Не удержался — расскажу-таки. Я сделал выводы из прошлогоднего "Галопа по Европам" и, во избежание пролежней в районе мякоти, решил делать остановки. Географически идеальным местом для привала был Франкфурт, а чего тетёшкаться — там и решил заночевать. Просто приехать в город на несколько часов и рано утром уехать без приключений — не мой вариант. И приключения удались, как видно по фотографии к тексту.
Насоветовал мне прекрасно провести время в уютном ресторанчике на 15-м этаже искусственный интеллект в лике Чата GPT. Да, я принципиально не хожу по распонтованным ресторанам, потому что коленка кузнечика, запечённая в утренней слезинке воробушка — не мой вариант вообще. Я уже молчу про обильно размазанный соус по пустой тарелке — там эту рыдающую коленку не сразу-то и найдёшь. Но тут купился на 15-й этаж, вид на город, закат и прочие прелести немецкого бытия — будь у них всё хорошо по гроб жизни.

Еду заказал заранее — и тут их понять можно: так придёт человек, займёт столик, насмотрится заката, а закажет чай без сахара и четвертинку чёрного хлеба. Ну, стейк заказал. Не знаю, из кузнечика ли, но мясо было нормальное. Соус, конечно, размазали как положено, в уголку была пылинка шафрана в окружении изрубленной в труху рукколы.
А я пообещал себе не нажираться за день до дня рождения — какая бы красота из окна ни была. Я спросил у любезного — есть ли у них Мартини? Он разрывной пулей улетел узнавать, может ли их ресторан удовлетворить прихоть клиента. Ну, напиток-то эксклюзив — чё кривить душой. Этот прибыл назад с той же скоростью и доложил, что Мартини у них — море разливанное: ни в чём себе, мол, не отказывайте. А я падкий на такие словосочетания настолько, что в один момент подумал: а может, ну их в баню с этой шафрановой пылинкой — может, просто дать по Мартышечке, как в старые добрые времена?! Так звёзды сошлись, что я совместил оба варианта. И оба раза удачно.

Ещё до того как мне принесли коровьего мяса от кутюр, я для разогреву заказал себе Мартини, чтоб два раза не вставать. Ну и запить, что называется — как это принято в приличных домах. И я сразу обиделся, главное. Так-то я себя всю жизнь отучиваю заворачивать нижнюю губу, когда сильно расстроился, но тут был повод, и я дал стране угля. Этот принёс мне Мартини — где-то там на дне стакана для виски — и бутылочку Спрайта. Ну и как тут не раздасадоваться?! Ну и я дал волю чувствам. Этот камердинер заметил лёгкую, ненавязчивую печаль в моих глазах и спросил: "Что-то не так?" А я чуть не заплакал — как можно наливать Мартини так мало?!
А он — по-английски натужно, студент-мексиканец, изучающий немецкий. А я, когда уже расстроился, то всё — прощай логика, и я ему пальцем показал, докудава Мартини надо наливать. Он запомнил, главное — и каждый раз мне потудава и приносил. А я в отпуске, на 15-м этаже... страшно, блин. Я не помню, сколько раз я заказывал Мартини потудава, но ближе к закату уже вальяжно сидел на открытом балконе и рассматривал маленьких людей, копошащихся внизу. Ну, нищебродов этих. Дешёвого кебаба нажрались, поди, и мельтешат там непристойно — приличных людей от закатной палитры отвлекают.
Потемнело в итоге, да и мне вставать в шесть — надо и честь знать, тем более что намартинился я знатно. Ну я в голове прикидывал: вторуха — ну 50, ну 60 евро максимум. Ну, Спрайт, поди, дорогой — как любая мелочь в ресторане. Ну сколько я там того Мартини выпил?! Не литр точно — я себя знаю в этом плане по ощущениям.

