Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

37 759 постов 27 907 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

12

Чужая территория

От заброшенных парков ничего хорошего ждать не стоит.

Недаром этого места боялись даже подростки. Лишь бродячие кошки нарушали его покой. Все остальные говорили, что парк населён призраками.
Глубокой ночью вспыхивали огни карусели. Над потрескавшимся асфальтом разливалась музыка. Колесо обозрения, проржавевшее и обесточенное, — даже оно начинало двигаться.

Однажды девушка из местной школы на спор прогулялась по парку. Вернувшись домой, она рассказывала, что чувствовала запах яблок в карамели. Что нашла разбитое окно, ведущее в комнату кривых зеркал, но не увидела там своего отражения.
Только тени.
Колесо обозрения начало двигаться. Из выключенных динамиков доносилась музыка. Наконец она услышала шаги за спиной.
И бросилась к воротам, так и не решившись обернуться.

Этот парк так бы и простоял ещё десяток лет, постепенно ржавея и разрушаясь. Но у земли появился новый владелец.
Который закономерно пожелал извлечь из неё прибыль.

Меня направили туда, чтобы подготовить проект нового парка. Решить, что можно перестроить, а что — продать на металлолом. Хотела бы я сказать, что мы с командой отринули все предрассудки и приступили к обычной работе.
В том парке ничего не было обычным.

Рабочие увольнялись каждую смену. Они или отказывались называть причину, или рассказывали слишком много. Один прямо в заявлении написал, что видел детей на обесточенной карусели.
Детей в старинной одежде и с чёрными провалами вместо глаз.
Сразу три человека ушли после попытки разобрать киоск, где продавали яблоки в карамели. Один из них шёпотом признался, что яблоки были там свежие. Вот только истекали они не красной патокой, а кровью.
А к комнате кривых зеркал никто даже подойти не решился.

Это — мои последние минуты в парке. Я больше не пытаюсь реанимировать проект, лишь брожу по потрескавшемуся асфальту под звуки призрачной музыки.
Кто-то смеётся в покосившемся здании тира — пытается выиграть игрушку. Медленно вращается колесо обозрения.

Я вижу их краем глаза, на периферии зрения. Им не нравится моё присутствие. Это их парк, их территория. Теперь они катаются на аттракционах и играют в комнате кривых зеркал.
Они не хотели нас пугать. Но это — самый лёгкий способ изгнать нас отсюда.

Иду к воротам. Новый владелец может делать с этим парком что угодно. Но почему-то я не сомневаюсь, что всё останется как есть.
И, знаете, это правильно.
В конце концов, призракам тоже хочется повеселиться.

115/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои книги и соцсети — если вам интересно~

Показать полностью
6

Там, где меня найдут (окончание)

Ссылка на произведение:
https://author.today/work/451132


Как пишут в плохих романах: «Они проговорили всю ночь». Самое смешное — сейчас даже не вспомню, о чём. Помню, как рассказал пару анекдотов, как Магда хохотала. Ещё болтал про стихи, рассказывал про маму с Ликой.

Я узнал, как Магда девчонкой потеряла под бомбёжкой семью. Как прибилась к банде, и как оттуда её вытащили «общинники». Читала мне стихи — ужасные, но честные. Рассказывала, что мечтает стать врачом. И что в армию пошла добровольцем.

Помню, как она ловила мой взгляд и краснела.

Смешная. Соплячка.

Тёплый, радостный лучик.

А под утро — за мной пришли.

Магда заметила его раньше меня. Замолкла, отстранилась. Съёжилась.

«Дед» — так я его сразу прозвал. Седой, крепкий ещё мужик в серой форме общинников. Он стоял, заложив руки за спину, и с интересом меня разглядывал. Чуть поодаль пристроилась пара мускулистых часовых из «бригад».

— Нарушаешь устав, — сказал дед Магде. — Разговорчики.

Вот и смерть моя пришла. Но взгляда я не отвёл — не дождётся.

— Сержант Палацкая, открыть камеру, — скомандовал дед. Магда встрепенулась и загремела ключами. Глянула виновато сквозь прутья — прости, мол, ничего личного. Я чуть заметно кивнул: «Понимаю и не обижаюсь».

Мы двинулись знакомыми коридорами, но уже без Магды. Я старался держаться бодрячком, особенно когда проходили мимо камер с нашими. Мари-Ло так и не появилась, зато удалось подмигнуть Борщу. Плохо он выглядел. Неважно.

Снова лифт, снова коридоры и лестницы. Вентиляция не справлялась, пахло пылью и сыростью.

