполнилось 100 лет известной на весь мир благодаря фотографии, сделанной в мае 1945 года у Бранденбургских ворот поверженного Берлина, фронтовой регулировщице Марии Филипповне Лиманской. Ее поздравил директор Росгвардии генерал армии Виктор Золотов.

«…Никакие слова не могут передать благодарность перед величием Вашего беспримерного подвига — подвига настоящего героя, выстоявшего в страшных сражениях Великой Отечественной войны, одолевшего коварного врага. …Желаю Вам крепкого здоровья, энергии и сил, благополучия», - сказано в поздравлении. Поздравительный адрес вручил ветерану Великой Отечественной войны начальник Управления Росгвардии по Саратовской области полковник полиции Геннадий Юдин.

Мария Филипповна живет в селе Звонаревка Марксовского района Саратовской области. Именинницу поздравили военный оркестр Саратовского института войск национальной гвардии и воспитанники межрегионального детско-юношеского военно-патриотического движения «Гвардейская смена».

В мае 1945-го ветеран Великой Отечественной войны Мария Лиманская стала известна всему миру благодаря черно-белому снимку работы знаменитого военного фотокорреспондента Евгения Халдея. На фотографии, ставшей одним из символов Победы, на фоне полуразрушенных Бранденбургских ворот запечатлена за своей привычной работой молодая ефрейтор Мария Лиманская.

Она ушла на фронт 18-летней девушкой из родного села Старая Полтавка в Волгоградской области. Рассказывают, что однажды во время работы Потсдамской конференции кортеж Уинстона Черчилля проезжал мимо регулировщицы. Увидев стоящую на посту девушку, премьер-министр Великобритании остановился и поинтересовался через переводчика: «Не обижают ли ее английские солдаты?» Лиманская тогда без лишней скромности заявила: «Пусть только попробуют. Наши ребята меня в обиду не дадут!» Черчилль выслушал перевод, улыбнулся и уехал.

Источник:

https://www.mk.ru/politics/2024/04/12/v-rosgvardii-pozdravili-so-100letiem-legendarnuyu-berlinskuyu-regulirovshhicu.html

В начале двадцатого века один шотландский фермер возвращался домой и проходил мимо болотистой местности. Вдруг он услышал крики о помощи. Фермер бросился на помощь и увидел мальчика, которого засасывала в свои жуткие бездны болотная жижа. Мальчик пытался выкарабкаться из страшной массы болотной трясины, но каждое его движение приговаривало его к скорой гибели. Мальчик кричал .от отчаяния и страха. Фермер быстро срубил толстый сук, осторожно приблизился и протянул спасительную ветку утопающему. Мальчик выбрался на безопасное место. Его пробивала дрожь, он долго не мог унять слезы, но главное — он был спасен!
— Пойдем ко мне в дом, — предложил ему фермер. — Тебе надо успокоиться, высушиться и согреться.
— Нет-нет, — мальчик покачал головой, — меня папа ждет. Он очень волнуется, наверное.
С благодарностью посмотрев в глаза своему спасителю, мальчик убежал…
Утром, фермер увидел, что к его дому подъехала богатая карета, запряженная роскошными породистыми скакунами. Из кареты вышел богато одетый джентльмен и спросил:
— Это вы вчера спасли жизнь моему сыну?
— Да, я, — ответил фермер.
— Сколько я вам должен?
— Не обижайте меня, господин. Вы мне ничего не должны, потому что я поступил так, как должен был поступить нормальный человек.
— Нет, я не могу оставить это просто так, потому что мой сын мне очень дорог. Назовите любую сумму, — настаивал посетитель.
— Я больше ничего не хочу говорить на эту тему. До свидания. — Фермер повернулся, чтобы уйти. И тут на крыльцо выскочил его сынишка.
— Это ваш сын? — спросил богатый гость.
— Да, — с гордостью ответил фермер, поглаживая мальчика по головке.
— Давайте сделаем так. Я возьму вашего сына с собой в Лондон и оплачу его образование. Если он так же благороден, как и его отец, то ни вы, ни я не будем жалеть об этом решении.
Прошло несколько лет. Сын фермера закончил школу, потом — медицинский университет, и вскоре его имя стало всемирно известно, как имя человека, открывшего пенициллин.
Его звали Александр Флемминг.
Перед самой войной в одну из богатых Лондонских клиник поступил с тяжелейшей формой воспаления легких сын того самого джентльмена. Как вы думаете, что спасло его жизнь в этот раз? — Да, пенициллин, открытый Александром Флеммингом.
Имя богатого джентльмена, давшего образование Флеммингу, было Рандольф Черчилль.
А его сына звали Уинстон Черчилль, который впоследствии стал премьер-министром Англии. Уинстон Черчилль как-то сказал: «Сделанное тобой к тебе же и вернется».

