Все мои книги здесь. Мой Дзен
Таким образом до Тибра, моря Адриатического,
Чёрного и пределов Индии, обнимая умом
государственную систему держав, сей монарх
готовил знаменитость внешней своей политики
утверждением внутреннего состава России.
Н. М. Карамзин «Об истории государства российского»
На Казанском вокзале неугомонным цыганским табором загрузились в суставчатую, защитного цвета, гусеницу поезда. Так как добирались по бесплатным ксивам от Министерства путей сообщения, то каждый сустав-вагон смог принять в себя (без ущерба для пассажиров) по 8 человек от нашего кагала, окончившего проводницкие курсы. И это с учётом третьих полок. Детской считалочкой «шышел-мышел-пёрнул-вышел» решили, кому чемоданы и баулы будут братьями по крови и поту в дороге.
В нашей восьмерке две девахи. Им — вне конкурса — выпало по нижнему лежаку. Мне и Серёге достались вторые полки, а Костяну, Андрюхе и Ваньке — верхотура и боковые. Чтоб не особо фашиствовать, всё же решили «верхи» подменять. У них тоже кости не титановые на голом пластике бултыхаться. А на матрасе на верхних полках особо не повтыкаешь — соскальзывает. Машинист тормознёт — брякнешься с трёхметровой выси.
Ехать полтора суток. Город-курорт Новороссийск — конечная станция и, одновременно, пункт назначения. Там наш патлатый «команданте» по имени Вадим сдаст нас местному персоналу ВЧД-14 Северо-Кавказской железной дороги. Жить между рейсами предстоит в старых, списанных вагонах. Что-то типа кладбища кораблей из пиратских романов, но только на суше. Фекальные удобства, как и обещано, в зарослях лопухов и в тени диких абрикосов. Говорят, эти абрикосы на юге — повсюду. Море увижу впервые…
Замеченное по случаю объявление в коридоре центрального корпуса универа гласило:
Приглашаются все желающие (учащиеся 1—5 курсов) для работы проводниками на летний период! Южное направление. Организационный сбор такого-то числа, в актовом зале Медакадемии.
Судя по обвалившейся штукатурке и стенам, крашенным голубой отстающей эмалью, актовый зал Медакадемии перевидал много помимо оккупации города Калинина во время ВОВ. Массивные колонны в зале подпирали потолочную округлость с щербатой лепниной; в воздухе стоял кислый запах латанных-перелатанных дерматиновыми аппликациями кресел. Сами кресла были сбиты в театральные ряды. По обнажившейся кое-где древней кирпичной кладке читалось, что зал застал ещё заформалиненную в сосновых бочках требуху калик перехожих (читай бомжей), над коей колдовали свои лабораторки эскулапы Ивана Грозного. Словом, антураж был аховый…
Я чутка опоздал. В углублениях расшатанных кресел сидела сотня студентов обоих полов с тетрадками на коленях и что-то записывала. Прошмыгнув в громыхнувшую за спиной массивную деревянную дверь, я плюхнулся на кресло в самом заднем ряду и постарался слиться с аудиторией в слушательском экстазе.
На кафедре, обстреливая пространство эхом, стоял уже помянутый Вадим. Повадками, а ещё более стрижкой «под битлов», он походил то ли на остепенившегося после женитьбы неформала, то ли младшего научного сотрудника эпохи 60-х. Прислушавшись к спичу, я понял, что он травит байку про то, как проводнику запросто нарубить денег на проданном по три раза грязном постельном белье. Оно же, на проводницком сленге, — «китай»: уже пользованное один раз пассажиром бельё заново складывается по швам, увлажняется водой (некоторые профи подсыпают хлорку для аромата), и кладётся под матрас. Поспав на «китае» часов пять, получаем почти новый, свежий комплект. Его-то и можно продать не шибко внимательному или поддатому пассажиру по второму, а при случае (если человекопоток сменяется, как то бывает на проходных станциях по ночам), по третьему разу. Денежный куш — в карман пройдохи-проводника.
Бельё это заведомый рассадник заразы. От банальной чесотки, минуя блуждающие твёрдые шанкры, прямиком к (не дай божЕ!) бубонной чуме, от которой в своё время передохло пол-Европы. Внимание на это не обращаем, а пассажирам и невдомек, — если сами не владеют «шаолиньской» техникой.
