Рассказ

Бывает такое — утро начинается, и вроде ничего особенного, а потом вдруг — бац! — и жизнь переворачивается. Вот и в то майское утро Нинка смотрела в окно своей маленькой кухоньки и даже предположить не могла, что через несколько часов всё изменится.

Утро выдалось чудесное. Солнце врывалось сквозь шторы, скакало зайчиками по полу. Нинка — она же Нина Сергеевна Воробьёва, школьный психолог — сидела на табуретке, прихлёбывая чай с лимоном и любуясь своим садиком, который отвоевала у сорняков после развода с Толиком три года назад.

Телефон заверещал так неожиданно, что Нинка расплескала чай на халат.

— Ёлки-палки! — выругалась она. — Алё!

— Ниночка, выручай! — раздался в трубке запыхавшийся голос директрисы. — У нас ЧП! Зинаида Степановна с температурой слегла, а у неё сегодня открытый урок по литературе, десятый класс, комиссия из района!

— И при чём тут я? — Нинка попыталась отвертеться, но уже понимала, к чему идёт разговор.

— Ты же у нас самая эрудированная! Помнишь, как на педсовете про Толстого рассуждала?

— Клавдия Петровна, я психолог, а не литератор, — вздохнула Нинка.

— Умоляю! Нам финансирование срежут, если облажаемся!

Нинка сдалась. День отдыха коту под хвост. Быстро оделась, схватила с полки томик «Преступления и наказания» и помчалась в школу.

В учительской галдёж — кто-то носится с тетрадками, кто-то доедает бутерброд.

— Нинка явилась! — подмигнул ей физкультурник. — Спасать положение?

— А то! — огрызнулась она. — Что там десятый «Б» из себя представляет?

— Нормальные ребята, — отозвалась математичка. — Сомов дерзкий, но соображает. Маринина тихая, но отвечает хорошо.

— А комиссия?

— Новый начальник из районо, Орлов. Тридцать восемь лет, дотошный до ужаса.

— Только этого не хватало, — простонала Нинка.

Прозвенел звонок, и она, собрав волю в кулак, двинулась в класс. Десятый «Б» гудел как улей.

— Тихо! — стукнула она книжкой по столу. — Зинаида Степановна приболела, урок проведу я.

— Мы проходим теорию Раскольникова! — выкрикнул кто-то с задней парты.

— О том, что люди делятся на два сорта, — подхватила светловолосая девочка.

Нинка быстро включилась в тему. Задавала вопросы, направляла дискуссию, постепенно забывая о страхе перед комиссией.

Дверь скрипнула, и в класс заглянула директриса. За ней появился высокий мужчина с тёмно-русыми волосами и внимательными серыми глазами.

— Можно войти? — негромко спросил он, и Нинке показалось, что в классе стало не хватать воздуха.

— Да, конечно, — кивнула она, чувствуя, как заалели щёки.

Урок продолжился. Ребята спорили о Раскольникове, цитировали текст, приводили аргументы. Нинка направляла обсуждение, изредка ловя на себе внимательный взгляд незнакомца.

Звонок прозвенел неожиданно. Класс нехотя стал расходиться.

— Нина Сергеевна, можно вас на минутку? — окликнул её мужчина, когда все ушли.

— Да, слушаю.

— Потрясающий урок, — улыбнулся он. — Я давно не видел такого живого обсуждения литературы.

— Спасибо, — Нинка смутилась. — Но я не учитель литературы, я школьный психолог.

— Тем более впечатляюще, — он протянул руку. — Андрей Орлов, новый начальник районного отдела образования.

— Очень приятно.

— Мы сейчас формируем районную методическую комиссию по психологическому сопровождению. Не согласились бы вы войти в неё?

— Я? — Нинка растерялась. — Но я ничего особенного не делаю...

— Позвольте с вами не согласиться, — мягко возразил Орлов. — То, как вы направляли дискуссию, как задавали вопросы — это говорит о глубоком понимании психологии подростков.

— Я подумаю, — сказала она наконец.

— Конечно, — он протянул ей визитку. — Позвоните, когда решите.

Вечером Нинка вернулась домой, скинула туфли и рухнула на диван. Взгляд упал на визитку. «Андрей Викторович Орлов». И телефон.

«Дура ты, Нинка, — выругала она себя. — Сорок лет бабе, а туда же. Размечталась!»

Утром она всё-таки позвонила.

— Андрей Викторович? Это Нина Сергеевна Воробьёва. Я согласна войти в комиссию.

— Отлично! — обрадовался он. — Может, обсудим детали сегодня? В моём кабинете, в четыре?

— Хорошо.

Весь день Нинка нервничала. В кабинете Орлова они проговорили два часа. Обсуждение работы незаметно перешло в личную беседу. Она узнала, что он разведён, живёт один, любит горы. Он расспрашивал её о садоводстве.