Всё-таки актёрский дар — большое дело.
Он принёс мне счёт в кожаной папочке с конфеткой. Я открыл папочку и небрежно так карточкой до сенсора дотронулся — мол, у меня обычный завтрак дороже стоит — и вальяжной походкой покинул заведение.

А кебаб на вокзале вполне себе был ничевошный с утреца, ага, и кока-колки с двухлитровой бутылки отхлебнул — шарман, одним словом.

Вот бы ввели такой урок: Жизненеведение.
И кто-то б просто ждал звонок..
А кто-то — сведения.*

Он стоял на этих «бронзовых» похоронах таким же истуканистым, как все и всё вокруг, и думал о свадьбе. О последней, на которой вынужден был быть. Теперь в его личном ремейке фильма «Четыре свадьбы и одни похороны» не хватало только собственных брачных планов. А ещё — компашки приятных уху и духу друзей, да Хью Гранта с Энди Макдауэлл... Всего ничего.

На элитарный снобизм Хью он, правда, не потянет. Даже если наденет костюм стоимостью почки, проданной нелегальным трансплантаторам. (Трансплантологам?) Фейс-контролем не вышел: лицо слишком намекает на кино вроде «Мачете». Или на любой «зомбиленд», именно в роли зомби...

Хотя «нелегальные» как бы обе не отхватили. Зато и костюм не понадобится (лично ему будет уже плевать), и вообще ничего не понадобится. Наверное. Только бы откуда-нибудь «оттуда» похорон своих не видеть, а то психанёшь точно. Да и где их берут, «чёрных плантаторов», в теневых интернетах? Он только с обычным свыкся недавно, как с данностью жизни. Но до сих пор все пароли путает и листочки теряет, где они записаны.

Чего он вспомнил ту свадьбу-то вообще? А-а, та же монументальная скульптурность в лицах, манерах, ритуальности пространства. Будто в бронзе всех отлили. Раньше срока — или просто плохо. Церемония была дорогая, на западный манер. И все должны были явиться в бежевом. В приглашении значилось, это он запомнил, «дресс-код палитры: от цвета первой осенней листвы до оттенка горчичных зёрен».

Три (три, боже!!!) дня он пытался выяснить, что это значит, какой цвет. Как понять «первой осенней листвы»?.. Искал попутные варианты отвалить от мероприятия... Но все так на него орали, что он устал. Позвонил жениху, который не орал, так как сорвал голос на репетициях «сюрприза невесте». И Павел прислал ему простое эсэмэс, написав без запятых: «лучше светлее коричневого типа бежевый». И мужчины все были «типа в бежевом». О женщинах стало ясно другое: они ничего не знают о горчичных зёрнах.

Вот и там, и здесь было одно и то же.

Речи, на бумажках или планшетах (хвостик фразы с рук — на манжеты); много влитого в экосферу парфюма; фото-, видеосъёмка по линзе впуклого зума. Крутые гаджеты без старости; даже цветы без вялости...

Флора везде в утверждённом официозе, на горчичной свадьбе тоже была венками — полевыми и из листьев. Первых осенних, вероятно.. Он оба раза был без цветов. Здесь он вообще от конторы, по службе затесался. Так, отвалил от работы на день, по святому поводу. И сейчас было не ясно, на ту ли лошадь он поставил. Хотя в принципе он мог поставить лишь пиво в «козле», а предпочтительней — проиграть на стопарь. Хлопнуть бы сейчас... Да минералки бы холодной, несладкой. А то пихают туда — не проглотишь.

О, попёрли все куда-то. К часовенке. Красивая, с изяществом, как лепная. На деле и тут без «великорусского сайдинга на ядрёных метизах» не обошлось, но загробных дел мастера выкрутились из собственной сметы. За счёт какого-нибудь зодчего-стажера, как у нас делается. Вот тут я и поверну направо... Задрапируюсь кустами и посмотрю на шествие вечно актуальной номенклатуры. Хорошо идут, драматически. В ногу, крепко, серьёзно — слеза прошибает. Да-а, любая эпоха их только сильнее делает...

