В Крыму, на Южном берегу, в Кореизе, есть парк, окруженный высокой зубчатой стеной. Среди пальм там скрывается белоснежный дворец с серебристыми куполами, причудливым восточным декором и арабской надписью над входом: «Да благословит Аллах входящего». Это дворец Дюльбер (в переводе с тюркского – «прекрасный») – имение великого князя Петра Николаевича (внука Николая I). Построенный в середине 90-х годов XIX века, в первые десятилетия своего существования Дюльбер стал свидетелем весьма драматических событий. Но сначала предыстория.
Великий князь Пётр Николаевич больше всего на свете интересовался архитектурой – хотя по должности ему положено было интересоваться совсем другими вещами, он ведь Романов, а значит на военной службе числился с рождения. Но здоровье у Петра Николаевича было слабое - туберкулёз гнал его из Петербурга в тёплые края, так что он всё больше путешествовал по странам Магриба и Ближнего Востока. Привёз оттуда много зарисовок и сам спроектировал себе дворец, построить который, впрочем, пригласил архитектора Николая Краснова (того самого, который позже будет строить царский дворец в Ливадии и Юсуповский дворец. Но именно Дюльбер стал его первым заказом от представителя царствующей династии).
Известно, что Николай Краснов при строительстве Дюльбера проявил чудеса изобретательности, обходясь самыми дешевыми материалами. Дело в том, что в момент столь масштабного строительства великий князь Пётр Николаевич испытывал серьёзные финансовые затруднения. Поэтому строительство дворца в основном было оплачено из карманов московских купцов, и прежде всего, Василия Алексеевича Хлудова, которого лестное знакомство с великим князем совершенно разорило.
Когда в 1897 году строительство необычного дворца было завершено, он стал вторым объектом (после Воронцовского дворца), который желала посетить респектабельная публика и зарубежные гости. Сам великий князь так полюбил это место, что каждый год по несколько месяцев проживал здесь со своей семьей. Но так было до революционных событий, захлестнувших страну в начале 1917 года.
Уже в следующем, 1918-м, в Дюльбере оказались под домашним арестом пятнадцать членов семьи Романовых. В их числе сам владелец имения Пётр Николаевич с супругой и двумя детьми, его родной брат, великий князь Николай Николаевич (любимец армии, Верховный Главнокомандующий в начале Первой мировой войны), с женой - черногорской принцессой и ее двумя детьми от первого брака. Среди арестантов была и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна со своей дочерью, великой княгиней Ксенией Александровной, и зятем, великим князем Александром Михайловичем (знаменитым Сандро, внуком Николая I и двоюродным дядей Николая II). Вместе с ними в Дюльбер отправились и шестеро их сыновей, носивших титул князей императорской крови.
Некоторых оказавшихся на тот момент в Крыму членов семьи Романовых новая власть, впрочем, отпустила: в частности дочь Ксении и Сандро, Ирина, с мужем Феликсом Юсуповым остались на свободе и пытались наладить связь с пленниками Дюльбера. Феликс Юсупов вспоминал: «Навещать их позволили только нашей двухлетней дочери. Дочка стала нашим почтальоном. Няня подводила ее к воротам именья. Малышка входила, пронося с собой письма, подколотые булавкой к ее платьицу. Тем же путем посылался ответ. Даром что мала, но письмоноша наша ни разу не сдрейфила. Таким образом знали мы, как живут пленники.
Кормили их скверно и скудно. Повар Корнилов, впоследствии хозяин известного парижского ресторана, старался, как мог, варил щи из топора. Чаще всего были суп гороховый да черная каша. Неделю питались ослятиной. Еще одну – козлятиной. ... Зная, что по временам они гуляют в парке, жена придумала способ поговорить с братьями. Мы шли выгуливать собак у стен именья. Ирина что-нибудь кричала собакам, и мальчики тотчас влезали на стену. Завидев поблизости охранника, они спрыгивали обратно, а мы преспокойно шли дальше. Увы, скоро нас раскусили и свиданья у стен пресекли».