— Вы должны показать мне свой сад, — сказал он напоследок. — Я мечтаю когда-нибудь завести участок.

— Ну, мой сад совсем крошечный, — улыбнулась Нинка. — Но если вам интересно...

— Очень. Может, в субботу?

Нинка колебалась. После развода она зареклась пускать кого-то в свою жизнь. Слишком больно было, когда муж, прожив с ней восемь лет, вдруг ушёл к молоденькой практикантке. Но с Андреем было иначе. Может, потому что они оба взрослые люди, с опытом.

— В субботу я буду пересаживать рассаду, — сказала она.

— Я мог бы помочь. В детстве всё лето у бабушки в деревне жил, так что кое-что понимаю.

— Ну, если вам правда интересно...

В субботу с утра погода выдалась чудесная. Нинка с семи утра возилась в саду, поглядывая на часы. В одиннадцать калитка скрипнула. На дорожке стоял Андрей с букетом полевых цветов.

— Можно войти? — спросил он, улыбаясь.

Эти простые слова вдруг отозвались в Нинке странным волнением. Будто что-то важное должно было произойти, что-то, что изменит её жизнь.

— Конечно, входите, — она поднялась с колен, отряхивая землю с рук. — Только у меня тут не очень прибрано...

— Зато живо и по-настоящему, — Андрей с восхищением огляделся. — Какая красота! Вы всё это сами сделали?

Они провели день в саду — пересаживали рассаду, пололи грядки, подвязывали малину. Он действительно разбирался в садоводстве. Они незаметно перешли на «ты», и разговор тёк легко и непринуждённо.

После работы Нинка накормила его обедом. Потом они пили чай на веранде.

— А это что такое? — Андрей указал на сарайчик в углу сада.

— Мастерская. Иногда там рисую.

— Покажешь?

Нинка смутилась. Свои акварели она никому не показывала.

— Да ладно, ничего особенного...

— Ну пожалуйста, — улыбнулся он так, что невозможно было отказать.

В мастерской на стенах висели акварели — пейзажи, цветы, портреты.

— Ничего себе! — восхитился Андрей. — Да ты настоящий талант!

— Это так, для души, — отмахнулась Нинка.

— Вот эта особенно хороша, — он указал на акварель с сиренью. — Словно чувствуешь аромат.

— Её я в прошлом мае писала.

— Подари мне её, — попросил Андрей. — Она бы отлично смотрелась в моей гостиной.

— Если нравится — забирай.

— Тогда я тебя отблагодарю. Сходим завтра в ресторан?

Нинка хотела отказаться, но вдруг поняла, что не хочет этого делать.

— Хорошо, — кивнула она. — Только не в пафосный.

— Договорились, — Андрей бережно снял картину. — Знаешь, когда я сегодня спросил «можно войти?», у меня было странное ощущение, будто я стою на пороге чего-то важного.

Нинка вздрогнула. Точно такое же чувство было и у неё.

— У меня тоже, — призналась она тихо.

Андрей посмотрел на неё долгим взглядом, и Нинка почувствовала, как что-то внутри неё оттаивает, раскрывается.

— Я думаю, это начало чего-то хорошего, — сказал он с уверенностью.

И Нинка впервые за долгое время поверила, что действительно начинается что-то новое. И что простой вопрос «можно войти?» может изменить всю жизнь. Надо только открыть калитку и впустить это новое в свой маленький мир.

Больше историй на Дзене

Продолжение истории Лидии и Тихона

После той самой ночи, когда Лидия принесла домой щенка из мусорного мешка, её жизнь аккуратно, но уверенно изменилась. Не резко, без надрыва — просто каждое утро начиналось не с тишины, а с тяжёлых шагов по коридору и пыхтения под дверью. Сначала — график, потом — привычки, а потом и настроение. В доме стало больше движения, шерсти, храпа по ночам и чего-то необъяснимо важного.

Тихон рос — не по инструкции. Сначала вбок, потом вверх, потом снова вбок. Уши у него торчали в разные стороны, как будто каждое жило своей жизнью. Хвост был похож на веник, лапы — на мягкие башмаки, а взгляд — на старого профессора, который всё понимает, но комментировать не спешит. У него был характер. С нотками упрямства, границами личного пространства и странной любовью к отжившим носкам.

Лидия давно привыкла к своему порядку. Но Тихон этот порядок перекроил. Он провожал её утром до двери, обижался, если она опаздывала с прогулкой, ложился у ног, когда она читала, и дышал особенно громко, когда в новостях говорили глупости. У них появилась совместная жизнь — ритмичная, немного нелепая, но очень настоящая.

По воскресеньям — гренки с творогом. Тихону полагался сухарик. Но непременно с особым взглядом и вздохом, как будто он вежливо соглашается, но вообще-то рассчитывал на сыр.

По вечерам — разговоры о жизни. Лидия вслух делилась мыслями о книгах, о соседях, о погоде. Тихон слушал внимательно, иногда вставляя "пых" или "вфрр", что можно было расценивать как согласие.

