Где бы я ни работал, везде находилось место абсурду, лёгкому безумию, всеобъятной грусти и капельке смеха. А поработать я много где успел. Это участь большинства тех, кто не может найти своего места в жизни, кто променял удобную постель на плацкартный вагон, а карьерную лестницу на постоянные новые впечатления. Хотя, быть может, с высоты этих лестниц лучше видно что к чему...
На дворе стоял декабрь шестнадцатого года. Время, когда в воздухе уже начинает пахнуть первым снегом, порохом салютов, мандаринами, оливье и прочими новогодними чудесами. Тем временем я стоял возле автобусной остановки, допивал бутылку Рязанского Жигулевского и источал запах праздника на месяц раньше положенного.
Я уже около месяца находился в поиске работы. По крайней мере тогда я нашел в себе храбрость официально признать свой унизительный статус. Ведь еще два месяца до этого я ничего не делал, пил и бродил по городу, коварно улыбаясь всем молодым девчонкам. Но теперь, проходя по улице, я сорвал со столба объявление о найме и вперился в него. Что-то там о наборе сотрудников на какой-то склад. График пять на два, зарплата до сорока тысяч, дружный коллектив и прочие сомнительные удовольствия. Такие объявления окружают нас каждый день. Они на уличных столбах, в бесплатных газетах, на бесчисленных сайтах. Но бросаются в глаза только, когда ты уже действительно голоден и загнан. Графу с требованиями я читать не стал. Только мельком отметил слово "выносливость". Я пил без продыху уже полгода и в своей выносливости не сомневался. Первым делом я всегда смотрел на циферки зарплаты и адрес. А судя по адресу, место находилось рядом. Делать мне было особенно нечего, перспективы в жизни вырисовывались крайне унылые. Поэтому держа бумажку перед собой, я выудил из кармана телефон, выключил в плеере песню "Хочу ебать шлюх и никогда не работать!" и набрал номер, указанный внизу объявления.
— Слушаю вас.
Я прокашлялся.
— Да, добрый день! Я к вам по поводу вакансии работника на склад. Она еще актуальна?
— Да, актуальна! Как вас зовут?
Я что-то нечленораздельно промямлил.
— Что, что?
Я повторил. И зачем-то добавил:
— Это библейское имя...
На том конце помолчали. Затем спросили:
— Вы можете сегодня подъехать на собеседование? Мы принимаем до шести вечера.
Господи, думаю, время — час дня, а я уже пьяный! То ли я еще успею!
— Конечно! Смогу быть у вас в течение часа.
— Хорошо! — обрадовались в телефоне. — Значит я вас записываю и мы вас ждем!
— Спасибо! До встречи.
Я проехал одну станцию на метро и, ориентируясь по карте в телефоне, нашёл улицу и здание. Там же без труда отыскал отдел кадров. Трудно было только подняться на четвертый этаж. На третьем я остановился и думал уже закурить, но потребность устроиться на работу пересилила этот крик души и тела. Наверху обнаружилось довольно большое помещение, плотно заполненное столами с компьютерами. Ну просто классика. Выделялись на общем фоне только игрушки. Их было несметное количество. На каждом свободном месте громоздились мягкие медведи и зайцы, пластмассовые машинки и танки. На одном столе воцарилась гигантская юла. В голове немедленно возникли два вопроса: неужели кто-то еще играет в юлу и какого размера должен быть ребенок? Я отложил размышления и решительно шагнул внутрь. За столами дяденьки и тетеньки пялились в мониторы и скучающими голосами что-то бормотали в трубки телефонов. Я подошёл к первому понравившемуся столу, и чутье мне не изменило. За горой коробок с деревянным конструктором обнаружилась молоденькая и крайне симпатичная девчушка. О боже, думал я! У нее лицо ангела из борделя на Таганке. Она такая милая, так ласково и внимательно смотрит на меня, но на ней явственно видна печать порока и похоти. Я живо представил себе, как она срывает с себя домашнюю пижамку с медвежатами, а под ней обнаруживается кожаная юбка, чулки в стиле двадцатых и нож бабочка, царапающий мягкую плоть бедер. Между тем девушка не торопилась срывать с себя одежду, а спросила:
— Чем я могу вам помочь?