И «вечную память» эту они поют одному покойнику, а себе — «многая лета». Свою стаю славят, которая сейчас уважение уже вчерашнему вожаку выразит и поедет жить дальше, по комфортному автобану, который начинался с узенькой просеки, прорубленной умершим. (Стойкости его — единственное, чему стоит, — позавидуешь. Деятель-то этот, мирно скончавшийся под девяносто, экс-заседатель горкомов и обкомов, и в чащобах рынка не заблудился. Всех людоедов с великанами перехитрил, всем идолам поклонился-перестраховался, все топи обошёл краев наших заболотных. Сказка, сделавшаяся былью. Жаль — какой есть.)

Сумятица терпкая в башке от зрелища. То ли начало «Доктора Живаго», то ли «Двенадцать» Блока. Им бы хоругвь во главу шествия. И что бы это дало? Да ничего. Ещё один образ в моей дико «образованной» голове, стеснённой трансплантологами, которой это самое образование пригождается, чтоб соцсети читать...
Да дойдут они уже?! До часовенки — одна стометровка. Только сестра его деревенская плачет... Тоже уже старушка глубокая. Хотя ей-то он помогал по-настоящему, от сердца, вот она и плачет также — горько, всем нутром...

Ох ты ж, оказия в Евразии. Да кто кусты в кадки сажает?! Не спрячешься нормально. Это туи, что ли? «Туй» — как чётко выговаривает наш завхоз. Один туй, два туй... И в рифму. Озеленяем пространство, со своих зарплат отчисляем на туй. И дымим параллельно всеми жерлами комбинатовскими: тут туй — не туй, хоть джунгли мангровые сажай...

Да уйду я уже отсюда сегодня, нет?! Как бы эти кадки не обвалить к чертям... Стоп, не понял. Она куда это понесла??? Это же покойнику...
— А они их перепродают.
— Это кто-то вслух сказал?
— Да, это я сказал. Тоже тут полчаса как топчусь, просто рискнул хорошими ботинками и зашёл подальше. Здравствуйте!
— Здравствуйте... Не понял, извиняюсь, про перепродажу.
— Ну, ритуальщики после перепродают такие вот венки как декоративный траур. Их на кладбище же не повезут, это просто декор к гражданской церемонии, так куда же их дальше?
— Но ведь за них заплачено?
— Не сомневайтесь.
— Гроб-то заново не выкопают, исключительно в целях перепродажи?
— Вряд ли. Хотя изделие элитное.
— Вот сейчас мне страшно... Только размышлял, как бы похорон своих не видеть. Но и чудно вместе с тем. Что усопший сказал бы этим бизнесменам, если б мог!
— Долго хвалил бы, думаю. За доходную и безвредную идею. Которая не нова, правду сказать, весьма не нова... Безопасная прибыль, что вы! Чего же теряться?
— Да, правда. Я не с той стороны к корове подошёл.
— Это потому, что подходили к лошади... Вы инженер комбинатовский?
— Вроде того. А вас не узнал, простите...
— И очень хорошо, что не узнали. Значит, поводов встретиться не было. Со мной встречаться-то не любят, и я все понимаю — сам себя не любил бы в таких условиях. Я ведь владелец здешних мест.
— Вы и есть ИП «Размышляя о прекрасном»?!
— Именно так. Пока живой его символ.
— А зачем же вы-то в туях прячетесь?
— Похороны не люблю. Грустно. Но и посмотреть интересно. И для бизнеса правильно — за всем пригляд нужен. Мы ведь давно региональный бренд, а люди — просто люди. Ошибка на ошибке. Сегодня опять эту картавую ведущую церемонию вести поставили... Я ей сто раз говорил: попробуйся на радио там, фильмы озвучивай в интернете. Туда же сейчас только таких и берут — тренд. А тут некогда разбирать, что ты сказала. Всё по времени. Нет, говорит, мне здесь нравится — трогательно... Что там трогать?! Ладно, не будем о моих заботах. Давайте уже покидать укрытие. Вам нехорошо? Вы какой-то ошеломлённый... Вам бы принять немного. И минералочки холодненькой... Такой, знаете, обычной, несладкой?
— Знаю!! Скажите, а вы недавно на свадьбе у Г... ых не были?
— Гулял, как же. Я всю династию деда невесты хоронил, с почётом и со скидочками. Весь в бежевом был, как этот...
— Первый осенний лист?
— Вот голова у вас инженерская! Точно... Вы дорогу-то найдёте?
— Смотря куда, видимо.
— Прямо, инженер, идите прямо. Костюмчик бы вам, обувочку обновить, как в фильме моём любимом.
— Не «Четыре свадьбы и одни похороны»?
— Это вы мои мысли читаете? Или всё же я — ваши?
— Уже и не знаю...

