Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

17 августа 1987 г. в Межсоюзной тюрьме Шпандау в Западном Берлине единственный из остававшихся там заключенных, бывший заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс, он же заключенный №7, покончил жизнь самоубийством. Расследованием обстоятельств смерти занималось Бюро специальных расследований британской Королевской военной полиции. В 2013 году результаты расследования были рассекречены и опубликованы в Интернете на сайте правительства Великобритании.

Анализ опубликованных материалов показывает, что часть из них сфальсифицирована, а документ, называемый "предсмертная записка", не является той запиской, которую извлекли из карманов заключенного после его смерти.

В журнале "Вестник Академии военных наук" №1 за 2016 год опубликована статья бывшего советского надзирателя Межсоюзной тюрьмы Шпандау, профессора Академии военных наук А.Н. Плотникова "Материалы расследования в тюрьме Шпандау фальсифицированы?"

Ознакомимся с данным исследованием и сформируем свое собственное мнение.

Свидетельство о констатации смерти Рудольфа Гесса

За прошедшее время в мировой прессе много говорилось о возможной причастности к смерти заключенного №7 одной из мировых специальных служб. Однако убедительных доказательств этого нигде приведено не было. Не будем ловить черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Просто внимательно прочитаем материалы официального расследования смерти Рудольфа Гесса, проведенного в августе-декабре 1987 года сотрудниками 14 отделения 93 отдела Бюро специальных расследований Королевской военной полиции Британской рейнской армии. Через 25 лет материалы расследования были рассекречены и опубликованы в Интернете 12 марта 2013 г. Сегодня они доступны всем желающим на сайте правительства Великобритании.

Межсоюзная тюрьма Шпандау начала свою деятельность в 1947 году, когда в нее были переведены осужденные в Нюрнберге Международным военным трибуналом военные преступники Гесс, Функ, Редер, Ширах, Шпеер, Нейрат, Дениц. Управление и охрана тюрьмы были возложены на четыре союзные державы — победительницы во Второй мировой войне: Великобританию, Францию, СССР, США. Руководство МТШ осуществлялось Дирекцией тюрьмы, и каждую сторону представлял директор. Для несения внешней охраны тюрьмы каждая сторона на месяц выставляла военный караул. Первого числа каждого месяца происходила смена председательствующего директора и караулов наружной охраны тюрьмы. Внутри тюрьмы посменно круглосуточно несли дежурство 3 надзирателя — по одному от союзной державы. У одной из сторон — выходной. Таким образом, на смене постоянно находились представители трех стран. 17 августа 1987 г., когда заключенный был обнаружен с электрическим кабелем на шее, выходной день был у советских надзирателей. Из тюрьмы заключенный №7 был доставлен в британский военный госпиталь в Западном Берлине. Однако все усилия по реанимации оказались тщетными, была констатирована смерть заключенного.

Промежуточный доклад Королевской военной полиции сделан 25 августа 1987 г. Заключительный доклад датирован 11 сентября 1987 г. Дополнительный доклад представлен 20 января 1988 г. К докладам приложены материалы опросов (или заявлений) всех непосредственных участников событий 17 августа, а также различные схемы, справки, фотографии, результаты экспертиз. Фамилии большинства опрашиваемых свидетелей в опубликованных материалах полиции закрашены и заменены номерами. Исключение сделано для общественных персон, имена которых скрывать невозможно: директоров Межсоюзной тюрьмы Шпандау, начальника британского военного госпиталя в Западном Берлине. Однако наличие номеров не влияет на внимательное изучение материалов.

В пункте 8 промежуточного доклада читаем: "Примерно в 15.35 машина скорой помощи отправилась в британский военный госпиталь со следующими лицами: заключенный МТШ №7, подполковник 6, г-н 19 (гражданский санитар, работающий в тюрьме), 5, г-н 8 (США) и г-н 20 (Франция) — оба тюремные надзиратели".

Выдержка из промежуточного доклада полиции

Необходимо пояснить, что американский надзиратель господин 8 заступил на смену в качестве старшего дежурного надзирателя, а французский надзиратель г-н 20 — в качестве надзирателя возле заключенного. Поэтому они должны сопровождать заключенного в госпиталь и всюду в госпитале, это их обязанности.

Начальник британского военного госпиталя полковник Хамер-Филип в заявлении, сделанном им 20.08.1987, указывает, что при помещении тела заключенного №7 в холодильную камеру после констатации смерти 17.08.1987 на нем была оставлена одежда, однако полковник изъял из карманов некоторые предметы и сложил в конверт. Хамер-Филип отмечает также, что при упаковке конверта присутствовал советский военный врач, наблюдавший Гесса в МТШ.

После этого появляется первый вопрос: "Почему вещи заключенного собирал начальник госпиталя? Почему при этом не присутствовали союзные надзиратели г-н 8 и г-н 20, которые, как мы знаем, тоже приехали в госпиталь? Ведь все действия с вещами заключенного относятся к компетенции надзирателей. В заявлении американского надзирателя г-на 8 от 21.08.1987 говорится, что после прибытия в госпиталь он передал заключенного №7 на попечение британских медицинских властей. Это нормально. Задача старшего дежурного надзирателя организовать оказание помощи. Непосредственно присутствовать рядом с заключенным должен второй надзиратель — г-н 20. Показания этого надзирателя приведены в заключительном докладе. Однако в его показаниях от 1.09.1987, представленных в Интернете, есть только общие фразы о работе в МТШ и ни одного слова о событиях 17 августа. Создается впечатление, что г-н 20 в этот день вообще отсутствовал на работе.

Внизу заявления стоит также фамилия, а точнее число, которым обозначен следователь, который вел опрос. У большинства опрошенных это числа 14, 47 или 62. Опрос г-на 20, если верить опубликованному документу, вел следователь 49. Но под номером 49 в документах расследования проходит другой французский надзиратель, а никак не следователь полиции. Можно предположить, что за показания французского надзирателя г-на 20 пытаются выдать показания одного из советских надзирателей, у которых 17 августа был выходной и они отсутствовали в тюрьме.

Перечень документов, содержащихся в заключительном докладе Королевской военной полиции от 11.09.1987. Видно, что на стр. 18 располагаются показания французского надзирателя г-на 20, а на странице 19 — показания французского надзирателя г-на 49

Показания, данные якобы французским надзирателем г-ном 20. Внизу подпись следователя Королевской военной полиции, якобы г-на 49. Но в материалах следствия г-н 49 проходит как французский надзиратель, который сам давал показания. Кроме того, в показаниях одного из главных свидетелей нет ни слова о событиях 17 августа 1987 г.

Показания французского надзирателя г-на 49, который на показаниях г-на 20 обозначен как следователь Королевской военной полиции

В подтверждение версии о фальсификации показаний французского надзирателя говорит и дата, стоящая на протоколе опроса г-на 20 — 1.09.1987. Британские следователи могли в любое время пригласить на беседу британских надзирателей МТШ. Но для надзирателей других стран действовало жесткое правило дипломатического протокола: опрос велся через переводчика и только в присутствии своего директора МТШ. Организовать такое мероприятие в любое время по желанию следователей не возможно, оно согласовывалось заранее. Поэтому опрос всех французских надзирателей происходил 26 августа 1987 г. А 1 сентября следователи беседовали с советскими надзирателями. В связи с этим встает вопрос: кому и зачем нужна была такая подтасовка показаний?

Таким образом, анализ опубликованных на сайте правительства Великобритании материалов расследования, проведенного Королевской военной полицией в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году по факту самоубийства заключенного №7 Рудольфа Гесса, свидетельствует, что:

Показания (Statement) французского надзирателя, который должен был находиться рядом с заключенным №7 в британском военном госпитале 17 августа 1987 г. и обозначенного в материалах следствия как господин 20, приведенные на странице 18 заключительного доклада полиции от 11.09.1987, полностью фальсифицированы.

Продолжение следует...

Выдержки из статей Андрея Плотникова

Боровой Илья пропал без вести в декабре 1941 года.

Извещение пришло домой в конце 1944 года.

Письмо приведенное ниже написано его дочкой, моей мамой весной 1944 года, когда его еще ждали...

Деток в моей семье учили письму следующим образом, им диктовали письма с фронта, которые зачитывали до дыр, и письма на фронт, которые потом подшивали в семейный альбом, и читали, как книгу, долгими зимними вечерами...

---

От кого: Боровой Нади

село Сталинское Киргизская ССР

Кому: Полевая почта 426**

Боровому Илье Григорьевичу

Папочка Илья, милый и любимый мой папочка, пишу тебе письмо я, твоя любимая дочурка Наденька!

