Снабжение

Предыдущее: Питание бурских войск во второй Англо-Бурской войне 1899-1902.

Вещевое довольствие бурских вооруженных сил нагляднее всего рассматривать на примере иностранных добровольцев. Ополченцы Трансвааля и Оранжевой республики шли в бой в собственной одежде и, как правило, со своим снаряжением. Конечно, как прижимистые генетические селяки, они не упускали возможности прихватить ворох белья или пару обуви из "комиссариатских запасов", однако меньше нуждались в этом элементе снабжения. Иностранцы же на бурской службе, в основном люди небогатые, всецело полагались на государственные выдачи. О вещевом довольствии в бурских войсках сохранился очень разнообразный спектр воспоминаний - от хвалебных до ругательных.

Начнем с позитива, как выразились бы сейчас. Побывавший в Трансваале в начале войны русский инженер Владимир Рубанов, технической точности которого нет оснований не доверять, сообщает: "Хлопоты по снаряжению не представляли никаких затруднений, благодаря очень простой и практической организации дела. Все операции, нужные для волонтеров, совершались в помещении парламента. Это здание, очень простой
конструкции, все разделено на комнаты с номерами, что представляло большое удобство. Волонтерам указывали определенный номер, куда им следовало направиться. Здесь их не спрашивали, зачем они пришли, а прямо делали дело и направляли затем в другой номер, где также не задавали никаких вопросов, продолжая свое дело, и так далее. Волонтеры получали бесплатно решительно все, начиная с рубашки и кончая лошадью, которую каждый выбирал по своему усмотрению". Подпоручик Евгений Августус детализирует этот "набор добровольца": "(Каждый) получил по непроницаемому плащу, одеялу, паре переметных холщовых сум, баклаге для воды, 120 патронов и проч. Оставалось получить паспорт на проезд по железной дороге, запастись табаком, трубкой и отправиться в путь-дороженьку".

Эта оптимистичная запись относится к периоду триумфа бурского оружия, вероятно, в начале 1900 г. Но уже в марте месяце, после успешного контрнаступления британских войск и деблокады Ледисмита, тот же Е.Августус приводит диаметрально противоположную картину полной неразберихи со снабжением: "В палатке Бота я застал господина Зандберга, изображающего собой адъютанта, начальника штаба и личного секретаря генерала. На прекрасном французском языке он мне сообщил следующие новости: что Крюгередорпский отряд еще не в сборе, что комендантом его вместо умершего от ран Ван-Вейка назначен фельдкорнет Остгаузен и что мне, для получения всего необходимого, следует обратиться к нему. Пошел я к Остгаузену, но тот заявил, что у него нет ни лошадей, ни платья". В подобном же ключе выразился болгарский поручик Антон Бузуков, для участия в Англо-Бурской войне отвлекшийся от национально-освободительной борьбы в Македонии: "У нас даже гайдуки (полуреволюционеры-полубандиты) в Македонии признают своих воевод и соблюдают известную воинскую дисциплину, а у буров этого и в помине нет. Вы у них теперь, после разгрома, ни лошадей, ни платья не добудете".

Подрядчиками Трансваальского правительства по вещевому снабжению войск выступали еврейские коммерсанты из Претории и Йоханнесбурга, в большинстве - выходцы из Российской империи. Современники утверждают, что "гешефты" при этом делались баснословные. "Русские евреи, с успехом подвизавшиеся в роли поставщиков правительства, встретили нас не менее любезно, - вспоминал подпоручик Евгений Августус. - Палатки, кухонные принадлежности, шанцевый инструмент, платье, белье, сапоги, седла, баклаги - все мы получали исключительно из рук этих расторопных комиссионеров, с которыми у бурского правительства было заключено условие на поставку платья и предметов снаряжения. В начале кампании казна им уплачивала банковскими билетами или звонкой монетой, а когда запас денег истощился, они благоразумно отказались от получения по счетам облигаций Южно-Африканского банка или акций голландской железной дороги Претория-Лоренцо-Маркез взамен денег, и уплата производилась уже золотом в слитках. Благодаря щедрости правительства симпатии евреев были всецело, до последнего момента, конечно, на стороне буров". Впрочем, если верить русскому инженеру Владимиру Рубанову, подвизавшемуся в Претории, качество поставок было заведомо низким: "Поставщиками буров являются евреи, переполняющие Преторию, в руках которых сосредоточена почти вся торговля, и эксплуатация достигла громадных размеров. За обыкновенное седло, например, которое к тому же нередко через несколько дней оказывалось никуда не годным, правительство платило по 50 рублей. Большинство евреев - англоманы и ненавидят буров, не предоставляющих им прав гражданства". Что ж, буржуазия всегда на стороне сильнейшего и собственных барышей. Однако что касается еврейской молодежи, призванной в бурские войска, дралась она наравне со всеми, и бойцы-евреи были в числе последних бурских партизан, не прекращавших сопротивления до 1902 г.
В то же время многочисленны свидетельства и о злоупотреблениях иностранных добровольцев при получении снабжения от бурских республик. Например, русская женщина-доброволец Мария З. (Ольга Попова) и сестра милосердия Русско-голландского подвижного госпиталя Софья Изъединова, обе авторы интересных воспоминаний о войне в Южной Африке, с возмущением благовоспитанных дам рубежа XIX-XX вв. клеймят позором иностранцев на бурской службе, которые умудрялись по нескольку раз получать и проматывать довольствие, так и не выехав на фронт. Печально знаменитый Французский легион (состоявший не только из французов) полковника де Вильбуа-Марейля и здесь держал первенство. Граф Жорж де Вильбуа-Марейль, погибший 5 апреля 1900 г. в сражении при Босхофе, храбро, но бестолково, этим до некоторой степени очистил свое имя от изобилия некрасивых историй, связанных с его отрядом.

Правительство само обеспечивало войска палатками. 700 таковых было поставлено из португальских владений уже после начала войны и, не исключено, что безвозмездно. Португалия, связанная с Великобританией историческими союзническими отношениями, тем не менее, в ходе Англо-Бурской войны 1899-1902 гг. не раз демонстрировала бурским республикам свое расположение. Португальские армейские палатки из некрашеной парусины стали отличительной чертой лагерей ополчения Трансвааля и Оранжевой республики и, похоже, единственной материальной помощью, полученной бурами во время боевых действий от иностранной державы (не от общественных организаций и жертвователей, а по официальной поставке).
Организованный пошив форменной одежды в военное время ограничился серыми "новошивными" кителями для артиллеристов взамен слишком приметной довоенной полевой формы - очень светлого цвета "хаки", почти белой, с щегольским синим прибором. Защитное обмундирование некоторых командиров и ополченцев изготавливалось ими за свой счет.

Разумеется, качество вещевого довольствия ополченцев, как и любого другого, находилось в прямой зависимости от успехов английских войск. Партизанские отряды на завершающем этапе войны не получали ничего и совершенно обносились. Сообщает генерал Де Вет: "Вопрос об одежде был гораздо важнее. Мы были принуждены делать кожаные заплаты на брюках и даже на куртках. Для обработки кожи служили старики и люди болезненные, которые при приближении врага прятались куда-нибудь, а после его ухода снова брались за дело; но вскоре англичане стали забирать кожи и шкуры; они резали их на куски и выбрасывали, думая, что это принудит нас ходить босиком или без одежды. Но так как это невозможно, то бюргеры начали практиковать способ переодевания, который называли «вытряхиванием» (uitschudden). Они, несмотря на запрещение, раздевали военнопленных, «вытряхивая их» из их одежд. Англичане сперва уничтожали одежды по всем домам и сжигали их, а теперь стали резать на куски и выбрасывать шкуры. Бюргеры, в свою очередь, не выдержали и взамен платили раздеванием пленных".