Зная эти тонкости и то, что железные дороги в нашем государстве приравнены к военным объектам (ещё недавно по ним циркулировали ядерные ракетные установки, замаскированные под обычные вагоны), можно понять, что главный стратегический враг для неё — дороги и её обслуги в форме — её потребитель.
Но в Рашке так в любой сфере: продавцы ненавидят клиентов, власть срёт в раззявленные рты электората, а проводники за глаза хают тупых пассажиров. Вынужденная, и волей неволей разумеемая в остальном цивильном мире, конвенция ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ социума, по щучьему веленью, оборачивается в России враждой на уровне генома.
Следующие три недели я усиленно конспектировал в тетрадь строение пассажирского вагона. К экзамену запомнил только некие «буксы» — что-то типа стальных нахлобучек на колёсах с химическим порошком внутри — и «три долгих гудка в тумане», которые должен выдать машинист при замеченном им на горизонте пожаре.
Главное, что предлагалось запомнить это: когда в колесе образуется трещина, порошок в буксах самонагревается, поэтому на остановках проводник обязан тыльной стороной ладони апробировать его температуру. На практике выяснилось, что этим занимаются обходчики в оранжевых безрукавках, постукивая по колесам специальными чугунными закорюками. Слышали как на крупных ж/д станциях воздух оглашается приятным металлическим перезвоном? Это оно.
Почти весь вагон заняли малолетние московские самбисты в сопровождении коренастых тренеров. У тренеров лица бульдогов, вступивших в кровосмесительную вязку с носорогами. Самбисты — носорожки калибра 1/2 от тренерского. Едут на соревнования в Ростов-на-Дону. Помимо четырёх взрослых, спортсменов сопровождали две приблудные шалашовки лет по 14. Заслуженные пионервожатые?
Ещё в Москве самые шпанястые борцы стали кучковаться в тамбуре: курили тайком, пряча сигареты в кулачки. Выходили по очереди тискаться и сосаться с девками. Нас, как провинциальных лохов, — не стеснялись. Ходили мимо нашего купе с дебильными столичными смехуёчками. Держали наготове удалой «рычаг с заломом».
Где-то часа через два ходу дети достали пузырь водки и пустили его по кругу. Окунулись несокрушимым самбистским мозгом в атмосферу угара вдали от родительских глаз. До тренеров в первом купе — не близко, до соревнований — тем паче. Мол, мастерство не пропьёшь.
Мы тоже не бездельничали. Начали раньше детей. Под вечер я сам походил на чемодан с пьяными колёсиками, который можно сдвинуть с места токмо упряжкой носорогов.
Дальше помнится лишь (такие вещи всегда чувствуешь кожей, словно «белый маг» Юрий Лонго) небольшая стычка с пиитами кимоно и татами. Впрочем, все быстро разрулилось привлечением высшего тренерского состава и пары совместно раскуренных косяков забористой московской шмали.
Отдельно сознание выхватывает из затхлого чулана бесовства: забеги гонцов за пахнущей ацетоном водкой к вокзальным буфетам; отставание от поезда (красный стоп-кран в кулаке); сальные анекдоты для заливистых баб; и пейзаж за окном. Там была напоенная ароматами трав «тарособульбовщина»: песчаные уступы оврагов, как храмы мачу-пикчу в Южной Америке, и МАТУШКА-СТЕПЬ — лысая ширь для игры в гольф у доисторических титанов. Вся утыканная телеграфными столбами, вибрирует жарким от солнца тандыром…
Явились вечор. Город большой и огнистый. Гудит, горит мириадами светляков. По краям — силуэты гор. Гребни скалятся как зубы Тирекса.
Кто-то, из пассажиров забыл в смежном купе рыжий чемодан. Пробуем поднять… — кирпичи с гантелями!