Спокойная жизнь голландских буров была нарушена в 1867 году, когда на границе Оранжевой республики и Капской колонии обнаружили крупнейшее в мире месторождение алмазов. Здесь возникла компания Де Бирс — алмазная империя промышленника Сесила Джона Родса, ставшего в 90-х гг. XIX в. премьер-министром Капской колонии и активно подталкивавшего Британию к войне с бурами. Капская колония – это бывшая голландская колония, оккупированная Британией. В 1886 году в соседней бурской республике Трансваале нашли богатейшие золотоносные месторождения. В страну хлынул поток приезжих, главным образом англичан. К осени 1899 года отношения с бурскими республиками накалились, а когда в сентябре Трансвааль и Оранжевая Республика отвергли британские предложения о предоставлении избирательных прав английским рабочим на золотых приисках, стало очевидно, что война неизбежна.

Британские войска вторглись в республики. 15 ноября 1899 года Уинстон Черчилль в качестве военного корреспондента «Мониторинг Пост» отправился в рекогносцировочный рейд на бронепоезде, которым командовал капитан Холдейн (Haldane). Вскоре бронепоезд был обстрелян артиллерией буров. При попытке уйти из-под огня на большой скорости задним ходом состав врезался в валуны, которыми противник перегородил путь, сразу за поворотом, чтобы отрезать отступление. Ремонтная платформа и два броневагона сошли с рельсов, единственное орудие ставшего неподвижным бронепоезда было выведено из строя прямым попаданием. Черчилль вызвался командовать расчисткой пути, Холдейн пытался наладить оборону и прикрыть работающих, но, когда путь был расчищен, выяснилось, что сцепка оставшегося на рельсах вагона перебита снарядом, и единственное, что оставалось Холдейну — погрузив на паровоз тяжелораненых отправить их в тыл. Около 50 англичан остались перед лицом многократно превосходящих сил противника. Холдейн с солдатами были взяты в плен. Черчилль пытался бежать, но был задержан кавалеристами буров, и помещён в лагерь для военнопленных, устроенный в Государственной образцовой школе в Претории.

По словам Черчилля, он сразу начал обдумывать свой побег. Он «потерял» свою шляпу, которая выдавала в нём английского офицера. Бюргер, которому он дал денег для покупки новой, принёс ему бурское сомбреро. Возле школы были спортплощадки, окружённые высокой стеной, и ночью они освещались яркими электрическими фонарями. Черчилль обнаружил, что один кусок стены оставался в темноте. На другой стороны стены стоял частный дом посреди сада, полного кустарника. За домом была улица. Перелезть стену было несложно, но добежать до нее, чтобы тебя не заметили часовые — проблема. Черчилль поведал о своих намерениях другому офицеру, и вместе они решили, что однажды ночью, когда часовые повернутся спиной к тёмному пятну на стене, они перелезут через стену и спрячутся среди кустов в саду. Но что они будут делать дальше они не знали. Как они пройдут по улице и выберутся из города, как они пройдут неузнанными под множеством фонарей и витрин, как уклонятся от встречи с патрулями, как найдут дорогу к португальской территории и к побережью через двести восемьдесят миль дикой Южной Африки, через совершенно незнакомую, недружественную малонаселенную землю, — всё это они оставили на волю случая. Но, надеясь на удачу, они думали пройти всё расстояние за две недели, просить еду у кафров, отсыпаться днём, а идти под покровом темноты.

Они хотели совершить попытку 11 декабря, но в ту ночь часовые не отходили от единственной части стены, которая была в тени. Следующей ночью компаньон Черчилля почему-то задержался, и он решился пойти на эту авантюру в одиночку. Дождавшись пока охрана отвлечется, он подбежал к стене, схватился руками за верх и подтянулся, бросил взгляд на часовых, которые до сих пор разговаривали, стоя к нему спиной, и спустившись в соседний сад, скорчился в кустах. Там Черчилль обнаружил, что дом, в сад которого он так бесцеремонно вторгся, ярко освещён, и что у хозяина был званый ужин. Один раз гости вышли в сад и встали на дорожке в нескольких метров от него, куря и болтая. Думая, что его компаньон ещё может присоединиться к нему, Черчилль час прятался в кустах, пока не услышал из-за стены голос своего друга и ещё одного офицера. Черчилль осторожно кашлянул. Два голоса приблизились. Офицер сказал какую-то шутку, громко рассмеялся, а второй в это время тихо произнёс: «Я не могу уйти. Часовой на страже. Ты можешь вернуться?» Вернуться было невозможно. Черчилль прошептал: «Я пойду один».

В тот же миг он решительно зашагал по саду мимо открытого окна и по гравийной дорожке вышел на улицу. У ворот стоял часовой, но Черчилль отвернулся, чтобы его случайно не узнали. Первое время он шел как по льду и внутренне содрогался, ожидая резкого оклика и треска маузера. Он ускорил шаг и оказался на одной из главных улиц Претории. На тротуарах толпилось много людей, но не один не обратил на него внимания. Буры не носили формы, а в их рядах воевали многие англичане, которые были одеты в цвета хаки, а также американцы, французы, немцы, русские, и каждый в своей одежде. Видимо, Черчилль был принят за такого добровольца, а уверенность передвижений спасла его от подозрений.
Так он прошёл через весь город и достиг пригорода, открытого вельда и железной дороги.

