Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

Командир 81-го стрелкового корпуса, генерал-лейтенант Тюрин Александр Алексеевич

Добрый день, нужна помощь в возможной идентификации человека

на картинке военнопленный немецкий , он вел дневник где нарисованы картинки,собраны гербарии на нескольких листах, есть открытки.

Куда можно обратиться или найти родственников.

Если интересно опубликую еще фотографий

«Чаще всего мы прятались в погребе под сараем, присыпая вход махоркой, чтобы не унюхала собака. В одну из таких „отсидок“ под землей чей-то маленький ребенок заплакал, народ стал ругаться, и малыш быстро замолчал — думаю, его задушили». 86-летний Борис Сребник рассказал, как выжил в Минском гетто, воевал вместе с партизанами.

— Что вы помните о своем довоенном детстве?

— Родился в Минске, точной даты не знаю, никаких документов не осталось, как и фотографий родителей. Я придумал себе год, месяц и день рождения, когда пошел на работу в 13 лет. Себя записал Борисом вместо Баруха, отца — Владимиром Ильичом вместо Велвла. До войны мы жили в Минске в старом деревянном доме с дедушкой — он считался очень набожным, хранил Тору, талес, даже в гетто зажигал свечу в картофелине: делал ямку, наливал туда масло и вставлял фитиль.

— Как вы попали в гетто?

— Через несколько дней после начала войны, когда Минск уже активно бомбили, отец пытался вывезти нас с мамой из города. Но буквально через 15 километров мы наткнулись на немецкие войска. Мы с мамой пешком вернулись в город, который вскоре заняли нацисты. Отец попрощался с нами и ушел на фронт — больше я его никогда не видел. Тут же появился приказ всем евреям собраться в одном месте. Мы поехали на телеге: дедушка, я, мама, две мамины сестры со своими детьми. В гетто нас поселили в маленьком доме у кладбища — с нами там было еще 20 чужих людей. На всех — одна кровать.

Первые зачистки мы пережили, хотя уже тогда в гетто — впервые в истории человечества — активно использовались мобильные душегубки. В ноябре 1941-го нацисты увели моего двоюродного брата Яшу, и мама заволновалась. Ночью она пролезла через проволочное ограждение гетто и отправилась к нашим бывшим соседям, белорусам — хотела попросить, чтобы они меня к себе забрали. Так и не вернулась она. Пыталась спасти меня и погибла.

— Что для вас, ребенка, было самым страшным в гетто?

— Очень страшно было тогда остаться одному, сразу остро встал вопрос о моем пропитании. Благо, в нашем доме в гетто жил еще мальчик Майк с бабушкой — он стал брать меня с собой на вылазки в город. Мы подлезали под проволочную ограду гетто и под страхом расстрела бродили по домам в поисках объедков. Однажды нас схватили полицейские — первым делом сняли с нас штаны, благо, ни у меня, ни у Майка не было обрезания, поэтому отпустили. В другой день я, вылезая из гетто, случайно схватил болтавшийся провод, и меня ударило током. Когда пришел в себя, надо мной стоял полицейский — он-то и перекусил провод. Я рванул от него со всех ног, и он не погнался за мной, не попытался пристрелить — наверное, среди них тоже встречались гуманные люди. Случай тот навсегда оставил шрамы на моих руках и животе.

А вылазки мы с Майком совершали вплоть до последнего дня существования гетто. Большой удачей было наткнуться на поезд на товарной станции: можно было вдруг наесться макухи — прессованных отрубей или, скажем, дрожжей. Я однажды килограмм сухих дрожжей за раз съел. А так собирали картофельные очистки, летом готовили молодую лебеду.

— Как удавалось переживать немецкие «акции» уничтожения евреев гетто?

