У каждого из нас есть какие-то яркие, в эмоциональном плане, воспоминания, которые врезаются в память и остаются там навсегда. Сложно сказать — самый ли это важный или самый яркий момент… Может, завтра мне вспомнится что-то другое, и оно покажется более весомым. Но сегодня, вспоминая эту картину, я до сих пор чувствую на себе мурашки с дрожью, от которой больно коже. Это непростые чувства — это их комбинация, и вряд ли их можно описать какими-то простыми словами.
А история такая… Это случилось под конец восьмидесятых годов. Почему помню? Потому что маршрутки были ещё РАФиками в Латвии. Они были кооперативными — что-то наподобие частного извоза, но коллективного. Тогда это было в новинку и очень удобно: как в плане грамотно продуманного маршрута, так и возможности выйти там, где тебе надо, а не на остановке.
Я ехал домой из города. Вентспилс поделен на две части рекой Вентой, и одна часть называется в народе "Городом", вторая — "Парвентой". По аналогии с "Замоскворечьем". Это тот же город, но по ту сторону реки. Когда в маршрутке уже не было свободных мест, водитель открывал пассажирскую дверь и сажал туда. Именно в тот день я сидел как раз там — рядом с водителем.
Дело было к вечеру, и все ехали с работы. Пробок у нас в городе не бывает по банальной причине — город крохотный. Те редкие случаи, когда город всё же вставал, были связаны с какой-нибудь глобальной аварией на мосту, соединяющем две половины города.
И тут, вдруг, на улице, где пробкам взяться неоткуда, мы встали. В отличие от обычных машин, водители маршруток не могли стоять — они теряли на этом деньги. Наш водила как-то протиснулся в эпицентр событий, чтобы, если что, рвануть первым. Бурчали и люди сзади — всем надо было домой, за детьми в садики, выгуливать собак и так далее. Мы стояли в паре метров от центра дороги, где всё это и происходило, но и транспорт, и люди встали как вкопанные, будто под гипнозом, и не могли сдвинуться с места. Я думаю, даже самые бессердечные, хладнокровные и отмороженные в этот момент испытывали гамму чувств.
Посреди дороги, прямо на разметке, лежала сбитая кошка. Она была мертва — в этом не было никаких сомнений. В любой другой ситуации её бы просто объезжали, как бы жестоко или равнодушно это ни показалось. Ничем ей уже не поможешь. Но все стояли и молчали.
Не молчал только он. Он ходил в радиусе примерно полутора метров вокруг, с совершенно невероятно вздыбленной шерстью по всему телу, и жутко орал. Вот как коты орут друг на друга — только сильно громче и невероятно пронзительно. Он подходил к каждой машине, стоящей рядом, и шипел так, что у него изо рта веером вылетали слюни.
Я помню: как только мы остановились, люди с задних рядов завозмущались — «Ну что там?!» — они привставали и застывали, видя происходящее. Думаю, мысли пролетали в голове у всех одинаковые. Это была какая-то неземная любовь. Это было искреннее отчаяние. Это был крик души, а не крик кота. Видно было, что напряжение нарастает, и у него начали подкашиваться задние ноги. Через «не могу», с совершенно остервенелым взглядом, он продолжал ходить и орать уже осипшим голосом — на всё и на всех.
У меня был кот, и я знаю, что они плачут. Этот не просто плакал — у него были водянистые глаза, и от них шли две влажные колеи вниз. Его начало шатать из стороны в сторону, и он, наверное, понимая, что теряет сознание, вернулся к кошке, облизал кровяное пятно на её голове, лёг рядом и умер.
Знаете, у мёртвых — какое-то особое выражение лица. Что у людей, что у животных. Я думаю, всем было понятно, но у него был чуть приоткрыт рот, и из него неестественно торчал окровавленный язык. Сколько-то ещё продолжалась пауза — и наш водила тронулся первым. Я и без того человек крайне эмоциональный, а тут у меня просто ком стоял в горле. В салоне сзади была гробовая тишина. Город у нас маленький, и я знал, где и кто обычно выходит. Они знали — где я. Водила совершенно пустым взглядом смотрел на дорогу и остановился на последней кольцевой остановке. Он вышел и закурил. А пассажиры медленно разбрелись кто куда.
Помню, пришёл домой, обнял кота — и мы долго сидели так. Хотя обычно коты не любят долго находиться в объятьях - он, как знал, как чувствовал… Сидел у меня на руках и так же беззвучно смотрел в никуда.