Здравствуй! Мне уже семь лет. Я уже взрослая. В школу пошла! Вот! То время, когда ты ушёл на войну помню хорошо, но мне уже кажется, что ты, и жизнь без диктора, который читает новости по радио, мне просто приснилась во сне. В ней, в этой жизни во сне, мы всей семьей ходили на демонстрации, купались в озере, бегали наперегонки и не было столько седых мам и бабушек вокруг. У меня горе горькое, папуля, моя лучшая подруга украла у меня твой подарок – деревянную куклу Катьку! Как вспомню теперь, так и реву! Как мне теперь без Катьки–то? Знаешь, я поняла кто у нас на улице главный человек! Самый главный человек у нас на улице – это почтальон. Его ждут все! Все без исключения! И мама ждет от тебя писем каждый день. Правда, почему–то, тоже седая она стала, как тётя и бабуля моя. И не говорит мне, что с ней случилось. На мои вопросы не отвечает – просто плачет. Может у неё тоже, украли что … Но, когда по улице идёт почтальон, его видно издалека, он без одной ноги – все и всегда выбегают ему на встречу! И мамочка тоже … Но писем от тебя нет и нет, а мы так их ждем! Почему ты не пишешь? Может, ты в руку ранен? И ты не знаешь, почему у нас все взрослые мужчины или без ног, или без рук? Вот у нас сосед есть, дядя Саша, приехал с Войны недавно, так у него нет двух рук по локти, я ему всегда помогаю, воду ношу из колодца… Может потому, что он старый? Ему ведь уже 24 года … Помнишь, когда ты меня держал на руках и уезжал на Войну, я просила тебя привезти красное платье и красные туфли? Так вот не надо мне ничего! Просто скорее приезжай сам! Я очень–очень соскучилась за тобой!

Мама так тебя ждет, и я жду, и бабуля ждет, даже наша собака Шарик, когда я называю твоё имя, сразу вскакивает и начинает тихонько гавкать, да свои собачьи песни петь – выть … правда взрослые на него начинают шикать… нам всем тебя очень не хватает, папуля, очень! Не хватает твоих колыбельных, которые ты нам пел на ночь, когда мама была в ночную на работе, не хватает твоих шуток, игр, веселой твоей гармошки с частушками … В этом году напривозили очень много ссыльных (в селе Сталинском поселили депортированных ингушей – прим.автора), так они, эти мужики, плохо говорящие по–русски, по ночам вламываются в дома, забирают всё съестное и некому нас защитить от них … вы же все на фронте мужчины наши …, на всей улице один дядя Саша и тот без рук. Папа, возвращайся скорее, защитишь и меня, и маму, и братика …Володька, брат мой, пропал куда–то. Заболел, уехал в больницу и не вернулся. Мама говорит, что его крестный забрал, и он у него загостился и не приезжает, но, почему–то, плачет при этом.

Дядя Даниил уезжает на фронт, провожать его скоро будем всей улицей. Бабуля, почему–то, плачет без остановки последнюю неделю. Это письмо я отдам ему.

Я знаю, что вы встретитесь, и он даст тебе его.

Мне даже сон приснился, в котором дядя Даниил передает тебе моё письмо, а ты его берешь так бережно и очень грустными глазами смотришь на своего младшего брата и плачешь … и вы потом вдвоём уходите вдаль, а я пытаюсь вас догнать, а вы меня гоните от себя и уходите в берёзовую рощу.. Знаю, что ты прочитаешь и сразу–сразу или напишешь, или приедешь! По радио говорят, что фашистскую гадину вы уже бьёте на подступах к Германии. Папа, убейте их! Убейте их всех!

Всех, кто не сдаётся, всех, у кого руки в крови…

Хотя нет, не надо убивать всех. Оставьте одного фашиста, чтобы он рассказывал всем, кто хочет напасть на нас, что вы сделали с теми, кто напал! Хотя я знаю, что, победив немцев, ты все–равно их простишь и помилуешь …

Люблю тебя. Целую тебя! Обнимаю тебя! Очень и очень скучаю за тобой! Папочка, мне тебя так сильно не хватает …

Твоя Надюшка!

P.S. Как я могла забыть про Шарика!

Твои Надюшка и Шарик!!!

P.P.S. Да, папулечка, меня мамуля просит переписывать все наши письма, отправленные вам на фронт по два раза! А всё потому, что у меня очень красивый почерк! И теперь у нас целый альбом из писем, которые получаем от вас и писем, которые мы все пишем вам на войну!

А Шарик смотрит на твоё письмо и опять воет …

Киргизия. Беловодское.

Расскажу кратко о том месте, которое местные жители прозвали «Долиной Смерти».

После первого удачного контрнаступления под Москвой Сталин уверовал, что сможет закончить Войну в 1942 году и бросил все силы на попытку окружить и уничтожить максимальное количество фашистов.

Например, одна из десятков подобных операций – Болховская наступательная операция, продолжавшаяся с 8 января по 20 апреля 1942 года, была абсолютно безрезультатна.

Войска Брянского и левого крыла Западного фронтов в конечном итоге не освободили ни метра оккупированной территории, а потери в этой операции составили приблизительно триста тысяч человек, из которых треть – пропавшие без вести.

Река Ока является границей между Орловской и Тульской областью. Есть там «Кривцовский мемориал», жители, кто живет там, зовут то место «Долиной смерти». Пойма рек Ока и Зуша – место страшных кровопролитных боев. Потери наших войск на этом месте (убитыми и ранеными) просто не умещаются в голове. Из них десятки тысяч ещё не похороненных … До сих пор дождями вымываются, ветрами выветриваются кости павших в той «Долине смерти».

Мы побывали в тех местах вместе с мамой. Обошли мы вдоль и поперек места лютых боев. Изъездили сотни километров по деревням и селам вдоль Оки с двух сторон в поисках памятников, братских могил, заброшенных окопов и блиндажей – любого упоминания о тех страшных событиях. Оказалось, что ещё живы те из местных жителей, кто был ребёнком в те годы. Рассказали они нам о кровопролитных боях, больше походивших на мясорубку, о том, что лёд и снег на Оке той зимой были красными от крови, а по весне, когда лёд таял и сходил, то река выносила на отмели немыслимое количество наших бойцов и иногда фашистов. Отличали они наших от немцев по белым полушубкам из овчины и белым валенкам–катанкам … в деревнях были дети малые и дряхлые старики, баб угнали в рабство, мужики воевали, потому хоронить наших воинов было просто некому … Чернозем в тех местах по весне превращался в непролазную грязь, и делали дети из останков наших воинов себе дорожки между селами, там, где они ходили по хлеб и по воду … Не понимали тогда, что они творили. Да и Бог им судья. Сожаление сквозит в каждом их слове, когда вспоминают, как они кидали камни в девушек, которых угоняли в рабство в Германию, как кричали разные обидные слова, сравнивая этих несчастных с продажными женщинами…

Показали они мне и маме мемориал – могилу двадцати дивизий русских солдат (так её называют местные жители). Рассказали, что и после Войны эхо её долго не отпускало селян. Как рвались на минах мальчишки, ходившие по грибы и ягоды.. и по сей час зовут кусочки леса или Ванькиной опушкой, или Володькиным лугом … или те из мужчин, кто вернулся живым с победой с той проклятой Войны, во время пахоты натыкались плугом, который тянули быки, на противотанковые мины.

И как они потом пытались понять, где бык, а где два парня–пахаря, чтобы похоронить их … и таких случаев на их памяти десятки только в их районе …

Говорят, эхо этих внезапных взрывов, через несколько лет после войны, и сейчас стоит у них в ушах, перебивая все другие воспоминания войны …

***

Тринадцать нас, известных, на граните

А остальным – безвестность, как удел

Мы шли на горку ледяную … мам, простите

Крича – "За Родину!"…, по сути – на расстрел…

-----

Отрывок из романа Летят Лебеди.

Военно-исторический роман «Летят Лебеди» в двух томах.

Том 1 – «Другая Война» 500 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 600 страниц

Сброшу всем желающим на электронную почту абсолютно безвозмездно.

Есть печатный вариант в твёрдом переплете.

Могу выслать почтой в любую точку планеты Земля (кроме Северного и Южного Полюсов)

#летят_лебеди

17 августа 1987 года, последний узник Межсоюзной тюрьмы Шпандау в Западном Берлине — заключенный №7, он же бывший заместитель фюрера Рудольф Гесс, покончил жизнь самоубийством, повесившись на электрическом кабеле в садовом домике во дворе тюрьмы. Вскоре после этого тюрьма Шпандау была разрушена. Завершилось самое длительное исполнение приговора знаменитого Нюрнбергского трибунала.

Дальше статья пойдёт от первого лица, потому, что это отрывки из «Дневника надзирателя Шпандау» Андрея Плотникова.

В первые годы после завершения работы тюрьмы в разных странах мира появились книги и публикации, посвященные Межсоюзной тюрьме Шпандау, или просто МТШ. О смерти заключенного №7 рассказывалось множество мифов. Но время летит. Сегодня далеко не все даже знают, что из себя представлял Западный Берлин и что такое МТШ. По прошествии времени хочу поделиться своими воспоминаниями о работе в этом необычном заведении.