Поскольку у него не было ни карты, ни компаса, он понимал, что это его единственный проводник. Но он знал, что через Преторию проходят две железные дороги — одна, на которой его схватили, а другая вела к побережью и свободе. Черчилль не имел представления, на какую из двух дорог он наткнулся, но, не желая упускать свой шанс, он в сотне метров от станции стал ждать отходящий поезд. Примерно в полночь остановился товарный состав, и как только он отошёл от станции, но ещё не успел набрать скорость, Черчилль запрыгнул в него и растянулся на куче угля. Всю ночь поезд неуклонно двигался на восток, и стало понятно, что ему снова повезло, и что он на пути к нейтральной португальской территории.

Сразу после рассвета, когда поезд поднимался по крутому склону, Черчилль, опасаясь дня, спрыгнул в кусты. Он скрывался весь день, а следующей ночью пошёл вперёд. Он прошёл очень мало. Поскольку все станции и мосты охранялись, он должен был их обходить, а тропический лунный свет мешал ему идти по открытой местности. Таким образом, отсыпаясь днём, шагая ночью, выпрашивая еду у кафров, он провёл пять дней. К тому времени его отсутствие было уже обнаружено, и буры сделали всё, чтобы его найти. По всем железным дорогам были отправлены телеграммы с его описанием, было распространено три тысячи его фотографий, был обыскан каждый вагон каждого поезда, а в разных частях Трансвааля попали под арест несколько похожих на него людей. Говорили, что он сбежал, переодевшись в женское платье или в форму полицейского, которого он подкупил. Говорили, что он вообще не покидал Претории, а, маскируясь под слугу, живет в доме у кого-то, кто сочувствовал британцам. На основании этого слуха были обысканы дома всех подозрительных людей. В Англии и в британской Южной Африке его побег вызвал такой же большой интерес, как и в Претории. Из-за того, что Черчилль проявил смелость и сумел провести врага, он стал народным героем, и принёс своим соотечественникам столько же радости, сколько огорчения — бурам. За поимку Черчилля буры установили награду в 25 фунтов.

Всего этого Черчилль не знал, в это время он чувствовал себя очень плохо. Нехватка еды и воды, холод по ночам и ужасная жара днём, долгая запинающаяся ходьба в темноте измучили его, а необходимость прятаться от людей почти довела его легковозбудимую нервную организацию до полного расстройства. Даже если бы он достиг нейтральной португальской территории, то в таком измождённом состоянии не рискнул бы переходить тамошние обширные болота. Ослабев и телом, и духом, он не видел другого способа выжить, кроме того, чтобы сдаться. Но прежде, чем так поступить, он придумал легенду, с помощью которой, как бы невероятно это ни казалось, он надеялся и скрыть свою личность, и попасть на поезд, чтобы пересечь границу.

Однажды ночью после многих дней странствий он оказался на окраине небольшой деревни возле границы Трансвааля и португальской территории. Совершенно не имея сил продолжать путь, он подошёл к ближайшей крытой цинковыми пластинами хижине и, готовый сдаться, постучал в дверь. Дверь открыл бородатый гигант грубоватого вида — первый белый человек за многие дни, к которому Черчилль рискнул обратиться. Черчилль слабо пробормотал слова, которые придумал заранее. Мужчина недоверчиво выслушал его и уставился на Черчилля с нескрываемым подозрением. Затем он схватил его за плечо, ввёл в дом и запер дверь на засов. «Не нужно мне врать, — сказал он. — Вы Уинстон Черчилль, а я единственный англичанин в этой деревне»…
Когда Черчилль появился в Дурбане, его встречал мэр, толпа народа и духовой оркестр, игравший: «Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!» Весь месяц Черчилля бомбардировали письмами и телеграммами с поздравлениями со всех концов света. Чтобы ему окончательно не вскружило голову, из Лондона пришла телеграмма: «Лучшие друзья здесь надеются, что Вы больше не будете выставлять себя таким ослом. Макнейл». Вернувшись в Лондон, Черчилль закончил вторую книгу о войне, и принял участие в выборах как кандидат от «хаки» — так называли тех, кто выступал за войну, получив одно из депутатских мест.

13 марта 1900 англичане заняли столицу Оранжевой республики Блумфонтейн. 5 июня британские войска вошли в Преторию. Так закончился основной период англо-бурской войны и началась её партизанская фаза. Если на свете были войны, о которых можно сказать, что противника попросту завалили трупами своих солдат, то англо-бурская безусловно относится именно к таковым. На последнем этапе размеры британского экспедиционного корпуса превышали всё взрослое бурское население. Но даже при этом, чтобы контролировать территорию, англичане начали террор против гражданских, сжигая фермы и сгоняя женщин и детей в концентрационные лагеря. Но Уинстон Черчилль об этой фазе войны уже ничего не писал…