***
Скромное вещевое довольствие буры в компенсировали давней привычкой к походному комфорту, выработавшейся благодаря охоте этого народа к перемене мест (Великий Трек, полукочевое скотоводство и т.п.). До тех пор, пока англичане не погнали их в отступление, ополченцы и иностранные добровольцы размещались в своих лагерях со своеобразным воинским уютом. Вот как описывает "суровые фронтовые будни" в бурском стане штабс-капитан Александр Шульженко: "Наш лагерь очень богат, чего вы только не найдете в наших палатках: и кровати, и стулья, и столы, и качалки, даже мраморные умывальники есть, а кухонной утвари так прямо не оберешься, и все это мы взяли с окрестных ферм. Громадными котлами и теми не побрезговали и теперь кипятим в них воду для теплых ванн. Здесь мы толька днем, а по ночам уходим на позицию".
Куда там до этого не только британскому "томми", кутающемуся в подбитое ветром одеяло, но и офицеру-джентльмену, сидящему на своем складном толчке! Не удивительно, что привыкшие к удобством бюргеры, выгнанные из своих благоустроенных лагерей, стали массами разбегаться из армии; а "томми" в самых скверных бытовых условиях службу тащили.

Наиболее стойкими из бурских бойцов оказались немногочисленные регулярные военные, часто демонстрировавшие просто запредельную верность присяге; более образованные, чем фермеры, горожане, лучше понимавшие, чем грозят британская оккупация и падение республик; и неукоренившаяся молодежь, которой нечего было терять. Этих человеческих ресурсов хватило на довольно интенсивную партизанскую борьбу разрозненными соединениями и отрядами, но не было достаточно для победы.
_______________________________________________Михаил Кожемякин.

Предыдущее: Снабжение и обеспечение бурских войск в Англо-Бурской войне 1899-1902 гг.

В 1903 г., всего год спустя после окончания второй Англо-Бурской войны, русские читатели познакомились с мемуарами прославленного бурского командира генерала Христиана Де Вета. Помимо подробного описания боевых операций, Де Вет в своей книги уделил большое внимание провиантскому довольствию и фронтовому быту бурских ополченцев - к большому неудовольствию читающей публики, которой хотелось больше узнать о воинских подвигах.

Однако внимание генерала к этой проблеме вполне объяснимо. Надоевшее всем речение Наполеона, что "армия марширует на своем животе", вполне относилось и к вооруженным силам бурских республик. Де Вет, как хороший воинский начальник, этого никогда не забывал, заслужив благодарность своих людей.

Особенностью питания бурского ополченца была очень высокая по сравнению с государственным обеспечением доля собственных запасов и поддержки не просто местного населения, а его семьи. Это было прямо прописано в военном законодательстве Южно-Африканской Республики (Трансвааля) и Оранжевого Свободного государства. Вспоминает генерал Христиан Де Вет: " Требовалось, чтобы каждый являвшийся по призыву был снабжен... 30-ю патронами, или полуфунтом пороха, 30-ю пулями и 30-ю пистонами, а также провиантом на восемь дней" (Девет Христиан Рудольф "Воспоминания бурского генерала. Борьба буров с Англиею", СПб.: Изд. А.Ф. Маркса, 1903). Если в качестве боеприпасов множество буров, у которых на фермах лежали собственные новехонькие винтовки Маузера, с притворной наивностью демонстрировали в призывном комиссариате дедовскую пороховницу и пистоны, чтобы "на халяву" получить от казны еще одну причитавшуюся им винтовку с патронами, то с запасами еды проблем не возникало. Буры очень ценили в походе доступные удобства и сытную, вкусную еду.

"Упоминая о провианте, закон не указывал, в чем этот последний должен был заключаться и сколько именно его было нужно иметь каждому бюргеру при себе, - продолжает генерал Де Вет. - Тем не менее, как-то само собой установилось правило, чтобы провиант состоял или из мяса, разрезанного на длинные, тонкие куски — «touwtjes», высушенные, просоленные и проперцованные, так называемые «бильтонги», или из колбасы и хлеба, приготовленных в виде бурского бисквита. Количество нужного провианта также не указывалось законом; каждый бюргер должен был рассчитывать на 8 дней и точно знать, сколько ему могло хватить на это время". Но не бильтонгом единым утешались в течение восьми "своекоштных" дней, да и позднее, призванные на защиту родных краалей (ферм) бурские ополченцы. Русский доброволец на Трансваальской службе подпоручик Леонид Покровский (впоследствии погиб в сражении) с неподражаемым юмором нарисовал "полную выкладку" этих ухватистых селяков: " Каждый бур едет на войну с такими громадными чемоданами, с такими большими запасами съедобного, набирает столько разных чашек, чугунков, котелков и кастрюль, что поистине непритязательному русскому человеку, глядя на все это, невольно думается: да уж не на новую ли ферму он перебирается? На дне его сундуков, под спудом, лежат большие запасы не сахарина, а настоящего сахара, на отсутствие которого так сильно жалуются в Трансваале, немало и прочих лакомств вроде леденцовых конфет, столь любимых бурами, но ни за что они не угостят этим вас. Частенько масса заготовляемых ими продуктов портится, тухнет, так что приходится выбрасывать, а все же бур не поделится с вами ничем и с улыбочкой посмотрит на свое погибающее добро".
Что там чемоданы! За многими "крепкими хозяевами" на войну следовали запряженные мулами или быками фургоны, представлявшие не только склад провизии и различного инвентаря, но и подвижное жилище, в котором хозяйничали их жены, дети и/или чернокожие слуги-кафры. Генерал Де Вет на скрывает горечи, описывая, как обремененные этим частновладельческим обозом ополченцы разбегались по домам при первой же угрозе его потерять: "Бюргеры не могли расстаться со своими повозками! Большая часть из них... отправилась назад домой, несмотря на то, что это совсем было не нужно, так как у каждого воза было по крайней мере по одному кафру и одному погонщику, которые и должны были, согласно моему приказанию, доставить повозки по домам бюргеров". Вопреки расхожему мнению в международной прессе периода Англо-Бурской войны, унаследованному историографией, сухопарый британский "томми" был гораздо более неприхотлив в походно-полевых условиях и легче обходился жестоко урезанным рационом, чем избалованный сытым размеренным образом жизни на ферме упитанный бур. Бюргеры-горожане были менее приспособлены к жизни в поле, чем фермеры, однако на удивление более стойко переносили военные невзгоды на морально-волевых качествах - сказывались их лучшие социальное развитие и коллективизм.

Однако вернемся к проблеме пищевого довольствия ополчений Трансвааля и Оранжевой республики. В день девятый бородатое воинство (несмотря на то, что в "заначках" еще водилось немало харчей) настойчиво требовало у своих коммандантов и фельдкорнетов: "Ons wil eet!! (Хотим жрать!!)" Наверное, невозможно рассказать об этом с большим знанием местного колорита, чем генерал Христиан Де Вет: "Восемь дней, в течение которых бюргеры были обязаны содержать себя сами, быстро прошли, и для правительства, наступило время принять на себя заботы о воинах. Что касается этой заботы, то я должен заметить мимоходом, что это дело обстояло у нас иначе, нежели в британском лагере. Английские войска получали свои ежедневные порции. Каждому солдату давалось столько же и той же самой провизии, какую получал любой из его товарищей. У нас же (я не говорю о тех случаях, когда распределялась мука, сахар, кофе и другие подобные припасы) было не так. В то время, как английский солдат получал свою пищу готовою, в виде консервов, «бликкискост», как их называют буры, мы получали сырые продукты и должны были сами приготовлять себе пищу. Я позволю себе остановиться нисколько долее на этом предмете, полагая, что не безынтересно знать, каким путем бур на войне получал свою порцию мяса. Животные — бык, овца, или другое какое, застреливались или закалывались, мясо разрезалось на куски, и тут-то наступало весьма ответственное дело раздачи нарезанных кусков мяса, что исполнял заведовавший мясом — «vleeschorporaal». Так как куски были очень разнообразны, то беспристрастие должно было быть отличительным качеством всякого заведовавшего мясом. Поэтому, обыкновенно, во избежание каких бы то ни было недоразумений, распределявший куски становился спиною к бурам и, взяв в руки первый попавшийся кусок, державший перед ним, передавал его сзади стоявшему, конечно, только в том случае, если этот последний значился в списке, предварительно прочитанном вслух. Полученным куском бур должен был быть доволен; тем не менее, нередко случалось и противное; возникали даже ссоры. Не было ничего удивительного в том, что в таких случаях заведовавший мясом, сознавая свою полную правоту, горячился. Иногда ему стоило большого труда объяснить это какому-нибудь бестолковому, обвинявшему его, буру, и подчас дело не обходилось без взаимной потасовки. Но это продолжалось недолго. После нескольких недель обе стороны привыкали друг к другу, и, я думаю, многим заведовавшим раздачей мяса приходилось, снисходя к человеческим слабостям, оставлять без внимания обидные замечания буров, пропуская их мимо ушей. С другой стороны, и сами якобы обиженные стали лучше понимать свои ошибки и научались быть довольными всем. Бюргер должен был приготовлять себе мясо сам, варить его или жарить, как ему хотелось. Обыкновенно это делалось так. Мясо насаживалось на сучок, срезанный с первого попавшегося дерева. Часто такая вилка делалась из колючей изгороди, с двумя, тремя и даже четырьмя зубцами. Требуется большое искусство, чтобы все куски, жирные и тощие, насаженные на вилку и называемые в таком виде «bont-span», держались бы хорошо над огнем и равномерно жарились. Из муки бюргеры делали себе пироги. Они варятся в кипящем сале и называются обыкновенно «бурными охотниками» (stormjagers), а также «желудочными пулями» (maagbommen)".