Зима 1986 года

По длинному коридору иду к камере заключенного. Это самая дальняя камера в тюремном блоке, перестроенная из двух смежных камер. В камере две двери, в дверях смотровые окна. Они застеклены. В коридоре напротив камеры располагается надзиратель — "пост в блоке". Через смотровые окна надзиратель может постоянно контролировать поведение заключенного, не заходя в камеру. Смотрю в окошко в двери. В камере старый человек, сидя на медицинской кровати, ест ложкой кашу. На груди за ворот рубашки заткнута салфетка. Судя по движениям челюстей, аппетит у старика хороший. Это и есть последний заключенный тюрьмы Шпандау — "заключенный номер семь".

Захожу в камеру, здороваюсь. №7 прекращает жевать, здоровается в ответ. Заключенному 91 год, и я отмечаю, что для своего возраста он выглядит довольно хорошо. Густые брови и глубоко посаженные глаза создают вид угрюмого настороженного человека.

— Моя фамилия Плотников, я новый советский надзиратель.

№7 внимательно смотрит на меня, кажется, что его глаза колются.

— Вы из Москвы?

Объясняю, что я не из Москвы, а из Краснодара. Заключенный просит уточнить, где это. Рассказываю, что город находится на юге Советского Союза, что это центр большого края, простирающегося от реки Дон до Черного моря. Судя по всему, №7 пытается представить себе, где все-таки находится Краснодар, но видно, что он такого города не помнит.

— Река Дон — это рядом? — вдруг спрашивает он.

Я подтверждаю, что недалеко. Видать с памятью у собеседника, как и с аппетитом, тоже неплохо.

Внутреннюю охрану МТШ, то есть непосредственную охрану заключенного №7, осуществляют надзиратели четырех государств: Великобритании, Франции, СССР и США. От каждой страны по пять надзирателей, итого 20 человек на весь мир. Теперь в их состав вхожу и я. Дежурство ведется круглосуточно на трех постах: при входе в камерный блок (старший дежурный надзиратель), непосредственно у камеры заключенного (пост в блоке) и у входных ворот. График дежурств составлен таким образом, что на смене одновременно находятся представители трех стран. У четвертой страны — перерыв, здесь это называется "пауза". Смена надзирателей производится три раза в сутки: в 0.00, 8.00 и 16.00. Старший дежурный надзиратель заступает на свой пост на все 8 часов дежурства. А надзиратели в блоке и у ворот меняются местами через 4 часа, то есть в 4.00, 12.00 и 20.00. Таким образом, исключается возможность принятия любой из стран односторонних мер в отношении заключенного, и все надзиратели в течение своей смены имеют возможность непосредственно видеть своего подопечного.

Общая схема Межсоюзной тюрьмы Шпандау

Вышли с заключенным на прогулку. Я отпираю дверь садового домика, пропускаю №7, захожу сам. Заключенный располагается в кресле у окна, я на стуле. На окне есть Т-образная ручка, которую №7 использует в качестве опоры, садясь в кресло и вставая. Очень удобно. Сегодня на улице теплая погода, светит солнце, и, не смотря на зиму по календарю, пахнет весной. У меня на родине это называется "февральские окна". Заключенный поднимается с кресла и просит меня переставить кресло поближе к стеклянной стене. Я переношу кресло, №7 усаживается вновь. Он достает из кармана маленький будильник в футляре, устанавливает стрелку звонка, ставит часы на столик. За стеклянной стеной великолепная картина зимнего сада: нетронутая снежная целина, деревья и кусты покрыты снегом, искрящимся на солнце. Изредка шапка снега срывается с веток деревьев. Вокруг тишина. №7 располагается поудобнее, прикрывает глаза. Февральское солнце греет приветливо и комфортно через толстое стекло.

Через 15 минут звонок будильника прервал дремоту заключенного. Он потянулся, посидел еще немного, сложил будильник, встал и вышел наружу. Традиционные два круга по главной дорожке, и мы возвращаемся в блок.

С 8.00 дежурю на воротах. Идет обычная дневная суета. Пришли на работу секретари, городской почтальон принес почту, французский офицер проверил караул. Около 10 часов в дверь позвонил незнакомый мужчина. Я открыл смотровое окно в воротах, незнакомец представился:

— Пастор Габель. — И протянул оформленный по всем правилам пропуск в МТШ. Проверив пропуск, я открыл дверь, пастор направился в главное здание тюрьмы. Религиозное обслуживание заключенных предусмотрено Уставом МТШ. Духовное лицо назначается Дирекцией тюрьмы. С 1977 года тюремным пастором является Чарльз Габель — капитан французской армии, военный духовник французского гарнизона в Западном Берлине. Чаще всего пастор приходит к заключенному по средам в первой половине дня.

Весна 1986 года

Заступил в ночную смену в блок. Заключенный спокойно спит. Я иду в комнату старшего надзирателя выпить кофе. Старшим смены сегодня работает американский надзиратель Фаулер. Он сидит за столом, читает какую-то книгу. Мы обмениваемся парой фраз, я наливаю кофе и устраиваюсь на диване.

Фаулер — это легенда Шпандау. Он работает надзирателем в тюрьме с момента ее основания. Вечером 18 июля 1947 года именно Гарвей Фаулер вместе с другими надзирателями встречал заключенных в тюрьме. Самолетом их доставили из Нюрнберга в аэропорт Берлин-Гатов и на автобусе привезли в МТШ.

Первым из автобуса вышел Бальдур фон Ширах — 40-летний стройный мужчина, фюрер гитлерюгенда и гауляйтер Вены. Международный военный трибунал приговорил его к 20 годам лишения свободы.

Фаулер громко назвал:

— Заключенный номер один.

Вторым вышел 55-летний Карл Дениц, главнокомандующий военно-морскими силами Германии. Его приговорили к 10 годам заключения. В тюрьме он стал заключенным номер два.

Последним из автобуса вышел Рудольф Гесс, 53 года, бывший заместитель фюрера по партии, рейхсминистр и преемник Гитлера после Геринга. В Шпандау он стал номером семь, приговоренным к пожизненному заключению.

Заключенный №7 традиционно гуляет по дорожке тюремного сада, я хожу рядом. Вдруг заключенный останавливается и показывая глазами на облачное небо говорит:

— Облака из Чернобыля, опасно.

Я не большой специалист в ядерных вопросах. По советскому телевидению рассказывают, что никакой особой опасности нет. В западной же печати много пишут о периодически надвигающихся на Европу облаках, которые могут принести радиоактивное заражение от взорвавшейся атомной электростанции. Рассказываю номеру семь свое видение ситуации: от Чернобыля до Берлина далеко, облака не долетят; на Первое мая в Киеве была большая демонстрация в честь праздника, если бы было опасно, то не проводили бы демонстрацию; поэтому бояться нечего.

— Особенно много радиации в зеленом салате и свежем молоке, — замечает №7. Видно, что мой рассказ его не убедил. И откуда у него такие познания про радиацию?

Наш "Рафик" приближается к КПП Штаакен. Пограничники ГДР знают нашу машину и открывают "зеленую линию". При нашем приближении шлагбаум заранее поднимается, и мы без остановок въезжаем в пограничную зону. Проезжаем около 50 метров и через предупредительно открытый очередной шлагбаум попадаем на нейтральную полосу. Еще около 50 метров, и нас встречает пост западноберлинской полиции. Как и в ГДР, шлагбаум предупредительно открывается. Мы в британском секторе Западного Берлина. До МТШ остается минут 10-15 езды.

Построенная в 1961 году стена физически разделила Берлин на две части. Многие жители Берлина в один день лишились работы или квартиры, многие семьи оказались разделены. Вместе с возведением стены были отрезаны основные городские коммуникации: водопроводы, канализация, газопроводы, электросети. Берлинский метрополитен был разделен на две независимо работающие транспортные системы. Некоторые, бывшие ранее едиными линии, оказались разорваны. Две линии западноберлинского метро идут из западной части города в западную часть через восточную часть. Поэтому на этих двух линиях в общей сложности 15 станций, находящихся в восточном секторе, закрыты. Это — так называемые "станции-призраки". Аналогично устроены линии метро, находящиеся в основном в ГДР и частично проходящие под землей через Западный Берлин.

Лето 1986 года

Я заступил на вечернее дежурство, но мой коллега Олег, завершивший смену в блоке, не торопится уезжать домой. Все четыре директора тюрьмы находятся тоже в МТШ, идет совещание. Сегодня заключенного посещал пастор Габель. Обычный вроде бы визит. Но после завершения общения пастора с заключенным Олег предложил пастору показать содержимое небольшого пасторского портфеля. Оказалось, что пастор Габель, забыв божью заповедь "Не обмани" и несмотря на капитанские погоны союзнической французской армии под сутаной, является связником заключенного с внешним миром. В портфеле пастора, помимо Библии, нашлись ряд писем и записок, написанных заключенным №7 для людей за стенами тюрьмы. Кроме того, пастор пытался вынести несколько листов с записями заключенного, судя по всему, специально для передачи во внешний мир. Все записи, естественно, конфискованы, пастор отправлен восвояси, директора решают теперь, что делать в такой ситуации.

Как понятно из записок, изъятых у Габеля, у заключенного №7 был налажен хороший контакт с внешним миром через пастора. Послания за стены тюрьмы и назад передавалась не один раз.