В голове мелькнула пара заманчивых вариантов. Я сказал:
— Добрый день. Я сегодня записывался к вам на собеседование. Мое имя...
Девушка улыбнулась мне поверх конструктора с парусным кораблем.
— Прямо ко мне?
Я немедленно ощутил желание к ней пришвартоваться.
— Нет, ваш голос куда приятнее того, с кем я договаривался. Но все же звонил я именно в вашу компанию.
Улыбка резко пропала. Она выудила из ящика в столе пачку листов и отчеканила:
— Заполните пожалуйста стандартную анкету. После заполнения можете спуститься на складское помещение и поговорить с бригадиром. Вот ручка. Присаживайтесь.
Ну вот. Паруса опали. В море мертвый штиль. Юнга, наклоняйся...
Все время, заполняя анкету, я искоса пялился на ее личико, на ее губы и шею. Но спустя несколько минут был вынужден устремить все внимание на заполняемый формуляр. Анкетка была отнюдь не стандартной. Я повернулся и спросил эту девицу:
— Загадки? Серьезно? Это обязательно?..
Она строго посмотрела на меня и ответила:
— Да. Это обязательно. — И отвернулась.
Как отрезала. Либо это много где нормально — вносить в анкету по трудоустройству список загадок на две с хреном страницы, либо девчонка просто уже давно забыла как чему-то удивляться на этой работе. А загадки, кстати, были специфические. Я знал человека, который развлекал народ на попойках тем, что умел дать логически обоснованный ответ на любую тюремную задачку из тех, которыми мучают новичков. За полгодика я у него слегка поднатаскался в этом хобби. Исходя из поставленной задачи и своих знаний, подчерпнутых на бесконечных пьянках, я давал ответы чисто логического характера. Например в ответ на загадку "Как нужно бросить мяч, чтобы он вернулся обратно?" я написал: "Если мяч не мент, а кент, то всегда вернется". Провозившись минут пятнадцать, я положил анкету на стол перед строгим ангелом игрушечного рая. Она принялась читать. Временами хмурилась. А порой улыбалась. Когда на её лице появлялась улыбка, я начинал ерзать. Грудь распирало от гордости, ну а штаны... Ну вы понимаете. Под столом что-то становилось тесно. Закончив с чтением, красотка вернула мне анкету и напомнила, что мне пора валить вниз, очаровывать бригадира, а ей здесь я больше не нужен.
Склад, правда, находился на минус первом этаже. Но в соседнем здании. Туда можно было пройти через подвальные помещения. Потребовалось минут пять чтобы найти его в лабиринте воняющих переходов среди грохочущих фур. Я окинул взглядом механизмы конвейера, медленно умирающих за ними работников, и не найдя бригадира, направился в ближайшую каморку. По опыту прошлых работ я знал, что это самое уютное и хорошо отапливаемое помещение на всем складе. А значит именно там прячется начальство. Дверь была приоткрыта. Внутри сидела какая-то взмыленная тетка. Бригадир, вероятно, прятался под столом. Я стукнул разок для приличия, вошел и гаркнул хорошо отрепетированным голосом работника, которого не наебёшь с зарплатой:
— Здрасьте! Мне велели передать в офисе, что завтра я выхожу к вам на работу. Вот мои бумаги. — И умолк обессиленный.
Она быстро глянула на формуляр и кивнула, показывая, что разговор окончен. Я был не против. Не люблю слушать.