Я шёл прямо и думал о том, что всё на свете — одинаковое. Одни лица на свадьбах и похоронах, лишь роли изредка меняются. И я вторичен — в биллион крат. И костюм мой, и мысли мои... Всё было, есть и будет. Обернулся: знакомца моего не видно, а часовенку видно. Сайдинга убогого отсюда не заметишь — просто красиво. И туи эти надоевшие отсюда хороши. Как так? По итогам свадеб и похорон человека уважать не начал, а творения его — полюбил... Куда вместить эти презрение и призрение? О чем мечтать?! Как Генри Торо в отшельниках — вот бы «чинить пути на земной орбите»?

Или просто выпить сегодня? Да с минералочкой... Такой холодненькой, знаете...

Рядом
За туями крестики
Размышлениям — полный облом.
Кто мечтал на сём свете о нулике,
Мы прекрасно на том отдохнём!

* Эпиграф и лирические вкрапления авторские; название произведения передаёт привет "Незабвенной" Ивлина Во.

Когда в редакции вышел очередной скандал между «койниками» и «иконниками», я бессовестно промахала повестку, тезисы и решения экстренного собрания, общаясь по трём телефонам и в десятке чатов. (Вообще не помню никакого собрания. Моя амнезия дошла до небывалого: я не помню вызова медвежатника, знакомого по исповедальной рубрике «Я двери жизни распахну», вскрытия сейфа и большого мордобоя!.. Дрались все те, кто давно уже мечтал вмазать врагу, а не дискутировать с оппонентом. Потому что в старом редакционном сейфе (с оплавленной горелкой замочной скважиной) вместо бесценных оригиналов протоколов нашлись допотопные, но символические веник с совком и швабра.) И опрометчиво проголосовала за унификацию редакционного подхода к правописанию, даже не подумав, чем это может грозить мне лично.

В те горячие деньки я была уверена, что раскрываю мировой заговор по сокрытию от человечества тайных знаний. Поэтому меня уже не могли торкнуть заговоры пострашнее: почему «койники» пишут «биткойн» и «ретейл», а «иконники» — «биткоин», но также «ритейл»?.. Тем более, я, зная суть разборок в редакции, не понимала глупости повода. Из-за чего махач, если употреблять эти слова в нашем издании «Чёрный капюшон» было фактически негде?! (А было б где, то ли совсем убились бы, то ли даже проблемы б не заметили...)

Моё же расследование подходило к концу. Оно началось с присутствия на тестовом задании для одной фокус-группы. Золотая сотня абсолютно разных участников изображала гармонию — кто как себе её представляет. В итоге 100+1 плохой рисунок, включая мой собственный, поразили аналитиков. На каждом имелось 12 слабо замаскированных компонентов, 12 смысловых участков, 12 считываемых образов. Согласно заданию, они гармонично сливали низ с верхом, напрямую вели из мира дольнего в горний с условием возврата по желанию и не боялись стихий, находя на непосредственно Земле удобное место для Огня, Воды и Воздуха.