По средам — музыка. Лидия ставила старые записи. Бетховен шёл на ура. Шопен вызывал лёгкое недоумение. А однажды под Моцарта Тихон завыл так выразительно, что снизу постучали — в такт.

Соседи, сначала недоверчивые, теперь улыбались при встрече.

— Он же был… совсем другой, да? — спросила однажды пенсионерка с третьего этажа. — Был, — кивала Лидия. — А теперь он у меня старший по настроению.

Дети фотографировались с ним на скамейке. Пожилые приносили ему сушку или половинку яблока. Тихон принимал подношения с достоинством, но строго соблюдал дистанцию. Он выбирал, кого подпускать ближе. Даже к Лидии подходил не сразу — сначала проверял взглядом.

В библиотеке Лидия тоже стала другой. Она не замечала, как рассказывала посетителям о Тихоне между делом — как он предпочитает спать на стопке газет, как умеет "читать по губам" и как однажды, увидев в миске не ту кашу, аккуратно опрокинул её, а потом демонстративно сел рядом, глядя с укором.

Жизнь не стала легче. Но она стала... роднее. Каждое утро — с когтями по паркету. Каждый вечер — с тяжёлой мордой на коленях. И с этим странным, почти абсурдным чувством: ты нужен. Даже если просто сидишь. Даже если молчишь.

И всё бы шло своим чередом, если бы не одна зима. Та самая, с ледяным двором, серым небом и одним неправильным шагом, который всё изменит.

Но это — потом. А пока у них была осень, гренки, музыка и уютный вечер, в котором Тихон, как обычно, утащил носок под диван и уснул, прижав его к щеке, как сокровище.

*****

Осень ушла медленно, будто нехотя. Двор затих, деревья стали прозрачными, а Лидия с Тихоном переходили в зимний режим. Пледы перекочевали поближе к креслу, подоконник окончательно стал собачьей смотровой площадкой, а прогулки приобрели ритуальный характер — в одно и то же время, по одной и той же дорожке. Сначала Лидия думала, что это скучно. Но оказалось — спокойно. В первый раз за долгое время.

По утрам Тихон терпеливо ждал у двери, пока Лидия завязывала шарф. Если она забывала перчатки, приносил одну из своих — мягкую, пушистую, не по сезону. По вечерам он ложился у её ног, когда она читала, и дремал с видом того, кто всё уже понял в этой жизни.

В библиотеке по субботам снова стали собираться дети. Формально — на «Час семейного чтения». Неформально — ради Тихона. Он стал завсегдатаем. Сидел под столом, наблюдал, а если кто-то читал вслух особенно тихо и искренне, подходил, клал голову на колени. Дети обожали это — как личное признание.

— А как вы его спасли? — спрашивали иногда. Лидия каждый раз рассказывала чуть по-разному. Не оттого что выдумывала, а потому что с каждым разом эта история казалась ей новой. Или, может быть, она сама с годами открывала в ней что-то ещё.

В один из дней Тихон стал звездой местного стенда: на доске «Любимые питомцы» повесили его фото. В нём он смотрел строго и почти официально, как будто возглавлял читательский клуб. Подпись гласила: «Тихон. Бывший найденыш. Настоящий библиотечный друг».

Соседи стали относиться к Лидии иначе. Не как к одинокой женщине из квартиры напротив, а как к человеку с историей. Иногда просили посидеть с Тихоном.

Однажды на скамейке она услышала: — Вам повезло с ним. И она неожиданно для себя ответила: — Это ему со мной повезло. Хотя, если честно, я уже и не знаю, кто кого нашёл.

Тихон, услышав своё имя, в этот момент зевнул так выразительно, что собеседница засмеялась.

Были и смешные моменты. Как-то раз Тихон принёс Лидии тапок с видом: "мы в этом доме давно не разговаривали по душам". В другой вечер залез на стул и положил голову на стол — ровно в тот момент, когда Лидия размышляла, стоит ли ей звонить дочери. Он как будто чувствовал, когда нужно просто быть рядом.

Жизнь с Тихоном не была сказкой. Скорее — повестью. С забавными эпизодами, тихими размышлениями и редкими вспышками эмоций. Но в этом было что-то очень настоящее. Тихон стал не просто собакой, а её точкой опоры. Домашним ритмом. Хранителем тишины и, в какой-то степени, стражем её уязвимости.

И в самые обычные вечера, когда в доме пахло тёплой бумагой и тостами, а из колонок играла музыка, Лидия понимала: ей больше не нужно говорить себе, что она справится. Потому что теперь они — вместе. А значит, уже справились.

*****

Зима в тот год выдалась обманчивая. То слякоть, то лёд, то снова лужи. Лидия, как всегда, возвращалась домой пешком после смены в библиотеке. На плечах — тяжёлая сумка, в голове — остатки мыслей о выставке редких книг. День был обычным. До тех пор, пока её нога не поехала по обледеневшей плитке у подъезда.