Припасами и их распределением в каждом коммандо (подразделении) ведал интендант, по традиции именовавшийся "капралом" - не путать с воинским званием в небольших регулярных силах республик. Нормативы выдачи продовольствия не были определены "письменно", каптенармусы исходили из наличной провизии и делили ее на относительно равные доли по числу бойцов. Женщинам, детям и кафрам, находившимся при многих ополченцах, пайка не полагалось; каждый бюргер сам кормил своих домашних.
***
Правительство Трансвааля озаботились созданием собственных продовольственных запасов накануне войны; как более состоятельный партнер, золотоносный Трансваль брал на себя обеспечение и соседней Оранжевой. "Главное занятие жителей составляло скотоводство, земледелием же занимались лишь сообразно с потребностями местнаго белаго населения", - охарактеризовал сельскохозяйственные ресурсы бурских республик подполковник русского Генерального штаба П.Э. Вильчевский в статье для имперской "Военной энциклопедии" издательства И.Д. Сытина (Т.2, 1911). При этом садоводство было развито сильнее, чем огородничество - бурские персики заслужили региональную известность. Единственным продуктом экспорта пищевой промышленности было вино местных виноградников, охотно покупавшееся португальцами в Лоренцу-Маркише (Мозамбик).

Однако персиками и вином войска не насытишь, а в хлебе бурские производители избытка не испытывали. Зато трансваальская казна позволяла траты на импорт продовольствия. Как сообщал русский военный представитель (агент) в Брюсселе и Гааге Генерального штаба подполковник Е.К. Миллер, компетентный в южноафриканских делах: "В течение 1899 года ввезено через бухту Делагоа, из Америки, не менее 300 000 мешков муки и более 400 000 мешков направлено в другие порты Южной Африки, большая часть которых назначалась в Трансвааль. Раньше никогда такого количества не ввозили. Заказы продолжаются". Налицо энергичные попытки правительства "папаши" Пауля Крюгера создать экстренные запасы продовольствия, следственно - понимание проблемы. За тот же период из португальских владений поступили 37 тыс. бочек соленой рыбы (bacalhau) и 15 тыс. бочек масла в качестве натуральной оплаты за вино. Достаточно неоднозначный запас, учитывая, что в бурской традиционной гастрономии рыба практически отсутствует. Единственное известное употребление "португальской селедки" во время войны - питание ею английских солдат-военнопленных в лагере на ипподроме Претории, позволившее высвободить некоторое количество мяса для бурского ополчения.
Скот, предназначенный на убой для прокорма войск, правительством предварительно не закупался, а поставлялся военным частными подрядчиками за звонкую монету по мере потребности. Разумеется, счет допущенным при этом на всех уровнях злоупотреблениям шел на многие тысячи трансваальских фунтов, но в общем мясо до ополченческого котелка доходило регулярно.
Бесперебойную доставку провизии в войска гарантировало очень близкое вынесение баз снабжения к позициям по железнодорожным линиям и накопление там огромных залежей. Иллюстрирует типичную ситуацию русский доброволец подпоручик Евгений Августус: "Часа через 2 мы были на станции Моддер-Спруйт, в нескольких милях от осажденного Ледисмита. Станционных зданий почти не видно из-за массы нагроможденных ящиков, бочек и мешков с мукой, рисом, солью и другими продуктами. Беспрестанно подъезжают один за другим громоздкие фургоны величиной в товарный вагон; в воздухе стон стоит от рева упряжных мулов и волов, от хриплого крика черных погонщиков, пощелкивающих длинными бичами. Рабочие-кафры перетаскивали на себе с изумительной ловкостью громадные тюки фуража, мешки с продуктами и нагружали их на подводы, между тем как буры стояли в стороне и невозмутимо дымили своими трубками".