После собеседования я до глубокой ночи наливался пивом, а на следующее утро вышел на работу. Мне обещали график два через два по двенадцать часов. Обещание, скажу я вам, мало того, что абсолютно не заманчивое, так еще и лживое в большинстве случаев. Склад принадлежал мало известному магазину игрушек. (Ещё бы! Кому нужна сраная юла?!) Поэтому в мои обязанности входило принимать товар, распаковывать, вносить его в компьютерную базу, проштамповывать и упаковывать согласно накладным для следующей отгрузки. Откуда товар приезжал, и куда с моей легкой руки уезжал — я понятия не имел. А тот, что возвращался на следующий день, надлежало вновь прогнать по тем же самым кругам ада. Чтобы намекнуть тем, кто его вторично узреет, что и в первый раз все было сделано как надо. Склад был теплый, возле каморки стояла микроволновка, из колонок в зоне упаковки громыхал американский панк-рок. Короче все было очень мило. Начальник склада, которого я в прошлый раз не обнаружил, пригласил меня в каморку и устроил мне тщательный допрос, который я выдержал. Видя, что я крепкий орешек, тертый калачик и вообще не плавленый сырок, он начал расписывать легенды здешних мест. В частности сказал мне, что в среднем ребята зарабатывают от тридцати косарей и выше. Кто-то, с переработками, по пятьдесят или даже шестьдесят. Но если я буду зарабатывать тридцать, и для меня это норма, то для них это весьма мало и меня, вероятнее всего, пошлют на хер. Я хотел спросить, а могу ли я послать на хер их, если не буду зарабатывать даже тридцать, но вместо этого поинтересовался, есть ли какой-то контракт, который нужно заключить. Мужик не стал косить под Мефистофеля и ответил: "Нет. Ты работаешь три месяца так, а потом можем перевести тебя на трудовую." Просто замечательно... Мне нравилось, серьёзно. Я работал в местах, где слова "трудовая" и "договор" упоминались исключительно в анекдотах. Сравнивая с ними, это местечко казалось раем!
После разговора мне указали пальцем на место у компьютера за конвейером и весь дальнейший день я оттаптывал там отвыкшие от рабского труда ноги. В силу неискорененного в детстве любопытства и чтобы хоть минутку отдохнуть от пронзительного света монитора, я не мог не глазеть по сторонам. В цеху было три вида работы. Маркировка товаров, на которой трудились три с половиной узбечки и я. Четвертую, или точнее ее половину, я просто не видел за горой товаров, которыми она обложилась. Только костлявые ножки торчали из-под стола. За рядом стеллажей с промаркированными товарами была зона упаковки этих самых товаров. Там трудились пятеро пацанов, слушающих панк-рок, хардкор и прочие радости пролетариата. Я тоже слушал панк-рок, но это не было достаточно весомым поводом для тесного знакомства. Два раза в сутки приходила машина с товаром. Заведовал загрузкой и разгрузкой там старик Михалыч. Да, да, вот так банально и скучно. Вероятно, как и вся жизнь этого человека, впрочем. Михалычу было шестьдесят лет и глубоко плевать на мнение окружающих. Большую часть времени он молчал, а редкие изречения его были колоритны и таинственны, как российская глубинка, из которой он вылез.
Как-то раз, сидя в своем кресле, он внезапно передернулся всем телом, напрягся и внезапно встал. Кто-то из пацанов крикнул:
— Михалыч, ты куда?
— Срать. — Буркнул Михалыч, направляясь к выходу.
— Так фура ж ща придёт! — Заволновался упаковщик Димка.
Михалыч замахал на него руками:
— У мене тута своя фура ужо подходит!.. — И осторожно засеменил в направлении сортира.
— Так а кто товар то примет?
— Сами и примите! Ребя шоле?.. — И был таков.
Прошел час. Фуру разгрузили, документы оприходовали, умело подделав стариковскую закорючку, покурили. Вернулся Михалыч. Ни на кого не глядя, он лениво прошаркал по цеху и с заметным облегчением осел в продавленное многими поколениями кладовщиков кресло. Вздохнул. А после выдал одну единственную фразу:
— Как из пушки, бозна знате!
Работяги переглянулись. Малой, Пашка из Рязани, растянул хитрую лыбу и спросил:
— Пушка то поди быстрее стреляет, чем ты серишь, а Михалыч?
Михалыч строго посмотрел на рязанского прощелыгу и с едва заметной грустью сказал:
— Ну дык знамо! Моя то пушка старинная...