Сегодня воскресенье и у меня вечерняя смена в качестве старшего дежурного надзирателя. Обычно это тихое спокойное дежурство. Но сегодня необычный день. Сегодня завершается чемпионат мира по футболу, в далеком городе Мехико сходятся в борьбе за кубок сборные ФРГ и Аргентины. Интерес немцев к этому матчу огромен, причем как в западной, так и восточной частях. Канцлер ФРГ Гельмут Коль отправился в Мексику в качестве почетного гостя финального матча. Масла в огонь страстей болельщиков подливает и форвард аргентинской сборной Диего Марадона. Несколько дней назад Аргентина обыграла Великобританию, и в той игре Марадона забил гол рукой. Судья не заметил ошибки и гол засчитал.

В Мехико ровно полдень, а в Берлине уже вечер. Мы расположились в телевизионной комнате втроем. №7 занял место в кресле посередине. Справа на стуле сидит англичанин Босуорт, он начал смену в качестве надзирателя в блоке. Слева от заключенного №7 сижу я. Я старший смены и должен контролировать просмотр телепередач заключенными. Если бы кто-то посмотрел со стороны, то принял бы нас, вероятно, за обыкновенных футбольных болельщиков.

Сегодня в центре внимания всего персонала МТШ снова газета "Берлинер Цайтунг". Значительная часть номера посвящена заключенному №7. Впечатляет большое количество фотографий заключенного, сделанных в тюрьме. И судя по обстановке, сделаны они совсем недавно.

На первой же полосе газеты цветная фотография заключенного в своей камере. Он стоит у кровати и смотрит прямо в фотоаппарат. Значит, он знал, что его снимают. Но кто это мог сделать? Под фотографией подпись, говорящая о том, что по требованию Советов к заключенному уже 6 недель не допускают пастора, в связи с чем его состояние внушает опасение. Скорее всего, фотографировал кто-то из надзирателей, один из тех, с кем каждый день здороваешься, общаешься, рядом работаешь. Интересно, будет ли кто-нибудь как-то расследовать данное событие?

Фотография из газеты "BZ"

Осень 1986 года

Сегодня работаю старшим ночной смены. Американец Джордан, дежурящий в блоке, заходит ко мне в комнату, наливает кофе. Джордан хороший шахматист, и мы уже встречались с ним за шахматной доской. Поэтому американец без обиняков предлагает:

— Шахматы?

Мы расставляем фигуры. В наших международных баталиях важен не результат партии, хотя выигрыш, безусловно, тешит самолюбие, а возможность спокойного общения с умными людьми. Я глубже постигаю доселе неизвестный мне западный мир, партнеры, надеюсь, узнают что-то полезное о жизни в СССР. Но как только речь заходит о политике или идеологии, так сразу обнаруживаются большие противоречия во взглядах, разное видение одних и тех же событий и фактов. Некоторых иностранцев вообще пугает известие о том, что я коммунист. Но сегодня мы не спорим о политике, мы играем в шахматы. В какой еще другой обстановке, кроме шахматной партии за чашкой кофе во время совместного ночного дежурства, американец и русский могут спокойно побеседовать о жизни?

Джордан — единственный чернокожий надзиратель в Шпандау. И среди союзного персонала МТШ хорошо известно о его непростых взаимоотношениях с заключенным, который до сих пор остается расистом по убеждениям. А может быть, направление Джордана на работу в МТШ было одним из способов американской стороны как можно больше "насолить" бывшему заместителю фюрера?

Я приехал утром на смену и собрался, как обычно, идти завтракать в столовую. Однако здание столовой оказалось огорожено красной полицейской лентой. Понятно, что вход запрещен. Несколько человек в форме и в штатском ходят внутри ограждения, что-то смотрят, замеряют, обсуждают. Французский надзиратель Деденон, помощник французского директора и ответственный за питание персонала МТШ в октябре месяце, увидев меня, подошел и рассказал о происходящем. Оказывается, ночью неизвестные взорвали бомбу в здании нашей столовой — в доме №21. Сейчас специалисты осматривают здание и окрестности, проверяют, нет ли других бомб. Со стороны тюрьмы на здании не видно никаких повреждений. Но со стороны дороги выбиты окна и большая трещина идет в углу здания по всей стене, от фундамента до крыши. По утверждению Деденона, полиция нашла записку, в которой террористы требуют освобождения заключенного. В противном случае угрожают новыми взрывами. Да уж, лихой сюжет. Взорвали место, где мы каждый день бываем!

Сегодня заключенному №7 предстоит медицинский осмотр. Он проводится каждый месяц всеми четырьмя союзными врачами. Консилиум начинается с вопроса к заключенному о его самочувствии. Сначала №7 жалуется на небольшие боли в области желудка. Потом рассказывает о проблемах с мочеиспусканием. Судя по лицам врачей и уточняющим вопросам, все эти проблемы им уже знакомы. Но вдруг заключенный заявляет:

— В последнее время у меня появились трудности с работой сердца. Я чувствую, что сердце бьется неравномерно, то замедляясь, то ускоряясь. Прошу установить мне кардиостимулятор.

Честно говоря, я слышал о такой штуке, но что это конкретно, не знаю. А №7 говорит уверенно и со знанием дела. Когда он так подготовился? Американский врач на правах старшего пытается объяснить, что для установки кардиостимулятора нужна операция, а в его возрасте любая операция может быть опасна. Поэтому рекомендовать или не рекомендовать операцию можно будет только после всестороннего обследования и длительного наблюдения. Но заключенный непреклонен:

— Я знаю, операция проходит без общего наркоза. Поэтому думаю, что она не опасна.

Осмотр закончился. Врачи объявляют заключенному, что состояние его здоровья за месяц существенно не изменилось и соответствует возрасту. Санитару ставится задача — продолжить прием препаратов, назначенных ранее союзными врачами. Все расходятся по своим местам.

Зима 1987 года

У меня ночная смена на воротах. Вокруг тишина. За окном и на мониторах полный покой. В такое время хорошо почитать что-нибудь интересное. Под рукой есть свежий номер журнала "Штерн", а в нем статья про перестройку в Советском Союзе. Звонок у ворот. Это американский офицер пришел проверять караул. Открываю ворота, здороваемся. Часовой у входа замирает по стойке "смирно". Я знаю, что ночная проверка караула происходит не каждую ночь, но периодически бывает. На то она и военная служба, расслабляться им нельзя.

Минут через двадцать раздается стук в дверь, офицер просит выпустить его во внешний мир. Короткое "Бай!" на прощание, поворачиваю ключ в замке. Теперь можно продолжить чтение. Но через некоторое время громкий голос раздается за дверью моей дежурной комнаты. Ночная тишина улетучилась в один миг. Понятно, что кто-то из караула громко разговаривает во внутреннем дворе. Проходит пять минут, потом десять, а голос продолжает громко о чем-то вещать. Слов через дверь не разобрать, но хорошо слышна монотонная речь одного человека. Неужели часовой возле караульного помещения громко и долго разговаривает сам с собой?

Любопытство берет верх, я открываю дверь. Часовой с винтовкой, как и положено, располагается у входа в караульное помещение и молчит. А говорит американский сержант. Перед ним навытяжку стоят три солдата без оружия. Сержант говорит громко и очень убедительно. При этом сержант находится почти вплотную к одному из солдат, и их лица отделяют буквально сантиметры. Сержант широко открывает рот и здорово жестикулирует губами. Понятно, что ему очень хочется донести до подчиненных что-то очень важное. На меня сержант не обращает никакого внимания. Он отступает на полшага назад и теперь его указательный палец почти упирается в грудь молодого бойца. Кажется, он сейчас проткнет им солдата. Но тот стоит не шелохнувшись, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. Сержант продолжает свою речь очень громким монотонным голосом, не срываясь на крик, но и не давая себе передышки. Из моего скромного знания американского военного слэнга понятно только, что сержант очень недоволен самим солдатом и его мамой, и его папой, и бабушкой с дедушкой, и даже его задницей.

Я закрываю дверь и возвращаюсь к чтению журнала.

Сегодня я работаю ночь старшим смены. Первую половину смены в блоке дежурил американец Новак. За это время я дважды подходил к камере, проверял и заключенного, и надзирателя. Все в порядке.

Ночью хорошо читать умную книгу. Тишина и спокойствие способствуют работе мыслей. Ну а если хочется спать, то можно взбодриться чашкой крепкого кофе. Чайник и банка растворимого кофе всегда стоят в комнате старшего дежурного надзирателя.

В четыре часа утра француз Парамон сменил американца в блоке. Тюремный коридор длинный и темный, и только в дальнем конце возле дежурного горит настольная лампа. Я видел, как Парамон осмотрел через дверное окно заключенного, достал газету и расположился в кресле. Спокойного дежурства! Я тоже пошел в свою комнату.