Почти сразу эксперты выдвинули предположение, что «гармония» где-то на нашей подкорке — это зодиакальный круг, вшитый в эволюционный опыт и социально-культурный код. В пейзажных пасторалях многоликий Зодиак содержался почти буквально: телятки-козлятки, барашки, рыбки, ползучесть разная на песочке, хребтинка Рака — далёкие звёздочки... В амурных абстракциях от женского (тут «пока живу — надеюсь», ибо рисунки не подписывались) пола преобладал мачо-Стрелец, отнюдь не бэби-Купидон, целящийся в соперника-Льва, а ждущая внизу красавица с вечно занятыми руками представляла собой, если обвести только контур, созвездие Девы. В хаосе сюрреализма от полных бездарей типа меня обнаружились замкнутые кольца гармоничных пространств, усеянных значками, совпадавшими с размазанными «ксероксами» рукописей Птолемея или «совершенно секретно расшифрованных тайнописцем» отчётов инквизиции по делу Джордано Бруно.

Даже у оригиналов, не лишённых художественного дарования, где счастье домашнего очага напоминало лакированную для блеска фантазии картинку от нейросети, за уют отвечали те же 12 параметров, конвертируемых по астрологическому курсу. А какой-нибудь Водолей и вовсе мистически, но во плоти украшал шторы.

Однако добивали смотрящих Весы, всем телом уравновешивающие такой покой небытия на гробовидном комоде, призывающем выйти на нём в море в шторм и хотя бы завершить ярко свою никчёмную жизнь. Раритет с гравюры «Твердь земная равна тверди небесной, ибо Земля есть плоскость» комфортно располагался по лицевой выкройке этого деревянного макинтоша, в нише между гривастым игрушечным львёнком с улыбкой застарелого социопата и бедово косоглазыми карасями, одуревшими в этом лимбе до состояния «замри!», в бадейном аквариуме.

До холодного пота, прошибшего аналитиков, довёл нас один талант, чётко вырезавший знаки Зодиака на поленцах под желтковым костерком семейного камина. Дабы исключить многообразие трактовок, автор идиллии усилил прорисовку каждого значка собственным отросшим ногтем. (Между прочим, специально взращенным и ухоженным на мизинце! Украшенным червлёным перстнем с мутнеющим камнем. Во время теста я сидела недалеко от обладателя пальца и даже послала ему записку с просьбой поговорить о современных масонах. Он съел записку, стараясь не двигать челюстями.)

За феноменальными результатами завершённой задачи последовали ещё более ошеломляющие. Усилить репрезентативность итогов помогло простое количество рисунков: я протрубила общий сбор адептов конспирологических теорий прямо со страниц своего журнала. И в редакцию с этюдниками и паспарту потянулись наши не меркнущие в общей тьме заблуждений светила, не доверяющие интернетам...

Что говорить о популярности задания, когда сам Человек-невидимка, фантом и легенда вековой подпольной борьбы с глобальным теневым государством, забежал, шуркнул зримой сутаной (или мантией?), выронил из ниоткуда продавленную мощными ягодицами картонку и канул. На другой стороне картонки осязаемые и без помощи Брайля полушария соединяла криптограмма, не только во многом повторяющая шифры Зодиака, маньяка-инородца, из недавнего цикла статей «Чёрного капюшона», но и непосредственно включающая в себя начертательный гороскоп в полном объёме. Пресловутый «закон дюжины» соблюдался здесь пугающе выпукло — всего тут было по 12, от солярных, клинописных, цифровых элементов до тригонометрических, алфавитных, стенографических.