Очарованные южным экстазом, решаем гульнуть. Чемодан с собой (а хули делать?). Потом сдадим дежурному по вокзалу. Главное, чтоб нас не повязали как террористов, если там бомба или наркобарыг — если дурь. Открыть и посмотреть никому не приходит в голову. Честные студиозусы! А экстаз легко объяснился — сразу захотелось трахаться. Воздух-то какой! Недаром, южные курорты — секс-ловушка для беспутных мужей и жёнушек…
Цены в общественном транспорте приятно удивляют. Расспросив у аборигенов дорогу, едем к пляжу. Там — вакханалия из запахов жаренного шашлыка, долбящей атмосферу попсы из распахнутых кафешек, пьяные песнопения. Какие-то недоумки на спор отжимаются на бетонном скальпеле волнореза, а после, надавав друг другу поджопников, с подозрительно конопляным смехом, бултыхаются в воду. Море — теплынь! Побросав на чёрную в темноте гальку нашу экипировку и злополучный рыжий баул, ныряем в солёный чёрный кисель. К-а-а-а-йф! Фр-ррррррр…
Когда вернулись к ВЧД, нас уже встречали высунутые из окон вагонов головы и машущие семафорами руки наших девок. Так и есть — жить будем в стоящих на вечном приколе обшарпанных «казематах». После слов «мальчики, у Тани кто-то чемодан украл» окончательно убеждаемся, что все бабы — дуры…
Утром нас стала охаживать делегация заслуженных работников «железки». Не хватало только караваев с солью и голых баб в кокошниках. Чуть позже нашлось логичное объяснение их южному гостеприимству. Эти пидоры хотели, чтоб мы по второму разу прошли медкомиссию, пожарный инструктаж и технику безопасности. За деньги. Само собой, всю эту хренотень мы сдали ещё в Твери, заплатив за то недурственный калым. А южным кровососам тоже захотелось накупить детям сникерсов.
Непонятно, кто кого надул. То ли Вадим нас, то ли эти умельцы. Наш сопровождающий в первый же день — не распаковывая рюкзака — свалил вместе с женой в Широкую Балку. Здешний «Лазурный Берег»: прибрежную территорию шириной в пару километров с разбросанными по ней базами отдыха и частными пансионатами. Иначе бы Вадимку убили, и прах бы его пошел на компост для абрикосов. Их заросли действительно вездусущи. Жри — не хочу.
Сговорившись толпой, решаем стоять до конца — по второму разу платить не станем! Руководство депо тоже поднялось на дыбки. Кони етицкие. На пятый день, когда у большинства от голода и безделья стало сводить желудки (основная масса карманных денег пропита ещё в дороге), обе стороны сделали шаг навстречу. Вражда разрулилась российским компромиссом. Взятка — двигатель прогресса. Один массовик-затейник из наших — Денис, с говорящей фамилией Неунывалов, и заодно капитан юрфаковского КВНа, — сунул остатки наших банкнот кому следует. Проводником он ходил третье лето подряд и знал все тараканьи щели. Коррупцией тоже не брезговал. В тот же день мы благополучно прослушали ускоренный курс пожаротушения пенными огнетушителями с забрасыванием пассажиров песком. Расписались в положенных бумаженциях. Распределились по маршрутам.
В пути. Учусь заваривать по восемь раз один пакетик чая, предварительно подсыпав в стакан щепотку соды. Пассажиры причмокивают, цокают языками и нахваливают. Говорят, дома такого не попьёшь — только на железной дороге. Святая правда! Старпёрка-проводница, к которой меня приставили, с железными блестящими зубами, просит, чтоб называл её мамой. Про себя я называю её сукой. Все деньги от подхваченных по дороге «зайцев» она прячет себе в лифчик. Не делится. Попахивает армейской дедовщиной. Переговорил с другими — у всех старослужащие нормальные. Вместе на заработанное жрут и пьют. Ночью зарэжю, на хюй…
На станции Крымская стоим 27 минут. Вся платформа забита галдящими, что твои гагары, торгашами. Цены на овощи и фрукты здесь самые низкие на Юге. Похоже на оптобазу: вместо фур и дальнобойщиков — мимоидущие поезда. Все проводники заняты скупкой. На Севере будем оное продавать. Брокеры хуевы. Сейчас не моя смена, но моя скупая наставница будит меня сдвоенными кулаками в дверь проводницкого купе и вопит: «Тима-а-а-фей! Просыпа-а-а-йся!». Кое-как продрав глазницы и натянув портки, выбегаю на платформу весь увешанный пустыми вёдрами и сумищами.