Около шести утра я иду в блок. Через полчаса-час заключенный должен проснуться, придет санитар, надо проверить, как прошла ночь. Тихонько ступаю по темному коридору. Еще издали вижу, что Парамон спит в кресле. Вдруг открывается дверь камеры, и в коридор выходит заключенный. Он смотрит на Парамона и, стараясь не шуметь, направляется в туалет. Я останавливаюсь, не желая испугать его своим внезапным появлением. №7 находится на свету и не видит меня в темном коридоре. Он заходит в туалет, через какое-то время снова выходит в коридор и так же тихо, чтобы не разбудить французского надзирателя, возвращается в свою камеру. Где еще подобное увидишь? О такой тюрьме кино снимать можно! Я бужу Парамона.

На лифте прямо из блока мы спустились вниз, прошли через маленький дворик, огороженный металлическим забором, и очутились в тюремном саду. На улице солнечно, стоит легкий морозец. Ночью шел снег, но дорожки в саду уже расчищены. Это с утра потрудились рабочие из состава несоюзного персонала — поляк Мельницкий и грек Хотидис. Заключенный вышел на центральную дорожку сада, длиной метров 50, и стал ходить по ней взад и вперед. Двигается он медленно, опираясь на палку и шваркая ногами, иногда останавливаясь. Поэтому каждый круг занимает примерно 7—10 минут. Я стою в центре и наблюдаю за ним. На втором круге он остановился около меня и спросил:

— А в Москве сейчас холодно?

— В Москве сейчас не очень холодно, примерно минус 15—20, — ответил я.

По выражению лица заключенного было ясно, что такая температура и понятие "не очень холодно" не являются для него тождественными. Он молча продолжил движение.

Весна 1987 года

1 марта в воскресенье заключенный №7 был помещен в Британский военный госпиталь. Но, в отличие от прошлогоднего пребывания здесь, проходившего в качестве профилактики, в этот раз все серьезно. У заключенного определили бронхит и воспаление левого легкого. Поэтому и в госпитале видны изменения. Заключенный лежит в той же палате №204 с отдельным усиленно охраняемым доступом. Но нет прежних частых экскурсий персонала госпиталя "посмотреть на арестанта". К больному подключены сразу несколько капельниц и аппараты для контроля сердечной деятельности и давления. Но самое главное, что у №7 постоянно надета кислородная маска, воздух к которой по гибкой гофрированной трубке поступает из специального разъема в стене. В палате практически все время находится медицинская сестра: меняет капельницы, следит за приборами, проверяет катетеры, просто сидит рядом с больным. Лечащий врач периодически заходит в палату. Лицо его сосредоточено и не располагает ни к каким разговорам.

В остальном вокруг все, как и было в прошлый раз: вооруженные патрули на подъезде и при входе в госпиталь, отдельный лифт в специальный блок для заключенного, множество людей в форме и в штатском с оружием на нашем этаже, армейская столовая для персонала и надзирателей с общей раздачей.

Восстановление заключенного после болезни идет своим чередом. Он вернулся в тюрьму. Ему уже снова разрешены прогулки в саду и сейчас он с помощью санитара собирается на выход. Я дежурю в блоке и сопровождаю №7 на прогулке. Сообщаю старшему смены англичанину Тимсону о готовности к выходу и беру свою радиостанцию. Радиостанцию можно повесить на ремень брюк с помощью специальной клипсы или положить в карман. Однако весит этот аппарат не мало и карман заметно оттягивается.

На лифте спускаемся с заключенным вниз и медленно идем в сад. Я ухожу вперед, останавливаюсь на пересечении тропинок и жду пока №7 дойдет до меня. Прошедшая болезнь наложила свой отпечаток. Заключенный передвигается очень медленно, останавливаясь через каждый шаг, тем не менее упорно продвигаясь к цели. Сегодня он не стал гулять по дорожке, а сразу направился в садовый домик. Я отпер ключом дверь, пропустил заключенного внутрь. Пока тот усаживался в своем кресле, я сообщил по радио Тимсону, что мы в домике. В ответ услышал: "О’кей!" Я вошел в домик и расположился на скамье.

7 августа 1987 года

В 14.10 заключенный №7 выведен на прогулку в сад. В смене: от Франции — Одуан (старший),от США — Джордан (блок), от Великобритании — Миллер (ворота). СССР — пауза.

В 14.35 американский надзиратель Джордан заглянул в садовый домик и обнаружил, что №7 лежит на полу, на шее у него электрический кабель, привязанный к ручке окна. Вызваны санитар и врачи из Британского военного госпиталя. Заключенный №7 доставлен в Британский военный госпиталь. Попытки восстановить сердечную деятельность в реанимации. В 16.10 врачи констатируют: полная клиническая смерть. В кармане брюк заключенного найдена записка, говорящая о самоубийстве. Труп №7 помещен в холодильник.

Польша. 1944 год.

Девочка-подросток, глядя на то, как сытно позавтракав, побрившись, постирав бельё, солдаты вермахта погрузились в свои машины и самоходки, и начали покидать городок, спросила у отца:

– Немцы убегают?

Отец ничего не ответил, просто устало кивнул головой...

Утром в городок вошли советские солдаты. Конец осени, шёл мелкий дождь, техника вся в грязи, кто-то находился на танке, но большая часть шла пешком. Сами солдаты в грязи, в болоте, уставшие, не бритые, они медленно, но очень уверенно и профессионально вступили в городок, проверив каждый дом, чердак, подпол, и не найдя ни одного немца, тут же расположились на постой, и большая часть легла спать, видимо переход был длинным. Кто-то играл на гармошке, повара готовили еду, танкисты залезли под свои танк, прямо в грязь, и что-то там ремонтировали.

У девочки появилось странное ощущение, что война для их городка закончилась, тогда она опять спросила у своего отца:

– Отец, почему мы немцам отдавали всё самое лучшее, но они, забрав у нас последние припасы, убежали, русские же голодны, но ничего у нас не забирают, они прежде, чем взять ведро для воды, спрашивают у нас разрешения...

– Они считают нас людьми, дочь, а немцы считали нас своей прислугой, рабами.

– А почему, отец, такие сильные, чистые, выбритые немцы убегают от русских, которые зашли к нам, и половина из них спала на ходу, и я вижу, что эти люди измождены, обувь у них истоптана, много раненых с грязными бинтами, и большей половины солдат нет и двадцать лет!

– Посмотри внимательно в их глаза, дочь, этих молодых и раненых солдат никто не остановит, они даже убитые дойдут до Берлина...

А за то, что они нас считают равными, но победили тех, кто нас поработил, мы их вскоре будем ненавидеть...

Отрывок из романа Летят Лебеди.

Военно-исторический роман «Летят Лебеди» в двух томах.

Том 1 – «Другая Война» 500 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 600 страниц

Сброшу всем желающим на электронную почту абсолютно безвозмездно.

Есть печатный вариант в твёрдом переплете.

Могу выслать почтой в любую точку планеты Земля (кроме Северного и Южного Полюсов)

#летят_лебеди

На фото Т-34-85 гв.мл. лейтенанта А.П. Оськина  в населенном пункте Оглендув. Бойцы в окружении польских женщин и детей.

Александр Петрович Оськин (на снимке он чуть левее от центра).

1941 год – командир танка Т-26 (18-го танкового полка).

Участвовал в обороне Москвы и 18 октября 1941 года был тяжело ранен.

В июле-сентябре 1942 – радист-стрелок танка Т-34 163-й танковой бригады, в сентябре-октябре 1942 – радист-стрелок танка Т-34 56-й танковой бригады (Сталинградский фронт).

Участвовал в обороне Сталинграда. 29 октября 1942 года был тяжело ранен и контужен во время налёта вражеской авиации и отправлен в тыл.

С января 1944 года вновь на фронте.

В январе-июне 1944 – командир танка Т-34-85 5-го отдельного учебного танкового полка (1-й Прибалтийский фронт), в июне-декабре 1944 – командир танка Т-34-85 53-й гвардейской танковой бригады (1-й Украинский фронт). Участвовал в боях на витебском направлении и Львовско-Сандомирской операции.

За время войны семь раз горел в танке.

12 августа 1944 года, действуя в составе танковой группы, на подступах к деревне Оглендув (Сташувский повят, Свентокшиское воеводство, Польша) отразил атаку превосходящих сил противника в составе 11 танков. В бою уничтожил три новейших вражеских танка «тигр», а один танк повредил.

13 августа 1944 года его танк одним из первых ворвался в деревню Оглендув и уничтожил десятки вражеских солдат. В ходе этого боя были захвачены три танка «тигр».

За мужество и героизм, проявленные в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года гвардии младшему лейтенанту Оськину Александру Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

С января 1945 года – слушатель командного факультета Военной академии бронетанковых и механизированных войск. Из-за последствий контузии в декабре 1945 года был вынужден прекратить обучение. До января 1952 года служил в парке учебных машин Военной академии бронетанковых и механизированных войск: старшим механиком-водителем, командиром взвода, заместителем командира и командиром роты иностранных танков. Освоил все типы отечественных и несколько типов зарубежных танков того периода.