— Чаще всего мы прятались в погребе под сараем, присыпая вход махоркой, чтобы не унюхала собака. В одну из таких «отсидок» под землей чей-то маленький ребенок заплакал, народ стал ругаться, и малыш быстро замолчал — думаю, его задушили. Однажды мы до погреба добежать не успели. Дедушка спрятал нас, троих детей, под половицами, забросал тряпками и поставил сверху кровать. Сам закрылся в шкафу. Вскоре я услышал шаги погромщиков. Они никого не нашли и уже собрались уходить, но тут дедушка — астматик — закашлял, его вывели и убили двумя выстрелами. Так он спас нас, а сам погиб. Еще трое суток мы провели под полом. Потом пришла моя двоюродная сестра Оля — она работала за пределами гетто, и их начальник-немец, зная, что будет погром, не отпустил их домой, несколько дней держал у себя. Оля плакала навзрыд — решила, что мы все погибли. Тогда мы начали стучать в пол, и она помогла нам выбраться.

Помимо немцев, нас доставали мародеры — набегали ночью со стороны кладбища, требовали золото, стреляли. Их потом самих расстреляла немецкая охрана гетто, мне их даже было жалко. Мы вообще бегали иногда смотреть, как на кладбище расстреливали людей. Однажды я видел, как оголодавшие заключенные разодрали руками упавшую рядом с ними лошадь — и стали поедать. До сих пор у меня перед глазами эта вырванная лошадиная печень, от которой стоял пар. Вообще, бывало, бредешь зимой, а перед тобой — опухший от голода человек, который, как бревно, замертво падает. Недалеко от нашего дома вырыли большую глубокую яму, куда по утрам, после ночных локальных погромов, сбрасывали трупы — и присыпали сверху землей. И так пока она полностью не наполнялась. Земля там еще долго шевелилась.

— В октябре 1943 года Минское гетто ликвидировали. Где были в тот день вы?

— Накануне у Майка порвались ботинки, и мне пришлось отправиться на поиски еды самому. Когда возвращался, услышал от местных жителей, что «всех жидов гетто убили». Так я остался совсем один — переночевал в городе, а наутро меня нашел Йоська, еврейский паренек лет 13. Он собрал нас, десять спасшихся из гетто ребят, и предложил идти к партизанам. Трое суток мы с нашим «Моисеем» двигались по лесам и бездорожью — прошли примерно 100 километров от Минска, когда нас остановили полицейские: «Вы — жиды, будем вас расстреливать». Нас поставили лицом к кустам, стали щелкать карабинами, и у меня была страшная обида: зачем было сбивать ноги в пути, если можно было просто погибнуть в гетто? Но оказалось, что это были партизаны — и они так с нами «шутили».

Началась новая, партизанская жизнь. Мы, дети, отвечали за быт: лапника набросать, чтобы было где спать, костер развести. Вечером уставшие партизаны, которые вели серьезную работу — взрывали мосты, железнодорожные эшелоны, — пекли на костре картошку с молоком. До сих пор люблю это блюдо. Уже перед самым освобождением Минска пришлось туго: немцы зачищали территорию, мы неделями прятались в лесах, стояли по горло в болоте, попадали под обстрелы и пили воду из лужи. Потом все успокоилось — мы с отрядом расположились в деревне Поречье. В один из июльских дней 1944-го через деревню проходили советские танки — нас, детей, отвезли в освобожденный Минск. В военкомате нам выдали кусок мыла — мы его уже много лет не видели! Мы вымылись в речке, и на исходе дня нас отправили в детский дом.

— Какой была жизнь в детских домах под конец войны?

— Мой первый приют выглядел благоустроенным, на кроватях лежали немецкие красные пуховые перины, нас достойно кормили. Этот детдом был создан еще немцами для детей славянского происхождения в расчете на будущее. К нам часто приходили военные в поисках своих малышей — когда никого не признавали, мы очень переживали. Но в конце августа меня перевели в другой детдом — вот там пришлось сполна хлебнуть голода, унижений и холода, регулярно просыпался ночами от озноба. С наступлением темноты мы иногда взламывали продуктовую кладовку, где, кроме муки, ничего не было — мы все равно складывали ее в подол ночной рубашки и ели.