Она не закричала. Просто резко села. Воздух выбило. Что-то хрустнуло — то ли лёд, то ли в ней. Тихон был рядом — они возвращались домой вместе, как часто бывало в последние месяцы. Он шёл чуть впереди, потом обернулся, и в тот же миг увидел, как она падает. Вскочил, подбежал, замирая рядом.

Лидия пыталась встать. Нога отозвалась болью — резкой, до звона в ушах. Рука затекла. Она попыталась дотянуться до сумки, но пальцы не слушались. Всё происходило как будто не с ней.

— Спокойно… сейчас… — шептала она, больше для себя.

Тихон подошёл вплотную. Посмотрел в глаза. Потом сделал то, чего не делал ни разу с тех пор, как его нашли.

Он залаял.

Громко. Хрипло. Повторно. Будто не просто звал — требовал.

На втором лае распахнулось окно на втором этаже. Пожилая соседка закричала:

— Что случилось? Лидия, вы в порядке?

— Помогите… — прошептала она, не веря, что кто-то услышит её слабый голос.

Но Тихон уже взял дело в свои лапы. Он носился вдоль подъезда, лаял на все двери, на окна, на небо. Несколько секунд спустя дверь хлопнула, и выбежал сосед, молодой парень с первого этажа. Увидев Лидию, сразу вызвал скорую.

— Перелом, похоже. Не двигайтесь. Сейчас всё будет.

Тихон сидел рядом и тяжело дышал. Он не лаял больше. Он просто был. Внимательный, напряжённый, как будто держал её своим взглядом.

Когда скорая приехала, Лидия уже дрожала не столько от боли, сколько от шока. Медик аккуратно уложил её на носилки. Спросил:

— С вами кто-то есть?

— Да, — ответила она. — Он вот. Тут рядом.

— Собака? — удивился фельдшер.

— Не просто собака, — прошептала Лидия. — Друг.

Тихон не рвался внутрь машины. Он сел у калитки и ждал. Ждал, пока её не увезут, и ещё дольше ждал, когда вернётся.

После операции она провела в больнице две недели. Елена, её взрослая дочь, навещала её — впервые за долгое время они говорили долго, без натянутых пауз. Говорили о Тихоне, о детстве, о книгах. И однажды Лидия произнесла:

— Я бы, наверное, лежала сейчас в снегу… если бы он не залаял. Представляешь? Он, который всегда молчит.

Дочь кивнула:

— Он почувствовал. Потому что ты для него — всё. Как и он для тебя.

Вернувшись домой, Лидия увидела в глазах Тихона что-то, что сложно было описать словами. Это было не просто "рад, что ты вернулась". Это было: "теперь всё снова на своих местах".

Он не прыгал, не носился. Просто встал рядом и дотронулся до её ладони носом.

— Ну, вот и снова мы, — сказала она, опускаясь на диван.

Тихон улёгся рядом, аккуратно подложив морду на её колени. Она гладила его, ощущая под рукой тепло и спокойствие. И знала: с этим существом она теперь не просто не одна. Она — дома. Настоящем. Невидимом, но прочном. Построенном из доверия и двух спасённых жизней.

*****

Весна пришла несмело, словно извиняясь за опоздание — тихим светом, каплями на подоконнике и запахом оттаявшей земли. Лидия впервые за долгое время сидела на лавочке во дворе, укутанная в вязаную шаль, рядом — термос с чаем и Тихон, устроившийся у её ног.

Он стал серее, двигался осторожнее. Но в глазах по-прежнему жила сосредоточенность, внимательность и лёгкая ирония — как у того, кто многое понял и спешить уже не собирается. Иногда ей казалось, что он стареет вместе с ней — вдумчиво, по-честному.

Соседи подходили, расспрашивали. Кто-то приносил Тихону сушку, кто-то шептал: «Вы знаете, он у нас как символ теперь. Как напоминание, что всё может обернуться иначе».

В библиотеке дети уже не спрашивали «Можно погладить Тихона?». Они говорили: «А сегодня он тоже будет?», будто без него история не будет полной. Он стал не просто участником жизни Лидии — он стал её частью, вписанной в каждую страницу.

Однажды Лидию спросили: — Где вы его нашли?

Она ответила, как обычно: — Его выбросили. А я нашла.

А потом, чуть помолчав, добавила: — Хотя, если честно… кажется, это он меня нашёл.

Потому что в тот вечер, у мусорного бака, она была такой же выброшенной. Просто немного иначе. И, может быть, именно поэтому они друг друга и услышали.

Теперь её дни напоминали простую тетрадь: чуть неровные, местами с помарками, но полные смысла, тепла и желания продолжать писать. Не было нужды убегать от тишины или заполнять паузы. Всё оказалось на своих местах. А внутри — ощущение, как от книги, которую долго искал, а потом случайно открыл и не смог оторваться.