Бывшие гросс-адмиралы Третьего рейха никогда не испытывали тёплых чувств друг к другу. Во время Нюрнбергского процесса их обоюдная неприязнь прорвалась наружу, вылившись во взаимные обвинения и конфликты. Тем сильнее было потрясение адмиралов при зачтении приговора международного трибунала. Им предстояло провести рядом друг с другом следующие 10 лет жизни, – таков был срок заключения Дёница, – в то время как Редер, приговорённый к пожизненному заключению, был обречён умереть в тюрьме.

Два гросс-адмирала в зените славы и могущества: Эрих Редер (1876–1960) и Карл Дёниц (1891–1980)

Скованные одной цепью

18 июля 1947 года в 04:00 осуждённые Нюрнбергским трибуналом были подняты с кроватей в своих камерах. Им зачитали список вещей, которые они могли взять с собой. Семь месяцев понадобилось союзникам, чтобы устранить все противоречия и утрясти все организационные вопросы по отбытию наказания теми, кому трибунал сохранил жизнь. Их было семеро:

Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии – пожизненное заключение;

Вальтер Функ, министр экономики – пожизненное заключение;

Бальдур фон Ширах, руководитель «гитлерюгенда» и гауляйтер Вены – 20 лет заключения;

Константин фон Нейрат, министр иностранных дел, рейхспротектор Богемии и Моравии – 15 лет заключения;

Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружений и боеприпасов – 20 лет заключения;

Эрих Редер, главком кригсмарине – пожизненное заключение;

Карл Дёниц, главком кригсмарине, рейхспрезидент Германии – 10 лет заключения.

Семь месяцев они с тревогой и недоверием ждали, пока то, что Карл Дёниц назвал «дурной шуткой», а Эрих Редер счёл «смертной казнью в рассрочку», свершилось – во исполнение приговора их переводили в берлинскую тюрьму Шпандау. Нельзя сказать, что бывшие гросс-адмиралы были не готовы к такому повороту событий. Долгое пребывание в качестве обвиняемых, а затем осуждённых, в определённой степени смирило их с жизненным крахом и приучило к тюремному быту. Под насмешливыми взглядами охраны они безропотно подметали тюремные коридоры и обсуждали уже не судьбы мира, а вопросы выживания своих семей в разорённой Германии. Однако перевод в Шпандау означал коренное изменение в условиях содержания, и теперь бывшим адмиралам предстояло стать простыми номерными заключёнными в одной из самых охраняемых тюрем мира с жёстким внутренним распорядком.

19 июля 1947 года транспортный «Дуглас» приземлился в Берлине, где осуждённых погрузили в автобус с закрашенными окнами и под многочисленной охраной доставили в Шпандау. После короткого медосмотра и изъятия всех личных ценных вещей заключённым выдали тюремную одежду: вместо морского мундира без знаков различия и цивильной одежды Дёниц и Редер облачились в одинаковые серые рубашки, тёмные брюки и однобортные куртки, надели серые тюремные шапочки и матерчатые тапочки. Администрация любезно сообщила, что вещи поступили из фондов концлагерей Рейха.

Правила внутреннего распорядка гласили: подъём в 06:00, отбой в 22:00, никаких разговоров между заключёнными и охраной, обращаться разрешено только к старшему надзирателю, ежедневные, кроме воскресенья, работы внутри тюрьмы, продуктовые посылки от родственников запрещены, краткосрочные 15-минутные свидания с родственниками – раз в два месяца. Отныне жизненным пространством экс-адмиралов стали одиночные камеры размером 3×2,7 метра. На куртках и брюках стояли номера – не было больше Карла Дёница и Эриха Редера, были заключённый №2 и заключённый №4. Дёниц на всякий случай уточнил у надзирателя, сколько ещё заключённых содержатся в тюрьме, рассчитанной на 600 человек. «Она вся ваша», – нехотя ответил охранник, так как уже этим вопросом Дёниц нарушил правило молчания.

Антагонисты на скамье подсудимых

Осуждённых развели по камерам, и начался самый мрачный период в жизни гросс-адмиралов Третьего рейха, который они крайне скупо осветили в мемуарах, хотя именно в эти годы переосмысливали прежнюю жизнь, взаимные отношения и свою роль в истории Германии и её флота. Тем не менее, на основании немногих дошедших до нас свидетельств, исследований и мемуаров Альберта Шпеера мы всё же можем составить представление о том, как длительное заключение высветило особенности натуры гросс-адмиралов и чем закончилось их многолетнее противостояние.

Лев в клетке

Пенитенциарная система всегда ставит перед заключённым с особым режимом содержания одни и те же проблемы – голод, одиночество, отсутствие информации, невозможность помочь родственникам и реализовать свои склонности. В свою очередь, человеческая психика включает стандартные механизмы защиты от экстремального стресса, и они давно известны – чрезвычайная любовь к животным, обострённое восприятие природы, умственные и физические упражнения или занятия, которые позволяют отвлечься и спокойнее воспринимать угнетающую действительность. Эти законы не сделали исключения и для Карла Дёница, который единственный из заключённых Шпандау имел опыт пребывания в лагере военнопленных во время Первой мировой войны.

Карточка арестованного Карла Дёница

В Нюрнберге приговорённых особо не ограничивали в питании, и они даже прибавили в весе, но в Шпандау питание отпускалось строго по немецкой норме уголовно-исполнительного кодекса. Особенно сильно заключённые страдали от скудного и однообразного питания в течение «советского» месяца – союзники управляли Шпандау по очереди. Советская администрация была и наиболее строгой и нетерпимой к нарушениям режима. Дёниц сильно страдал от голода, снова начал курить, и Альберт Шпеер, у которого аппетит поначалу отсутствовал, делился с ним своей порцией хлеба. В тюремном саду бывший гросс-адмирал прятался под ореховое дерево и жадно поедал орехи, чем веселил охрану: руки осуждённого, который был уверен, что его не замечают, оставались на виду.

Тяжёлым грузом на Дёница давили мысли о жене и семье дочери, которым он не мог помочь. Его сыновья Петер и Клаус погибли на фронте, и единственным мужчиной в семье остался зять, офицер-подводник Гюнтер Хесслер, которому предстояло заботиться как о дочери адмирала Урсуле и маленьких детях, так и о тёще Ингеборге Дёниц, которая устроилась работать медсестрой. Дом адмирала в посёлке Граберкат под Гамбургом был разграблен, при этом украли коллекцию французских гобеленов, гравюры, картины, в том числе авторства Гойи, 26 персидских ковров и много других ценных вещей. Как позднее поясняла английскому журналисту фрау Дёниц, все эти вещи «были куплены за границей во время войны».

«Месяц ада» заканчивается — советский караул покидает Шпандау, уступая место более лояльным американцам

Сбережения семьи после ареста Дёница были конфискованы правительством. Его жене назначили пенсию в 500 марок, которую в 1951 году сократили до 220 марок, соответственно званию капитана цур зее, которое Дёниц имел перед началом войны – все последующие повышения были объявлены незаконными «в ходе преступной войны». Выручали семью Дёница на первых порах продуктовые посылки от известного шведского исследователя и поклонника пангерманизма Свена Гедина и то, что Хесслера британцы наняли для написания работы по обобщению опыта боевых действий немецких подводных лодок в войне. Платили за эту работу в британских фунтах, что очень порадовало Дёница. Удручённый собственным положением, но неизменно рациональный, в письме к жене он предлагал ей носить наручные часы сына Клауса, которые сняли с его тела после гибели. Понимая её чувства, он мягко указывал, что они «…несмотря на длительное время пребывания в воде, продолжают ходить». В этом письме, где он вспоминает и второго погибшего сына Петера, остро проявилось главное, что терзало Дёница: неудовлетворённое тщеславие, и многократное «переигрывание» концовки войны:

Моя дорогая Инге. 20 марта мы вместе будем думать о нашем дорогом и отважном Петере. Это было тяжелое время на Биттерштрассе. Петер пропал в море. В это время наш флот неожиданно понес ощутимые потери. Обстановка резко осложнилась, и ничто не предвещало её улучшения. Положение можно было как-то поправить, если бы были своевременно приняты мои предложения, а не тогда, когда уже было слишком поздно…

Горечь недавнего поражения не отпускала Дёница. Он вновь и вновь при вскапывании грядок обращался то к Редеру, которого считал виновным в недостаточном внимании к подводному флоту, то к наиболее авторитетному среди заключённых старому дипломату Константину фон Нейрату, и со страстью доказывал, что всё могло пойти иначе, если бы доктрина подводной войны была в полной мере реализована. Увы, оба равнодушно воспринимали речи преемника Гитлера. Редер молча слушал Дёница, покачивал головой и подводил один итог: «Это всего лишь теории». Старый адмирал знал, что история не имеет сослагательного наклонения, и не видел ошибок в том, как осторожно развивал флот, как не видел ошибки и в назначении на должность того, кто его обвинял.