Пора было браться за серию шокирующих материалов. Однако новый главред, оказавшийся из партии «иконников», протянул мне не сливочную руку, поздравлявшую с грандиозным открытием, а сливовую унию журнала, основательно дополненную с проваленного в моей памяти побоища. (Хотя голосовали за документ только раз, выяснилось, что гамузом. И за добавленное впредь тоже.) Освежёванная редполитика не предусматривала наличия в издании слова «Зодиак», кроме случаев с упоминанием шифров и фигуры того самого маньяка, хапнувшего хайпа опять. Все же данные исследования по договору с экспертной группой принадлежали исключительно журналу. Ему же принадлежала и я до окончания трудового договора, расторгнуть который в одностороннем порядке было как непосильно накладно, так и немыслимо напрасно из-за потери времени.

Сейчас все сроки вышли. Я пытаюсь вернуться к гармонии как к понятийному аппарату — для начала. Но воображая её даже мысленно, я изображаю жертву своей глупости, великой тайны, паноптикума Вселенной. И приношу её в круг лишнего в аппарате визиря и опередившего Эроса, Хроноса и Танатоса визионера. Кладу хвостом от Овна да головою к Рыбам и верчу супротив часовой, взламывая головоломку. Зодиака, Зодиака, Зодиака.*

* Первоначально рассказ назывался "Гармонии млеко пролил Зодиак..." — репликой к цитате "И молоко согласья вылил в ад" (Шекспир, "Макбет").

Моё плутание в туманной мгле по чужим огородам было частично и "похождением плутовки". Я искала (выбрав, естес-с-но, самую подходящую для слепошарого юнната погоду) похожее на то, что мне положили под дверь. Такой растущий метеозонд... Ещё частично — проблемой не странного подарка, а моего к нему отношения. Издержками не чужого диагноза, но собственного испуга..

Вперившись в серой дымке, как в столбы, в кукурузные стебли и отпрянув в ужасе, я воззрилась на вдруг показавшуюся дорогу. С большой надеждой, что это не мираж и что я не выпрусь опять в огороды, пошла прямо, вытаращившись и стараясь не сморгнуть желанное виденье. Вышла чётко на бойцовский гусиный отряд, перекрывший совершенно реальную, к счастью моему, дорогу. Однако счастье было моментом, сожранным уплотнявшимся туманом. (Хотя и в нём стало очевидно, что из всей доступной человеку мудрости у меня вылезли только зубы.) Птица, которую я и не видела никогда вблизи, зашипела, растопорщилась крылами, гагакнула удавьими шеями — и напугала меня до холодного пота. Повизгивая и снова каким-то нескончаемым чернозёмом обходя гусей, я упёрлась во что-то высокое. Ну разумеется, в четыре стебля кукурузы, будто в часовых... Замаячивший опять с той же точки асфальт встретил меня, и очень скоро, гусиной агрессией.

Не обретя смелости разогнать птиц, броситься напролом, я укрылась туманом с головой, словно большой шалью. Завернулась в него и прошла от выводка поодаль, ориентируясь теперь на одинокое деревце невдалеке. Перетаскивая сырые набрякшие чуни в неподъёмной почве, добрела до него, держа гусей на дороге позади, а квартет из кукурузных фигур как бы по левому плечу. И у этого фатально одинокого дерева, за которым скатывались с бугра поля, я и нашла овощ, что мне подарили.

Гибрид патиссона, видимо, с тыквой. Круглый, как вздутый, без поребриков, крупный с мою голову и дикого колера. (Этот цвет на банке с краской назывался бы непременно глупо, но няшно, наподобие такого: "Бурый мишутка кутуряется в ворохе осенних листьев". Тем милота бы и ограничилась, потому что при нанесении цвет выдал бы аллергенную кондитерскую смесь "Дерьмо с помадкой в глазури"...)

Короче говоря, я, раздражённая до противозного состояния, неприятная себе и крупно уставшая понимать блуждания по кругу, рванула одну эту недотыкву вместе с ботвой, которая плелась, наверное, до преисподней. А где бы ещё придумали такой отвратный гибрид?! И бедное чахлое деревце вздохнуло от моего рывка всем существом, аж дёрнувшись корнями в своей лунке. Покосившись в моём направлении, заскрипело и встало, но так и осталось кривеньким. А я, отбегая от него и загребая комьями напитанную влагой землю, уронила выдранный псевдоовощ.