На самом деле, арест этот был не таким уж и жестоким, как может показаться из воспоминаний Феликса Юсупова. После октябрьской революции узников свезли в Дюльбер из родовых крымских имений вовсе не ради ужесточения режима. А ради их... спасения. За толстыми и высокими стенами Дюльбера революционные матросы Севастопольского совета рабочих и солдатских депутатов спасали Романовых от других революционных матросов - Ялтинских. Дело в том, что в декабре 1917 года Ялтинский совет постановил немедленно расправиться со всеми Романовыми, просто более дисциплинированные севастопольцы ждали прямых распоряжений от Ленина. Дошло до того, что за зубцами стен Дюльбера разместили пулемёты – к бою красных с красными готовились всерьёз.
Непосредственный участник событий, великий князь Александр Михайлович (Сандро), писал в своих воспоминаниях: «Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича имеет так много преимуществ с чисто военной точки зрения. Когда он начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной высотой его толстых стен и высказывали предположение, что он, вероятно, собирается начать жизнь «Синей бороды». Но наши насмешки не изменили решения Петра. Он говорил, что никогда нельзя знать, что готовит нам отдаленное будущее.
Благодаря его предусмотрительности Севастопольский совет располагал в ноябре 1917 года хорошо защищенной крепостью... События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков. Через каждую неделю Ялтинский совет посылал своих представителей в Дюльбер, чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками. Тяжелые подводы, нагруженные солдатами и пулеметами, останавливались у стен Дюльбера. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского совета, товарищ Задорожный. Он, здоровенный парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях визита. Мы же, которым в таких случаях было предложено не выходить из дома, слышали через открытые окна обычно следующий диалог:
— Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский совет держит за собою незаконно. Мы даем пять минут на размышление.
— Пошлите Ялтинский совет к черту! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать Севастопольского свинца!
— Они вам дорого заплатили, товарищ Задорожный?
— Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны!
Молодой человек в кожаной куртке и таких же галифе, бывший представителем Ялтинского совдепа, пытался нередко обратиться с речью к севастопольским пулеметчикам, которых хотя и не было видно, но чье присутствие где-то на вершине стен он чувствовал. Он говорил об исторической необходимости бороться против контрреволюции, призывал их к чувству пролетарской справедливости и упоминал о неизбежности виселицы для всех изменников. Но те молчали. Иногда они бросали в него камнями или окурками. <…> Великий князь Николай Николаевич не мог понять, почему я вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.
Это я и сам прекрасно понимал, но, должен был сознаться, что в грубости манер нашего тюремщика, в его фанатической вере в революцию было что-то притягательное. Во всяком случае, я предпочитал эту грубую прямоту двуличию комиссара Временного Правительства.
Каждый вечер, пред тем, как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: «Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?» Его обычное обещание не принимать никаких решительных мер до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало. По-видимому, моя доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у меня часто совета в самых секретных делах.
Однажды он явился ко мне по очень деликатному вопросу:
— Послушайте, — неловко начал он, — товарищи в Севастополе боятся, что контрреволюционные генералы пошлют за вами подводную лодку... — Что за глупости, Задорожный? Вы же служили во флоте и отлично понимаете, что подводная лодка здесь пристать не может. Обратите внимание на скалистый берет, на приливы и глубину бухты. Подводная лодка могла бы пристать в Ялте или в Севастополе, но не в Ай-Тодоре.
— Я им обо всем этом говорил, но что они понимают в подводных лодках! Они посылают сегодня сюда два прожектора, но вся беда заключается в том, что никто из здешних товарищей не умет с ними обращаться. Не поможете ли вы нам? (он знал, что я прекрасно разбираюсь в технике).