Верещим, спорим, трясём перед рожами торговцев скомканными купюрами. На пассажиров положили большой и толстый болтище. Несчастные кучкуются возле запертых на ключ туалетов. Ропчущее непонимание и непонимающее роптание. Обезумевшие мамаши, содрав с детей колготки и держа их под закорки, пытаются переорать этот содом. Вталкивают чадам в уши магическую мантру «пис-пис-пис». Дети целятся струйками в щель между перроном и составом. Поезд дёрнется — пол-жопы оторвёт. Кто-то всё равно не удержался — какнул в трусы. Завыл осатанелой белугой и бьёт мамку. Взрослые терпят или бегут в кусты на горизонте.
Кто не успел, тот сам дурак…
Ростов-Папа. Вокзал громадный, как международный аэропорт. Усасываюсь баночным джин-тоником, пока напарница спит. Беру тайком «зайца» и сорок минут прячу его в запасном угольном отсеке: мужичонка похожий на странствующего коммивояжёра или крутого наркодилера. Выпустил через остановку. Вовремя. Влед за ним, по составу прошарили менты с надрессированой на всякое непотребство собакой. Искали беглого каторжника?
Убогонькая Рязань-2. Засаленные провинциальные менты, прикинувшись ревизорами, вытягивают из меня взятку за якобы незапертый на остановке туалет. Точно помню, как закрывал! Дубликатом открыли, суки. Мент постарше брюхат, мордат и портупеист. Деньги руками не берёт — боится, что меченые. Младшенький по киношному шаблону похож на засушенного сверчка. Косит лиловым глазом. От стыда, наверное… Ничего — пообвыкнет, будет хуже старого. Когда они выходят наружу в волглую душную ночь, поезд трогается. Я показываю им через окошко жест — «Fuck you!» называется. Ухмыльнулись только бляди толстожопые.
Петрозаводск. Карельская столица. Славен паровозом, что приосанился на главной платформе, ещё разработки братьев Черепановых. У нас в Твери есть такой же. Фотографируемся всей проводницкой бригадой на фоне. Скидываемся на взятку местным СЭСам после того, как тётки в измятых, бывших поди ещё в юрский период белыми и накрахмаленными, халатах обнаруживают в каждом вагоне по изрядному мешку «китая». После их проверки весь оставшийся путь наносим смертельный «китайский» удар по карману лохов-пассажиров. Нам тоже жрать хоцца. И так в пути наши главные блюда: консервированная килька в томате и вьетнамской фабричной выделки бомж-пакеты. На белёсом хрустком форзаце красными мотылями извиваются буквицы «Kouoxe». Тут же крестили их «куксами-буксами».
Доходит до того, что подсаженная по пути полуночная тётка приносит и разворачивает перед моим носом комплект с раздавленным, да так и ссохшимся в простыне, помидором. Смеюсь ей нагло в лицо и говорю, что уроды на прачечной совсем оборзели — «за что им, пидорам, деньги плотют!». Выдаю из-под седалища другой, ещё полумокрый. Посетовали вместе на отсутствие сталинского режима в стране. Жаль, старая и страшная — не присунуть. Угостил её настоящим, а не содовым, чаем с лимончиком. Уползла довольная. Приятно, чёрт возьми, чувствовать себя профессионалом! Храплю дальше. Снится Архипелаг Гулаг и голые охранники на вышках в меховых пилотках с вязаными из шерсти лаек «АК-47».
Чем дальше к северу, тем проносящийся за окном пейзаж тухлее и смурнее. Говор пассажиров быстрее, разговоры задушевнее, глаза (как ни странно) добрее. Видать, ещё не до конца испорчены аурой сраненького московитского душка. Ближе к Полярному кругу телеантенны хуже ловят, что ли?..