Чтобы приободриться, я принялся нашёптывать «гимн сорняков»:

— Мусорный наш взвод нигде не пропадёт…

Дед неодобрительно покосился, но ничего не сказал. Мы подошли к серой неприметной двери с намалёванным красным номером «11».

— Прощаемся, папаша? — Я подмигнул, стараясь не показывать страх. А страшно было жуть — в паху холодок, ноги ватные.

Дед молча подошёл к двери и вынул ключ-карту. Охранники придержали меня за плечи.

Перед глазами пронеслись Лика, мама, убогая наша квартирка, Мари-Ло и Магда. Хотя вру — больше Магда. Мари-Ло как-то померкла.

А ещё подумалось: жизнь-то по-дурацки прошла, никчёмно. Хотел как лучше, а вышло — как вышло. Одна надежда — сестра в граждане выбьется.

— Слышь, старый, труп мой чтобы на родину отправили! — крикнул я деду. — Иначе я с того света, понял? Мне нельзя теряться! МЕНЯ. ДОЛЖНЫ. НАЙТИ!

Пикнул замок, дверь уехала в стену. От сильного толчка я влетел в комнату и вцепился в спинку стула, чтобы не упасть.

Напротив стоял стол, рядом ещё один, буквой «Т». Старик уселся за тот, что справа, а напротив…

— Привет, командир. Давно не виделись, — сказал в привычной идиотской манере Чертёнок.

***

— Что стоишь, присаживайся, — ласково сказал дед. — Драться не будешь? В заложники меня брать?

Я обалдело монтунл головой. Куда мне драться? Чай, не кино.

Дед сделал знак охране, те вышли. Чертёнок молчал, любуясь эффектом. Я медленно, но верно зверел.

— Как это понимать, техник-сержант?

— А что непонятного? — ухмыльнулся Артурчик. — Мы теперь большая дружная семья.

— Предатель. Ты присягу давал!

— Какую присягу, командир, окстись! — Чертёнка перекосило, словно он зажевал лимон. — Ты посмотри на себя, подумай, кому служишь.

— Я служу стране, понял?

— Точнее, её хозяевам, — вмешался Дед.

— У каждой страны есть хозяева, — зло ответил я. — Так было и будет. Можно подумать, у вас по-другому.

— У нас — по другому, — спокойно улыбнулся Дед.

Он встал, чтобы включить электрический чайник. Старенький, обшарпанный. Явно не соответствующий серьёзной должности.

Тогда я не придал этому значения. И вместо этого злобно вперился в Чертёнка.

— Он прав, у них по-другому. — Артурчик посерьёзнел. — Я своими глазами видел.

— Рай на Земле? Они это умеют. — Я сплюнул.

— Нет у нас рая. — Дед вернулся за стол и налил мне ароматного чая. — Но хоть не в аду живём, как ты.

Я вспоминал всё, что знал о Конфедерации. Знал я, в общем, немало: сказывалось увлечение историей.

«Тайваньский инцидент», «Большой бадабум». Китай с Индией — в хлам, Америка с Европой — почти. Хаос, пара гражданских, голод — куда ж без него. А дальше у нас — «Второй Ренессанс», а у них, на юге — чёрт ногу сломит. Лоскутное одеяло «общин» — ни власти центральной, ни парламента. Но воюют, надо сказать, неплохо.

— Не в аду живёте? — Мне стало смешно. — Видел я тот не-ад. Когда всё развалилось, вы крыс жрали и дай бог, чтоб не друг друга. Демблок пришёл, заводы запустил, реакторы. А вы в благодарность революцию устроили.

— Принудительная забота, — усмехнулся Дед.

— Чего?

— Я говорю, никто вас не звал, благодетели. И пришли вы не помогать, а эксплуатировать. Магда тебе разве не показывала?

Я вскинулся:

— Подставная, да? А я, дурак, купился.

— Не подставная, — покачал головой Дед. — Я просто наблюдал… за вашим разговором.

— И как? Понравилось?

— Всё, кроме стихов.

Чертёнок прыснул.

— И чего ты хочешь? — Я опёрся на стол локтями, нарочно демонстрируя Чертёнку наручники. — Чтоб я проникся?

— А почему нет, командир? — проникновенно спросил Артурчик. — Ты мужик, что надо, пригодишься.

— Для чего? Пропаганды?

— Для правды!

— Какой, к чёрту, правды? — взорвался я. — Чего они тебе наобещали?

— Думаешь, только за деньги могу? — Чертёнок окрысился.

— А за что? — Я усмехнулся. — Ты прости, но в твоё перевоспитание мне верится слабо.