Разумеется, с началом успешного контрнаступления войск лорд Робертса и генерала Буллера весной 1900 г. эвакуировать эти громоздкие склады в ближнем тылу буры не смогли. Частью их уничтожили, частью сдали британцам с невообразимой легкостью. Даже после падения столиц Трансвааля и Оранжевой и их основных центров летом того же года, бурское командование пребывало в твердой уверенности, что доступных провиантских ресурсов хватит в достатке снабжать свои войска. "Запасов, вывезенных из Йоганнесбурга и Претории, хватит на долгое время", - вторил длиннобородым генералам и коммандантам 25 июля/7 августа 1900 г. русский военный корреспондент и доброволец А.Е. Едрихин, писавший для петербургского "Нового Времени" под псевдонимом Вандам. Как и многие иллюзии буров, эта вскоре развеялась с неумолимым ходом войны. Насколько болезненным оказалось понимание реальности (и когда оно пришло), свидетельствует следующий меморандум Трансваальского правительства:
"Полевое местопребывание правительства, округ Эрмело Южно-Африканской республики.
10 мая 1901 г.
Его Превосходительству господину секретарю Оранжевой республики. Боевые припасы истощены, и мы обречены на бегство перед неприятелем. Мы не можем оберегать ни бюргеров, ни их скота. Скоро мы не будем в состоянии снабжать сражающихся бюргеров жизненными припасами".
***
Бурская полевая кулинария предоставляла сытное, хотя и довольно однообразное питание. Показательна картина, которую рисуют в своих воспоминаниях сражавшиеся на той войне русские добровольцы: "С завистью мы поглядывали на группу буров, сидящих вокруг костра и попивающих черный кофе из больших кружек, между тем кaк мальчишка-кафр в английской солдатской куртке поджаривал на сковороде сочные куски мяса с луком" (Е. Августус. Воспоминания участника Англо-Бурской войны). Другими словами о том же повествует и генерал Де Вет: "Наши люди не ели ничего целый день, а потому легко себе представить их удовольствие при виде «bont-span» (мясо), жарившегося на вертеле. Два-три пирога (maagbommen) и пара чашек кофе привели каждого из нас в прежнее состояние".
Постоянной практикой была отправка семьями своим бойцам обильных продуктовых посылок. Их в товарных количествах привозили для своих друзей и соседей многочисленные возвращавшиеся отпускники - буры не заморачивались официальным оформлением увольнительных и уезжали/приезжали на позиции, когда вздумается. Разумеется, боевые подруги - жены и сестры, следовавшие на войну за многими ополченцами и командирами, периодически баловали их почти домашней кухней. Пристрастием к гастрономическим изыскам отличались и лагеря иностранных добровольцев. Подпоручик Евгений Августус, сам прирожденный фронтовой кулинар, со смаком расписывает этот процесс, не забыв остановиться и на содержимом посылок "для счастливого бура": "Мяса было в изобилии: каждый день убивалось для отряда по быку или по нескольку жирных баранов. Отрядный комиссар выдавал вкусные белые сухари, рису, соли, сало в консервах, цейлонского чаю или кофе. Я вздумал варить борщ из мяса и гиацинтовых клубней, дикорастущих по склонам горы... Сахар, которого не всегда хватало, заменялся вареньем или фруктовым мармеладом в жестяных круглых коробках. Из муки и back-powder [соды] мы ухитрялись делать оладьи, пышки, лепешки. Случайно подстреленный ширингбок или куропатка и компот из персиков придавали нашим обедам некоторое разнообразие, и буры, питавшиеся более скудно, так как у них приготовлением пиши заведовали кафры, не без зависти поглядывали на жирный суп с луковицами, огромные бифштексы с рисовой кашей и румяные лепешки с вареньем. Мы иногда великодушно угощали их произведениями своего кулинарного искусства, тем более что они нас никогда не привлекали к грязной работе разделки туши и на нашу артель всегда доставались лучшие куски - филе, язык. Бурам часто присылали полевой почтой из дома разные лакомства, сдобные пирожки, корзины с фруктами, и они никогда не забывали поделиться с нами". У того же автора в качестве посылок от близких городскому и сельскому ополченцам фигурируют столь важные для солдатского сердца забавы как "коробки тонких сигар" и "мешок табаку". Принимая вышеизложенное во внимание, не удивляет "сверхъестественный по изобилию магазин (здесь: склад) сладостей, конфектов, папирос и превосходного коньяку" в палатке командира Французского легиона графа де Вильбуа-Марейля, который после его гибели подчиненные расхищали в течение недели.
Вывод: пока на стороне бурских войск была удача, а в их лагерях - бесперебойное снабжение провизией, питались они "от пуза", и нос был в табаке. Некоторые затруднения в Трансваале и Оранжевой республике с кофе, сахаром и иными "колониальными товарами" компенсировались за счет домашних запасов.
***
Фураж для лошадей, мулов и быков заботил бурских командиров гораздо меньше, чем провиант для людей. Дело в том, что неприхотливые животные, выращенные в южноафриканских краалях (фермах), приучены долгое время довольствоваться только подножным кормом. Это отрицательно сказывается на их силе; но для того, чтобы трусить жидкой рысцой под ополченцем в походе, бурской лошадке довольно пожухлой травы, а мулы и быки способны даже впроголодь кое-как волочь обозный фургон, побуждаемые бичом погонщика. До поры до времени. По воспоминаниям очевидцев, подступы к лагерям были усеяны трупами павших от непосильных трудов и бескормицы животных. Их легко меняли на новых. В богатых скотоводческих хозяйствах Трансвааля и Оранжевой четвероногих призывников хватало.

Для более серьезных задач - работы в артиллерийских запряжках, под конными разведчиками, карабинерами (небольшой бурской регулярной кавалерией), командирами и посыльными - лошадей кормили лучше. Вместо традиционного в Старом Свете овса в Южной Африке использовали в основном кукурузу.
***
В засушливых, несмотря на наличие круглогодичных локальных источников воды, пространствах южноафриканского вельта первоочередную важность представляло снабжение войск водой. Бурские интенданты относились к нему с должным усердием. Поставки воды в каждом коммандо были поручены особым партиям ополченцев, не обремененным никакими другими обязанностями. Особенно это касалось боевой обстановки, в которой воду для питья бойцов на позициях требовалось располагать поблизости и в достаточном количестве. "У оранжевцев были для этого особого рода отдельные лагери..., - пишет генерал Христиан Де Вет. - Эти лагери состояли из бюргеров, которые не могли принимать участия в сражениях. Они назывались впоследствии «водоносцами» (waterdragers)".

Лошадей и гужевой скот при близости источников воды отгоняли выпаивать в определенной очередности. Если же воды поблизости не было, ее возили в бочках при обозе; однако в таких случаях предотвратить падеж животных не удавалось почти никогда. Особенно страдали без водопоя лишенные постоянных обозов партизанские отряды в 1901-1902 гг. Генерал Де Вет, опытный партизан, старался выстраивать маршрут движения своих подразделений вдоль рек и ручьев, но это не спасало: британские войска регулярно загоняли их в бесплодный вельт. Муки жажды и падеж лошадей повторялись вновь.
***
Отдельного рассмотрения заслуживает употребление в войсках спиртного. Во время войны в Трансваале и Оранжевой республике действовал "сухой закон". Он распространялся на горячительные напитки, однако не касался вина, которое считалось не алкогольным, а столовым напитком. В таком качестве оно и предназначалось в паек бурских ополченцев. Но сами буры вино пили неохотно, разве что потомки французских гугенотов, а большинство предпочитали фруктовую, чаще всего персиковую самогонку (mampoer), напиток ароматный и очень крепкий. Ее-то ополченцы и получали в "передачках" из дома, а затем смаковали возле лагерных костров.

Бочки с вином кисли на жаре; например, под Ледисмитом наступающие британские войска взяли их целыми пирамидами, и большинство были вынуждены вылить. "Благородный напиток совершенно испорчен, вот истинное варварство со стороны буров", - заявил тогда один из "офицеров и джентльменов" (Charles Rayne Kruger. Goodbye Dolly Gray: The Story of the Boer War. London: Cassell, 1959).
"Сухой закон" в бурских республиках толком не соблюдался за сильным развитием частного предпринимательства и слабостью контрольных органов. Воспоминания русских добровольцев пестрят эпизодами залихватских нарушений его в тыловых увеселительных заведениях военными и гражданскими. "В соседней комнате, где помешался буфет с крепкими напитками, собралась компания правительственных чиновников, угощавших бежавшего из английского плена фельдкорнета Спруйта, - замечает подпоручик Евгений Августус. - Официально продажа крепких напитков была воспрещена во всей стране; буфеты, даже в такой первоклассной гостинице, как European Hotel, были заколочены, но ради такого случая и для таких влиятельных гостей хозяин считал возможным нарушить закон. На столе красовались бутылки с заманчивыми этикетками Scotch Whisky и другие изделия английской водочной промышленности. Пили по обыкновению без всяких закусок, мешая виски с сельтерской водой". Современники сходятся во мнении, что особенную приверженность "зеленому змию" демонстрировали иностранные добровольцы и военные корреспонденты, особенно французы.

