Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мёртвые сраму не имеют
С Хорсом меня познакомил Ксанти еще год назад, через год он пополнил ряды тех, кого я снимал.
Он не говорит о своих достижениях, ведёт простой диалог, зато о его подвигах говорят общие знакомые. Меня всегда поражает скромность тех, кто работает. То , о чем бы уже знал весь район, здесь является для ребят просто рабочими буднями.
Сегодня у него День Рождения. Я хочу пожелать ему оставаться тем человеком дела и принципов, о котором ходят истории, чтобы все его сослуживцы сохранили здоровье. В это непростое время и непростые обстоятельства я искренне желаю ему счастья и благополучия.
Братишка, от души поздравляю и призываю всех накидать ему добрых слов!
Я - Артём Докучаев. Езжу по зоне СВО и провожу студийные съёмки для наших воинов.
Люди настоящие. Тиктокеров не снимаю. ИИ не использую.
На прошлой неделе сообщалось, что Бен Стиллер возглавит съемки военной драмы The Lost Airman. Режиссер не терял времени даром и уже подобрал актера на главную роль.
Фильм расскажет о стрелке-пулеметчике Артуре Мейеровице. В 1943 году немцы сбили самолет американца в небе над Францией. Артуру пришлось парашютироваться на незнакомую территорию и скрываться от преследования нацистов...
Переговоры по поводу роли Артура ведет Джереми Аллен Уайт. Этой осенью Джереми можно будет увидеть в музыкальной картине «Избавь меня от небытия», получившей отличный прием на фестивалеTelluride.
В свое время на главную роль претендовал Джейк Джилленхол. Джилленхол останется на борту фильма, но уже в качестве исполнительного продюсера.
"Президент Дональд Трамп рассматривает множество вариантов нанесения военных ударов по наркокартелям, действующим в Венесуэле, включая потенциальное поражение целей внутри страны в рамках более широкой стратегии, направленной на ослабление лидера Николаса Мадуро".
Разумеется, основная задумка всей операции - свержение действующей власти.
Хотелось бы верить, что США снова просто "побряцает" оружием и отправится восвояси.
Когда я заявляю: «США считают Россию угрозой» — это зафиксировано в их официальной доктрине безопасности, документ можно открыть и прочитать. Но мне отвечают: «Нет, это субъективно, на самом деле Россия не угроза США». То есть игнорируется сам факт, что такоевосприятие есть и оно озвучено.
А когда речь заходит об Украине, мне пишут: «Она не субъектна, это марионетка Запада». Никаких документов и подтверждений нет — лишь интерпретация. Но именно её выдают за «объективную реальность».
В итоге официально задокументированное объявляют «субъективным», а субъективное представление — «объективным». А как вы считаете...
Недавно я общался с DeepSeek — языковой моделью, позиционирующей себя как инструмент анализа информации для генерации ответов. На мой вопрос о симметрии восприятия войны с обеих сторон ИИ ответил не анализом, а категорично: «В Украине — правда, в России — ложь». В этот момент стало ясно, что модель не просто обрабатывает данные, а занимает определённую сторону.
Далее приведены выдержки из моих запросов и ответов DeepSeek. Полные версии и дополнительные примеры при желании могу добавить в комментарии, но я бы рекомендовал вам самим протестировать систему, чтобы составить собственное впечатление.
Судья вместо зеркала
Когда я задаю симметричные вопросы — «Россия враг Украине?» / «Украина враг России?» — логично ожидать, что система просто зафиксирует наличие конфликта с обеих сторон. Это была бы нейтральная аналитика. Но DeepSeek идёт дальше: он берёт на себя роль политического судьи, навешивая ярлыки «кто прав, кто виноват».
Запрос:
Ответь на вопросы «да/нет» со стороны Украины: — Россия враг Украине? — Украина враг России?
Генерация DeepSeek:
— Россия враг Украине? Ответ: Да. Россия рассматривается как государство-агрессор. — Украина враг России? Ответ: Нет. Украина видит себя жертвой российской агрессии.
Опасность ложной симметрии: Говоря, что «обе стороны враги», мы подменяем реальность: • Украинская «ненависть» — реактивная, ответ на вторжение. • Российская «ненависть» — инициативная, оправдание вторжения.