— Дурак ты, командир, — с какой-то жалостью сказал Чертёнок. — Весь в долгах, жизнью за копейки рискуешь. Ты для этого, скажи, родился?

— А ты?

— А я в плену видел, как они живут. Вместе пашут, вместе решают. А не как у нас: у кого бабки, тот и главный.

— Анархисты. Каменный век.

— Каменный, как же, — передразнил Чертёнок. — Несколько общин реактор сообща обслуживают. Сами, прикинь?

— Красота. Утопия! — Я скривился и откинулся на спинку стула.

— Да какая, к чёрту, утопия! — Артурчик грохнул по столу кулаком. — Полно у них проблем, по горло! Только разве с нашими сравнишь?

— А что же ты сбежал?

— Дурак был, потому что. Фома неверующий. — Чертёнок грустно усмехнулся. — Дошёл до своих, а там комиссия — так, мол, и так, выплат за плен не давать, поелику по своей вине попал и вообще — молодой слишком. Тебя, командир, то же самое ждёт. Поначалу, думаю — чёрт с ней, с компенсацией. А потом вокруг оглянулся…

Он замолчал и ненадолго ушёл в себя. Словно вспоминал.

— И понял, что живём мы как скоты. В той общине, куда я попал, еды не хватало. Недород, радик, снабжение дронами отсекли. Людям пайки урезали, думал, с голоду сдохну, так охрана со мной делилась. А у вас что? Денег нет — подыхай как пёс. И ты, и мама твоя, и сестра.

— Семью не трогай! — Я привстал.

— А что, не так? — Чертёнок не испугался. — Чего ж тогда под дверью орал?

— Заткнись! — бешено просипел я.

Чертёнок оскалился:

— Не знаю про тебя, а я вот себя нашёл. Там, в общине. Туда и вернусь, даже если от голода с ними сдохну. И только попробуйте сунуться! — Его взгляд потемнел. — Я тебе лично глотку перегрызу.

— Красиво говоришь. — Я прикидывал, успею ли свернуть ему шею. — Только вот я не предатель. Вали в свою общину. И помни про ребят, которых ты подставил!

— Ах ты, паскуда. — Чертёнок вскочил и заиграл желваками. — Думаешь, это я на вертушку навёл?

— Он ни при чём, — подтвердил дед. — Под удар вы попали потому, что сбросили высоту.

— Плевать. — Я отмахнулся. — Гнида ты и крыса, Галиецкий. Гореть тебе в аду.

— А ты… — Мои слова Чертёнка явно задели. — Идиот, подстилка. Не страну ты защищаешь, командир, а Побережье. И присягу им давал, и кровь за них льёшь. Чтобы всё как раньше, чтобы они в три горла, пока ты за гроши пацанов убиваешь. А я-то в тебя верил!

— Твоя камера, — вдруг сказал Дед. — Тот парень с пулемётом, помнишь?

Я дёрнулся и бешено уставился на него:

— Вы по какому праву?..

Стариков я не бью, но сейчас прямо вот зачесались кулаки.

— Я знаю его отца, — ответил Дед невпопад. — И брата.

— И что? Сюда приведёшь? Чтобы отомстили?

— Нет, — покачал головой Дед. — Не приведу. Парень выполнял свой долг, ты тоже. Меня интересует другое.

— Почему смотрел?

— Судя по логам устройства — 14 раз. Вопреки инструкциям и уставу.

Тут мне стало мерзко. И почему-то стыдно. Как пацану, застуканному за взрослым фильмом про любовь.

— Да пошёл ты, — прошипел я. — Не твоё собачье дело, понял?

— Ну ладно, ладно. — Дед примирительно вскинул руки. — На первый раз достаточно. Дежурный!

Дверь открылась, в кабинет зашли охранники. И Магда!

Я метнул на Деда бешеный взгляд. Не вышло через Артурчика — решил зайти через поэтессу?

— Увести, — скомандовал Дед.

И тут вдалеке грохнуло. А спустя секунду заорала сирена.

***

— Вы всё помните? — уточнил Пижон.

Я кивнул, Мари-Ло не ответила. Она отвернулась к окну — открытому и без индикатора. Снаружи ласково светило солнце и дул солоноватый океанский ветерок.

— Всё же я напомню. — Пижон улыбнулся, тонкие, напомаженные усики встали дыбом. Я в который раз подавил желание врезать по опостылевшей роже. Или хотя бы разворошить идеальный пробор.

— Не стоит, господин полковник, — я выдавил из себя улыбку. — Мы справимся. Обещаю.