Впрочем, случаев, чтобы пьянство на позициях угрожало бурским или добровольческим подразделениям потерей боеспособности, за всю войну достоверно не зафиксировано. Русский военный представитель при британских войсках Генерального штаба полковник П.А. Стахович транслировал в Санкт-Петербург сплетни английских офицеров, что в одном из первых и неудачном для буров сражении при Эландслаагте 21 октября 1899 г. голландские и немецкие добровольцы, поднявшиеся в обреченную контратаку за бурским генералом Йоханнесом Коком, якобы были сплошь пьяны. Это не первый случай в истории войн, когда озлобленные яростным сопротивлением противника победители ложно приписывают его отвагу опьянению. Малопочетную "утку" постеснялись тиражировать не только британские историки, но и отнюдь не благорасположенные к бурам современники-литераторы Уинстон Черчилль и Артур Конан Дойл.
***
С переходом бурских войск к партизанским методам боевых действий, т.е. примерно со второй половины 1900 г., начал ощущаться дефицит провизии, поначалу скорее досадный, чем фатальный. "Чувствовался недостаток всего, кроме мяса, хлеба и муки, - записал в феврале 1901 г. генерал Де Вет. - Этого тоже было не очень много, но все-таки жаловаться было еще нельзя. Что касается кофе и сахара, то мы пользовались этими лакомствами только в тех случаях, когда отбирали их у англичан; в другое время мы о них и не думали... Мы делали себе кофе из зерен пшеницы, ячменя и маиса, сухих персиков и даже из особого рода картофеля".
С течением неумолимого военного времени все большую роль для рассеянных по скудному вельту коммандо играл захват британских продовольственных и почтовых транспортов. Генерал Де Вет живописует изобилие своих трофеев, граничащее с роскошью: "В добычу нам осталась одна пушка и более 200 тяжело нагруженных повозок, 10-12 повозок с водой и несколько дрезин. Провиант заключался в консервах «canned beef», бисквитах, варенье, муке, сардинках, лососине; тут же было еще много всякого добра, совершенно ненужного в лагере. Были также целые повозки с ромом, прессованным сеном и овсом для лошадей. Поразительная масса провианта! (...) Я разрешил бюргерам откупоривать почтовые ящики и брать из них все, что им угодно. Там были всевозможные пакеты и пакетики, главным образом нижнее белье самого лучшего качества и масса сигар и папирос... Какое зрелище! Каждый бюргер нагрузил свою лошадь кладью, полученною в лавке, где не только ничего не пришлось платить, но и в будущем не придется. На седле уже не оставалось места для седока, и ему приходилось вести лошадь под уздцы".
Тем не менее, напрашивается вывод: красноречие генерала в восхвалении богатой добычи - это красноречие полуголодного и утомленного лишениями человека, случайно дорвавшегося до изобилия. Бурские партизаны завершающего этапа войны недаром получили у своих соотечественников печальное прозвище "искателей горечи" (африкаанс: bittereinders). Эти храбрецы, до конца сражавшиеся за свободу и честь погибших республик, вдоволь познали все тяготы партизанской войны: голод, болезни, жестокий недостаток лошадей и боеприпасов, отчуждение и враждебность соотечественников, винивших своих непримиримых защитников в развязанной британцами кампании "выжженной земли". Те же воспоминания генерала Де Вет ближе к концу пестрят рассказами о невозможности "купить хлеба", раздобыть лошадей и т.п.
Своим талисманом "искатели горечи" не без мрачной иронии объявили африканского хомяка. Этот смышленый и смелый зверек, мало похожий внешне на своего домашнего собрата, тоже обожает делать запасы. Однако сильные естественные враги всегда готовы разорить его норку и поживиться; хомяку приходится отчаянно сражаться за свое добро.

Точно так же бурские партизаны, которые мало что могли увезти на седле, делали в тайных местах "нычки" с "долгоиграющим" провиантом, боеприпасами, нередко - с разобранными пушками или 37-мм скорострелками Максима, которые не имели возможности забрать с собой. Точно так же англичане регулярно раскрывали и разоряли их.
Массовой депортацией из зоны боевых действий в концентрационные лагеря мирного населения, которое десятками тысяч погибало там от истощения и болезней (особенно страшные жертвы были среди детей), захватчики буквально вышибли у партизан почву из-под ног. Пишет генерал Христиан Де Вет: "Продолжать войну — об этом нечего было и думать: наши женщины и дети тогда бы все погибли. Голод стоял у дверей. (...) Положим, мы спасли бы женщин и детей, но сами себя подвергли бы, все-таки, той же опасности умереть с голоду, потому что очень немногие могли бы уйти в Капскую колонию вследствие недостатка лошадей. В большой части восточных округов Трансвааля не было почти совсем лошадей, а те немногие лошади, которые еще оставались, были так слабы, что никуда не могли бы двинуться".

Голод и отчаяние - вот два победоносных оружия, которыми Британская империя сломила последних бойцов за Трансвааль и Оранжевое Свободное государство.
_________________________________________________________Михаил Кожемякин.

Начало: часть 1, часть 2.

ДАЙ МНЕ КАНАЛ СВЯЗИ! (цит.: О. Медведев)
Для обеспечения связи в вооруженных силах бурских республик применялись три способа: телеграф, гелиограф (световые сигналы) и отправка конных делегатов связи. Накануне начала второй Англо-Бурской войны телеграфная сеть региона была неплохо развита и обеспечивала бесперебойное сообщение между основными населенными пунктами и промышленными объектами Южно-Африканской Республики (Трансвааля), Оранжевого Свободного государства, британских и португальских владений. Важной особенностью было существование параллельных телеграфных и железнодорожных линий, т.е. транспорт и связь работали в единой системе.

Телеграф был основным средством связи между президентами Трансвааля Паулем Крюгером и Оранжевой Мартинусом Теунмсом Стейном, генерал-коммандантом (главнокомандующим) Жубером и бурскими генералами "на местах". Трансконтинентальными телеграммами отправляли/принимали международную корреспонденцию военные агенты (атташе) иностранных государств и военные корреспонденты при бурских силах. Связь на позициях осуществлялась телеграфом лишь при наличии оного "на обоих концах", например, когда штаб соединения буров находился на узловой железнодорожной станции, а его передовое коммандо (подразделение) - на дальнем полустанке. В остальных случаях применялся гелиограф или отправлялись посыльные с письменными, а часто и с устными сообщениями.

К фото - Старший военный телеграфист Трансвааля лейтенант Пауль Констант Пафф "по гражданке"; он же со своими подчиненными на телеграфной/гелиографической станции в ставке генерал-комманданта Жубера (лейтенант в служебном мундире, остальные - в полевой форме с кепи), 1899.

В бурских республиках поняли необходимость отдельной службы военной связи примерно в то же время, что и в "старых" военных державах всего мира - в конце XIX в. Поэтому в их небольших регулярных силах, создававшихся по принципу группировки военных специальностей, которые нельзя было поручить ополченцам, были заложены кадры для развертывания системы связи при общей мобилизации. В составе Государственной Артиллерии Трансвааля имелась рота телеграфистов, включавшая также гелиографистов, и именовавшаяся пафосно: Корпус Сигналов и Телеграфа, явно с "заделом" на развертывание в военное время. В ее мирновременном составе числились лейтенант Пауль Констант Пафф (командир, признанный энтузиаст своего дела), 6 вахмистров (унтер-офицеров) и 56 капралов и рядовых. В 1899 г. стараниями лейтенанта Паффа для его роты у компаний Siemens и Halske в Берлине были заказаны шесть новых комплектов "приборов искровой беспроводной телеграфии", однако есть сведения, что к началу войны успели прибыть только три. Трансваальские военные связисты при общеартиллерийской форме одежды носили на рукаве служебный шеврон в виде перекрещенных молний.