В свою первую смену я покорно отпахал двенадцать часов и в конце рабочего дня почапал к начальству доложиться. Мужик сидел за столом и жевал доширак. Он со свистом всосал вермишель и, воззрившись на меня, спросил:
— Ну как? Понравилось?
Пиво пить на кухне мне нравилось больше. Да и доширака тоже хотелось. Но надо было изображать кремень.
— Да, нормально...
— А как насчет переработок? Готов? — И он хитро мне подмигнул, чавкнув лапшой.
Тут я призадумался. Я узнал, что вместо двенадцати тут все зачастую пахали часов по пятнадцать. С девяти утра до часу ночи и дольше. Разве это не переработки?.. Но нельзя было терять стиля, и я, изобразив признаки задумчивости на лице, пробурчал в ответ:
— Ну, об этом пока рано думать. Надо освоиться, поработать в стандартном режиме, изучить все... Ну а тогда, конечно, можно и кобылкой побегать...
Я хотел было еще и подмигнуть, но вовремя передумал.
Он слегка разочарованно пожал плечами и вернулся к своему обеду. Старое доброе рукопожатие в духе непочтительной фамильярности, и я отправился восвояси. Дома усосал пузырь вина, написал веселый стишок и уснул.
На следующий день я познал ад уже второй раз... Если в первый день я простоял на ногах двенадцать часов, к тому же неоплачиваемых по стажировке, то теперь мне пришлось горбатиться тут до полуночи.
За эти пару дней я чего только не передумал. Я понимал людей, которые нанимались на такие работы, но сбегали через неделю и раньше. К восьми часам вечера я для себя уже твердо решил сделать то же самое. Не имея возможности отвлечься или отдохнуть, полсуток стоя на ногах перед компьютером и маркируя тысячи товаров, проходящих через мои руки, я довольствовался только своими мыслями. А мысли тем временем принимали самый безумный характер... В моей голове проносились образы, пестрящие насилием и страданием, возникали целые сюжеты романов, колонки для журналов и газет: "ИЗНЕЖЕННЫЙ ПИСАТЕЛЬ, ОБЕЗУМЕВШИЙ ОТ ПРОЛЕТАРСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ, НАСИЛУЕТ КОЛЛЕГУ НА ОБЕДЕННОМ СТОЛЕ ДИРЕКТОРА!", "БРИГАДИР МОСКОВСКОГО СКЛАДА ИГРУШЕК НАЙДЕН МЕРТВЫМ С ЛАПШОЙ В АНУСЕ! ДОШИРАК ТРЕБУЕТ СУДЕБНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА!" Мои руки двигались автоматически, а я, уже забыв, что делаю и где нахожусь, придумывал фильмы и народные сказки... К сожалению ни один из сотен увлекательнейших сюжетов я не смог довести до финала. Передо мной горел яркий экран монитора, справа стояла коробка с товарами, которые я пикал прибором, липнущим к ладоням, и клеил сверху маркировку. И всякий раз, стоило только погрузиться в утешительные размышления и фантазии, меня возвращала к реальности надпись, мигавшая на экране: "Не отвлекайтесь, продолжайте пикать товар!" Увидев надпись в первый раз, я даже улыбнулся, повернулся к женщине, стоявшей за мной у такого же монитора и показал пальцем. Смотри мол, за нами следят. Но женщина, с трудом подняв опухшие глаза, взглянула на меня таким полным страдания взглядом, что моя ухмылка сразу скукожилась. Эта женщина уже не была способна улыбнуться. Работая здесь столько времени, она что-то узнала, и это знание высосало из нее всю радость, все надежды, мечты и образы тех лет, когда она была счастлива. Она даже не могла зарыдать от безысходности. Ее глаза были иссушены безжалостно ярким свечением монитора. Я посмотрел на надпись, упрямо мерцавшую перед мной. Это было похоже на форменное издевательство. Чувство юмора у этих ребят на месте. Кроме этой была и вторая надпись, не оставлявшая уже совсем никакой надежды на спасение: "Прилепите маркировку на товар, отнесите его в слот, а после это пикайте дальше!" — Эта надпись тоже меня преследовала. Пикайте дальше... Пикайте. И пикайте снова. Потом пикайте дальше, — думал я... "НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ПИКАТЬ!!!" Я чувствовал, что медленно умираю. Чувствовал, что постепенно прекращаю чувствовать вообще что-либо. Мысли путались, заплетались в темный клубок сумасшествия, в центре которого светилась надпись "ПИКАЙТЕ".