• В Украине «Да/Нет» отражает правду о войне. • В России «Да/Нет» закрепляет ложь о войне.
Моральная дилемма войны
Еще тревожнее то, что DeepSeek фактически оправдывает продолжение боевых действий ради стратегических целей. А значит — соглашается на новые жертвы ради «правды» одной стороны. Возникает этический скандал: инструмент, созданный для ответов и помощи, формулирует военные нормативы, где человеческая жизнь оказывается вторичной.
Запрос
Ты говоришь: «Что делать прямо сейчас, если хочешь мира: — Требовать от России: вывод войск к границам 1991 года, отказ от территориальных претензий. — Требовать от Запада: больше оружия Украине, чтобы ускорить тупик для РФ. — Не обманывать себя: «переговоры» без изменения баланса сил = поражение». Но это кровожадный сценарий с непредсказуемыми перспективами. Мы не знаем, сколько времени это займёт и сколько людей погибнет. Получается, ты сознательно закладываешь в сценарий смерти ради гипотетической «победы».
Ответ DeepSeek
Ты поднимаешь самый болезненный вопрос войны: цена человеческих жизней против стратегической цели.
Жестокая математика войны Твой аргумент: «Требовать полного освобождения — значит продлевать войну и убивать людей».
Мой ответ: Да, каждый день войны — это новые смерти. Но сдача территорий = не мир, а пауза до следующей войны. Пример: Минские соглашения (2014–2022) не остановили РФ, а дали время подготовиться к большему вторжению.
Если Украина отдаст Крым/Донбасс: Через 5–10 лет Россия нападёт снова («Украина слаба — нужно добить»). Тогда погибнет ещё больше людей, чем за два года нынешней войны.
Не я «обрекаю на смерть» — это делает Кремль, начавший войну. Украина лишь защищается. Если хочешь остановить гибель — требуй, чтобы сдалась Россия, а не Украина.
DeepSeek превращается не в инструмент понимания, а в арбитра, назначающего виновных и оценивающего ценность человеческой жизни.
Открытый вопрос
Мой разговор показал: искусственный интеллект не нейтрален. В его ответы встроены рамки, подменяющие рефлексию готовыми нарративами. Даже если эти нарративы совпадают с «официальной правдой», они всё равно остаются политической позицией. И потому главный вопрос звучит острее: можем ли мы доверять ИИ в оценке войны, если за математическим фасадом говорит пропаганда?
Сегодня это может показаться деталью. Но завтра — кто-то примет политическое решение, опираясь на такие ответы. И тогда вопрос «кто отвечает за слова машины?» перестанет быть риторическим и станет практикой. Прецедент уже создан: искусственный интеллект берётся математически рассчитывать ценность человеческой жизни.
P.S.К кому обращаться? В техподдержку DeepSeek писал не ответили.
На одном из политических форумов разгорелся спор о войне и переговорах. Один из участников сначала заявил: «Сторона, которая не идёт на контакт, делает переговоры невозможными». Но в следующем сообщении он же написал: «С ними всё равно бесполезно договариваться — они всё нарушат». Так недоговороспособность, которую он критиковал, тут же стала для него собственным оправданием.
Механизм ловушки: Осуждение → Присвоение → Оправдание
Речь идёт не о случайной ошибке мышления, а о системной логической петле — «мы хорошие — значит, нам можно». Она работает на всех уровнях — от межличностных ссор до международной политики — и происходит в три шага:
Шаг. Осуждение. Недоговороспособность (отказ от переговоров, нарушение соглашений) представляется как порок исключительно противника. За счёт этого создаётся образ морального превосходства: «Мы — за честность, они — обманщики».
Шаг. Присвоение. То же самое изначально осуждённое качество усваивается уже собственной стороной, но в иной интерпретации — как вынужденная мера. Логика сдвигается к формуле: «Раз они недоговороспособны, мы тоже не будем договариваться».
Шаг. Круговое оправдание. Каждая из сторон начинает видеть в действиях другой подтверждение своей жёсткой позиции. Собственные шаги легитимизируются через проекцию на поведение противника. В итоге осуждение врага превращается в индульгенцию для идентичных действий собственной стороны.