В Оранжевой республике команда телеграфистов из 12 человек была создана в составе полиции, что показательно: президент республики Стейн считал эту структуру особенно надежной и на войне сам надевал полицейскую униформу.
С началом боевых действий военные связисты бурских республик получили распределение небольшими группами и даже поодиночке между штабами соединений и особо важными объектами транспортной и тыловой инфраструктуры. Профессиональные гелиографисты из числа ополченцев пополнили импровизированные подразделения связи на фронте. Призванные на службу гражданские телеграфисты как правило оставались на своих станциях, хотя подчинялись местным воинским начальникам буров - коммандантам и фельдкорнетам - и были вооружены для защиты от возможных рейдов английских диверсантов и их туземных "прокси".
Работа связи при бурских штабах была налажена очень просто, со сведением к минимуму бюрократии, которой этот род оружия в регулярных армиях особенно склонен обрастать. На иностранных военных, ставших свидетелями боевой работы бурских связистов, эта "сельская простота" производила шокирующее впечатление. Известный предводитель французских добровольцев полковник граф Жорж де Вильбуа-Марейль в своем письме в Париж, разошедшемся в прессе, оставил яркую характеристику: "Система сообщений здесь ниже или выше европейского понимания, однако в целом справляется со своей задачей" (Villebois de Mareuil. Dix mois de campagne chez les Boers, 1900). Свою лепту в установление понимания бравый сын Франции и его буйные компаньоны внесли еще в декабре 1899 г., зажарив и сожрав голубей с почтовой станции, созданной накануне войны личными стараниями престарелого трансваальского командующего Петруса Якобуса Жубера, закупавшего обученных птичек, кстати, опять-таки у французов... Русские военные путешественники почтовых голубей у буров не истребляли и к изучению организации связи в трансваальских штабах отнеслись более подробно. Хотя в рапорте капитана Российской императорской армии М.А. фон Зигерн-Корна из ставки главнокомандующего Трансваальских войск генерала Луиса Боты (назначен после кончины Петруса Якобуса Жубера) тоже сквозит некоторая оторопь "правильного" офицера: как же так, связь пашет, а контора не пишет?
"Штаб главнокомандующего генерала Бота состоял из его секретаря, начальника военного телеграфа и двух-трех телеграфистов. Никаких письменных сведений в этом штабе не имелось, не было и никаких карт. Не имея привычки ими пользоваться, бурские военачальники относятся к ним с большим недоверием; а зная и без того отлично местность обходятся свободно без всяких карт. Никаких списков, приказов, диспозиций, никаких вообще бумажных дел в штабе и следа не было. Вся канцелярия состояла из секретаря, его записной тетрадки и пачки телеграфных бланков! Все распоряжения и донесения передавались преимущественно словесно.
Желая быть в курсе дела или сделать какое-либо распоряжение, главнокомандующий или лично объезжал позицию, или взбирался на самую высокую гору и оттуда разговаривал по гелиографу с отдельными командами. Эти разговоры, если и записывались на бланках, то не с той целью, чтобы их сохранять как документы, а лишь для того, чтобы гелиографист не забыл, что ему надо передать или что он принял с другой станции.
Таким образом, только главнокомандующий и его секретарь знали, где кто стоит на позиции и что там происходит. Остальные, простые смертные, имели весьма смутное, приблизительное представление о позиции и знали лишь своих ближайших соседей. Сведения их о неприятеле были гораздо обстоятельнее".
Дополнительное преимущество такой организации связи - будучи захвачен британцами, не только простой бурский ополченец, но и полевой командир довольно высокого уровня мало что мог рассказать на допросе.

Тем не менее, несмотря на последовательные попытки бурских генералов обезопасить связь от проникновения неприятеля, телеграфное сообщение в Трансваале, Оранжевой и южноафриканских владениях Великобритании в начальный период войны в особых случаях продолжало работать как единая линия. Еще действовали некоторые "джентльменские" договоренности. Например, в ноябре 1899 г. министр иностранных дел Российской империи граф Михаил Николаевич Муравьев официально сообщил военному министру Куропаткину: "Милостивый Государь Алексей Николаевич, в ответ на письмо от 21 сего ноября № 140 имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что я поручил императорскому послу в Лондоне испросить разрешение Великобританского правительства на беспрепятственное сношение по телеграфу с Преторией относительно допущения подполковника Ромейко-Гурко в армию буров для наблюдения эа ходом военных действий". Российский посол в Лондоне Е.Е. де Стааль в недельный срок получил "добро" непосредственно от премьер-министра лорда Солсбери и доносил по этому поводу: "Почтовое бюро не станет препятствовать отправке наших телеграмм, при условии, что они не будут зашифрованы". Официальные депеши из Петербурга в Преторию и обратно с тех пор исправно бежали по английским проводам вплоть до падения столицы Трансвааля перед наступающими британскими войсками. Аналогичными каналами связи пользовались и другие иностранные представительства в столицах бурских республик. Также по телеграфу противоборствовавшие стороны обменивались списками военнопленных, раненых и погибших военнослужащих неприятеля, оказавшихся в их руках.

Телеграфные станции Трансвааля и Оранжевой республики продолжали обеспечивать военную связь для своих войск практически так же, как железные дороги - их снабжение: пока в руках буров оставался хоть один аппарат, с которого можно было передать сообщение, и другой, который мог его принять. Это продолжалось до осени 1900 г. В партизанский период борьбы буров против Великобритании попытки отдельных генералов и коммандантов "отстучать" телеграмму с захваченной станции носили личный или пропагандистский характер и как обеспечение военной связи рассматриваться уже не могут.

Гелиографом, наоборот, бурские партизаны продолжали активно пользоваться до самого конца боевых действий. Его применяли для связи разведывательные разъезды, отдельные группы и даже некоторые бойцы самостоятельно. Насыщенность бурских отрядов в 1901-1902 гг. гелиографами была очень велика: в мирное время эти приборы были распространены на горно-добывающих предприятиях и на транспорте, многие умели владеть ими, и самого оборудования было очень много. Недостатком такой связи была легкость перехвата и расшифровки противником. Бурские гелиографисты отвечали все новыми методами кодировки сигналов, в изобретении которых многие из них достигли большого мастерства.

В небольших регулярных вооруженных силах буров военные связисты получили неожиданную репутацию отчаянных и преданных бойцов до последней возможности, часто - до смерти. Не исключено, что их мотивом служило понимание этими обученными и владевшими информацией военнослужащими важности бесперебойной связи в боевых условиях. "Наблюдаем вход вражеской кавалерии в полумиле, мы намерены разрушить оборудование и присоединиться к бою", - такова была последняя телеграмма военной станции связи в столице Оранжевого Свободного государства Блумфонтейне в день захвата города англичанами, 13 марта 1900 г. (John Gooch (ed.). The Boer War: Direction, Experience and Image. London, 2000).
Оба бурских профессиональных военных, расстрелянных британцами за отчаянное партизанское сопротивление, были военными связистами - 23-летний командир отряда разведчиков Гидеон Шипперс, с 16 лет служивший в Трансваальской артиллерии гелиографистом, и еще более юный капрал-телеграфист Флорис Виссер (20-ти лет), ставший партизанским квартирмейстером. Шипперс был захвачен в плен обессиленным жестокой малярией, Виссер - тяжело раненым. Первый казнен согласно приговору британского военного суда 18 января 1902 г., второй - убит 10 августа 1901 г. по приказу известного англо-австралийского уголовника авантюриста и поэта офицера Бушвельдских карабинеров Гарри Моранта.

ЛОШАДИ И ТЯГЛОВЫЙ СКОТ.
Основу бурского ополчения составляли конные стрелки, комплектовавшиеся по мобилизации из бюргеров (полноправных граждан бурских республик), прибывавших из своих краалей (ферм) с собственными лошадьми и, зачастую, личными фургонами, запряженными тягловыми животными. "При этом требовалось, чтобы каждый являвшийся по призыву был снабжен верховой лошадью, седлом, уздечкой", - описывает бурские мобилизационные правила генерал Христиан Де Вет в своих мемуарах, которыми русская аудитория зачитывалась еще в 1903 г. (Воспоминания бурского генерала Хр. Девета. Борьба буров с Англиею. СПб., 1903). О повозках в призывных актах ничего не говорится, но бурам было так удобнее: воевать они предпочитали со своеобразным комфортом. Тем не менее, была и пехота, вернее - железнодорожная пехота, о которой редко упоминают историографы второй Англо-Бурской войны; при осаде Ледисмита, например, она составляла около половины всех войск. Городские жители, как бюргеры, так и проживавшие в республиках иностранцы, по закону несшие воинскую обязанность (за исключением подданных Нидерландов, Германии, Франции, Италии, Португалии, Бельгии и Швейцарии; российскоподданных бурские "военкомы" гребли за милую душу!), как правило, являлись в призывные комиссариаты пешком. Их вооружали и отправляли к местам несения службы железной дорогой, благо основные фронты протянулись именно вдоль железнодорожных линий. По железной дороге подразделения пеших ополченцев передислоцировались и снабжались, наступали и отступали, пока была такая возможность. Бурские артиллерия и полиция весь первый период войны рассчитывали на свои конюшни. Вопрос о снабжении верховыми лошадьми вставал только в отношении иностранных добровольцев, которые позиционировали себя как самостоятельные формирования для ведения разведки и активных боевых действий. Лошадей им либо выделяли за счет бурских правительств, либо предоставлялись "подъемные" на покупку. Казенные лошадки для добровольных помощников буров представляли жалкое зрелище. "Лошади эти привели бы в yжac любого командира обозного батальона или даже содержателя извозчичьей биржи: часть из них дикие, невыезженные трехлетки, basuto-poпny [басуто-пони], а большинство - жалкие росинанты с набитыми спинами, слабоногие, запаленные" (Е. Августус. Воспоминания участника Англо-Бурской войны). А подъемные часто транжирились добровольцами, и тогда возобновлялось клянчание денег на лошадей.