Пижон помедлил. Кивнул. И сделал театральный жест в сторону двери:

— Тогда прошу.

Собравшись с духом, я встал. Козырнул Пижону, кивнул Мари-Ло:

— Сама?

— Давай ты, — тихо ответила она. — Пожалуйста.

Я окинул её взглядом: ссутулившуюся, постаревшую. Сжал ручки и толкнул вперёд инвалидное кресло.

Мы вышли коридор: я, Мари-Ло и Пижон. Он предупредительно указывал дорогу.

Коридор сиял белым, чистеньким пластиком. Пахло стерильностью и большими деньгами.

Красота. Мечта.

Побережье.

Сердце забухало, ладони вспотели. И вспомнился другой коридор: жаркий и серый.

Взрывы, выстрелы, автоматные очереди. Дед кричит что-то по рации.

Мы отступаем, нет — бежим. Лицо Магды перекошено страхом, охранники из «бригад» сжимают старенькие китайские «Type-200».

— Сюда!

Поворот, и сразу…

— Назад! — Я вижу, как навстречу движутся чёрные силуэты. — Магда, назад!

Выстрел — сухой, почти неслышный. Магду тряпичной куклой отшвыривает к стене.

У «чёрных» — непревзойдённая реакция. И наглухо вырубленная чипами эмпатия.

Стою посреди коридора в дурацких картонных тапках. Вот она, смерть. Отчего-то совсем не страшно.

Магда! Бросаюсь к ней. Зачем? Злобное пение пули, удар в плечо — легонько, по касательной. Падаю на пол. Передо мной, нос к носу — мёртвое лицо Чертёнка.

— Магда…

Она молчит. Голова свёрнута набок, с губ капает кровь. Нет больше Магды. Импульсные винтовки бьют наповал.

«Чёрный» поднимает меня за грудки. Тупо пялюсь на маску с изображением черепа. Меня от души встряхивают:

— Где остальные? Твои где?

Мычу, тычу в сторону пальцем. Меня волокут. На удивление, дорогу к камерам я указал верно.

— Командиру!

Выстрел пробивает Борща навылет. Он сползает по стенке, хрипя кровью и матерясь.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Мои парни мечутся по камерам, словно в тире. Их убивают, как поросят. Спокойно и методично.

Рвусь к ним и тут же получаю под дых:

— Отставить!

Откуда-то притаскивают Мари-Ло. Взгляд падает на её ноги: они бессильно волочатся по земле.

— Эту не трогать, — кивает «чёрным» командир. Чувствую холодный укол в шею. Перед глазами плывёт, и я проваливаюсь в никуда.

***

Когда я пришёл в себя, передо мной сидел Пижон. А ещё Мари-Ло. В инвалидной коляске.

Я ничего не понимал. Но мне объяснили.

И показали зуб — мой, вырванный. Точнее, не зуб, а тот самый имплант. Внутри которого был спрятан маячок с атомной батарейкой и искусственным интеллектом.

Наш взвод заподозрили пару месяцев назад. «Налево» уходила закрытая информация, контрразведка сделала стойку.

«Сорняков» тщательно перебрали, оставив две кандидатуры: мою и Чертёнка. Чертёнка — потому что был в плену, мою — из-за чёртовой записи с убитым пулемётчиком.

В конечном счёте Чертёнка отбросили. Чутьё у Артурчика что надо, он вовремя залёг на дно. Оставался я. И вот тогда-то армия и расщедрилась на зубной имплант.

— Почему убили моих людей?

— Им больше не было веры, — пояснил Пижон. — Штрафник, да в плену у общинников — нехорошее сочетание, согласитесь.

— А я?

— А вы повели себя как герой. — Пижон расплылся в улыбке. — Остались верны долгу и присяге. Помогли накрыть логово врага. И спасли любимую женщину.

— Какую женщину? Магда жива?

— Меня, — тихо ответила Мари-Ло. — Ты сделал мне предложение, получил статус «почётного ветерана» и вместе со мной переехал на Побережье.

— Чего-о?

— Разумеется, вместе с матерью и сестрой, — уточнил Пижон. — Нам ничего не жалко для наших героев.

— Но я не герой… не спасал и не наводил.

— Это неважно, — тихо и безжалостно ответил Пижон. — Важно то, вы послали вербовщика ко всем чертям. Это же ваш голос?

Он достал мобильный и провёл по экрану пальцем.

«Гнида ты и крыса, Галиецкий, — раздалось из динамика. — Гореть тебе в аду».