После маркировки меня послали в соседний отдел, на упаковку. На часах было уже начало одиннадцатого вечера. Я выбрал из пухлой стопки накладных с товаром ту, в которой было поменьше текста и с ней в руках побрел к стеллажам. Остановился, взглянул в накладную. В ней было указано: "Детская тачка — 3 шт." И только то? Всего три штуки? Тут я воспрянул духом. Отыскать три каких-то вшивых машинки, запихнуть их в коробку и домой! Да я их в раз уделаю! Из колонок как раз заиграла подходящая моменту быстрая героическая музыка. Я пропетлял между рядами ячеек, отыскивая номер по накладной и остолбенел. Из первой ячейки я вынул огромную пластмассовую тачку. Это была, мать ее, настоящая тачка! Не машина! На таких лишь навоз в деревнях развозить, ну или дцпшников по шконкам! И этих дуры было аж три штуки! Музыка актуально сменилась на что-то очень грустное. Я приволок тачки в зону упаковки, швырнул на пол и уставился на них в тягостных раздумьях. На всем складе... Нет! Во всем мире не существовало коробки, в которую можно запихнуть эти мечты юного агронома. Я примерился и так и сяк, порвал пару коробок, попытался их склеить, бросил это занятие и вновь уперся взглядом в тележки. Уж не знаю, как справлялись здесь с такими задачами местные парни, но я с детства избирал самый тернистый путь решения проблемы. И к тому же не отличался коммуникабельностью, чтобы спросить совета. Меня хватило на то, чтобы попросить скотч, и на том моя общительность иссякла. В голове наконец созрел некий замысел. Затея дикая, но не безумнее идеи устроиться на эту работу. Взяв из общей кучи несколько коробок поменьше, я разорвал их и, примерно замерив нужный объём, начал их склеивать. Мой заковыристый план заключался в том, чтобы самостоятельно соорудить коробку нужного размера. Сначала сделать дно, затем приклеить стенки и в конце останется только приладить крышку и замотать ее километром скотча, чтобы не развалилось, пока я отсюда не смотаюсь. Я орудовал ножом и торжествовал! Все должно получиться! Я сделаю это, вернусь домой и выпью со своей девочкой! Мы вместе посмеемся над этим в тёплой постели, а потом смех прервется и мы растаем друг в друге... Тем временем у меня получалась какая-то хуйня. Склеив по диаметру несколько коробок, я получил не ожидаемый мною квадрат, а круг. Пацаны по соседству забили на работу и вовсю пялились на меня, угорая и отпуская остроты по поводу моей "пентаграммы". Я сложил в этот сатанинский круг тележки, встал с колен и присмотрелся. Интересно, так сойдёт? Наверно нет... И я принялся разбирать сооружение.
Достаточно скоро меня это добило. За полночь я, проморочившись с упаковкой уже полтора часа, придумал новый гениальный план. Когда парни с Михалычем ушли на разгрузку товара, я взял тележки, оглянулся вокруг и, пока никто не видит, размахнулся и закинул их за стеллаж с кучей картона. Организовал им, так сказать, доставку из точки "А" в точку "На хер"! После чего очень быстро оделся и направился к выходу, не оборачиваясь и всем своим видом показывая, что я лучший работник месяца.