Главной "копытной" потребностью бурского командования было формирование гужевых обозов для военных перевозок в тех районах, где железные дороги были удалены от дислокации войск.
В довоенной хозяйственно-экономической системе Трансвааля и Оранжевой, основанной на частной собственности, государственный фонд тяглового скота фактически ограничивался официальным выездом высших правительственных чиновников и потребностями небольших постоянных вооруженных сил. Поэтому для создания колесных военных обозов бурские государства пошли по тому же пути, что и с железными дорогами: мобилизовали ресурс гражданских перевозчиков. "Им (правительством Трансвааля) давно, еще перед нашим приездом (т.е. осенью 1899 г.), были конфискованы лошади городской конки, частных владельцев и даже извозчиков", - свидетельствует русский доброволец подпоручик Евгений Августус. Мобилизация лошадей также коснулась горнодобывающей промышленности, в т.ч. золотых приисков Йоханнесбурга. Наряду с лошадьми угодили под призыв и мулы. Медлительные упряжные быки чаще всего получили освобождение, однако, например, для перевозки тяжелой артиллерии через водные преграды использовали и их. Рассказывает генерал Христиан Де Вет: "Тридцать быков впрягались в один лафет, а иногда для этого требовалось даже 50 штук". Это говорит о достаточно масштабных размерах мобилизации тягловых животных, хотя точные показатели не известны.
Фургоны и повозки для централизованного военного обоза изымались у тех же владельцев, а также изготовлялись в Железнодорожных мастерских Претории, ставших центром импровизированной военной промышленности буров. Создание кадров обозных "вагоновожатых" на начальном этапе войны не потребовало от командования отвлекать с позиций бойцов: эти обязанности выполняли мобилизованные туземцы (также земляные, фортификационные и подсобные работы), однако лишь до поры. "Хотя каждый взрослый кафр, с 16-летнего возраста, может быть привлекаем на государственные работы - своего рода повинность - на четыре месяца в году, - записал командированный в Трансвааль русский военный инженер М.А фон Зигерн-Корн, - Но настало наконец такое время, после взятия Претории, что на сто километров кругом не собрать было и полсотни кафров".
С входом бурских вооруженных сил в полосу поражений и отступлений 1900 г. централизованная обозная служба постепенно прекратила свое существование. Заботы об обеспечении продолжавших сражаться соединений и отрядов буров лошадьми и тягловым скотом с тех пор легли на полевых командиров. На заре перехода бурских вооруженных сил к тактике сначала полупартизанской, а затем и партизанской войны это не было для генералов, коммандантов, фельдкорнетов и артиллерийских капитанов/лейтенантов большой проблемой. Их бойцы были "доброконны", за многими следовали личные фургоны, а местное население сочувствовало своим защитникам. Но по мере того, как британский командующий лорд Робертс начал проводить стратегию "выжженной земли", которую "творчески" исполняли его озлобленные упорным сопротивлением буров подчиненные, театр боевых действий второй Англо-Бурской войны все больше начал превращаться в безлюдное пространство, покрытое развалинами краалей, костями павшего скота и укрепленными постами захватчиков. С 1901 г. поддерживать необходимое число верховых и гужевых животных партизанам становилось все труднее.

В воспоминаниях прославленного партизанского командира генерала Христиан Де Вета подробно обрисована нужда бойцов в лошадях. О феврале 1901 г., когда его отряд совершал вторжение в Капскую колонию, Де Вет сообщает: "Лошади были голодны и сильно ослабели вследствие непомерных переходов... Начиная с Винбурга, они не имели хорошего корма... Впрочем, досталось и нам всем, особенно тем бюргерам, которым пришлось идти пешком; нигде в окрестности нельзя было достать ни одной лошади". Чем ближе к концу войны ведет повествование генерала, тем чаще в нем фигурируют безлошадные партизаны, отчаянные рейды "ремонтеров" для реквизиции (попросту: отбирания) лошадей у местных жителей, и все реже - со счастливым концом.
Захват коней и обозных повозок с упряжкой у англичан в 1901-02 гг. стал для любого бурского партизана заветной мечтой. Однако такой способ снабжения конским/мульским/бычачьим составом проблемы не решал: во-первых, он был весьма периодическим, а во-вторых сами четвероногие "трофеи" не всегда были рады служить новым хозяевам. Генерал Де ла Рей сломал руку, будучи сброшен норовистым жеребцом, отбитым у британского офицера, а генерал Де Вет не без иронии описывает страдания своих людей, взявших у неприятеля обозных животных распряженными: "Добыча наша состояла из 1.600 упряжных быков... Двести из моих людей отправились погонщиками с добычей... Тем не менее, дело не клеилось; приходилось много раз перепрягать быков: кто же их знал, которые из них были в первой паре, которые во второй; нужно было испробовать на деле. И все это как можно скорее! Только бы удрать!"

МЕДИЦИНСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ.
Для лучшего понимания задач медицинского обеспечения бурских вооруженных сил в 1899-1902 гг. нужно иметь в виду: число раненых буров, нуждавшихся в госпитальном лечении, никогда не превышало нескольких сотен одновременно. По сравнению с кровавым кошмаром полевых лазаретов будущих, да и предшествовавших войн, военные медики на стороне Трансвааля и Оранжевой даже в разгар боевых действий могли работать почти что в расслабленном режиме.

Российский военный представитель в Претории подполковник Ромейко-Гурко сделал в своем первом донесении от 18/30 января 1900 г. характерное замечание: "Медицинскими средствами войска ныне настолько обеспечены, что в Претории около двух недель находился бельгийский отряд Красного Креста без всякого дела. Это объясняется очень небольшим количеством раненых в войсках обеих республик; в настоящую минуту их насчитывается не более четырехсот; многие из них лечатся на дому". О том, что у военврачей и медсестер в бурском лагере уход за ранеными, мягко говоря, не отнимал излишнего времени и сил, свидетельствует и русская путешественница-авантюристка Мария З. (Ольга Николаевна Попова), отправившаяся в Южную Африку на поиски сражавшегося за буров мужа: "Между палатками отряда и палатками Красного Креста находилась палатка не то комиссара, не то особого какого-то агента, приставленного правительством к своему амбулансу. Не имея определенных занятий (...), он соединял собой добровольцев и Красный Крест, и они вскоре все вместе занялись в его нейтральной палатке пьянством, карточной игрой и самыми гнусными интригами (Мария З. Как я была добровольцем в Трансваале)". Забота о массах больных, типичное бремя военного врача того времени, также присутствовала "по минимуму". Инфекционные заболевания, свирепствовавшие в британских войсках, среди бурских ополченцев вплоть до 1901 г. едва проявлялись: сказывалась адаптация поколений переселенцев к местным условиям. Но когда с захватом англичанами основных центров бурских республик недостаток питания и плохие гигиенические условия партизанского быта стали сказываться катастрофическим ростом заболеваемости малярией и лихорадкой среди последних защитников Трансвааля и Оранжевой, помогать им могли только считанные полевые медики: медицинские учреждения республик перешли под контроль оккупационных властей, а иностранные медицинские миссии разъехались по домам. Следовательно, когда бурским отрядам действительно потребовалось интенсивное медицинское обеспечение - его уже не существовало.
На момент открытия боевых действий медицина в Трансваале и Оранжевом Свободном государстве была налажена неоднозначно. "Немногочисленные врачи были сосредоточены в основном в крупных городах, и качество их практики иногда было сомнительным, - отмечал южноафриканский профессор медицины Ж.К. де Вильерс в своем исследовании медицины в Англо-Бурскую войну. - Хотя к 1899 году в Трансваале было около двенадцати больниц, среди населения в целом царило недоверие, если не страх, к больницам, врачам и тому, что с ними связано. Многие зарубежные санитары, врачи и медсестры упоминали в своих мемуарах такое отношение, существовавшее среди широкой публики. (...) Информация о медицинских организациях в Оранжевом Свободном государстве очень скудна" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Военная медицина Трансвааля мирного времени была представлена военно-медицинской командой Государственной артиллерии, носившей гордое название Медицинского Корпуса. В ее составе были командир - военный врач лейтенант Уильям Лакстон, помощник врача/фельдшер кандидат-офицер Лиллпоп, 2 вахмистра (унтер-офицера) и около 20 капралов и рядовых. В комплексе Артиллерийских казарм в Претории располагался современно оборудованный лазарет. В крошечных постоянных войсках Оранжевой республики до войны врач был всего один.

