Автор: Сергей Березин.

Горький катаклизм, который вы наблюдаете на фотографии ниже – это не результат боевых действий. Перед вами пепелище, оставшееся в мае 1926 года от уездного города Вятской губернии Котельнича.

Случаи, когда в огне пожара исчезали целые города, нередки для средних веков, но для европейской части России в ХХ столетии это явление почти уникально.

К 1920-м годам население Котельнича подкатывало к 12 000 жителей. В начале ХХ века город стал важным пунктом на Транссибе: проложенная через него железная дорога связала Москву, Нижний Новгород и Вологду с Уралом и Сибирью. Вместе с тем река Вятка, на берегу которой стоит Котельнич, веками была магистралью, по которой хлеб Поволжья доставляли в Архангельск и далее за рубеж. Каждую весну, в дни Алексеевской ярмарки, население города возрастало на четверть - это съезжались в Котельнич торговцы льном и лесом, хлебом и лошадьми. Гражданская война и послевоенная разруха нанесли серьёзный удар по торговле, но и в весёлые НЭПовские годы Котельнич сохранял статус главной губернской ярмарки. Для гостей города были выстроены каменные лабазы и трактиры, лавки и гостиный двор, но, несмотря на это, большая часть домов всё ещё оставалась деревянной.

Конец весны 1926 г. выдался на Вятке жарким и ветреным. Избы, сараи, заборы за несколько погожих дней были просушены до предела.

26 мая около 11 часов утра пожарный на городской каланче заметили дымок на юго-восточной окраине. В жарком воздухе над городом поплыл звон набата. Прибывшая на место дружина из 12 человек обнаружила, что горят дом кустаря Зайцева и пристроенный к нему сарай, в котором хозяин оборудовал столярную мастерскую. К слову, на вечер того дня намечалось открытие городского сада, и утром пожарные инспектировали площадку, отведённую для гуляний, поэтому к месту происшествия подъехали не все и не сразу, а по прибытии долго не могли наладить подачу воды, её напора в колонках на улице критически не хватало. Время, когда трагедии можно было ещё избежать, оказалось упущено.

Огонь расползся по двору Зайцева и охватил древесную стружку, сваленную кучей у мастерской. Горящую стружку подхватил порыв ветра и понёс за забор, на стоявший по соседству промышленный склад льна и пакли. Пользуясь жаркой погодой, сотрудники склада уже несколько дней сушили слежавшиеся за зиму тюки с льняной куделью, разложив их на дворе и крыше. Мгновение - и невесомые льняные волокна вспыхнули, как порох, и с порывом ветра над городом полетели клочья горящей пакли. Один из них попал на деревянную каланчу. Набат умолк, его звон сменился неистовым треском горящих досок. В мгновенье ока каланча превратилась в громадный факел, сыпавший горсти искр на крыши соседних домов.

На высоте второго – третьего этажей по улицам нёсся настоящий огненный шквал. В тучах дыма и пыли ветер, словно обезумевший, гнал через город целый рой искр, горящих щепок и комков пакли. Он дул с юго-востока, как раз с той окраины, где вспыхнул пожар, и город, четырьмя длинными улицами растянувшийся вдоль реки с юго-востока на северо-запад, был перед ним беззащитен. Огонь распространялся очень быстро, горело сразу везде, не прошло и часа, как центр города превратился в огромный огненный клубок.

Весть о пожаре разлетелась чуть ли не быстрее, чем искры от него. Люди бросали работу и учёбу и со всех ног бежали к своим домам уже не для того, чтобы тушить огонь, на это не хватило бы человеческих сил, но чтобы спасти хоть что-то из нажитого имущества.