Когда на одном из занятий девочка с бантиком сказала: «Я тоже хочу спасти кого-нибудь, как вы», — Лидия на мгновение опустила глаза, подбирая слова. А потом ответила: — Знаешь, иногда это не ты кого-то спасаешь. Иногда это ты просто не проходишь мимо. А потом вдруг понимаешь, что спасли именно тебя.

И Тихон в этот момент, будто подтверждая её слова, встал, подошёл и тихо прислонился лбом к её колену — не прося чего-то, а просто говоря по-своему: "я рядом, и так будет всегда".

В такие моменты Лидия чувствовала: они — дом друг для друга. Без лишних слов, без громких обещаний. Просто два существа, которые когда-то были потеряны. А теперь — нашли друг друга.

👉 Это не конец. У Лидии и Тихона впереди ещё немало дней — с тихими прогулками, неожиданными поворотами и важными встречами. Подпишитесь, чтобы не пропустить продолжение этой истории о настоящей дружбе.

Источник: https://dzen.ru/heartwarmingtales

Это перевод истории с Reddit

Я встречаюсь с Ноа почти год. Он милый, невероятно умный и в меру интроверт. Он из тех, кто читает редкие философские трактаты, варит потрясающий кофе и терпеливо слушает мои бессвязные рассказы о странных снах.

Мы познакомились на новоселье у общих друзей. Он стоял в углу и гладил кошку хозяев так, будто был в неё влюблён. Я пошутила, что он человеческая версия криптида — милый, неуловимый и наверняка скрывающий какую-нибудь тёмную тайну. Он лишь улыбнулся.

Оказалось, я была недалека от истины.

Три месяца назад мы съехались. Его дом — да-да, именно его, а не съёмный — старый викторианский особняк, оставшийся ему от бабушки. Скрипучие половицы, свинцовые витражи и настоящий погреб с тяжёлой железной дверью. Впервые увидев его, я пошутила, что он точно прячет там трупы.

Он не засмеялся.

Тогда я решила, что он просто не любит шутки про убийства.

Он сказал, что подвал «запретная зона». Опасно, мол, гнилые балки, оголённые трубы и всё такое. Я не настаивала — у каждого есть границы. У меня не было причин подозревать неладное. До прошлого четверга.

Ноа уехал в срочную «рабочую командировку». Он фриланс-архивист — перебирает исторические документы, приводит в порядок странные частные библиотеки богатых чудаков. Я толком не понимала, чем он там занимается, но звучало достаточно круто, чтобы похвастаться подругам.

Я осталась одна, и разразилась гроза — гром, молнии, всё как по клише. Свет замигал, а потом погас совсем. Я взяла фонарик и пошла искать щиток, осознав, что никогда его не видела. Логично было предположить, что он в подвале.

Сначала я просто стояла перед дверью. Рядом с ней было жутко холодно — будто температура упала градусов на десять. Может, показалось, но я клянусь, слышала шёпот. Не слова — бормотание, словно кто-то говорит под водой.

Я потянула ручку. Заперто, конечно. Но вот что любопытно — Ноа всегда оставляет связку ключей в керамической миске у входа. В том числе тот, что, по его словам, «от сарая».

Я не горжусь тем, что сделала. Я колебалась, правда. Но я взяла ключ.

Он подошёл идеально.

Дверь со скрипом распахнулась, и меня ударил запах — гниющее дерево, плесень… и что-то металлическое. Фонарик замерцал. Классический ужастик.

Я осторожно спустилась, ступенька за ступенькой, держа луч перед собой.

Подвал оказался огромным. Гораздо больше, чем я думала. Это был не один зал, а целый лабиринт узких коридоров и стеллажей с коробками, книгами, старой мебелью. Ничего необычного… пока я не увидела дверь в самом конце. Она была новой — стальной, на болтах, с кодовой панелью рядом.

Почему в старом викторианском доме спрятана современная стальная дверь?

Тут я заметила это. Блокнот, лежащий на табурете. Страницы пожелтели, но почерк был явно Ноа. Я перелистнула, сердце колотилось.

Он архивировал не книги и не семейную историю.

Он документировал людей. Имена, даты, наброски. Некоторые выглядели как анатомические рисунки. Некоторые — просто… глаза. Страницы и страницы человеческих глаз. С пометками вроде:

«Объект 4: плохо реагирует на солнечный свет. Продолжительность: 6 дней.»

«Объект 7: голосовые связки целы. Кричит без остановки.»

«Объект 12: ещё жив. Содержится.»

Я услышала, как что-то скребёт по стальной двери. С другой стороны.

Я бросилась бежать.

Заперла дверь за собой. Положила ключ обратно. С тех пор, как он вернулся позавчера ночью, я делаю вид, будто всё в порядке. Он спросил, напугала ли меня гроза, боюсь ли я темноты.