С 1896 г. Трансвааль присоединился к международной организации Красного Креста. В Претории под ее эгидой было создано Трансваальское Отделение Красного Креста (Het Transvaalsche Roode Kruis) с собственным госпиталем и средствами для оказания скорой помощи в составе 4 врачей (Дж.Б. Кнобель, Г.В.С. Лингбек, Дж.В.Страуд и Х.П. Вил) и 100 обученных добровольцев, мужчин и женщин (нарочито патриархальные буры в отношении женского профессионально образования были куда прогрессивнее Британской империи). Кроме того, имелось около 20 отделений Красного Креста по всей стране. Оранжевое Свободное государство вступило в Красный Крест, вероятно, в 1897 г. Местное отделение Красного Креста было создано доктором А.Э.В. Рэмсботтомом, и, как все институции этой республики, было гораздо скромнее, чем в более состоятельном и развитом Трансваале.
В январе 1900 года, через три месяца после начала войны, в Претории была назначена Медицинская Комиссия (Medische Commissie) с задачей: «От имени правительства решать все вопросы, касающиеся медицинского лечения... и организовать амбулансы (мобильные госпиталя в терминологии того времени) для нужд различных коммандо (подразделений)». В первый "правильный" период войны с Великобританией бурское командование налаживало медицинское обеспечение своих войск двумя способами: приданием подразделениям военврачей и квалифицированного младшего медперсонала, которые разворачивали в них полевые лазареты, и созданием мобильных госпитальных структур, которые занимались доставкой медпомощи на фронт и эвакуацией раненых/больных в тыл параллельно с лечением в пути. Первая задача была легко решена при мобилизации: в ополчение среди прочих вступали местные врачи и фельдшеры, являвшиеся на призывные пункты с собственным инструментами, и становились в строй соответствующего коммандо. "В Трансваале также было несколько врачей, которые не были прикреплены к какой-либо официальной организации, ни Государственной артиллерии, ни Красному Кресту, но служили в составе определенных коммандо..., - сообщает профессор Ж.К. де Вильерс. - Это были доктора Уотт, Дайер, Тилфер, Декена, Олпорт, Мурхед, Ван дер Хорст, Равински, Пирроу, миссис Грин, миссис Вайс, О'Рейли, Левен и Темпельхоф". Медперсонал в бурских вооруженных силах был обмундирован в защитную форму одежды с хорошо различимыми знаками отличия с Красным Крестом и часто носил пробковые шлемы без боязни быть принятыми за англичан - защитой военврачам служили международные эмблемы медицины, которые буры очень уважали.
С мобильными "амбулансами" дела обстояли сложнее. Первые несколько создавались еще в ноябре 1899 г. под руководством заместителя начальника Трансваальской военной медицины "лекаря" Лиллпопа, произведенного ради солидности в офицеры. Он допустил большие злоупотребления, за "вознаграждение" десятками зачислял в доктора и санитары уклонистов, не имеющих медицинской подготовки, а сами госпиталя в итоге никуда не уезжали с мест формирования. Вскоре коррупция вскрылась, Лиллпоп был отстранен, а в формирование амбулансов был внесен порядок. "Амбулансы работали по маршруту из Претории до театра войны под руководством докторов Райкена, Мюллера, Кольф и Кнобель. Амбулансы, созданные на средства компаний Bourke, Beckett и Glaeser, были укомплектованы сотрудниками этих трех фирм. Они были сформированы в сентябре 1899 года и оказали отличную помощь войскам. Позже к этой группе присоединилась частный амбуланс под руководством доктора А. Юриансе" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Единственный амбуланс Красного Креста Оранжевой республики с докторами Рэмсботтом (начальник), Воортман, Краузе и Бидвеллом в самом начале войны был захвачен прорвавшимися британскими солдатами, когда оказывал помощь раненым в сражении на реке Моддер 28 ноября 1899 г. В нарушение законов и обычаев войны, англичане объявили медиков военнопленными и отправили их в Кейптаун.
Небольшой амбуланс на 48 мест развернула французская диаспора Трансвааля. Один из лучших мобильных госпиталей был создан в октябре 1899 г. на средства еврейской организации Йоханнесбурга Чевра Кадиша: среди бурских ополченцев из промышленных центров республик было много бойцов еврейского происхождения, и изначально планировалось, что в связи с религиозными традициями иудаизма им будет оказывать помощь собственный амбуланс. Однако отличать на поле боя евреев от неевреев не было времени, и под руководством образованного и энергичного доктора Д. Хорвича еврейский госпиталь принял больше раненых, чем любой другой. Он быстро развернулся в сеть полевых лазаретов на всех основных направлениях войны, в которых работало более 100 чел. квалифицированного медперсонала. Еврейский амбуланс доктора Хорвича продолжал сопровождать отступление бурских сил до осени 1900 г., когда большинство других распались, либо были захвачены британцами.
Персонал и оборудование амбулансов, как правило, передвигались по железной дороге и разворачивали полевые госпиталя в прифронтовой зоне и перевязочные пункты вблизи позиций. Медикаменты поступали из запасов Красного Креста, либо поставлялись "спонсорами". Обязательным элементом были удобные рессорные повозки для эвакуации раненых, которые были частично изготовлены местными силами, частично (50 шт.) закуплены у Португалии и ввезены через Лоренцу-Маркиш.

Помимо подвижных госпиталей (амбулансов), работали также санитарные поезда, переоборудованные из пассажирских вагонов в Железнодорожных мастерских в Претории, этом универсальном военном заводе Трансвааля. "Санитарные поезда получили высокую оценку как континентальных, так и британских врачей. Самые известные из них перевозили раненых из Моддерспрута в Наталь и Преторию. Два других... курсировали между Блумфонтейном и Преторией, а затем между Кронштадтом и Преторией с постепенным отступлением республиканских войск из Оранжевого Свободного государства. Но даже функционирование этой прекрасной службы было омрачено организационной некомпетентностью, мелкими интригами, личной местью и недисциплинированностью" (I. Uys. Heidelbergers of the Boer War. Heidelberg, 1981).
Центральные стационарные военные госпиталя буров сконцентрировались в Претории. Там с первых дней войны принимали раненых и больных ополченцев и военнопленных Народный Госпиталь (Volks Hospitalal) и госпиталь Государственной медицинской школы. Раненые бурские регуляры предпочитали свой лазарет при Артиллерийских казармах, который был расширен до 50 койкомест. Первый государственный университет стал больницей, сначала под руководством доктора Хейлетта, а затем - доктора Вила. Второй государственный университет тоже был преобразован в больницу. На ипподроме, где содержались пленные англичане, был развернут лазарет для их обслуживания.
Большую медицинскую помощь, хотя и несколько неорганизованную, оказали бурским республикам симпатизировавшие им иностранные государства, и среди первых - Российская империя.

_______________Михаил Кожемякин.

ОКОНЧАНИЕ ДАНО ПЕРВЫМ КОММЕНТАРИЕМ.