Восемнадцатилетний Леонид Рахманов, ставший впоследствии известным советским писателем и драматургом, так описал происходившее:

«…события развернулись с такой быстротой, что мы едва поспевали за огнем в микромире нашего участка, нашего дома. Мама увязывала носильные вещи в узлы, мы с Колей вытаскивали эти узлы во двор, потом на середину улицы, потом предстояло им переместиться на Нижнюю площадь. Не знаю, как вернее сказать: время не то убыстрилось, не то замедлилось,— во всяком случае, с ним произошло какое-то волшебство, ибо за час-полтора мы успели сделать и спасти столько, что нам и не снилось... Все делалось «наускоре», «впробегутки», выражаясь по-местному. Вытаскивали вещи не только из комнат, из кухни, из сеней, с чердака… Хотя горела пока лишь одна сторона улицы - наша, жар стоял такой, что нам с Колей не удалось унести вытащенный на улицу зеленый шкаф... Одновременно схватившись за него с двух концов, мы в тот же миг отскочили: масляная краска так раскалилась, что уже пузырилась, и мы, отдернув обожженные руки, почувствовали, что останься мы здесь еще с минуту, одежда на нас вспыхнет. Помню, как, добежав до площади, я с облегчением сунул голову под струю из водоразборной колонки».

Жители пригородных деревень, у кого были свои телеги, помогали котельничанам вывозить пожитки в безопасное место. Бывали случаи, когда в возок, загруженный скарбом, из уже объятого пламенем дома прилетала головешка, и люди чудом успевали выпрячь из загоревшейся телеги лошадь.

Сразу несколько очевидцев рассказывали, как видели бежавшего через площадь старика: одежда на нём горела, но он не выпускал из вытянутых перед собой рук крупный самовар.

С узлами и котомками, на телегах и пешком, по горящим улицам люди спешили к реке. Плавучую пристань с началом пожара отогнали на середину Вятки, но у берега оставалось много приготовленных для лесосплава плотов, на них можно было переждать пожар.

Журналист местной газеты Леонид Кудреватых вспоминал свою пробежку по горящему городу:

«Мы видели такое, что не приснится и в дурном сне. В овраг, на краю которого стоял Дворец труда, широким водопадом, причудливо играя синим светом, плыл горевший сахар. Мы видели кем-то вытащенное на улицу пианино, и огонек как бы осторожно пробегал по клавишам».

«С Нижней площади, от «Коммуны», была хорошо видна поднимающаяся в гору Советская улица с пылающими справа и слева домами, с объятыми пламенем колокольнями Троицкого собора и Никольской церкви, с уже сгоревшей деревянной аркой поперек улицы (осталась после первомайского праздника); пройти, пробежать сейчас вдоль этой улицы — все равно, что проскочить сквозь огненный коридор более чем километровой длины…»

«Мы оба хорошо помним, как в последний раз подбежали к нашему дому, когда он тоже уже горел. Горел и отделенный от него воротами и калиткой наш старый, уже три года как нежилой дом. Горел забор и лежащие за ним бревна... Все это пылало так жарко, что нас поразило — откуда такая сила у маленьких, низких строений», - вспоминал Леонид Рахманов.

Несмотря на бедствие, движение поездов через Котельнич не останавливалось, и пассажиры, с высоты перекинутого над Вяткой моста могли видеть страшную и завораживавшую картину.

«Наконец поезд тронулся и медленно пополз к железнодорожному мосту. И отсюда, с левого берега, мы увидели весь город, охваченный огнем. Казалось, горели не отдельные дома, а полыхал один огромный костер. Огонь и дым вились над городом страшным смерчем, увлекая за собой доски, горящие бревна, обломки мебели. У берега стояли плоты, и на них было полно людей. Они сидели на узлах, на чемоданах, на том, что успели прихватить с собой. А на берегу уже горели штабеля дров, головешки летели на плоты, и кой-где горело вытащенное сюда имущество. После моста поезд прибавил ход и без остановки проскочил станцию. Мы остановились только на следующем разъезде», - так описал увиденное студент Николай Васенев.

Настоящий подвиг в те страшные часы совершили железнодорожники станции Котельнич. Им удалось спасти не только склады с углём и цистерны, полные мазута, но даже деревянное здание вокзала, дожившее аж до XXI века. При этом пожарные рукава они подсоединяли к тендерам пригнанных из депо маневровых паровозов.

Около часа дня на вокзал поездами начали прибывать усиленные красноармейцами пожарные команды из города Вятки, со станций Шарья и Свеча. Прикомандированный к ним репортёр газеты «Вятская правда» так описал свои впечатления:

«Идем в горящий город - по уцелевшей окраинной улице. Навстречу нам попадаются растерянные люди... В глазах бессилие и ужас. Под ногами брошенные кем-то книги, коробки, битая посуда. Вправо море огня. Тяжелый шум огненной стихии, грохотание падающего с крыш железа, треск и гул проваливающихся потолков и крыш. Пахнет дымом и жжёным мясом».