Я сказала, что нет.

Но прошлой ночью я услышала его в подвале. Он не ходил.

Он разговаривал.

И что-то — что-то — отвечало ему.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Большинство из нас видели «День сурка». Билл Мюррей снова и снова проживает один и тот же день, пока не становится лучшей версией себя — достаточно обаятельной, чтобы покорить героиню Энди Макдауэлл. Отличный фильм. Но в нём почти не затрагивается, как долго он сидит в той петле. Он выучил французский, научился играть на пианино и вырезать скульптуры изо льда — на всё это потребовались бы десятилетия. Нужно отдать должное упорству, но когда каждый день повторяется, заниматься ведь больше нечем.

Жаль, что я не помню первые несколько дней. Первые десятилетия слились в шум, в статический фон глубоко в черепе. Если и был «первый» день, он давно стёрся. Но я постараюсь.

Я просыпаюсь в 7:15 утра. Так начинались мои следующие двести пятнадцать лет. К восьми мне надо быть на «работе», а ехать около получаса, так что я сразу спешу. Мой рекорд — проснуться, одеться, что-нибудь съесть и выскочить за дверь за четыре минуты двадцать три секунды. Дорога занимает ровно девятнадцать минут пятьдесят секунд, если объехать камеры фиксации скорости и копов. В первый день я не был так шустр: пятнадцать минут ушло, чтобы найти чистые штаны. Я приехал поздно, в панике расставил аппаратуру и начал играть.

Под «работой» я имею в виду, что меня наняли играть музыку на местном уикенд-маркете. Доход у меня был помесью выплат от Centrelink, случайных подработок и того, что прохожие бросали в гитарный чехол. Денег кот наплакал. Я три часа бренчал паршивые каверы, стараясь быть чуть громче блендера у смузи-киоска напротив. Потом был обед и перерыв на кофе. За все циклы я перепробовал каждую точку питания — единственным действительно нормальным оказался маленький мексиканский ларёк в углу поля. Кофе на месте был помойкой, но я нашёл приличное кафе в пяти минутах бега. К сотому повтору овладел таймингом: успевал взять буррито и достойный лонг-блэк и вернуться, пока мои пятнадцать минут не истекли.

После этого я играл ещё два часа и собирался. Оставшееся время дня было моим. Даже не помню, как распорядился им в первый раз. Может, пошёл в паб, может, засел дома и скроллил ленту до одури. Так или иначе, в конце концов я засыпал.

И всё обнулялось.

Когда день повторился впервые, я списал это на дежавю. Во второй раз решил, что просто приснился вчерашний день. К пятому циклу забил на рынок и просто… делал что хотел. Никаких последствий. Я пил. Угонял машины. Взламывал чужие дома просто чтобы посмотреть, как они обустроены. Гонял по трассе, проезжал на красный, творил всё, на что не решился бы, если бы не был абсолютно уверен, что всё сойдёт с рук.

И какое-то время это было самым весёлым, что со мной случалось.

Но веселье выветривается. Острые ощущения притупляются. В конечном счёте даже анархия становится рутиной. Я переключился. Решил пересмотреть все фильмы, которые когда-либо хотел. Думаю, лет пятьдесят ушло только на кино. Забавно, что и половины теперь не помню. Записывать-то было нельзя. Я проделал то же с сериалами, музыкой, книгами. Заглатывал, забывал, повторял. Пытался и в игры, но то была ошибка: прогресс не сохранится, когда день обнуляется.

Постепенно я начал осваивать навыки. Живопись, кулинарию, писательство — всё, что умещалось в двадцать четыре часа. В какой-то период я стал мастером латте-арта, даже выигрывал бариста-соревнования — неофициально, конечно. Научился рисовать фотореалистичные портреты. Освоил оригами. Запоминал целые книги и переписывал их с новыми концовками. Дело было не в смысле, а в движении. Нужно было заглушить часы, держать руки занятыми, чтобы мысли не выползали из ушей.

Есть многое, чего я так и не смог. Путешествия, например. Увидеть мир. Даже если бы я мог навсегда покинуть город, у меня было долларов четыреста. Однажды я шёл, пока не рухнул от усталости. Уснул на чужом газоне. Проснулся в своей постели.

Самое странное? Усталость всё равно приходит. Не физическая и не обычная ментальная. А духовная. Будто душа скрипит зубами. Ты гниёшь на месте. Теряешь себя не сразу, а по истиранию, словно разум шлифуют повторения.

Я прожил столько жизней в одних и тех же двадцати четырёх часах, и главное, что я понял: время ничего не лечит, если оно не движется вперёд. Ты застреваешь. Снова и снова переживаешь горе, стыд, скуку, любую нежеланную эмоцию — вечно. Ты не можешь эволюционировать. Не можешь забыть. Ты просто терпишь. Я стал бесконечным, бессильным богом.

