Creepy Reddit

Главы: 1 • 2

~

Сказать, что Сара изменилась после инцидента с ротвейлером, значило бы ничего не сказать. Раньше тьма поднималась в ее глазах от случая к случаю, но теперь поселилась навсегда. И лишь краткие проблески света говорили, что наша маленькая девочка все еще где-то там.

Мы водили ее к психотерапевтам, надеясь, что профессиональное вмешательство поможет преодолеть демонов, сжиравших ее изнутри. Что мы сможем вернуть нашу дочь. Но все заканчивалось лишь ворохом противоречивых диагнозов: психоз, биполярное расстройство, депрессия, СДВГ, шизофрения… и отказами в лечении.

Сара едва успевала попасть на два-три сеанса к одному и тому же терапевту, как ее тут же рекомендовали другому, “более квалифицированному” врачу. А некоторые просто переставали выходить на связь. Пару лет промучившись, мы с Ханной решили отказаться от терапии и сосредоточить максимум сил на том, чтобы самим решать этот вопрос. Люди постоянно исчезали из жизни Сары, и это приносило куда больше вреда, чем пользы.

Учитывая хоровод терапевтов, смену учителей в школе и отсутствие друзей, я не могу сказать, что не ожидал того, что Сара закроется в себе. Но это разбило мне сердце.

После смерти Медведя волна издевательств временно сошла на нет, но у детей короткая память, и вскоре все сново вошло в старую колею. Только с еще большей жестокостью, одновременно пугавшей нас и приводившей в ярость. Мы с женой делали все возможное и вообразимое, чтобы защитить Сару от шквала ненависти, а других детей от неминуемых последствий. Практиковали дыхательные упражнения, учили, как правильно обращаться за помощью к взрослым, особенно к тем, кто и так обязан вмешиваться, и как мирно разрешать конфликты.

Мы всегда хранили бдительность, когда возили дочь в школу или гуляли по окрестностям. И слишком часто видели детей в гипсе или на костылях. И не могли не задаваться вопросом: сколько из них заставили Сару зайти слишком далеко. Травм было действительно очень много – намного больше несчастных случаев, чем статистически возможно, – так что странно было бы предполагать, что Сара не приложила к этому руку. И не важно, как усердно мы практиковали с ней самоконтроль.

Конечно, мы не могли спрашивать ее об том. Даже думать об этом в ее присутствии. И могли сколько угодно убеждать себя, что поступаем так, потому что не хотим, чтобы Сара почувствовала себя еще более изолированной (что, конечно, так и было), но правда заключалась в том, что мы боялись ее гнева. Она казалась такой нестабильной – неверное слово или мысль, и вот наша дочь уже на краю пропасти. К лучшему или худшему, но нам так и не пришлось поднимать этот вопрос. В течение следующего месяца ее причастность к “инцидентам” оказалась подтверждена, хоть и косвенно: соседские мальчишки – Остин, Престон и Келли – один за другим внезапно обзавелись сломанными костями и гипсом и оказались слишком заняты, чтобы приставать к нашей дочери.

Честно говоря, я был этому даже рад. Гнев зрел в Саре уже давно, да и я не отказался бы поколотить засранцев, если бы знал, что это сойдет мне с рук.

Прошла еще пара недель, и один из мальчишек пропал. Кенни и Престон то и дело появлялись у нашей подъездной дорожки, чтобы побросать камни в окна или осыпать Сару ругательствами, но Остина не было видно. Опасаясь худшего, мы поспрашивали соседей о его семье. Ни Ханна, ни я не ладили с родителями Остина – из-за случая с собакой я чуть не подрался с его отцом, – так что стучаться к ним в дверь было бы не лучшим вариантом.

К счастью, Ханна выяснила у соседки, что семья Френсисов переехала. Никто не знал, почему они сорвались с места, потому что никто с ними не ладил. Рендалл Френсис был махровым алкоголиком, а его жена Лорен вечно курила как паровоз и почти наверняка баловалась наркотиками. Так что соседей нисколько не огорчило, что их дом теперь пустовал.

Примерно год спустя семья Райанов тоже переехала. И теперь Престон Джарвис остался в гордом одиночестве. Потеря лучших друзей и уже его собственная изоляция сделали его только более злым и ожесточенным по отношению к Саре. Возможно, будь его друзья рядом, для Престона все закончилось бы не так плохо, но он ничего не мог с этим поделать.

То, что случилось с Престоном Джарвисом 4 июля 2019 года, навсегда останется в моей памяти.

***

Мы втроем провели утро на Главной улице, наслаждаясь ежегодным парадом в честь Дня Независимости вместе со всем остальным городом. Сара не хотела идти, но все же вела себя хорошо. К тому моменту она почти полностью замкнулась и все время проводила в одиночестве в своей комнате, выходя лишь на обед или в школу. Каждую свободную минуту она была погружена в чтение, уносясь мыслями в далекие страны, где дети были добры друг к другу, а злодеи получали по заслугам. Мы с Ханной активно это поощряли, стараясь все же вовлекать ее в социум, что было так же сложно, как и страшно. Но крайне необходимо.