Через объятый пламенем город пожарные пробились к больничному городку, где оставались не эвакуированными лежачие пациенты. Совместными усилиями больницу удалось спасти. Здесь же нашли своё спасение и заключённые городской тюрьмы: когда на её крышу посыпались головешки, а от дыма стало нечем дышать, старший надзиратель, желая спасти людей, приказал открыть все камеры и лично вывел колонну арестантов в безопасное место.

«Более трехсот заключенных, вытянувшись в цепочку, под командой надзирателя, прижимаясь к реке, поднялись в гору, к больничному городку. Среди заключенных были осужденные за воровство, даже за убийство. Стихия огня, которая только что могла погубить каждого из них, дисциплинировала даже преступников», - вспоминал Леонид Кудреватых.

Пожар, уничтоживший целый город (более 200 частных и 150 муниципальных домов, а также 80 общественных зданий), пылал на протяжении четырёх часов, а потом хлынул ливень. Дождь хлестал по шипевшим от накала стенам каменных церквей, по переполненным людьми плотам на реке, по обугленным стволам деревьев в садах, он заливал гудящие костры городских кварталов и тёк по улицам, увлекая за собой угли и головни…

Погорельцы потянулись от реки к местам, где когда-то стояли их дома.

«Пробираясь вечером по горячему пепелищу, - пишет Леонид Кудреватых, - мы с Васей Липатниковым, работником укома, видели труп женщины, а рядом с ней обгоревшую швейную машину, которую она почему-то тащила с собой: машина-то и погубила женщину».

«…приехали мы к нашему двору и не нашли там ничего, кроме дымивших головешек: это догорали врытые в землю бревна парников в огороде и венцы бревенчатых срубов колодца и погреба. Обгорели, но не упали наземь деревья — любимые мной тополя, березы, черемуха, липа, на которые в детстве я с упоением лазал. Обойдя наш участок, мы прошли на соседний: там тоже все было пусто, голо, черно — ни двухэтажного, стоявшего в глубине двора деревянного дома, в котором я часто бывал у Екатерины Матвеевны, ни амбаров, ни колодца, ни погреба; и так же, как у нас, стоял черный, как уголь, сгоревший сад, и точно так же везде пахло гарью и дымом.

Мы вышли на улицу. То, что я здесь увидел, меня потрясло, впервые за этот день заставило оцепенеть физически и душевно… На середине дороги, напротив сада Екатерины Матвеевны, лежала она сама, мертвая. Лежала на спине, вся одежда сгорела, только под теменем чернела кружевная наколка, в которой я ее всегда помнил; в правой руке зажата связка ключей, на запястье левой виднелись часы; они шли, в тишине явственно слышалось тиканье… Первым моим движением было закрыть это тело. Чем? Даже сена ни клочка не было. И вокруг ни травы, ни зеленых ветвей. И никого, к кому мог бы я обратиться».

Несмотря на страшные разрушения, которые оставил после себя пожар, погибших было немного, 7 или 8 человек, и столько же пропали без вести. Гораздо больше (более 190 человек) травмировались, когда спасали от огня пожитки. Шестеро пожарных жестоко обгорели, вытаскивая людей из горящих зданий. Котельническим пожарным досталось больше других: если у горожан, в крайнем случае, сохранилась надетая на них одежда, то пожарные остались просто в робах и касках, а все их вещи сгорели вместе с пожарным депо.

Пожар оставил немало горьких несуразностей. Среди пепелища высилось почти не тронутое огнём двухэтажное здание исполкома с развевающимся на крыше красным флагом, а рядом, возле выгоревших каменных строений, уцелели деревянные решётчатые заборы с висевшими на них афишами. В этом горожане даже находили повод для веселья.

Уже знакомый читателям Леонид Рахманов, описывая гибель в огне всей имевшейся дома живности (козы, собаки, кошки), с гордостью замечал, что пожар благополучно пережили куры. Воспользовавшись суматохой, петух увёл через незакрытую калитку весь куриный выводок на площадь, где куры и переждали бедствие, а потом стайкой вернулись к родному пепелищу.