Я испытывал границы петли. Сутками не спал, чтобы проверить, позволит-ли бодрствование дню продолжиться. Не позволило. Как только пробивало 7:15, я моргал — и очутился в кровати. Всё же я извлекал из этого максимум: иногда ради забавы встречал рассвет.

Я играл с влиянием. Пытался подобрать правильные слова нужным людям. Дошёл до встречи с секретарём Премьер-министра и кабинета. Сколько это заняло? Тысячи циклов? Я произносил заученные речи, наизусть знал аналитические записки, репетировал харизму как роль. Но ничего не менялось. В конце дня — сброс.

В итоге, как и Мюррей, я пытался убить себя. Многократно. Иногда эффектно. Иногда отвратительно. Возможно, я просто хуже человека, чем он: мораль я оставил позади довольно быстро. Шагал с эстакад. Пил отбеливатель. Сжигал себя в церкви. Вешался на светофоре рядом со старой школой, чтобы посмотреть, заметит ли завхоз.

Однажды я вошёл в детсад и вспорол себе брюхо на глазах у малышей. Помню, как терял сознание с кишками в руках, пока вокруг ботинок разливалась кровь, а дети визжали — слишком маленькие, чтобы осознать. Я проснулся, смеясь.

Был какой-то парень, посторонний, его как раз выписывали из психлечебницы, травмированного тем, что видел, как кто-то умер. Я целую неделю убивал себя перед ним снова и снова. С каждым разом ужаснее. Он, конечно, не запоминал. Никто никогда не запоминал. Так что всё нормально. Ничего не имело значения. Ничто не могло меня убить. Ничто не могло изменить день.

Я стал музеем ужаса, который сам же курировал, из-за скуки и разрушившегося ощущения реальности.

Я начал видеть вещи. Сначала едва заметные: тени, где их не должно быть, шевеление в уголке глаза, исчезающее, стоит повернуться. Коридоры казались длиннее, дверные проёмы обрамляли лишь темноту. Иногда отражения в окнах или зеркалах не совпадали с движениями: задерживалось моргание, улыбка висела слишком долго.

В какой-то день я убедился, что за мной наблюдает мужчина. Я ощущал его взгляд как груз между лопаток — холодный, неумолимый. Куда бы я ни шёл, он был рядом, прячась за толпой, скользя в тени.

Он никогда не говорил, но его присутствие было постоянным, как медленный яд, просачивающийся под кожу. Ночью, когда всё стихало и мир за окном замирал, я лежал, ожидая, что он войдёт. Но дверь так и не открывалась.

Иногда мне казалось, что сам мир искривляется вокруг него. Небо темнело на полутон глубже, воздух густел, а низкий гул проходил через стены, будто петля дышала, смотрела, ждала. Во сне голоса шептали тайны, которых я не понимал — о времени, личности и последствиях.

А потом, в один день, всё кончилось.

Время пошло вперёд.

Не знаю как. Это не потому, что я сделал «правильные» вещи в «правильном» порядке или стал лучше. Я не прозрел и не достиг просветления. Это просто… случилось.

8:47 утра.

Я смотрел на меняющиеся цифры телефона, словно на древнюю вязь. Я не видел это время веками. И тут меня накрыло. Я понятия не имел, кто я теперь. Я столько раз примерял новые личности, проживал разрозненные жизни, что забыл, как быть кем-то. Или хотя бы тем, кем был до всего этого.

Я забыл свой день рождения. Забыл имена друзей. Пришлось заново учиться вести разговор, не зная, что ответит собеседник. Учиться планировать. Ждать. Жить, когда вещи не обнуляются.

Последний урок, преподанный петлёй:

чтобы стать лучше, не нужна вечность.

Нужно лишь время, которое движется.

Время, которое болит.

Я больше не знаю, кто я. Возможно, мне предстоит это выяснить.

Пока всё, что я могу, — ждать.

И смотреть, что время решит делать дальше.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

На сайте были выложены только три пробных занятия в тренажерном зале. Чтобы купить цикл упражнений на неделю, нужна была банковская карточка. Эти три дня занятий он уже аккуратно перерисовал к себе в тетрадку. Он уже целую неделю чётко по ней показывал, как правильно заниматься в зале. Более того, брал за это деньги. Олег Фролов работал фитнес-тренером!

Идея о новом виде заработка пришла очень быстро. Как-то он попросился переночевать к одной старой знакомой. Дама с замечательной фигурой и такой же социальной ответственностью. Он попросился к ней буквально на полгода. Еще вещи постирать. Ну и, по возможности, плотские утехи. Дама ответила, что её муж будет против и, максимум, что она может сделать для Фролова – это одно пробное занятие в фитнес-зале. Там она работала администратором. Когда Фролов узнал, что там есть душ, то быстро согласился.