Слева Дёниц на восьмом году заключения. Фото, сделанное «из-под полы», практически единственное. Справа жена, дочь и внуки Дёница

Снисходительность Редера бесила Дёница, и в ярости он обещал, что после освобождения откроет всем глаза на ошибки предшественника, в том числе и через прессу. Но ещё больше, чем от переживаний прошлого, Дёниц страдал от настоящего и будущего. Лев, как его называли подводники, выполнял грязную работу, убирал помещения, стирал, копал в саду, мог закатить скандал из-за того, что взяли его любимую метлу, но осознание того, что за стеной без его участия начинала оживать новая Германия, выстраивалась политическая система, возрождались вооружённые силы, было невыносимо для его самолюбия. Дёниц никогда не скрывал своего честолюбия (за что его порицал Редер) и считал это истинной добродетелью. В письме жене он писал:

Любой человек невольно представляет себя таким, каким ему хотелось бы себя видеть. В большинстве случаев такая работа сводится к самооправданию или преувеличению своей значимости. Я убеждён, что высшим идеалом любого человека является желание самоутвердиться

Характерным признаком этого стала маниакальная уверенность, что все выборы на территории Западной Германии недействительны, пока Дёниц сам не назначит себе преемника или не отречётся от своих прав. Факт избрания в 1949 году федеральным президентом Западной Германии Теодора Хойса он отметал, так как того «поставили во главе государства под давлением оккупационных сил. Пока всем политическим партиям, включая национал-социалистов, не позволят действовать, и пока они не выберут кого-то другого, я остаюсь законным руководителем».

На всё это накладывались дополнительные удары по самолюбию: узнав, что правительство уменьшило пенсию жене, Лев в ярости обещал, что отсудит ещё и зарплату за исполнение должности главы государства в течение 24 дней. Глубоко уязвляло его и то, что популярного в Германии покойного Роммеля продолжали называть фельдмаршалом, в то время как к нему и Редеру применяли уничижительное «бывший гросс-адмирал».

Дёниц с супругой. Заключение давно позади

Известия извне продолжали поражать преемника фюрера: он не мог понять, почему в бундестаг не прошёл ни один из представителей правых партий и почему при создании бундесвера было решено отказаться от традиций вермахта, в то время как речи лидера ГДР Вальтера Ульбрихта (Walter Ulbricht), публикуемые в восточногерманских газетах, были полны цитат Шиллера, слов «отечество» и «Германия». От всего этого Дёница швыряло из стороны в сторону, как при морской качке – он мог прилюдно поклясться, что год не будет разговаривать с охраной, и на следующий же день завести долгий разговор с охранником. Периоды воинственных заявлений, что офицерский корпус возрождающегося флота Германии не допустит его заключения в Шпандау, сменялись приступами сентиментальности, особенно когда адмирала посещала его семья. Любимый внук Петер, воспитанный в крайнем уважении к деду, заходил в помещение для свиданий и низко кланялся адмиралу, а тот потом прочувствованно заявлял товарищам по заключению, что после освобождения займётся благотворительностью и основанием детских домов для сирот.

Моральной отдушиной для Дёница служили чтение, обдумывание будущих собственных мемуаров и живая природа. Когда-то управлявший грозными «волчьими стаями» подлодок, он теперь с помощью ветки управлял жуком-плавунцом, который как самонаводящаяся торпеда стремился из лужи на тюремном дворе к озеру Ванзее. Помогал ему в сбивании жука с истинного курса сам Эрих Редер. Под руководством Нейрата, единственного опытного садовника среди узников Шпандау, Дёниц сам стал специалистом в выращивании помидоров и подсолнухов, гордился своими урожаями и следил за живностью на своей делянке, о чём сообщал в письмах к жене:

В нашем саду здесь значительно прибавилось мышей. Они бегают даже по нашим ногам, привыкнув к тому, что мы их не трогаем. Совёнок, обитатель сада, с удовольствием поедает их по ночам. Здесь живёт также пара соколов. Я подкармливаю мышей люпином, подкладывая зерна у нор, и наблюдаю, как они их таскают в норы. Сейчас выращиваю американские помидоры. Они крупнее, чем наши, и желтее по окраске

Как это обычно бывает, с годами осуждённые и охрана «притёрлись» друг к другу, и режим в Шпандау существенно ослаб. Через персонал западных союзников было даже налажено нелегальное поступление почты, продуктов питания и спиртного. Дёниц должен был первым покинуть Шпандау и, хотя всегда повторял, что никогда не признает законным свой приговор, рассчитывал на досрочное освобождение за примерное поведение. Это вызывало весьма ядовитую реакцию его «коллег», но обстоятельства сложились так, что Дёниц вышел на свободу только третьим по счёту.

Дёниц и Редер после освобождения, 1957 год

Первым по состоянию здоровья освободили фон Нейрата, что сильно выбило из колеи уже привыкших друг к другу заключённых. Но если в этом случае Лев просто прослезился от нахлынувших чувств, то последовавшее спустя год досрочное освобождение Редера буквально потрясло Дёница. Ведь он рассчитывал выйти первым и рассказать всю правду об ошибках предшественника! Шпеер пишет в своих воспоминаниях, что это событие стало таким жестоким ударом для Дёница, что, несмотря на натянутые отношения, Шпееру пришлось утешить Льва. Бальдур фон Ширах сказал Дёницу, что Редер собирался после освобождения подвергнуть жестокой критике Рудольфа Гесса и британского директора тюрьмы, но понурый «бывший гросс-адмирал» не особо верил в благородство старого начальника:

Ерунда, – махнул рукой Дёниц. – Может, он и думал об этом. Но приказы всегда отдаёт его жена. Конечно, он будет критиковать меня!

«№4 работает всегда»

Можно представить, что творилось в душе 71-летнего Эриха Редера, когда он услышал свой приговор – «пожизненное заключение». Он знал, что союзной контрольной комиссии разрешалось смягчать приговоры, но не ужесточать, но, тем не менее, написал умоляющее прошение с просьбой о расстреле, что со стороны союзников должно было стать «актом милосердия»:

Я предпочитаю смертный приговор солдата томлению в тюрьме до конца жизни; мне 70 лет, силы организма ограничены, и моё пожизненное заключение не может продолжаться долго. Расстрел следует рассматривать как более лёгкое наказание, а для моих родных он станет благословенным освобождением от мучений

Сын простого школьного учителя из пригорода Гамбурга, Редер всего в жизни добился сам. Будучи кадетом, с первого курса обучения в морском училище он занял среди однокашников первое место по успеваемости и удерживал его до самого выпуска. Он никогда не скрывал, что считает СССР естественным союзником Германии против Англии и Франции, и совершенно спокойно остался в апреле 1945 года в своём доме в Берлине, который штурмовали советские войска.

Доставленный вместе с женой в Москву, где с ними очень хорошо обращались, он, не колеблясь, написал аналитическую записку «о причинах поражения», в которой подверг жесточайшей критике Гитлера и всё верховное командование вермахта, включая и своего преемника Дёница. Преданная огласке на нюрнбергском процессе, эта записка послужила причиной крайне напряжённых отношений Редера с Дёницем и другими коллегами по скамье подсудимых.

В Шпандау, после того, как стало ясно, что «акта милосердия» не будет, Эрих Редер целиком подчинил себя тюремному распорядку и труду. Положение тюремного кодекса Германии о том, что заключённые обязаны трудиться, стало для него настоящим спасением. Не будет преувеличением сказать, что даже в этих условиях его внутренняя установка всегда быть лучшим и первым осталась неизменной.

Семья Редера пострадала не меньше, чем у Дёница: его дом в Берлине, который адмирал построил до войны, остался в восточном секторе города и был конфискован советской военной администрацией. Жена адмирала Эрика Редер после пребывания в Москве была подвергнута заключению в бывших нацистских концлагерях Бухенвальд и Заксенхаузен, откуда её выпустили только в 1949 году. При первой возможности она покинула советский сектор и была вынуждена жить на ежемесячное пособие в размере 67 марок. Семейные сбережения в сумме 180 000 марок на банковских счетах были заморожены до 1952 года, когда фрау Редер разрешили снимать проценты с этих накоплений. Как и супругу Дёница, особо печалила эту женщину, «пропитанную ненавистью к союзникам», утрата многих ценных вещей, особенно картины знаменитого голландского мариниста Виллема ван де Вельде, подаренной Редеру Гитлером в честь юбилея службы на флоте.

Шпандау с высоты птичьего полета

Первым делом Эрих Редер добился отправления церковных служб для заключённых, а затем с головой окунулся в работу. Администрация в первое время не знала, чем занять подопечных, потом им решили поручить клеить почтовые конверты. Никакой экономической целесообразности эта работа не имела, и охрана растапливала конвертами печи. Такой напрасный труд повергал Редера в сильную депрессию. Истинной отдушиной для бывшего гросс-адмирала стала работа в библиотеке, которая с первых дней в Шпандау стала его вотчиной.