Я с готовностью согласился помогать им в борьбе с мифической подводной лодкой, которая должна была нас спасти. Моя семья терялась в догадках по поводу нашего мирного сотрудничества с Задорожным. Когда прожекторы были установлены, мы пригласили всех полюбоваться их действием. Моя жена решила, что Задорожный, вероятно, потребует, чтобы я помог нашему караулу зарядить винтовки пред нашим расстрелом...
Около полуночи Задорожный постучал в дверь нашей спальной и вызвал меня. Он говорил грубым шепотом:
— Мы в затруднительном положении. Давайте, обсудим, что нам делать. Только что звонил по телефону Севастополь и велел готовиться к нападению. Они высылают к нам пять грузовиков с солдатами, но Ялта находится отсюда, ближе, чем Севастополь. Пулеметов я не боюсь, но что мы будем делать, если ялтинцы пришлют артиллерию. Лучше не ложитесь и будьте ко всему готовы. Если нам придется туго, вы сможете, по крайней мере, хоть заряжать винтовки... Я понимаю, что все это выглядит довольно странно, — добавил Задорожный, — но я хотел бы, чтобы вы уцелели до утра. Если это удастся, вы будете спасены.
— Что вы хотите этим сказать? Разве правительство решило нас освободить?
— Не задавайте мне вопросов. Будьте готовы.
Он быстро удалился, оставив меня совершенно озадаченным. Я сел на веранде. Была теплая апрельская ночь, и наш сад был полон запаха цветущей сирени. Я сознавал, что обстоятельства складываются против нас. Стены Дюльбера, конечно, не могли выдержать артиллерийской бомбардировки. ... Моя жена появилась в дверях и спросила, в чем дело.
— Ничего особенного. Задорожный просил меня присмотреть за прожекторами...
— Скажи мне правду, — просила меня жена, — я вижу, что ты взволнован. В чем дело? Ты получил известия о Никки? Что-нибудь нехорошее?
Я передал ей точности мой разговор с Задорожным. Она с облегчением вздохнула. Она не верила, что сегодня ночью с нами случится что-нибудь плохое. ... Между тем, время шло. Часы в столовой пробили час. Задорожный прошел мимо веранды и сказал мне, что теперь их можно было ожидать с минуты на минуту.
— Жаль, — заметила моя жена, — что они забрали Библию мамы. Я бы наугад открыла ее, как это мы делали в детстве, и прочла, что готовит нам судьба (эту Библию Мария Фёдоровна, будучи ещё принцессой Дагмар, привезла из Дании. Она сопровождала её всю жизнь, но при обыске была изъята в качестве контрреволюционного материала. Мария Фёдоровна умоляла взять взамен её драгоценности, но делавшие обыск не согласились. Когда пройдет 10 лет, и вдовствующая императрица будет жить в Копенгагене, она получит посылку и обнаружит в ней ту самую Библию. Один датский дипломат случайно увидел её у московского букиниста, купил и прислал Марии Фёдоровне. Это было незадолго до ее смерти, прим.)
... Я направился в библиотеку, - продолжал Александр Михайлович, - и принес карманное издание Священного Писания, которого летом не заметили делавшие у нас обыск товарищи. Ксения открыла ее, а я зажег спичку. Это был 28 стих 2 главы книги Откровения Иоанна Богослова: «И дам ему звезду утреннюю».
— Вот видишь, — сказала жена, — всё будет благополучно!
Её вера передалась и мне. Я сел и заснул в кресле. ... В шесть часов утра зазвонил телефон. Я услыхал громкий голос Задорожного, который взволнованно говорил: «Да, да… Я сделаю, как вы прикажете…» Он вышел снова на веранду. Впервые за эти пять месяцев я видел, что он растерялся.
— Ваше Императорское Высочество, — сказал он, опустив глаза, — немецкий генерал прибудет сюда через час.
— Немецкий генерал? Вы с ума сошли, Задорожный. Что случилось?
— Пока ещё ничего, но я боюсь, что если вы не примете меня под свою защиту, то что-то случится со мною.