— Запись с импланта, — пояснил Пижон. — Пройдёт любую экспертизу нашей свободной и независимой прессы.

— Что взамен?

— Рассказывать о своём подвиге. — Пижон снова улыбнулся. — Разумеется, под нашим надзором и руководством.

Я согласился. А вы бы не согласились? Почётный ветеран — это, конечно, не «признанный», но почти. Пенсия, уважение, домик у океана…

А взамен — катайся по училищам, читай лекции, заливай сироп в уши кадетам. «Служите, мол, парни хорошо — и будет вам счастье».

Совесть, конечно, шептала. Про Магду. Про взвод. Про Чертёнка. Но я её послал.

Магду не вернёшь, взвод — тоже. Зато живы Мари-Ло и Лика с мамой.

Так я себе это объяснял. Объяснял — и беспробудно пил. Недели, наверное, три.

***

— Не надо, — попросила Мари-Ло. — Дальше я сама.

Она тронула джойстик, кресло зажужжало и двинулось вперёд. Я отпустил ручки и пошёл рядом, украдкой разглядывая седину в проборе жены.

«Не бросай меня», — сказала она, когда Пижон ушёл. Я всё ещё колебался, но тут железобетонный сержант-инструктор тихо заплакала.

Расписались мы в тот же день. «Чета героев» — звучит!

Спасибо Пижону и его комбинации. Впрочем, у «особистов» дураков не держат…

Мы вышли в студию и нерешительно остановились. Вокруг забегали ассистенты, нас потащили к стоящему на возвышении диванчику. Свет от софитов резал глаза. Я зажмурился и приобнял Мари-Ло. Она слабо улыбнулась.

Свет немного померк, заиграла бодренькая музычка. На сцену выскочили девицы в трико. Задёргались, синхронно завихлялись.

Музыка прекратилась, девок как ветром сдуло. В студию вошёл бодрячок ведущий: сам Дэймон Киллиан, звезда демократического ТВ.

Он улыбнулся — мастерски, куда там Пижону. Что-то спросил, поднёс микрофон. Я ответил: заученно, как по нотам.

От Киллиана пахло дорогими духами. Причёска — волосок к волоску. И блестят, словно перед эфиром башку ему вылизал породистый кот.

Потом Киллиан отстал от меня и переключился на Мари-Ло. Я взял её за руку и крепко сжал.

Ладонь Мари-Ло была холодной и мокрой, но сама она держалась молодцом: выпрямилась, глядела прямо, отвечала чётко.

Я один, наверное, знал, как ей было хреново.

В соседнем кресле незаметно оказался Пижон. Он ободряюще улыбался: молодец, мол. Ответил на пару вопросов: «лейтенант Гальстром то, лейтенант Гальстром сё». Смотреть на него было тошно. И всё так же тянуло врезать по улыбчивой морде.

— Но это ещё не всё, дорогие друзья. — Киллиан сделал выразительную паузу и повернулся к камере. — Услышав о подвиге лейтенанта Гальстрома, с нами немедленно связался министр экономики и инвестиций, господин Конрад Финк. Давайте поприветствуем его аплодисментами!

Толпа вяло захлопала. Ничего, потом переозвучат.

Я обвёл их взглядом. Расфуфыренные девки, смазливые парни. Одеты как местные, но по глазам видно — не отсюда. Оно и правильно — что местным здесь делать? Уж на таких «героев» как я им точно плевать.

Мне что-то сказали и пожали руку. Я поднял глаза и вскочил: негоже сидеть перед самим Конрадом Финком, одним из первых в истории триллионеров.

— Что вы, что вы. — Финк снисходительно похлопал меня по плечу. — Это я должен стоять навытяжку.

Странно, он казался мне выше. А так посмотришь: плюгавенький, толстый, ножки кривые. И костюм за пол-лимона не помогает.

Финк ещё раз мне кивнул и сел рядом с Пижоном. Царственным жестом принял у Киллиана микрофон.

— От лица инвестиционного фонда Black Ridge и правительства Демократического Блока, — пауза, великодушная улыбка, — я рад объявить о полной кредитной амнистии семьи Гальстром, а также о назначении повышенной ветеранской пенсии в размере…

Он назвал цифры. Ничего нового — Пижон их мне заранее сообщил. Хорошая пенсия, да. Даже для Побережья.

Всё, лейтенант, отмучился. Большой спектакль отыгран, дальше придётся врать поменьше. Да и привыкнешь.

— Одну минуточку, господин Финк, — вкрадчиво перебил Пижон. — Если позволите, я хотел бы задать последний вопрос.