В тот день Сара захватила с собой роман “Новолуние” – вторую книгу своей любимой серии, зачитанную до дыр, – и мы провели отличное утро, наслаждаясь солнцем, едой и парадом. Она даже пару раз улыбнулась – редкое явление в то время, – что мы восприняли как свою маленькую победу.

Нам было хорошо. Ровно до тех пор, как Престон Джарвис не затормозил неподалеку на велосипеде. Раньше у него не хватало духа задирать Сару в нашем присутствии, но в тот день он, видимо, чувствовал себя особенно храбрым.

– Эй, уродка! – крикнул он с тротуара. – Как насчет посадить тебя в клетку и прокатить на платформе в этом году?

– Пошел нахрен, – парировал я.

– Ой, сам пошел нахрен, старик, – раздраженно выпалил Престон.– Это твоя вина, что она такая двинутая. Вся твоя ебаная семейка просто кучка сатанистов – так говорит мой отец. Всем было бы лучше, если бы вы сдохли.

Я поднялся со своего места и быстро преодолел расстояние между нами.

– Слушай сюда, маленький кусок дерьма, – прошипел я сквозь зубы. – Мне плевать, что думаешь ты или твой отец. Еще раз подойдешь к моей семье, и я отправлю тебя в больничку.

Пару секунд он просто смотрел на меня, решаясь ответить, а потом уже открыл было рот, но взглянул на Сару и замер со смесью страха и ненависти на лице. Закрыл рот и умчался вниз по улице.

Я вернулся к семье, ожидая, что Ханна отчитает меня за угрозы ребенку, но она ограничилась лишь неодобрительным взглядом.

– Ты в порядке, детка? – Я не мог точно разглядеть со своего места, но казалось, что на губах у Сары играет слабая улыбка.

– Да. Я думаю, было бы лучше, если бы сдох он.

Мы с Ханной обеспокоенно переглянулись.

– Не думаю. – Ханна всегда пыталась сгладить углы. – Мне кажется, что семья будет по нему скучать. Пусть он не нравится нам, но ведь есть много людей, которые любят его и которым было бы грустно, если бы с ним что-то случилось.

Сара кивнула – в знак признания ее слов, не согласия – и вернулась к книге.

***

Вечером в тот же день мы отправились в парк, чтобы насладиться фейерверком. Мы пробыли среди людей достаточно долго во время парада, поэтому в парке искали уединения. Ханная и я наслаждались хот-догами на скамейке, а Сара сидела под деревом и читала, пока не зашло солнце.

Проглотив последний кусочек лакомства, я услышал шипение и почувствовал, как порыв теплого воздуха треплет мне воротник.

БАМ!

Фейерверк взорвался рядом с деревом, где сидела Сара.

Я резко обернулся… Конечно, это он. Престон Джарвис стоял в паре метров от нас и целился очередной ракетой.

Он поджег фитиль, и второй фейерверк пронесся мимо меня, врезавшись в ствол дерева прямо над Сарой.

Я вскочил. Престон понял, что у него осталось пара секунд, прежде чем я собью его с ног. Рывком он выволок самую большую ракету из кучи, наваленной у него под ногами, – значительно больше, чем предыдущие, – и поджег фитиль.

Я не успел остановить его. Фейерверк несколько раз выстрелил, превратив наш крошечный уютный кусочек парка в поле битвы. Я успел лишь отвернуться, чувствуя, как раскаленные ракеты ударили мне в спину, осыпая порохом и пеплом. Несколько фейерверков достигли цели: Сара размазывала сажу по лицу, а любимая книга тлела у ее ног.

Сквозь пропитанный запахом серы сизый туман я повернулся к Престону. Ярость кипела во мне, но, видимо, даже не вполовину такая сильная, как ярость Сары. Не успел я сделать и шага, как первая ракета взорвалась у ног мальчишки.

Вскрикнув от удивления и боли, он отшатнулся назад. На штанах расползалось темное пятно. С расширенными от ужаса глазами он бросился бежать, крича и зовя на помощь. Мгновение спустя Сара промчалась мимо меня за ним.

Отчаянно я рванулся вперед, пытаясь поймать ее за руку, но не успел.

***

Солнце уже село, я бежал за детьми в стремительно густеющей темноте между деревьями. Престон отчаянно молотил ногами, пытаясь скрыться от преследователя.

В один момент он резко развернулся и рванул в гущу деревьев. Сара не отставала. Я бежал следом, звал ее и умолял не вредить мальчику. Вот от них остались уже лишь силуэты, мелькающие меж деревьев. Престон, за ним Сара, снова Престон, потом Сара… а затем осталась лишь Сара.

