Пушкин: Заполняя пробелы (часть 1)

Пушкин: Заполняя пробелы (часть 2)

«Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут».

Без этой цитаты из письма Пушкина Наталье Николаевне, написанного в апреле 1834 года, редко обходится любой разговор на тему «Поэт и царь».

Автограф письма, полный текст: https://rvb.ru/pushkin/01text/10letters/1831_37/01text/1834/...

Встреча с Павлом Первым, произошедшая незадолго до гибели императора, проходит, конечно, по ведомству казусов, помнить её Пушкин, которому не было и двух лет, никак не мог и знал о ней лишь по семейным преданиям.

С Александром I, своим венценосным тёзкой, у Александра Сергеевича не сложилось, Пушкин так и не простил ему предательство лицейских идеалов: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда», - напишет он о царе в «Евгении Онегине». Но, в то же время, Пушкин отдает Александру должное: «Он взял Париж, он основал лицей» («19 октября»). Для Пушкина это равновеликие деяния – победа над Наполеоном и основание Царскосельского лицея, за которые этому «слабому и лукавому» правителю можно простить многое. Александр Павлович в поздний период правления, после Европейского похода и Венского конгресса, в самом деле перестал понимать шутки, эскапады пушкинской юности не вызывали в царе ничего, кроме раздражения. 11 июля 1824 года появилось высочайшее повеление о ссылке Пушкина в Псковскую губернию, в Михайловское.

Усадьба Пушкиных в Михайловском

А вот Николай Павлович, сменивший старшего брата на престоле, Пушкина действительно заметил. Одним из первых распоряжений Николая сразу после коронации, в августе 1826 года, было доставить к нему Пушкина.

Надо понимать момент: ещё идёт следствие по делу о мятеже на Сенатской площади. Чуть больше месяца прошло с казни пятерых лидеров заговора. Николай едва вступил на престол, у него, конечно же, огромное количество государственных дел, которые новый царь принял в весьма расстроенном состоянии. И, тем не менее, Николай хочет поговорить с Пушкиным. Пушкин в это время очень неплохо проводит время в Михайловском и соседнем Тригорском, в компании сестёр Вульф и их двоюродной сестры Анны Керн, вовсю пишет стишки и в целом доволен жизнью. И вдруг, в ночь с 3 на 4 сентября, его берут под белые рученьки, пакуют в карету, со всей возможной скоростью везут в Москву, и, не дав даже стряхнуть дорожную пыль с платья, доставляют к императору.

Мы никогда не узнаем, о чем они говорили: ни Николай, ни Пушкин не оставили на этот счет воспоминаний. Разговор с глазу на глаз, за закрытыми дверями, шёл несколько часов. Знаем мы только одно: входит в эти двери Пушкин вольнодумцем, едва ли не якобинцем, по уши замазанным во всех тайных дворянских обществах, а выходит уже убеждённейшим монархистом, лоялистом, государственником и певцом Империи.

"Пушкин и Николай I в Чудовом монастыре". Картина из коллекции усадьбы Влахернское-Кузьминки.

Мы, повторюсь, никогда не узнаем, какие слова Николай нашел для Пушкина, но, видимо, какой-то ключик к сердцу поэта он подобрал. По итогам этой беседы с Пушкина сняты все подозрения об участии в заговоре декабристов, к которому тот, безусловно, был прямо причастен. В конце концов, сам поэт не так давно открыто заявлял на допросе, что если бы 14 декабря находился в Петербурге, то вышел бы на площадь и "стал бы в ряды мятежников".

Более того: Николай даёт Пушкину то, чего не получит от власти более ни один российский литератор - полное освобождение от цензуры. Нам с вами сегодня очень трудно понять, чем была цензура в XIX веке, когда даже на газетное объявление о продаже лошади нужно было сначала получить заключение в том, что в нём нет никакой крамолы. Пушкина эта унизительная процедура отныне не касается. Отныне есть только одна-единственная инстанция, которая может решать, что можно, а чего нельзя печатать Пушкину, и это лично государь Николай Павлович. Из этого, к слову, следует, что император, ни много, ни мало, брал на себя обязательство читать всё, что Пушкин впредь напишет. И какие бы государственные дела ни занимали Николая в последующие годы, на Пушкина он находит время всегда и к своим обязанностям персонального цензора относится крайне серьёзно.