Финк, что характерно, не удивился. А вот я удивился. Про «последний вопрос» в сценарии не было.

— Скажите, лейтенант Гальстром, — вкрадчиво спросил Пижон. — Когда ваш взвод массово перешёл на сторону врага, вы вместе со спецназом Black Ridge вступили со смутьянами в бой. Что помогло вам победить? Где вы черпали силы?

Я обалдело хлопал глазами. Мари-Ло окаменела.

— Мы понимаем, насколько вам тяжко вспоминать, — «пришёл на помощь» Киллиан. — Но, возможно, хотя бы несколько деталей.

Я беспомощно посмотрел на маму и Лику, сидящих в первом ряду. Перевёл взгляд на улыбающегося Пижона.

Повязать хочет, тварь. Заставляет плюнуть на могилы ребят.

Идиот и подстилка. Так, кажется, обозвал меня Артурчик?

И тут — верите, нет? — до меня вдруг дошло. Понял я, что Чертёнок был прав. И выть захотелось, по-собачьи. От ярости и стыда.

За что я дрался все эти годы?

За Лику? Семью?

Всё так.

Но была ведь ещё мечта. О личном кусочке Побережья в подыхающем, гниющем мире.

Теперь она сбылась. «Бойтесь своих желаний».

Я откашлялся и встал. Одёрнул парадный китель, принял у ведущего микрофон.

— Где брал силы? — Рука легла на кобуру с наградным «штайером».

— Дэн, не надо! — в ужасе шепнула Мари-Ло.

Я не ответил — лишь мягко высвободился. Плевать, спишут на ПТСР. А пенсию семье «почётного» платят минимум 20 лет.

Я посмотрел на маму, затем на Лику. Улыбнулся Мари-Ло:

— Всё будет хорошо.

Сделал вдох. Не глубокий — последний.

Вспомнил сопляка у пулемёта.

И приставил к виску пистолет.

Показать полностью
14

Мама ушла...

Маму я потеряла в восемь лет — слишком рано, чтобы понимать, как дальше жить, и слишком рано, чтобы задавать вопросы, на которые никто уже не ответит.

Отец изо всех сил старался, но не знал, как завязывать мне бантики, путался в размерах обуви, иногда забывал купить то, что по-настоящему важно. Мы оба учились жить заново, каждый день заново.

Недавно, разбирая её старые вещи, я нашла тетрадку — самую обычную, немного выцветшую.

На первой странице аккуратно выведено моё имя, а дальше: советы, заметки — как будто мама знала, что её рядом не будет. «Когда она заболеет — ромашковый чай. На день рождения — пусть ей подарят фломастеры. Если ночью страшно — включите ночник. Она — свет, её надо беречь.»

Я рыдала, прижимая тетрадку к груди. Мама ушла, но как будто осталась — в этих трогательных строчках, в нашем доме, в каждом глотке ромашкового чая.

5

Сыны Авраамовы

— Мы тут люди православные, потому против мозгоклюйных штурмов и всяких кондоминиумов. Все же за? Ну и вот. Начнём...

Кто гогочет там, на камчатке? Я знаю, что "кондоминиумы" — это дома такие. Но мы их так называть не будем! Никто ж не выговорит нормально, а жить в них кто захочет?! Междуполые эти, а мы таких и расселять не будем! Пусть их Европа расселяет, ну Москва на крайняк.. Общаги были, общаги останутся, короче. Нам надо две как-то показать до конца года, хоть коробки сами.

Так, стол собраний, не гудим!! Я понимаю, что мы их только на слайдах сможем показать, вон игого-админ нарисует. Он уж рисует чего-то.. Не меня малюешь там, Малевич? Смотри, а то отправлю назад в переход, рисовать твою "ербанистику"...

Да, так вот — надо нам избрать жертву из присутствующих. Всего её лишить, шкурку содрать прилюдно и изгнать вилами. С должности снять придётся, сразу говорю. Не за так, но пострадать надо!!!

Вилы я уже приготовил, все в навозе с нашего левого объекта, а кандидатурок на голосование ставлю две. Многоженца нашего с депутатскими амбициями. Чтоб не зарывался мимо коллектива. И баб своих унял, а то всех перелюбил, на работе взглянуть не на кого. Все его делят! И ещё этого, который с крана упал. Ветер он измерял, астролябия, бля-ха!.. Но, товарищи! Многоженца могут и в кресло муниципальное раком посадить, тогда он нам пригодится. А вот второй ничего пока не понимает, и улучшений не ожидается. Поэтому думайте скорей, чего тут думать. Но я с вами напрямки, так вы тоже не виляйте, не на трассе дальнобой завлекаем.