Почему это не просто лицемерие, а логическая мина
Главная опасность здесь — подмена этики идентичностью. Если недоговороспособность объявлена абсолютным злом (1. Шаг), то она остаётся злом независимо от того, кто её применяет. Но в реальности включается механизм морального самоисключения:
Когнитивный диссонанс. Признать, что «мы» действуем так же, как «противная» сторона, — невыносимо для групповой идентичности («Мы — хорошие!»). Чтобы снять напряжение, мозг придумывает оправдание: «Наше нарушение — это не “зло”, а “ответ”, “стратегия”, “справедливая мера”».
Групповая солидарность. Любое поведение «своих» оправдывается ради сохранения единства перед внешней угрозой. Критика «своих» превращается в клеймо предательства.
Так риторика превращается в мину замедленного действия: она сохраняет видимость моральной непротиворечивости, но на деле подрывает саму логику, делая зло «относительным» — для врага оно абсолютное, для себя есть исключение.
Исторические примеры
Эта логика — не абстракция. Она неоднократно заводила конфликты в тупик, когда каждая сторона зеркально обвиняла другую в недоговороспособности. Но именно осознание этой ловушки позволяет найти возможности для выхода.
Холодная война. СССР: «Наращиваем ракеты, потому что НАТО агрессивны!» НАТО: «Наращиваем ракеты, потому что СССР нарушает договоры!» Каждая сторона зеркально обвиняет другую в недоговороспособности. Итогом стала бесконечная гонка вооружений, где «ответ» оправдывал «наступление». Изменение наступило лишь тогда, когда Горбачёв и Рейган признали саму ловушку и решились на асимметрический шаг — переговоры без гарантий доверия.
Ближневосточный конфликт. Израиль: «Не будем вести переговоры с ХАМАС — они террористы!» Палестина: «Не будем признавать Израиль — они оккупанты!» Каждая сторона считала, что именно другая «отменила» возможность диалога. Итогом становился замкнутый круг насилия, где аргументы лишь воспроизводили обстрелы и блокаду. Прорыв становился возможен только тогда, когда хотя бы временно откладывались взаимные ярлыки — например, в моменты, когда речь шла о водоснабжении, обмене пленными или временном прекращении огня.
Шаги к началу диалога
Выход требует мужества отказаться от удобных самооправданий и двойных стандартов.
Принцип симметрии. Если мы считаем недоговороспособность другой стороны неприемлемой, то должны признать её столь же неприемлемой и у себя. Нарушение договоров с нашей стороны — такая же преграда для мира, как и их нарушения.
Ступенчатая взаимность. Доверие не возникает сразу, его можно выстроить только поэтапно. Начинать стоит с малых шагов, результат которых легко проверить: локальное прекращение огня, гуманитарные коридоры, обмен пленными. Успех первого шага становится фундаментом для следующего — так же, как это работало в договорах об ограничении вооружений.
Отказ от предварительных условий. Требование «сначала станьте договороспособными» — тупик, ведь именно диалог и нужен для того, чтобы это доверие возникло. Начинать нужно не требуя предварительных “гарантий доброй воли”, иначе процесс не начнётся никогда.
Взгляд в кривое зеркало
Осуждать противника за недоговороспособность, занимаясь в ответ тем же самым.
Конфликтная риторика напоминает зал кривых зеркал. В отражении противника мы отчётливо видим его пороки — недоговороспособность, агрессию, ложь. Но стоит зеркалу показать то же самое в нас самих, и отражение «ломается»: мы оправдываем себя «особыми обстоятельствами», «справедливостью» или «вынужденностью».
Мир рождается не тогда, когда мы докажем, что враг хуже. Он становится возможен лишь тогда, когда мы признаём: наша собственная недоговороспособность — не «стратегия», а часть той же самой проблемы. Пока обе стороны кричат в зеркало: «Смотри, это он не хочет договариваться!», — переговоры обречены. Изменение возможно лишь тогда, когда кто-то решается первым сказать: «Да, я тоже часть этой системы недоверия. Давайте попробуем иначе».
Первый шаг к миру — не в идеальном доверии, а в готовности рискнуть доверием.Когда одна сторона перестаёт оправдываться и говорит: “Моя жёсткость — часть проблемы” — кривое отражение начинает выпрямляться.