Перед новым, 1945 годом всем выдали по маленькому кульку карамельки, засыпанной сахаром. Я решил сразу все не съедать, растянуть удовольствие. Положил подарок под подушку, но за ночь лакомство украли, до сих пор обидно. В школе в первом классе мы учились вместе с «домашними», но я часто пропускал уроки из-за болезней. Когда подцепил корь, меня на телеге увезли в больницу, где на железных кроватях валетом лежали по два человека. Завуч нашего детдома однажды пришла меня навестить и принесла краюху черного хлеба с двумя кусочками сахара — не могу этого забыть.

— Ваша двоюродная сестра была еще совсем юной, когда забрала вас из детского дома. Как ей удалось вас вырастить?

— Я в обморок прям упал, когда она меня нашла. У меня тогда открылся туберкулез, и меня отправили в санаторий. И вот однажды нянечка говорит: «Иди быстрее, твоя мама приехала». Я от таких слов и брыкнулся на пол. Когда пришел в чувство, пулей помчался вниз. У входа стояла Оля. Она выжила, уйдя из гетто в 1942 году к партизанам, в отряд Зорина. После войны она встретила знакомого, который видел меня в партизанском отряде, и принялась меня искать. Ей тогда было примерно 19 лет, у нее не было «ни кола, ни двора», ни профессии. В итоге она забрала меня к себе в свою скромную пристройку к деревянному дому, из-за тесноты в которой спать мне приходилось под столом. Однажды к нам пришла одна из маминых сестер, вернувшаяся из эвакуации, и сердито сказала Оле: «Зачем ты его забрала? Жил бы в детском доме, ты бы его навещала». Оля немедленно выгнала ее, мы много лет с ней не общались.

Я всю свою жизнь благодарен сестре за то, что она для меня сделала. Я прожил с ней 18 лет, до 1967 года, пока не уехал учиться в московскую аспирантуру. На моих глазах Оля вышла замуж, родила дочь — она выросла у меня на руках, мы до сих пор с ней очень дружны. В 1979 году муж Оли умер, а она с детьми и внуками уехала в США, после перестройки я каждое лето летал к ней. К великому моему сожалению, Оля ушла из жизни в 2008 году, она была самым дорогим для меня человеком, заменила мне маму.

— Вы часто вспоминаете войну?

— Часто снится всякое. Что убегаю от немцев или полицейских, которые хотят меня застрелить. Иногда мерещатся погромы. Часто кажется, будто я очень голоден и роюсь в мусорном ящике. Просыпаюсь в поту и радуюсь, что это только сон.

Источник

На фото: Танки Т-34 из состава 10-го Гвардейского Уральского добровольческого танкового корпуса на улицах Львова

Вспоминает Тит Кононец:

...В ночь на 22 июля 1944 года наша бригада подошла к предместью Львова. Приняв все меры маскировки и простояв несколько часов в садах и огородах, мы с восходом солнца по приказу комбата подполковника Колупаева начали штурм юго-восточной части города.

Колонну комбат построил так: дозорный танк, за ним — машина командира роты старшего лейтенанта Каленова, затем танк комбата Колупаева, дальше наш танк, а за нами пошли остальные танки батальона.

Вскоре после того как колонна тронулась, вражеский снаряд поджег дозорный танк. Шедшие за ним командирские танки приняли влево и вправо. Оказавшись впереди, я скомандовал механику-водителю Федору Курбатову: «Полный вперед!» Увеличив скорость, мы проскочили мимо объятой пламенем дозорной машины и внезапно налетели на пушку — немцы ее перетаскивали через улицу, меняя огневую позицию. Я не успел даже сообразить, что случилось, как пушка вместе с расчетом была раздавлена.