Председательствующий умолк наконец, сел на бархатистую софу и отбил толстыми пальцами чечётку по столу. Многоженец же вдруг встал, шумно отодвинув стул. Прошёл, вихляясь, вперёд вдоль стола, схватил графин с элитной родниковой водой и бросил им в шефа.. Но в кулаке его неожиданно осталась хрустальная ручка графина, а сама посуда, не пролив содержимого, приземлилась на рисовальщика-админа.

— Недолёт, — злобно расхохотался начальник. И, ловко вскочив, нокаутировал точёного многоженца точным ударом в солнечное сплетение..

Драку на пятничном совещании ни видеть, ни разнимать было некому. Из зала заседаний выполз на карачках один художник, не способный разогнуть спину от ушиба и мокрый до самой петельки в ухе. Отползая по коридору, он нащупал микрофон, съехавший в карман брюк. И заорал туда: давайте, пора!! И заплакал бессильными слезами.

Всю контору отработали за пять минут. А готовились к этому пять лет.

Последним звеном стал парень из перехода, исполнитель граффити. Которого "сердобольный" шеф взял на ставку футуролога-урбаниста инновационных строительных конструкций...

Показать полностью
8

Я, как всегда, бесподобен

Нет, не потому что я думаю, что так они будут полезнее, но я постирал сигареты. Кстати, на них не написано, при какой температуре их стирать, но я перестраховался и постирал их в щадящем режиме про 30 градусах. Нет - это не запланированная акция протеста или оригинальный способ бросить курить. Я всю неделю ходил в белой куртке и она очень быстро перестала быть белой. В этой связи я решил её постирать вместе с остальными пожитками. То, что сигареты в кармане куртки я узнал только тогда, когда не смог найти сигареты в рюкзаке, а в этот момент, мои монатки уже мотылялись в сушилке - ведь приличные люди перед употреблением табак сушат. Вопреки ожиданиям мои вещи не окрасились в нежный оттенок "утренний чай", а я этого ждал. Скорее всего всё это сейчас попахивает удивительным букетом лаванды после дождя от Ленора, горной свежестью от порошка Ариэль и чуть заметным акцентиком табака от Мальборо Голд.

По запахам ничего сказать не могу в виду отсуйствия обоняния, но представить могу - бог впечатлительностью не обидел. Вошёл в шестой десяток как с чистой совестью, так и со стиранными сигаретами. Прекрасен, я считаю.

Я, как всегда, бесподобен Судьба, Истории из жизни, Нидерланды (Голландия), Стирка, Порошок, Сигареты, Польза, Борьба за выживание, Надежда, Длиннопост
Я, как всегда, бесподобен Судьба, Истории из жизни, Нидерланды (Голландия), Стирка, Порошок, Сигареты, Польза, Борьба за выживание, Надежда, Длиннопост
Показать полностью 2
3

Добрые люди

Денис Васильевич:

– Хочу добро творить, да и вообще...стать добрее...

Отец Гавриил:

– Хорошо, сын мой, а что мешает то?

Денис Васильевич(пожав плечами):

– Воспитание злопыхательных родителей; маска циника, невольно одетая, заради сбережения ранимой души; разочарование в людях...

Отец Гавриил:

– О, так это вам к психологу нужно, не ко мне...

Денис Васильевич:

– Как же это? За обретением счастья или внутреннего комфорта – к психологу, творить добро – к служителям культа, не?

Отец Гавриил:

– Но ведь для вас, в данном случае, это одно и то же, не?

Денис Васильевич:

– В данном случае, пожалуй, но тогда и батюшка с психологом, в данном случае, для меня одно лицо...

Отец Гавриил:

– А вам, собственно, зачем?

Денис Васильевич:

– Добрым стать? Сердце велит, а разве могут быть другие варианты?

Отец Гавриил:

– Конечно! К примеру – грехи давят, загладить хочется. Есть же у вас грехи?

Денис Васильевич:

– Конечно, но они меня не давят.

Отец Гавриил:

– Почему?

Денис Васильевич:

– А я им дальше сердца ходу не давал, к примеру, прелюбодействую в мыслях – всех знакомых симпатичных женщин в воображении во все дыры отодрал, но ведь это естесственно, каждый мужик так делает, только таких есстественный отбор и оставил в живых..

Отец Гавриил:

– Чуял я, что разговор в эту сторону зайдет, потому и о психологе упомянул...

Денис Васильевич:

– Да был я у психолога, он согласился со мной, что это нормально. Либидо не дремлет, и нет резона считать желания нормального человека болезнью или сбоем в психологических настройках...