Я был выжат по самое не могу. Уставшие глаза еле разбирали дорогу в темноте. Голова трещала как после смешения Охоты Крепкой и водочки "Пшеничная" за полтинник. Пятнадцать часов работы! Если бы я не сбежал, то наверно были бы все семнадцать. Продираясь через сугробы, я хотел очень многих вещей, но в первую очередь скорее оказаться за воротами этого заведения! Но если Бог есть, то ему явно не пришелся по вкусу мой стиль работы. Я уже предвкушал момент, когда выйду с этой проклятой промзоны, закурю сигарету и вдохну запах свободы, как меня вернул к реальности местный страж порядка. Охранник на проходной, с лицом бывалого дебила, развернул меня, аргументировав это тем, что на моем пропуске нет печати. Сил на гнев уже не осталось. Ни на охранника, ни на Бога, ни на себя. Еще десять минут на путешествие туда и обратно и меня встретили уже знакомые запахи картона и смазочного масла. Я ворвался в цех, подошел к столу в каморке, достал из ящика печать, шлепнул себе на бумажку, размашисто расписался и ушел. Теперь уже навсегда.
Продираясь сквозь метель, достал телефон чтобы позвонить своей женщине. Взглянул на экран — безнадежно. Телефон отрубился, снег повалил еще сильнее, а холод сковал мокрые ноги. Дозвониться кому-либо я теперь не мог. Перспектив никаких. Метро закрылось. Если не получится доехать до дома, то ночевать будет негде. На счастье хоть были сигареты и деньги. Я вспомнил, что в кармане куртки лежит плеер. Включил. В наушниках заиграла песня "Хочу ебать шлюх и никогда не работать!" Очередное издевательство... Я поразмыслил, что если не доберусь на автобусах домой, то хотя бы доковыляю до какого-нибудь бара и скоротаю там время до утра, читая книгу и попивая пиво. Так я медленно шел, не вполне понимая — куда, как вдруг подпрыгнул от резкого гудка. Я развернулся и обнаружил, что на меня неумолимо надвигается гигантский сугроб и без остановки гудит. Я отскочил в сторону, провалился по колени в снег и от души выматерился. Мимо меня прокатилась снегоуборочная машина. Самой ее почти не было видно. Лишь движущиеся клубы снега, яркие от света фар. Выглядело это впечатляюще. Я стоял и наблюдал за этим волшебством ночи. Гигантский сугроб недовольно бибикнул еще раз и свернул за угол. Я выбрался из снега, отряхнулся и побрел дальше в темноту.
Помню, как на той работе я выходил покурить в редкие минуты перерыва. Я стоял под хлипким навесом, чтобы не мокнуть под дождем и снегом, и слепо пялился на бесконечные серые здания промзоны. Я стоял, всматривался в них, а в голове росло отчаяние. Неужели это все, к чему я пришел?! — восклицал я мысленно. — Неужели так будет всегда?..
В такие то моменты и понимаешь, что ты один. Просто-напросто один. Без образования, без связей и надежд. Сам по себе. Люди приходят и уходят. С кем вчера было тепло, сегодня только холод непонимания. Это и свобода и одновременно постоянная ловушка. Но вся жизнь это лишь череда маленьких радостей и больших разочарований. Поэтому когда я наконец уже трясся в автобусе, сонно вглядываясь в строчки книги, то думал лишь о хорошем виски, который я буду попивать, закусывать ароматной ветчиной. Мечтал о паре-тройке бутылок пива и о терпком красном портвейне, который разливается в горле как бальзам ото всех бед. А черные мысли понемногу отступали, вытесняемые теплом радиатора. Я приехал на свой район, зашел в ночной винный, купил пузырь портвейна, пол-литра неплохого виски и парочку сигар, после чего довольный и утяжеленный всем этим пошел домой. Я провернул в замочной скважине ключ, открыл дверь и проскользнул в тепло квартиры, поклявшись себе никогда не возвращаться на эту работу. Поев как следует и приняв эти лекарства, я почувствовал, что все не так уж плохо. Покуривая дешевые сигары по полтиннику, я сел писать эти строки.
Эх, а когда то, эти же сигарки стоили по четвертаку за штуку... Они продавались в табачном ларьке возле старой парикмахерской. Там же можно было купить мороженое и газировку. Мы, четырнадцатилетние пацаны покупали по сигаре, толстой и коротенькой, как наши концы, по бутылке газировки и шли в парадную парикмахерской. Люди заходили и выходили, проплывали мимо нас и бросали косые взгляды на двух мальчишек, которые сидят на ступеньке, пускают дым и смеются. Что были за времена...