Да и Пушкин никогда не забывает, кто его первый, главный, а иногда и единственный читатель. У Пушкина есть вещи, явно написанные в расчете именно на этого читателя. Это же, конечно, совершенно дубовая, ура-патриотическая «Полтава», это манифест всех российских имперцев стихотворение «Клеветникам России», и это, пожалуй, самое зрелое, самое мощное пушкинское произведение, трагедия «Борис Годунов». То самое произведение, перечтя которое, автор, по собственному признанию, «бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!» (письмо П.А. Вяземскому от 7 ноября 1825 года, полный текст: https://rvb.ru/pushkin/01text/10letters/1815_30/01text/1825/...)

Нетрудно заметить, что писался «Годунов» ещё в конце царствования Александра, но ознакомился с ним уже Николай, и общий посыл, скрытый пушкинский мэссидж, понял верно.

«Борис Годунов» ведь вещь не просто шекспировского масштаба, это во многом, так сказать, ремейк шекспировского «Ричарда III»: и там, и там талантливый человек идет к власти, перешагивая, в том числе, и через детоубийство. У Ричарда это тауэрские принцы, у Бориса – царевич Дмитрий. И какими бы ни были они талантливыми правителями, сколько бы добра ни желали своим державам, память об этом преступлении отравляет всё их царствование, и, в итоге, приводит к гибели. Конечно же, абсолютно никого не волнует, что это всё клевета и навет: и Ричард, как установлено сегодня абсолютно точно, не был виновен в смерти тауэрских принцев, и Годунов, скорее всего, не приказывал убивать царевича Дмитрия. Но какое значение имеет эта ваша скучная историческая правда, когда благодаря такой точки зрения следующая династия становится не просто легитимной, а исправляющей кривду предыдущего правления, возвращающей державу на праведный путь!

Фёдор Шаляпин в роли Бориса Годунова. Опера М. Мусоргского по трагедии Пушкина. Фотография С. Прокудина-Горского, 1915 г.

И как-то так само собой получается, что в случае с Ричардом III ему на смену приходят Тюдоры, а Шекспир как раз и пишет в правление Елизаветы Тюдор. А в случае с Годуновым это, конечно же, Романовы. И уж совсем не случайно один из персонажей «Бориса Годунова» – боярин Пушкин. Именно этот персонаж в своем монологе называет Романовых "надеждой России". Пушкин не стесняется напомнить, что в самые тёмные, в самые страшные для Романовых времена, когда Годунов, опасаясь конкурентов, едва не извёл их под корень, именно Пушкины всегда были с Романовыми рядом, подставляли плечо и прикрывали спину. Пятеро Пушкиных поставили свои подписи под грамотой о призвании на престол Михаила Фёдоровича Романова, и для Пушкина это, конечно, прямой знак того, что, де, «раз уж наши предки так друг с другом, то нам, Государь, сам Бог велел быть вместе!». Это, опять-таки, прямая претензия на место в самом ближайшем к царю круге.

Самое удивительное здесь то, что Николай – тот самый Николай, который без малейших колебаний повесил Рылеева, тот самый Николай, который испытывал животную, физиологическую ненависть к Лермонтову, тот самый Николай, который в последнее мгновение, уже у расстрельного столба, заменил Достоевскому смертную казнь на каторгу – тот самый Николай, судя по всему, действительно искренне любил Пушкина.

Есть, опять-таки, показательная история, о том как однажды Пушкин и Николай столкнулись на балу у Энгельгардта. Это было то благословенное время, когда глава государства после тяжких трудов по управлению страной мог запросто заехать к кому-нибудь из подданных на танцульки, сделать пару кругов вальса с красивой женщиной, перекинуться несколькими фразами с умными мужчинами, выпить бокал вина и спокойно уехать почивать к себе во дворец. Так вот, у Энгельгардта Николай устроил Пушкину форменную сцену, другого слова не найти.

Оказывается, царь узнал, что Пушкин, де, что-то сочиняет о Пугачёве (это была будущая «Капитанская дочка») и ужасно возмутился тем, что его не поставили в известность. Пушкин, конечно, несколько опешил, потому что одно дело отсылать царю на цензуру готовые вещи, и совсем другое – обязываться сообщать о всех замыслах и литературных идеях.