Люди одеты как в мегаполисах центральной полосы бомжи и обитатели мусорных свалок. Вот-вот запахнет пугачёвскими зипунами, толстовскими лаптями. Простые жители российской глубинки. Воистину, нет ничего слаще для наших царьков, чем загнать ниже плинтуса своих обиженных умом и нищих бунтарским духом подданых-вырожденцев. Говорят же пожившие на свете, что нет кайфа чище, чем втоптать в говно беззащитный цветок, свернуть шейку годовалому ребёнку или выпустить кишки бездомной бельмастой собаке, что пристала к тебе хмурым осенним вечером в надежде прикормиться.
Скажете, и в мыслях такого не было? Не верю, бля…
Пошли пролонгированные белые ночи. На часах 01.00, но в глаза, сквозь щели в приспущенном кожухе на стекле, бьёт оранжевое солнце. Облака стелятся по земле. Небо здесь кажется прибитым незримыми гвоздями к обнаженной тундре (осторожно — не ударься башкой!). Попадаются маленькие, спрятанные в расщелинах скал, водопады — словно росчерки туши на японских гравюрах. Мох, сопки, карликовая берёза, редкие хибары — в основном, с заколоченными накрест окнами. Заброшенные с Марса куски необитаемости…
Сменяемся с напарницей в четком режиме. Из-за недосыпа впадаем в какой-то психоделик-транс. Не хватает закадрового «вау-вау», извлеченного заскорузлым пальцем старика-эвенка из сунутого за щеку варгана. Пассажиры, с которыми едешь больше суток, роднее близких родичей. Братья и сестры мои во езде…
Торгуем поманеньку, однако! Жители забытых и огладавших от нехватки витаминов полустанков липнут к двери вагона почище полосатых ос. Такие же злобные и кусачие. Их рьяные лица слиплись в сплошную «фрукто-овощную» пасть. Кому-то до смерти нужен чеснок. Он-то здесь почему не растёт?! Или это так, самодурство? Прихоть, вроде той, что овладевала на рынке в Древнем Риме зажиточной матроной, и она своей рабыне (вдруг, ни с того ни с сего!), предварительно увешав её до макушки покупками: разноцветными персидскими шалями, глиняной утварью и корзинами с морепродуктами, берёт искусно сработанный кожаный фаллос. В подарок. Пусть на досуге веселится!
Пассажиры, которым нужно выйти, не могут пробиться к выходу. Побросав на перроны их авоськи с чемоданами, выталкиваем их пинками. Некогда! Бабло надо рубить! Всовываем, не глядя, в жадные руки жёлтотелые дыни, расфасованные по пакетам абрикосы, единственный 8-миколограммовый арбуз уходит с молотка. Яблоки в безобразных родимых пятнах пролежней — тоже влёт. Взамен — вожделенные потные бумажки.
Лучше всех дела идут у вагона-ресторана и вагона с бригадиром поезда. Все они там рыла охуевшие! Нам-то, простым проводникам, под овощебазу удаётся заделать только проводницкие купе да, напросившись к сердобольным пассажирам, рассовать коробки с ароматным товаром по свободным третьим полкам. (Одному проводнику, по кодексу, можно только 50 килограмм поклажи). Иначе проблем с ревизорами не оберёшься. Выкручиваемся. И так на подступах к нашей «бирже на колёсах» зашли двое с пафосными значками в полгрудины. Кое-как отмазался. Хорошо по «цепочке» предупредили, что они сели. Успел затолкать коробки с яблоками в подпольную яму для белья; раскрутив болты в потолке туалета, запрятал две сумки с вареньем — ибо взялся их сдать встречающему в Мурманске за бакшиш в 50 целковых.
Двое эти долго возились с моими билетами, сверяли их с бланком учета ЛУ-75 — «лушкой», что-то складывали, вычитали… — а после обвинили меня. Мол одного пассажира не хватает. Знать, что-то смухлевал. Ну, ещё бы! Пока с перепугу бегал пересчитывал моих постояльцев, успели разобраться, что один билет был на собаку. И правда, ехал там один с немецкой овчаркой. На убивающий наповал запах из моего рундука внимания не обратили. Рундук забит под завязку дынными ядрами. Видно, хорошо их задобрили в начальственном вагоне — пиво, водка, в жопку чмок. Уф-ффффф, пронесло. Да ведь один хуй пришлось скидываться всей бригадой им на взятку. Кто-то из наших запалился-таки на «зайце».