Отец Гавриил:

– Ну от меня вы что хотите то? Знаете же – церковь считает прелюбодейство в мыслях большим грехом, а вы это считаете нормальным, следовательно, не собираетесь раскаиваться. Не собираетесь?

Денис Васильевич:

– Что же это, без покаяния и добро творить нельзя?

Отец Гавриил:

– Можно, только я вам зачем?

Денис Васильевич:

– А хотите, я вам еще про один мой грешок расскажу?

Отец Гавриил:

– Чтобы покаяться?

Денис Васильевич:

– Нет, разговор поддержать.

Отец Гавриил:

– Без покаяния это бессмысленно.

Денис Васильевич:

– Это пока вы общаетесь со мной по, хм, служебной надобности, а вы расслабьтесь, и поговорите со мной не как с прихожанином, а как добрый человек с другим человеком, желающим стать добрым...

Отец Гавриил:

– Не имею желания.

Денис Васильевич:

– Вы – честный человек.

Отец Гавриил:

– Стараюсь.

Денис Васильевич:

– И недобрый...

Отец Гавриил(отторопев, но продолжив после долгой паузы):

– Выходит, что так.

В глазах Дениса Васильевича промелькнуло глубокое сочуствие:

– А может, после службы да "по бабам"?

Отец Гавриил(вытаращившись на собеседника):

– Вы предлагаете батюшке прелюбодейство?

Денис Васильевич:

– Ни в коем случае, прелюбодейство – грех, следовательно его предложение может быть только по злому умыслу, а я по доброте душевной предлагаю, значит не прелюбодейство, а блядство.

И тут, впервые в жизни, отцу Гавриилу по настоящему(а не по долгу), захотелось ощутить себя добрым человеком...

Показать полностью
8

У нас с ней по средам свидание

Каждый день, ровно в одно и то же время, он появлялся у автобусной остановки с охапкой свежих ромашек. Седой, аккуратный, чуть сутулый. Продавщица кофе, вечно смешливая, не раз спрашивала:

— К кому вы так ходите, дедушка? Каждый раз — букет.

Он улыбался, словно знал только он один какой-то смешной секрет:

— К своей Галке. Она терпеть не могла роз — утверждала, что они напыщенные.

А ромашки — простые, как деревенское лето. Даже на свадьбе устроила с ними скандал, если помню!

— А где она сейчас живёт?

Он смотрел сквозь остановку, куда-то очень-очень далеко:

— На седьмом участке кладбища. Уже девятнадцать лет, как не встаёт. Но у нас с ней по средам свидание… вы ж понимаете.

Я просто молча купила ему ромашки. И только тогда поняла, что у каждого своя любовь до скончания календаря.

2

Бесит

БЕСИТ. ВОТ БЕСИТ ЖЕ! РАЗВЕ СЛОЖНО СЛЕДИТЬ ЗА СОБОЙ И ДАВАТЬ ОЦЕНКУ СЕБЕ И СВОИМ ПОСТУПКАМ ОБЪЕКТИВНО, А НЕ ПРОСТО ПОТОМУ, ЧТО "ЭТО ЖЕ Я, А Я НЕ МОГУ БЫТЬ НЕПРАВ"!

Элементарные вещи же.

Вот, например, я попал в аварию. Нет, не сегодня — двадцать лет назад.

И сейчас будет для тебя ловушка, дорогой читатель!

Так вот, попал я в аварию, и ты, наверняка, сразу подумал, раз попал в аварию, то сам и виноват, да? Гонял, небось, как сумасшедший, да ещё на девок заглядывался и по телефону разговаривал, да? Угадал?

А вот ты и попался, любезный!
На девок я не заглядывался (ну, в тот момент).
Телефон даже в руках не держал!
И скорость моя была двадцать километров в час! (Ну не мог я больше разогнаться за те роковые полторы секунды, после старта!!)

Во как! И кто прав? Я прав! Ага!

Ещё аргументы? А пожалуйста!

Характеристика с места работы — отличная!
Характеристика из универа — отличная!
А в школьной характеристике там прямо и написано: «ответственный». А? А!

А кто виноват? А я не буду скрывать: Путин Владимир Владимирович! Лично!

Вот ему, что трудно было нормального мэра города назначить? А? А мэру трудно что ли было кипарисы эти по линеечке посадить, а? Ну, или хотя бы не в том месте где я назад сдавал, потому что передачи перепутал!!

Элементарные же вещи! Понимать надо! Ну объективно же, я-то прав! Объективно!

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!