Серия «СССР»

Странная смерть генсека Брежнева в День милиции + устранение его министра-фаворита (видео).

Степашин о взяточничестве Кудрина (видео).

Если же уходит человек известный, вокруг него немедленно собирается толпа вроде бы друзей, тон в которой, как правило, задают случайные попутчики большой жизни & люди, с которыми покойный расстался задолго до своей смерти.

Они засиживают образ усопшего своими воспоминаниями, словно голуби памятник. Таким образом забвение получается частичным – заслуги забываются, а обстоятельства жизни обрастают интерпретациями.

Семёнов любил повторять:

«Не бойтесь верить людям – потому что даже если вы в них разочаруетесь у вас останутся счастливые воспоминания о месяцах и годах дружества».

Разочаровавшись, он расходился с людьми, не опускаясь при этом до критики. Так было с поэтом Евгением Евтушенко, с политобозревателем Генрихом Боровиком, с журналистом Андреем Черкизовым, с диссидентом Анатолием Гладилиным… Семёнов никогда не говорил худо о тех, с кем расходился, но эти «бывшие» и поныне (за вычетом, само собой разумеется, усопших) обильно делятся своими воспоминаниями о нем.

Не вполне лояльно отозвался об усопшем и Эдуард.

В своей «Книге мертвых» Лимонов писал:

«С Юлианом Семёновым я познакомился в Париже в конце 1988 года… Если от бульвара Монпарнас добраться до площади Денфер-Рошро, там недалеко и улица со странным названием Томб Иссуар. «Томб» — это могила и по-английски, и по-французски. Кто такой или такая Иссуар, никто мне никогда не смог объяснить. Там на улице Могилы Иссуар жил тогда в доме 83, ателье А-2, пожилой американский верзила по имени Джим Хайнц. Именно у него в ателье-два я и познакомился с Юлианом Семёновым…

Джим купил себе ателье (они специально строились для художников: крупные окна и все удовольствия) ещё в 60-е годы. Тогда можно было купить ателье за копейки — утверждал он. Джим Хайнц — писатель, театральный постановщик (по-моему, это он положил начало Эдинбургским фестивалям), постановщик художественных порнофильмов, друг знаменитых людей, от Джона Леннона до вот Юлиана Семёнова… Абсолютная беда России, на мой взгляд, состоит в том, что из неё сосут кровь семьи, подобные семье Боровиков или Михалковых и прочих вельмож… Генрих Боровик, председатель Советского Комитета защиты мира, родил двоих: Артёма и дочку Марину. Дочка вышла замуж за Диму Якушкина, сына КГБэшного генерала. Дима Якушкин, как и подобает сыну КГБэшного генерала, работал журналистом в Париже. К этому ещё следует добавить, что жена Артёма Боровика — Вероника Хильчевская — тоже не безродная девушка. Её отец был представителем СССР в ООН, а первый муж был тоже мальчиком-мажором — сыном политического обозревателя Томаса Колесниченко. Одно из первых интервью со мной в русской печати, в газете «Московские новости», опубликованное чуть ли не в 1988 году, было взято у меня Дмитрием Якушкиным.

Позже я потерял его из виду, и выплыл он вновь уже в качестве пресс-секретаря Президента Ельцина. Когда в декабре 1998 года Министерство юстиции отказало в регистрации Национал-большевистской партии, я достал его домашний телефон и позвонил. Что называется, «голод не тетка», или «любовь зла — полюбишь и козла». Подошла дочь Боровика — Марина и довольно мило поговорила со мной. «Я ничего от Димы не хочу, — сказал я, — мне бы совет получить». — «Я сейчас ухожу, еду как раз встречаться с Димой, — сказала жена Якушкина. — Мы едем на банкет. Позвоните в 11:30, мы будем дома, он подойдёт к телефону. Кстати говоря, мы живём рядом с редакцией вашей газеты, часто проходим мимо ваших мальчиков».

В 11:30, когда я позвонил, у них был включён автоответчик. Я оставил свой номер телефона. Жду его звонка и по сей день... Мальчики-мажоры...

В 1990-м, в ноябре, после передачи «Камертон» прямо в студии Боровик познакомил меня с телеведущим Любимовым. Вот ещё один мальчик-мажор. Папа — большой советский разведчик.