— Как могу я вас защищать? Я вами арестован.
— Вы свободны. Два часа тому назад немцы заняли Ялту.
...Ровно в семь часов в Дюльбер прибыл немецкий генерал. Я никогда не забуду его изумления, когда я попросил его оставить весь отряд революционных матросов во главе с Задорожным для охраны Дюльбера и Ай-Тодора. Он, вероятно, решил, что я сошел с ума.
«Но ведь это же совершенно невозможно!» — воскликнул он по-немецки, по-видимому, возмущенный этой нелогичностью.
Неужели я не сознавал, что Император Вильгельм II и мой племянник Кронпринц никогда не простят ему его разрешения оставить на свободе и около родственников Его Величества этих ужасных убийц? Я должен был дать ему слово, что я специально напишу об этом его шефам и беру всецело под свою ответственность эту безумную идею».
Таким образом Романовы, уже совершенно свободные, ещё некоторое время продолжали жить в Дюльбере, благодаря за своё спасение Бога, давшего им надежду на «утреннюю звезду», крепкие зубчатые стены Дюльбера и матроса Задоржного. И только сожалея о том, что другие великие князья, Николай и Георгий Михайловичи (родные братья Сандро), а еще Дмитрий Константинович и Павел Александрович, их не послушали и не приехали к ним в Крым из Петрограда, где угодили под арест (уже после отъезда спасшихся в Крыму Романовых тех четырёх великих князей расстреляют в Петропавловской крепости).
В Крыму же жизнь мало-помалу наладилась. Феликс Юсупов вспоминал: «Старики вздыхали с облегчением, но все ж и с опаской, а молодежь просто радовалась жизни. Радость хотелось выплеснуть. Что ни день, то теннис, экскурсии, пикники. ... В мае в Ялту прибыл адъютант императора Вильгельма. Привез от кайзера предложение: русский престол любому Романову в обмен на подпись его на Брест-литовском договоре. Вся императорская семья отвергла сделку с негодованием. Кайзеров посланник просил у тестя моего переговорить со мной. Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей. ...
Накануне одной из наших увеселительных прогулок разнесся слух, что царь и семья его убиты. Но столько тогда рассказывалось всяких небылиц, что мы перестали им верить. Не поверили и этому, и веселье наше не отменили...Несколько дней спустя слух и в самом деле опровергли. Напечатали даже письмо офицера, якобы спасшего государево семейство. Но, увы! Вскоре стала известна правда. Хотя и тут императрица Мария Фёдоровна верить отказывалась. До последних своих дней она надеялась увидеть сына...
Когда весной 1919 года красные подошли к Крыму, поняли мы, что это конец. Однако утром 7 апреля командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе явился к императрице Марии Фёдоровне и сообщил, что король Георг V, в силу сложившихся обстоятельств сочтя отъезд государыни необходимым и безотлагательным, предоставил в её распоряжение броненосец «Мальборо».
Командующий настаивал на отплытии ее и членов ее семьи вечером того же дня. Сначала императрица решительно отказалась. Мы с трудом убедили её, что отъезд необходим. ... Императрица поручила мне отнести великому князю Николаю Николаевичу письмо, в котором сообщала, что уезжает, и предлагала ему и семье ехать с нею.
На другой день отплыли и мы вместе с моими родителями. Тотчас вслед за нами из ялтинского порта отчалил корабль с нашими офицерами, ехавшими присоединиться к белой армии. «Мальборо» еще не поднял якорь, и, стоя на носу броненосца, императрица смотрела, как они уплывали. Из глаз у нее текли слезы... А молодежь, плывшая на верную смерть, приветствовала свою государыню, замечая за ней высокий силуэт великого князя Николая Николаевича, их бывшего главнокомандующего».
Тогда на борту линкора Россию покинули 15 выживших членов семьи Романовых и семья князей Юсуповых. Никто из них на Родину больше не вернулся.