И, тем не менее, масштабы случившегося ужасали.

«Город развалин напоминает недавние снимки японского землетрясения, такая катастрофа случается раз в века…», - писала газета «Правда».

«С холма, где стоит уцелевшая от огня больница, Котельнич напоминает раскопки древнегреческого города, погибшего от стихии тысячи лет назад», - сообщали «Известия».

«Температура воздуха была настолько высока, что всё, что подвергнуто горению, сгорело, что называется дотла, не осталось даже углей и копоти на стенах сгоревших зданий», - подводил итог журнал «Пожарное дело».

Около 5000 котельничан покинули пепелище и разъехались, чтобы обосноваться на новом месте. Оставшиеся 7000 жили буквально под открытым небом. На полном серьёзе ставился вопрос о целесообразности восстановления города, настолько неподъёмной казалась эта задача. Точку в спорах поставил глава Уисполкома и депутат ВЦИК Владимир Ванеев, человек настойчивый и решительный (в 1941 г. он ещё войдёт в историю как один из организаторов партизанского движения в Белоруссии). В короткие сроки Ванеев сумел выбить максимально возможное количество средств для восстановления города, свозил на руины Котельнича нескольких членов правительства, организовал кампанию помощи погорельцам со стороны рабочих и комсомольцев других губерний. Объём частных пожертвований только в первый год после трагедии составил 142 000 рублей, а всего было собрано свыше 220 000, что ровнялось годовому бюджету города Котельнич.

Примерно год Котельнич был гол и чёрен, если не считать зимы, милостиво укрывшей выжженную землю белым саваном, а после этого начал отстраиваться. Весь и сразу. На прежнем месте и по прежним планам, так что даже сегодня гости города уверенно характеризуют его как «старинный и купеческий». К началу Великой Отечественной число горожан в Котельниче перешагнуло за 20 000.

Но пришло время сказать и о виновниках трагедии.

Свою, весьма оригинальную версию событий предложила белоэмигрантская пресса. Харбинская газета «Копейка» напечатала статью под заголовком: «Чекисты сожгли Котельнич»:

"Как мы предполагаем, город Котельнич сгорел на политической почве. На фабрике был открыт какой-то заговор. Фабрику окружили войска ГПУ и подожгли. Сгорело в огне 800 рабочих...".

В действительности, первым и главным подозреваемым был кустарь Зайцев, со двора которого и начался пожар. Версия о том, что он не уследил за огнем, когда варил в своей мастерской столярный клей, была основной, до тех пор, пока не нашлись свидетели, видевшие в то утро Зайцева в церкви. Действительно, на 26 мая в том году приходился праздник пятидесятницы, и Зайцев, исполнявший должность церковного старосты, находился на службе.

Пожалуй, самой правдоподобной версией, не нашедшей, впрочем, чёткого подтверждения, стала та, по которой вина падала на квартировавшую в доме Зайцева торговку пирогами Плотникову. В то утро она была дома и, готовя обед, затопила печь. Закончив стряпню, женщина вынесла горячие уголья на улицу, но в это время в избе заплакал ребёнок, и она, спеша на плачь, бросила угли у крыльца, не потушив их.

Как бы там ни было, за недоказанностью вины, наказания за пожар никто не понёс. Единственными осуждёнными в ходе событий 26 мая 1926 г. стали два мародёра, получившие 4 и 5 лет заключения.

Источники:
Балыбердина А.А. Котельнич / Энциклопедия земли Вятской., Киров 1994. Т. 1.
Васенев Н. На берегах Вятки., Киров 1971
Кудреватых Л. Город Котельнич в огне // Наука и жизнь 1979 №5
Машкин А.В. За дымкой Вятского края. История пожарного дела Кировской области., Киров 2015
Перовский П. Был Котельнич и нет Котельнича // Красный север 1926., №122
Рахманов Л.Н. Люди, народ интересный., Ленинград. 1981

Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Также читайте на других ресурсах:
Телеграм
ВК
Дзен

Кстати, первый удар беспилотниками по Кировской области. РБК