Он хряпнул, разломившись, растёкся желтком — и выпустил в этот небожий мир живого гусёнка. Пушистый птенец сразу важно зашагал, по-чаплински вдоль переставляя лапки и чего-то балаболя. Недовольно, но тихо, словно прочищая пока горлышко. Я, ругаясь на всех языках, включая древнегреческий (от диплом-то пригодился, возрадуемся!), пошла за ним, держась больше звука его бормотания, чем видя контуры этого волшебного вылупленца. Туман тёк молоком по ногам, растворяя последнюю хлипкую опору и поглощая расхлябанную твердь.

Гусёнок выбрался к своим соплеменникам и был встречен приступом чисто семейного гогота. На меня не смотрели. Я обогнула их краешком дороги, тюкнулась в кукурузу и прошла через стебли насквозь. Ожидая, что попаду в капкан, колодец, катакомбы, но попала не на "К", а к гнутому деревцу с битым гибридом, желтеющим в "молоке" под ногами опрокинутой яичницей. Подпёрла страдальца плечом, потом спиной. Так и выправила, хоть немного. Дерево повздыхало, вставая на место, и навозилось вскоре, стихло. Я же, не чуя тела, закурила последнюю, мятенькую и обслюнявленную сыростью. И жалко засмеялась над тем, что меня сюда привело.

Будто в прошлой жизни случился этот порыв ищейки... В подброшенный на мой порог овощ, какой разломился пополам просто на столе (надрез поперёк не вынес переноски или переклада), был вложен комок.
Зёрна кукурузы в гусином пухе, обмотанные какой-то лозой. Но я поняла смысл. Тут есть местная присказка, я на память свою версию приведу:
За деревянной спинкой, на гусиной перинке
Не стаиться тебе от Мотуна, Пыла да Жердинки.
Никуда не деться со своей красой,
Затуманят путь, заберут босой.

Как раз чуни тут мои увязли, и если бы в топи воспоминаний! За утомлённостью я и не приметила, насколько развезло вокруг.. Но опять же, возвращаясь к этому коробящему и, согласитесь, тревожному акту.. Кто и зачем пожелал мне плутать в тумане, попасться босой к здешним натуральным, как земляное хозяйство, божкам? И если Жердинка — кукуруза, так её тут прозывают, то Пыл — гуси, видимо? Вспоминая перья в посылке и моих врагов на дороге. По теме сказать, их здесь уважают, гусей, главная птица это у деревенских. А Мотун, что мотается и мотает, заматывает, выходит, дерево. Туман и без присказок повсюду, осенями он здесь лежит (или стоит) постоянно. С подкидышем на крыльцо тоже тайна, недотыква-то дикаркой оказалась, под ничьим деревом вызревающая. Не место путает — люди. Жаль, что это так.

Но по сказочной, тёмной этой просеке если дальше идти, то к чему придёшь? Мотуна я же чуть не загубила, однако повинилась и сейчас бесстрашно около него стою, Пылу привела гусёнка, а вот Жердинку едва не завалила, шуруя напролом. А какой пролом, поди разбери, всего четыре жерди вымахали?? Не разберу ничего, конечно. Устала, промёрзла, голова чугунком, туман уже стойко дымный, сизый — вечереет, с полдника по сказкам лазаю. Сейчас бы спинка с перинкой очень пригодились.. И я зашла за горемычное дерево, залезла на бугор и почмакала полями. Пришла домой под звёздами, носящимися под своим верховным туманом: облаками-паутинками, вроде уцелевшими в катаклизме уборки, сиротски мечущимися по чужим углам после срыва шваброй всей конструкции.