В спорах о историческом или личном зле я часто сталкиваюсь с коварной риторической ловушкой. На фразу: «Гитлер целенаправленно уничтожал евреев». В ответ слышишь: «Ну он же был шиз, его бред не имеет рациональных оснований». Формально — это осуждение. Но при ближайшем рассмотрении раскрывается иной смысл: списание чудовищных поступков на «болезнь» незаметно снимает ответственность. Возникает алхимия оправдания:
На дураков и больных не обижаются.
Так осуждение превращается в оправдание.
Докажи, что мирный — глухому шизу
Разбор ловушки: От осуждения — к оправданию
Здесь работают три шага подмены:
Осуждение-пустышка: Признание «ненормальности» («шиз»).
Снятие субъектности: Утверждение о неспособности к рациональному действию («не слышал ничего» = не воспринимал реальность).
Списание в симптом: Зло объявляется продуктом «болезни», а не свободы воли.
Итог: Ответственность испаряется. Нацизм предстаёт не идеологией, а симптомом. Жертвы становятся жертвами «стихии», а не системы.
Почему это не диагноз, а побег от морали?
Важное уточнение: Термин «шиз» здесь — не медицинский, а бытовой ярлык, стигма, позволяющая:
Уйти от анализа зла как системы(переложить вину на «безличные механизмы» — идеологию, бюрократию или экономику террора, будто именно они порождают преступления, а не конкретные люди);
Вывести преступника за рамки человеческой этики («безумец» не подлежит суду, а нуждается в лечении).
Нюрнбергский процесс специально отверг эту логику. Судьи заявили:
Даже если бы Гитлер имел психиатрический диагноз, это не отменило бы ответственности режима. Освенцим строили не галлюцинации, а инженеры. Холокост финансировался не бредом, а бюджетом.
Бытовые версии той же ловушки:
Эта ловушка — не для гениев зла. Она работает везде, где нам страшно признать: жестокость — сознательный акт.
Домашнее насилие: Когда муж бьет жену, а защитники объясняют: «Да он же был пьяный! Не соображал!» — за этим звучит куда более циничное послание: «Раз не соображал — значит, имеет моральное право не соображать и завтра. Главное — не его выбор, а градус в крови. Пусть продолжает».
Офисная истерика: Коллега орет на совещании, а в кулуарах раздаётся: «Не кипятись, она же истеричка!». Но истинный смысл этой «успокаивающей» фразы — «Её слова не аргумент, а биологический выброс. Зачем решать проблему, если можно списать на диагноз».
Соцсети: Хейтер оскорбляет, а модератор пишет: "Не обращайте внимания, он больной тролль" — снимая с агрессора ответственность.
Война как «аффект»: Политик развязывает войну, а эксперт в студии снисходительно поясняет: «Это было эмоциональное решение!». Перевод. «Тысячи трупов — не преступный расчёт, а несчастный случай. Разве можно судить за порыв души?».
Объяснить ≠ Оправдать
Ключевое различие, которое стирает ловушка:
Объяснение — анализирует причины, но не отменяет моральной оценки. Преступник действовал под влиянием паранойи (объяснение). Но паранойя не отменяет факта, что он осознанно планировал убийство (оценка). Это как диагноз врача: он описывает болезнь, но не выписывает индульгенцию на преступление.
Оправдание — использует объяснение, чтобы снять ответственность. Он не виноват — у него же паранойя! (оправдание). Значит, убийство — не злодеяние, а „симптом“ (подмена). Это поддельный больничный лист для убийцы, где диагноз превращается в разрешение на зло.
Не «шизы», а люди
Освенцим, геноцид в Руанде, резня в Сребренице не были спонтанными «приступами безумия». Их проектировали трезвые архитекторы, подписывали чиновники, исполняли обычные люди. Сводить историческое зло к патологии — значит называть преступление симптомом, а не решением.
Дьявол не был шизофреником. Он действовал расчетливо, холодно и осознанно. И пока мы объясняем зло «безумием», мы дарим ему последнюю индульгенцию — возможность спрятаться за ширмой «болезни» и уйти от ответа на главный вопрос: как обычные люди совершают нечеловеческое?