Редер отвечал за учёт, сохранность и порядок выдачи книг, а само помещение библиотеки стало образцом флотского порядка в понимании старого адмирала. «Неприбранный корабль не может считаться боеспособным», – любил повторять по этому поводу Редер. Его крайне серьёзное отношение к этой рутинной работе забавляло других заключённых. Альберт Шпеер писал впоследствии, что когда Редер регистрировал 30 вновь поступивших книг, у него был вид флотоводца, командующего эскадрой из 30 кораблей. Библиотека часто проверялась режимными службами тюрьмы, и беспорядок в книгах, которые они оставляли после себя, был единственным, что могло вывести Редера из себя. Кипя возмущением, он немедленно подавал жалобу на «несанкционированное вмешательство властей». Доставалось и заключённым, которые ненадлежащим образом обращались с книгами.

Страдая ревматизмом и простатитом, престарелый адмирал не пропускал ни одной работы в саду, полагая, что только труд может поддерживать его организм. Когда заключённым разрешили читать газеты, Редер сделал специальные папки, куда вклеивал газеты, и прикладывал к ним листок выдачи, где указывал время получения папки заключённым и под роспись требовал сдачи строго через час выданной им прессы. Наибольшее возмущение это вызвало у Дёница, который доказывал, что часа недостаточно для прочтения четырёх газет, но неумолимый Редер как в старые добрые времена жёстко пресекал неповиновение бывшего подчинённого: «У вас вполне достаточно времени!»

Слева: Редер с Герингом. Редер — единственный главком, выживший после крушения рейха. Справа: Редер с женой после освобождения из заключения

Стремление старого адмирала во всём соблюдать порядок приводило даже к тому, что он требовал от охраны исполнения своих обязанностей по отношению к Рудольфу Гессу, который своими симуляциями и нарушением распорядка ставил на уши всю тюрьму. Это вызвало ярость у Дёница, возмущённого «нарушением войскового товарищества» и клялся, что, случись такое в лагере военнопленных, Редер жестоко заплатил бы. Но спустя некоторое время впитанное с годами службы уважение к дисциплине изменило точку зрения Льва, и к моменту освобождения Редера они уже вместе осуждали Гесса за неподобающее поведение.

Фанатичное отношение к труду и покладистость Редера в отношении исполнения режимных требований снискали уважение персонала Шпандау и особенно советской охраны. «№4 работает всегда», – как-то заметил советский охранник Шпееру, когда Редер, только оправившись от сильного приступа болезни, сразу ушёл работать в библиотеку. В тюрьме Редеру предстояло пережить ещё один удар судьбы – смерть любимого сына Ганса, который по состоянию здоровья не попал во флот, воевал в сухопутных войсках на Восточном фронте, а после войны работал управляющим поместья и бухгалтером. Все просьбы о свидании с находящимся при смерти сыном были отвергнуты администрацией. Как всегда ища утешение в религии, Редер писал жене:

Едва я закончил писать письмо Гансу, как капеллан сообщил мне, что наш дорогой сын, наша надежда в преклонном возрасте, ушёл от нас навсегда. Сообщи мне причину его скоропостижной смерти. Ведь он так хорошо выглядел на последнем свидании, и я не поверил, когда ты написала о его болезни. Я каждый день молил Бога, чтобы он помог ему выздороветь. Но пути господни неисповедимы, и, несмотря на наши страдания, мы не должны в нём сомневаться

Корреспонденция Редера, всегда начинавшего письмо какой-нибудь цитатой из библии и обязательно справлявшегося о бывших сослуживцах, вызывала подозрение у администрации, как и письма Дёница, который также заканчивал свои послания просьбой показать их зятю или своему заместителю в подводном флоте рейха Эберхарду Годту. Союзники были уверены, что немецкие адмиралы используют шифр, но доказать это так и не удалось.

Единственный раз Редер пошёл наперекор администрации, когда спустя два года заключения обещанные послабления режима не были введены. «И все равно я прав!» – категорически заявил он британскому директору, пришедшему его увещевать. В остальном заключение Редера протекало без каких-либо эксцессов; старый адмирал, несмотря на перенесённую в Шпандау операцию на предстательной железе отбыл отпущенный ему срок наказания как надёжный и не дающий сбоев механизм. Его освободили 17 января 1955 года так же внезапно, как и Нейрата, и если Нейрат первым делом с тревогой спросил: «А как же мой сад?», то Редер не хотел уходить, пока не передаст свою библиотеку.

Судьба отпустит ему ещё пять лет жизни, и он успеет написать подробные мемуары. В главе, посвящённой Шпандау, он напишет:

Я не питаю неприязни к британским, французским, американским или русским солдатам, которые охраняли нас; они лишь выполняли приказы. А ни западные демократии, ни Советский Союз не позволят солдату не выполнять воинские приказы

Свобода и примирение

Дёниц вышел на свободу 1 октября 1956 года, полностью отбыв срок заключения. К этому времени все иллюзии рассеялись, и в тяжёлом прощальном разговоре со Шпеером Лев признался, что больше не рассчитывает на политическую или военную карьеру. Всё, что осталось Дёницу – это написание мемуаров; такова была цена назначения преемником Гитлера и осуждения как военного преступника:

Все мои люди сейчас снова занимают командные посты. А посмотрите на меня! Уголовник! Моя карьера разрушена…

Эрих Редер и его жена, которая действительно терпеть не могла Дёница, не подтвердили опасений Льва. Редер нигде его не критиковал, а в своих мемуарах отозвался о преемнике корректно и с уважением, назвав Дёница «старым соратником». Лев в свою очередь больше никогда публично не критиковал Редера.

Вместе на воле. Старые обиды забыты

Корпоративная солидарность офицеров флота, дополненная общим опытом заключения в Шпандау, примирила адмиралов двух поколений, и после выхода на свободу больше ничего не напоминало об их сложных взаимоотношениях. Проведённые в тюрьме 10 лет не только положили конец ссоре, но и позволяют нам сейчас лучше понять, почему немецкий флот при Редере и Дёнице был именно таким, каким мы его знаем – нельзя отрицать, что личность и особенности характера двух адмиралов оказали глубокое влияние на историю кригсмарине.

Источник

12 апреля 1951 года американцы решили нанести внезапный авиационный бомбовый удар по нескольким мостам, включая железнодорожный. Все они располагались на границе между Китаем и Северной Кореей и служили для переправы подкрепления. Но предварительно необходимо было уничтожить советский аэродром, на который (на днях) была переброшена авиационная дивизия трижды героя Советского союза Ивана Кожедуба, которая впоследствии должна была стать основой авиационного корпуса (корпус это несколько дивизий). Официально наших войск на этой территории не должно было быть. Да и наши войска перебрасывались скрытно и вразнобой, разными подразделениями.

Американцы решили, что взаимодействия в наших войсках в процессе организации нового корпуса, еще не налажено, потому решили атаковать и стереть с лица земли и дивизию на земле, а уже после мосты, которые останутся без защиты с воздуха.

Группа войск, нападавших состояла не только из американских солдат, в составе воздушной армады, состоявшей из двадцать восемь самолётов B–29 (это именно они бомбили Хиросиму и Нагасаки, мощнейшие бомбардировщики того времени), и восемьдесят семь новейших истребителей F–86 «Сейбр», в небе Северной Кореи, в составе армады были лётчики из Австралии, Новой Зеландии, ФРГ (Западная Германия), Турции (так называемые войска ООН). Но большая часть лётчиков была из США.

И вот, сохраняя высшую степень секретности и полнейшее радиомолчание, эта воздушная армия приблизилась к Северо–Корейскому аэродрому, где только-только приземлились сорок восемь наших самолётов МиГ-15.

Местность была сложной для радаров, поэтому засекли армаду за две минуты до подлёта к расположению дивизии, но уже через минуту сорок пять секунд последний МиГ взмыл в воздух.

Кожедуб также запретил вести переговоры нашим лётчикам, по идее все они должны были говорить на корейском или молчать.

И началось грандиозное сражение наших летчиков с нападавшими.

Наши воевали на условных знаках и на боевом опыте (помимо трижды Героя Кожедуба в дивизии было два дважды Героя и три Героя Советского Союза), не наши пытались взять внезапностью и численностью.

Итоги боя:

уничтожено двенадцать самолётов B–29 и семь F–86 «Сейбр», в плен взяты сто один американский лётчик, около тридцати погибли.

Потери советской авиации:

В четырёх самолётах повреждены рули высоты, в одном пробита кабина.

Все наши МиГи вернулись на аэродром. Все до одного!

Это вошло в историю авиации США, как «день чёрного четверга».

В нашей истории об этом не вспоминают, потому как таких эпизодов во Второй Мировой, (которая по сути продолжалась в Корее), было пруд пруди, а это был один из них.

*Норт Американ F-86 «Сейбр» (англ. North American F-86 Sabre) — американский реактивный истребитель, разработанный компанией North American Aviation в конце 1947 года и стал основным американским реактивным истребителем во время Корейской войны 1950—1953 годов, будучи единственным серьёзным соперником советского истребителя МиГ-15.

Отрывок из романа Летят Лебеди, том 2 – "Без вести погибшие"

#Летят_Лебеди

Вышлю всем желающим на электронную почту совершенно безвозмездно

Есть печатный вариант в твёрдом переплёте