Теперь я живу не одна, а с медбратом Кирби, он переехал в мою комнату, на ту кровать, где раньше жила Лена. Переехал, потому что его попросили освободить комнату для группы американских врачей, которые приехали сегодня.
Хирург Ричард, его дочь медсестра Шарлотта, его невестка переводчик Сара. Так как они прямо все родственники друг другу, поэтому их решили разместить не на свободные места в разных комнатах, а всех вместе, в одной комнате. Тем более, что на испанском из них всех говорит только Сара, так, и правда, лучше.
Я рада жить с Кирби. Во-первых, он всегда аккуратно застилает кровать. Почти все волонтёры не находят на это сил и просто по утру бросают скомканное одеяло, а он нет – он расправляет все складочки, уголки подтыкает по каркас и кладёт подушку ровно. Во-вторых, теперь мы можем болтать не только в паузах между приёмом пациентов или там на прогулках, но и утром, и перед сном.
Сегодня шушукаемся о несправедливости этого мира, немножко ноем и даже негодуем. Негодуем, что мы оба специально для этой поездки учили не родной нам испанский, занимались с репетитором, сдавали экзамены и только после этого оказались здесь. А эти, гляньте-ка, ни слова на испанском, ни единого! И тоже тут, приехали.
Ну, мы так, недолго и беззлобно. Головой мы отлично понимаем, что приезд этой хирургической бригады – единственная возможность для местных жителей получить бесплатные операции прямо здесь, в нашей клинике. Понимаем, что местные ждали хирурга несколько месяцев, записывались в очередь на специальный листик, приходили спрашивали – когда же уже он прибудет. И вот, прибыл. И это важно для пациентов. Но нам обидно. Чуть-чуть, но всё ж таки обидно и не убрать это.
Зато, благодаря этой ситуации с переселением Кирби ко мне, ещё раз убедилась – какой же у меня хороший друг есть теперь. И я сейчас не про вечерние шушуканья даже. Вот, к примеру, за ужином все говорили на английском – ради гостей, которые не знают испанского. И Кирби единственный, кто регулярно приостанавливал беседу словами:
— Давайте переведём для Роси, ведь она не понимает английский!
И переводил всё, о чём говорили вокруг меня. Такой лапушка.
Первую операцию проводили уже буквально на следующее утро. Ричард готовил полевую операционную, из того, что было в клинике. Инструктировал свою медсестру Шарлотту и нашего врача Лизу – как именно нужно будет ему ассистировать при операции.
Мы с Кирби снова работали в паре. Он вынимал из шкафчиков нужные для проведения операции перевязочные материалы с надписями на русском – из России привезли. Я читала и переводила ему на испанский состав бинтов, салфеток и антисептиков. Он переводил уже Ричарду на английский. Тот кивал и после этого материалы раскладывались по категориям вокруг операционной кушетки.
Удаляли липому в районе плеча маме донны Глории – ничего сложного. Хирург и ассистентки занимались непосредственно операцией, а мы с Кирби поочерёдно, не сговариваясь, держали женщину за руки и шептали ей на испанском – о чём говорят сейчас говорят между собой врачи и что сейчас происходит с её плечом. Она кивала, иногда сжимала наши руки чуть сильнее, когда было особенно больно.
Где-то в середине операции Шарлотте стало плохо и она потеряла сознание. Оказывается, это была её первая в жизни операция. Привели её в чувство водой и спиртом, нашатырь весь закончился. Заканчивали операцию Ричард с Лизой, больше даже Лиза – она накладывала швы и накладывала на рану повязку.
Теперь у меня есть много снимков операции и опыт синхронного перевода.
Иногда, мы с Кирби прогуливаемся по дебрям вокруг клиники – разгружаем мозг после тяжёлых диалогов с пациентами. Заодно ищем, чего съедобного или полезного можно притащить в клинику. И разговариваем. Много разговариваем друг о друге, восполняем то, чего так не хватает в оторванности от близких людей.
Кирби говорит о себе, что он – словно лягушка. Лягушка, потому что прыгает с места на место, скачет по миру, нигде не задерживается. Родился в США, работал волонтёром в Мозамбике, в Гане, сейчас вот со мной в Гватемале. После окончания контракта здесь съездит в Штаты на три-четыре денька, с мамой повидаться и снова в Африку – госпиталь Свазиленда ждёт его изо всех сил, там нужна помощь. Спрашивает меня:
— По дому скучаешь или нет?
По дому… А какой он, это мой дом? Какой из всех?
Тот ли деревянный пятистенок, стоящий на улочке маленького сибирского городка, в котором прошли первые четыре года моей жизни? Тот ли каменный домик в кавказской степной станице? Внутри него каждую ночь мыши падали на всех уснувших, тонули десятками в тазиках с водой, а вокруг него расхаживали тоскливо подвывающие волки в поисках добычи. Та ли кавказская же, но уже городская квартира, в которой лопнула лампочка, оставив на потолке чёрное звёздчатое пятно? Из этой квартиры отец впервые выгнал мать и она гуляла с орущей сестрёнкой в коляске по двору. В эту квартиру принесли четвёртого брата. Из этой квартиры мы бежали в Центральную Россию, потому что взрывы на Северном Кавказе не собирались стихать. Или один из обшарпанных деревенских домов этой самой Центральной России? Каждый был обшарпанным , в каждом что-то скрипело – словно не положено семьям священника выдавать целые дома при переводе на новое место, для проверки прочности, быть может. Или купчинское общежитие железнодорожников, в которое я сбежала сразу после совершеннолетия? Или вот эта петербургская квартира, в которую меня принял муж со своей мамой? Где он, мой дом? Я не нахожу, что ответить Кирби и говорю:
— По мужу скучаю – это точно бывает.
P. S. Решила, что буду периодически показывать вам фрагменты из книги, которые тут ещё не появлялись. Не в хронологическом порядке уже получится, конечно, но буду складывать каждый фрагмент в соответствующую ему серию: Гватемала или же Никарагуа.
По порядку всё в книге изложено, ну, вы уже знаете.