Фролову в зале сразу понравилось. В основном, девушки. Мужчины ему не нравились. Среди них было много фитнес-тренеров. Они постоянно пялились в телефон и иногда что-то говорили тем, кого тренировали. Как только Фролов зашёл в зал, к нему тут же подлетел мужчина в спортивном костюме и проговорил:

– Вы мне не нравитесь! Вам надо пару упражнений на технику.
– Сколько?
– Две тысячи рублей час!
– Но у меня нет столько… времени!
– Хорошо. Две тысячи рублей полчаса!
– У меня бесплатное первое занятие! - сказал Фролов.
– Понял. Опять пробник… Пойдёмте.

Фролов целый час занимался с фитнесом-тренером. Ну как занимался… Тренер постоянно был в телефоне. Показывал Фролову какие-то мемы и сам же смеялся над ними. Пару упражнений он все-таки успел Фролову показать. В конце тренировки фитнес-тренер спросил:

– Знаете, как отличить настоящего качка от ненастоящего?
– Как?
– Качок на последних разах в подходе стонет.
– Скажите, а кто это в той части зала? Они постоянно кричат и делают странные упражнения?
– Это кроссфит. Интервальные тренировки высокой интенсивности.

Тренировка закончилась. Фитнес-тренер куда-то ушел. Фролов взял гантели полегче, сел на лавочку и принялся за упражнение на бицепсы. На самом же деле он наблюдал за дамой на беговой дорожке. У дамы было прекрасное тело. Фролов даже чуть-чуть застонал. Как настоящий качок.

В зал зашёл мужчина в спортивной форме. Он быстро оглядел зал, увидел, как Фролов качает бицуху и постанывает. Подошёл к нему и представился:

– Меня зовут Михаил. Мне нужен фитнес-тренер. Мне сказали, что ваши расценки две тысячи в час. Мне важен персональный подход. Поэтому вот три тысячи!

Фролов с радостью схватил деньги и уточнил:

– Знаете, как отличить настоящего качка от ненастоящего?
– Как?
– Качок на последних разах в подходе стонет.
Фролов показал мужчине цикл упражнений, который только что, в первый раз, проделал сам. Мужчина деньги обратно не попросил. Более того, назначил день следующей тренировки.

***
У Фролова созрел грандиозный план. Он выпросил у своей знакомой пропуск на месяц. Сам нашел сайт с тремя пробными днями упражнений и купил тетрадку. К следующей тренировке он был полностью готов! Он выучил три новых выражения и постоянно вставлял их в свою речь: «Кардио, гиперэкстензия и болгарский присяд».

После четвёртой тренировки Фролов не знал, что показывать своему клиенту. Он хотел подсмотреть у других фитнес тренеров, но они зло смотрели на конкурента. Он долго наблюдал за второй половиной зала. Идея пришла сама.

– Тренер, что сегодня? Ноги?
– Сегодня… Кроссфит. Интервальные тренировки высокой интенсивности.

Фролов пристально следил тренировками по кроссфиту. Как ему казалось, он понял основной принцип: необходимо делать любые странные упражнения. Главное, быстро и повторять их в цикле.

Так у Фролова появились циклы:

Кошка. Фролов делал широкие шаги, его клиент проползал между его ног как дрессированная кошка.

Чапаев. Михаил вначале скакал по залу на большом фитнес мяче. Потом без помощи ног «плыл» по залу (ползал). В момент, когда он «плыл», Фролов кидал в него мячи. (пули) Клиент должен был уворачиваться.

Когда все циклы были выполнены, то Фролов просто просил Михаила двигать на время свободные тренажеры с места на место.

Кроссфит почему-то не зашёл клиенту. Он сказал, что перестанет ходить.

Фролову очень нужны были эти три тысячи за занятие. А если учесть, что тренировки были три раза в неделю... Фролов наконец-то стал нормально питаться.

Фролов постоянно повторял три бесплатные тренировки с сайта. Он знал, что нужно что-то новое. Как-то раз, после очередного подхода, клиент пожаловался, что заболело плечо. Фролов ладонью промял плечо клиента, и тот обрадовался, что боль прошла. Тогда Фролов сказал:

– У меня незаконченное медицинское образование. (Как мы помним, оно у него и не начиналось). Могу после тренировки поработать с вашим плечом.
– Было бы идеально.
– Но это за дополнительную оплату.
– Не вопрос.

За то, что Фролов полчаса массажировал плечо клиента, ему заплатили ещё три тысячи.
На следующую тренировку клиент привёл друга с проблемной коленкой. После базовой тренировки, Фролов левой рукой массажировал плечо одного клиента, а правой - проблемную коленку другого.

***
В небольшой сауне спортивного клуба два друга обсуждали:

– Ты реально платишь ему три косаря за занятие плюс массаж?
– Да! Он единственный фитнес-тренер, который не смотрит в телефон во время тренировки!

У Фролова и правда не было телефона. За долги его забрали приставы.

(с) Александр Бессонов