Пришлёпала фактически босой, в грустных от слоя грязи носках. Чуни вросли в компост где-то в полях и заколосятся, знамо дело, в срок каким-нибудь новым монстром "от прекрасных здешних мест", обязательно небывалого цвета. До перинки, спасибо, донесли, а то уже спала в ванной и во сне пасла гусят в кукурузе под лёгкие кивки ужасно одинокого деревца...
— Давай-ка гусей разведём, что ли. Чего мы тут как неродные.
— Разведём, прям завтра, а как же. Спи давай, непутёвая женщина, ушедшая без телефона. Я уже людей собирал тебя искать. И все согласились, вся улица! А ты переживаешь, не любят тут тебя.
— Прям все?
— Ну, кроме Глаши Лущихиной. У неё гуси ушли к дереву жить. Это там, перед полями. И огород её второй кто-то весь вытоптал, даже кукуруза полегла.
— Это которая влюблена была в тебя?
— Тридцать лет назад. В школе, боже мой, зачем я рассказал, идиот.. Тридцать!!! Спи, отдыхай, неуёмность моя.

Да хоть бы триста (плюсуем тракториста) лет тому назад... Туман на сердце под перинкой не затаить — но Пыл, Жердинка, Мотун, кажется, и в тумане видят лучше нашего брата. Или сестры.

Зашла на Преображенке в тринадцатый трамвай. Валидаторы не работали – наверное, их тоже глушат в целях национальной безопасности. Как и мой интернет, потому что временами музыка в ушах прерывалась.

Сэкономив на проезде, я уселась напротив седого гражданина в кашемировом костюме советской эпохи. Тогда делали неубиваемые вещи на долгую память. Или на вечную, если в этих вещах хоронили.
Не знаю, как мужчина переносил внезапную жару в костюме диабетического размера, но он явно не переносил современную молодежь, потому что сходу начал на нее жаловаться.

Обычно я не снимаю наушники, когда со мной пытаются заговорить: как правило, заговаривают в заговорческих целях, а времена нынче не для полемики. Недавно надолго зависла у куриного прилавка, потому что все кассеты были датированы до рождества Христова.
Тетка, которая заметила, что я перебираю яйца, стала громко возмущаться, вероятно, что годных нет. И усиленной артикуляцией искала во мне поддержку. А я слушала красивую музыку и решила наушники не снимать. Она мне что-то доказывала и кричала вслед. Думаю, я ее еще больше разозлила. Если бы не камеры, она бы меня этими просроченными яйцами закидала. Хамство ведь какое - наушники не снять!

В трамвае я сняла: гражданин так плохо выглядел, что я подумала, может, у него сердечный приступ? А у него приступ эйджизма:
- Молодежь даже рот не прикрывает, когда кашляет!
- Да, совсем отвязались после пандемии! – (мою постиронию, конечно же, не считали).
- Как-то еду с молодой мамашей, ее ребенок кричит: «Там много людей, много!» А я смотрю – всего двое. А много – это от трех единиц. Это же математика седьмого класса! Мамаша, думаете, его поправила? Нет, потому что не образованная и невоспитанная, как и вся современная молодежь!

По мне так в выражении «современная молодежь» есть какой-то подвох. Как будто бы молодежь бывает не современная. Та молодежь, которая была современницей Олимпиады-80, уже сидит передо мной в трамвае с совершенно немолодежным и не олимпийским видом.

- Спасибо, что не относите меня к молодежи, - кивнула я.
На этот раз мою «веронию» он распознал и даже смутился.
- Ну я имел ввиду молодежь лет до тридцати!
- Мне двадцать девять…

Какая же я стала противная поле сорока! Гражданин в кашемировом костюме смутился окончательно и замолчал. Я вернула наушники на место и под Boogie Wonderland наслаждалась угрюмым покачиванием людей в трамвае, словно я не пассажир здесь, а просто зашла клип посмотреть.

Никогда не снимайте наушники ради незнакомцев!