На этой улице противника было немало, да к тому же часто налетали «юнкерсы», сбрасывая на нашу колонну мелкие бомбы и обстреливая наших автоматчиков из пулеметов. В течение суток мы вели здесь бои с переменным успехом, наше продвижение было незначительным. А на следующий день, 23 июля, комбата Колупаева и меня вызвал на наблюдательный пункт комбриг полковник Денисов.

— Прорваться к центру города! — приказал он.

Впереди батальона, удалившись от него на два-три квартала, мчались два танка — наш и лейтенанта Олешко. Я стоял в полуоткрытой башне — иначе на узких улицах города противника не увидишь. Только свернули вправо, как впереди замелькали бронетранспортеры, пушки, немцы в касках и с автоматами. Одни в панике удирали, другие стали обходить меня и Олешко. Дальше двигаться нельзя — гитлеровцы окружили нас со всех сторон. Маневрируем, отбиваемся из двух пушек и четырех пулеметов. Вскоре в открытый люк танка Олешко из окон дома полетели гранаты — танк Олешко замер.

А немцы наседали, приближались и к нашему танку, разворачивали пушку на прямой выстрел в левый борт, но командир орудия Саша Прудник вовремя заметил это. Не ожидая моей команды, разнес пушку первым снарядом.

Снаряды у меня на исходе, подкрепления нет. Ясно стало: немцы отрезали нас от батальона. Рация не работает — сбита антенна. Как быть?

Продолжали бой, пока заряжающий Вася Черепанов не доложил, что остались три снаряда и два диска патронов к пулеметам.

Даю команду отходить. Зарядили пушку и пулеметы. Я взял в руки две гранаты и открыл люк. Мчимся на высшей скорости к батальону. Слева переполненный противником переулок. С короткой остановки, с расстояния двухсот-трехсот метров выпускаем последние снаряды, и в переулке все смешалось в кучу. Но откуда-то из-за поворота возникли и бегут наперерез моему танку два немца с фаустпатронами. Бросаю в них одну за другой гранаты, и мы вырываемся из кольца.

Когда завернули на улицу Зеленую, где находились танки батальона, Колупаев и Денисов не поверили глазам своим. Нас уже считали погибшими. Оказывается, экипаж убитого Олешко, выскользнув через десантный люк подбитого танка и добравшись до батальона, доложил, что мой танк сгорел вместе с экипажем.

Пока наш танк заправляли горючим и заполняли боеукладку снарядами и дисками, ребята несколько остыли от жаркой схватки и, как только командир батальона автоматчиков капитан Лысак запросил поддержки танкистов, старший лейтенант Каленов прыгнул на лобовую броню моего танка и приказал: «В бой!»

На этот раз нам не повезло. Я стоял в открытой башне. Вдруг в тот момент, когда танк повернул в одну из улиц, — взрыв, пламя. Я очнулся, когда уже задыхался от дыма и огонь жег мне лицо и руки. Собрав все силы, выжался на руках в люке и, вывалившись из него через голову, упал на мостовую и сразу же вскочил на ноги. Танк был охвачен огнем. Я кинулся помочь экипажу, но приблизиться к танку уже было невозможно. По мостовой растекался горящий газойль. Левая гусеница лопнула и, размотавшись, накрыла горящего Каленова, который был сброшен взрывной волной с лобовой брони.

В этот миг я увидел немцев, бегущих к танку. Выхватив пистолет, стреляя по врагу, отскочил к корме и скрылся в дымном облаке горящего газойля. Глаза не раскрыть. С рук слезла кожа. Обожженными руками я бил по охваченному пламенем комбинезону и старался вслепую пробиться к отставшим от танка автоматчикам.

И тут кто-то начал срывать с меня комбинезон. Подумал — конец, немцы... Но это был капитан Лысак. Он меня спас.

Батальон прорвался к остову танка, в котором сгорели Федя Курбатов, Саша Прудник и Вася Черепанов. Под почерневшей гусеницей — останки командира роты Каленова...