Они такие все крупные, эти ребята, мясистые. Вспоминаю своего босса, наглого Питера Спрэга, оглоблю здоровенную: «Скажите, Питер, — спрашиваю я у него, мы сидим на кухне, — почему американцы такие здоровенные?» — «Бифштекс каждый день в трёх поколениях — вот и весь рецепт, Эдвард, — отвечает он и бросает газету на стол, встаёт. — У вас в России едят мало мяса», — смеясь, покидает кухню. Но в семьях Боровиков, Михалковых или Любимовых ели каждый день это пресловутое мясо и в более чем трёх поколениях! Вот детки и вымахали все такие здоровые и мясистые. На всех мяса в России, правильно, Питер, не хватало, и если кто-то ел его ежедневно, то в прямом смысле вырывал его из других ртов.

Нет, я не испытываю личной неприязни к этим ребятам, я испытываю классовую ненависть…

Помню, Боровик устроил для меня ужин в «кооперативном» ресторане на Лесной улице. Тогда этот ужин не показался мне необычным, но сейчас, когда больше половины его участников мертвы, этот ужин выглядит в ином свете. Мертвенно-бледным кажется он мне, ужином мертвецов. Боровик с женой приехали за мной на машине и привезли в ресторан. Сам зал ресторана находился в полуподвальном помещении, столиков было немного. Было в изобилии мясо и много зелени — свежие помидоры, огурцы, лук, кинза.

Боровик объяснил, что это не парижский, конечно, ресторан, но здесь есть свежие овощи, мясо и нет бандитов.

Я сказал, что в Париже хожу в рестораны, только если меня приглашают издатели или ещё кто, кому что-то от меня нужно. Я плохо разбирался тогда в персоналиях России, я не знал, кто есть кто и потому не мог оценить тогда, какая там компания собралась. Долго я там не пробыл, у меня был ранний утренний авиарейс в Париж. Помню, что провожать нас вышел длинноволосый, как мне показалось, пегий человек в очках. Он сказал, что клятвенно обещает, что пригласит меня на своё телевизионное шоу. И дал мне визитку, а я, вежливый, продиктовал ему свой телефон там же, у входа в ресторан. В квартире на Герцена я поглядел на визитку. Там значилось: «Листьев Владислав».

Позднее, когда он погиб, я пытался осмыслить его смерть и понял, что значения его смерти мне не понять.

Я полагаю, он был неоригинальным и нетемпераментным тележурналистом.

Скажем, Невзоров* в своё время был много более интересным тележурналистом.

Его репортаж, где он суёт микрофон умирающему от ранения в живот молодому бандиту с калмыцкой физиономией, вызвал, помню, зависть французских коллег.

Часть репортажа продемонстрировало французское телевидение, по-моему, канал «Арте» с завистливой ремаркой, что в прекрасной Франции показать такое французу не позволили бы власти, блюдущие нравственность граждан. Невзоров* чуть ли не жмёт на живот умирающего и спрашивает: «Больно?» А парень вдруг тут же и преставился. Последний хрип, конвульсия.

В сравнении с такими репортажами Листьев — мыльный пузырь. Модные толстые ребята-мажоры (в школах таких дразнят «сало» или «пузо») на самом деле герои попсы. Они — подделка, слабый раствор. Толстый мальчик Боровик — слабый раствор феодала Семёнова».

Замечу, что Влад – из пролетарской семьи, величать его мажором – так себе. Впрочем, песня совсем не о нём ©. Речь об отношении Лимонова к своему благодетелю Семёнову. Небрежность, граничащая с пренебрежением – вот лимоновская тональность.

Впрочем, за давностью лет все это особого значения не имеет. Страна по-прежнему зачитывается детективами Семёнова – стране никто не указ.

И все, что говорят представители нашей либеральной интеллигенции, а она Семёнова никогда не жаловала, благодарный читатель благополучно пропускает мимо ушей. Памятник Семёнову в лице разведчика Максима Исаева нерукотворен.

Впрочем, усилиями дочери Ольги 29 сентября 2012 был открыт памятник Семёнову в Ялте — перед гостиницей «Ореанда».

Увы, памятника создателю Штирлица в Москве никто пока не воздвиг. Впрочем, такова судьба и Семёновских героев – они совершают незримые подвиги, за которые Родина не воздает.

ГРАНАТОМЕТ ЭДУАРД ЛИМОНОВ