Дело в  том, что буквально за несколько дней до этого в Кексгольме (нынешний Приозерск Ленинградской области) скончалась Аграфена, последняя из оставшихся детей Емельяна – и последняя из тех, кто лично помнил Самозванца. И больше всего Николай сокрушался, что мог бы организовать Пушкину встречу с ней, чтобы тот, что называется, получил информацию из первых рук - а теперь это уже невозможно.

Кексгольмская крепость

Это, кстати, показывает, что государь не слишком разбирался в тонкостях литературного процесса, зато искренне сожалел, что не смог внести в работу гения посильный вклад. Это не царская, а именно человеческая обида: мог помочь – а о помощи-то и не попросили.

Потом, в поисках «клубнички», на отношения Николая и Пушкина выльют три ушата грязи, приплетут зачем-то, Наталью Николаевну, возведя её чуть ли не в царские любовницы, но в этом мусоре мне даже ковыряться противно.

Многолетняя переписка Пушкина с Николаем – настоящий эпистолярный любовный роман, причём Государю в нём явно отведена роль дамы (разумеется, иносказательно). Пушкин добивается царской любви со всем пылом африканской страсти. А Николай ведет себя с Пушкиным как знающая себе цену капризная девица: то приблизит, то оттолкнет, строит глазки, раздает авансы, но продолжает томить во френд-зоне. Такое чувство, что Николай несколько даже где-то опасался того накала, с которой Пушкин желал быть с ним рядом.

В 1833 году Николай, наконец, капитулирует перед пушкинскими ухаживаниями и возвращает Александра Сергеевича на службу. Совершенно логично переведя его чин коллежского секретаря, с которым тот некогда вышел в отставку, в придворный, согласно табели о рангах, соответствующий камер-юнкеру. Пушкин, с его вечно уязвлённым самолюбием, о корнях которого мы говорили в прошлый раз, опять недоволен, и 1 января 1834 года пишет в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам)» (https://rvb.ru/pushkin/01text/08history/03memoires/1160.htm). Видимо, его амбиции требовали как минимум камергерского, а то и сразу канцлерского звания, но так при дворе дела не делались. Тем не менее, Пушкин получает то, чего так долго добивался: место придворного историографа, главного историка Российской империи, которое ранее занимал Николай Михайлович Карамзин, что открывает Александру Сергеевичу доступ во все государственные архивы. Впрочем, о Пушкине-историке мы подробно поговорим завтра.

"А.С. Пушкин и Н.Н. Пушкина перед зеркалом на придворном балу"

Н. Ульянов, 1935–1937 г. На Пушкине камер-юнкреский мундир.

Чуть ли не сразу Пушкин, так долго добивавшийся царской благосклонности, начинает грозить Николаю отставкой: мол, де, раз ты меня не любишь и даришь милостями других, то уйду я от тебя. Царь, как гордой красавице и положено, отвечает в том смысле, что уходи, раз так, но к моим архивам тогда не суйся, расставаться, так расставаться. А Пушкин, разумеется, просит прощения, архивы не закрывать и вообще - "нам ли ссориться". Не буду утомлять цитатами, любой желающий с лёгкостью найдёт переписку тех лет с Николаем и их посредником Бенкендорфом, например, на https://rvb.ru/pushkin/.

После дуэли на Чёрной речке умирающий Пушкин обменяется с императором прощальными записками. «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки», - напишет Николай и не обманет.

После смерти поэта последует царское распоряжение:

1. Заплатить долги.

2. Заложенное имение отца очистить от долга.

3. Вдове пенсион и дочери по замужество.

4. Сыновей в пажи и по 1500 рублей на воспитание каждого по вступление на службу.

5. Сочинения издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.

6. Единовременно 10 000 рублей.

Это не просто щедро - это, пожалуй, беспрецедентно.

Диван, на котором умер Пушкин. Музей-квартира А. С. Пушкина, Набережная реки Мойки, 12.

Здесь мы, пожалуй, поставим сегодня точку, а в следующей части поговорим о Пушкине-историке. Надеюсь, тоже будет интересно. Не агитирую вступать в Лигу литературоведов, но если не хотите пропустить, то добро пожаловать.

Пушкин: Заполняя пробелы (часть 4)