– Нет! – зарыдал я. – Нет, Сара, нет!

Сара остановилась. Я бежал к ней, лавируя между деревьями так быстро, как только мог, молясь не найти у ног дочери тело ребенка.

И задохнулся от облегчения и ужаса, когда обнаружил ее в одиночестве.

– Сара, где Престон? – спросил я, пытаясь отдышаться. – Куда он делся?

– Нигде.

Я осмотрел землю и кусты, но не нашел следов мальчика.

– Сара. Что случилось?

Она не ответила.

Я схватил ее за плечи, стараясь не поддаваться панике, хотя битва была почти проиграна.

– Сара! – закричал я, встряхивая дочь, как бутылку с кетчупом, – Сара, что ты сделала?!

Ханна догнала нас и аккуратно убрала мои руки от Сары.

– Что произошло? – Она старалась так же сильно, как и я, сохранять спокойствие. – Где Престон?

Сара по-прежнему молчала. Ее стеклянный мертвый взгляд оставался непоколебимым.

И тогда я наконец посмотрел на землю. И увидел следы мальчишки. В тускнеющем свете их было непросто отличить от моих или следов Сары, но фонарик на телефоне отлично помог. Я отследил последние шаги Престона.

Вот он пробежал мимо дерева, за которым я видел его силуэт в последний раз… а вот следы оборвались посреди тропинки. Они не вели к дереву или кусту, просто исчезали.

Несколько часов я провел, блуждая по лесу в поисках мальчика. Ханна увезла дочь домой и уложила в постель. Сара так и не сказала ни слова о том, что произошло. И никогда не скажет. Поняв тщетность поисков, я попросил жену забрать меня. Мы ехали домой в молчании, не зная что сказать, объединенные лишь острым чувством невыразимого ужаса.

С тревогой я ждал звонка из полиции, сообщений в новостях о пропавшем ребенке, оповещения на телефоне, но ничего не произошло. Не было статей в газетах, не было плакатов с надписью “Пропал ребенок”. Ничего.

***

Прошло без малого две недели, пока я набрался смелости спросить у отца Престона о сыне. Мы никогда не были в хороших отношения, но я заметил его за мытьем машины однажды на утренней пробежке и подумал, что лучшего шанса не представится.

– Привет, Марк! – крикнул я.

– Привет! – добродушно отозвался он, что меня несколько удивило.– Как дела?

– Неплохо. Я давненько не видел Престона, он в летнем лагере или типа того?

– Кого? – спросил Марк Джарвис.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, когда я решился на этот разговор, но в тот момент оно будто остановилось.

– Что? – Я затаил дыхание.

– О ком ты говоришь? – Марк смотрел на меня с замешательством.

– Престон, – повторил я. – Твой сын. Примерно ровесник Сары.

Уголки рта мужчины слегка опустились, он удивленно приподнял бровь.

– Нет у меня сына. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я попытался сглотнуть, но во рту будто разверзлась пустыня.

– Э-э… да, – наконец выдавил я. – Извини, у меня, наверное, тепловой удар.

– Тогда лучше возвращайся домой. – Выражение лица Марк тут же сменилось с растерянности на участливую озабоченность. – Это может быть серьезно, проводить тебя?

– Нет, спасибо, мне и правда пора.

Он помахал мне на прощание. И я ушел, забыв о пробежке.

Позже той ночью, убедившись, что Сара уже много часов спит, я рассказал Ханне о произошедшем. Мгновение она выглядела такой же пораженной, как я, а потом безутешно зарыдала, осознав, что это значит.

Мы думали, что Сара убила Престона Джарвиса, но реальность оказалась куда хуже.

Она стерла его с лица земли.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1

~

Саре было шесть, когда мы впервые своими глазами увидели, как ее странные способности могут влиять на окружающий мир. До того момента казалось, что она могла воздействовать только на нематериальное. Изменять наши эмоции, в какой-то степени читать мысли. Но не гнуть ложки или левитировать, конечно.

Хотя любой из этих вариантов был бы лучше правды.

Это случилось в июле. Жара сменила тепло, и наступили самые знойные деньки. Сонное полуденное спокойствие, царившее в тот день, разлетелось вдребезги от грохота и криков с кухни. Я тут же сорвался с места, вбежал в комнату и увидел Ханну, балансирующую на кухонном островке, как раз над лужей чая, в которой лед смешался с осколками бокала.

Она обернулась ко мне и пропищала, указывая пальцем на плиту:

– Она побежала туда!

– Кто?

– Мышь!

Я не смог удержаться от смеха. Ханна метнула в мою сторону грозный взгляд. Она никогда не отличалась терпимостью к домашним вредителям.

– Пойду принесу мышеловку.

Уже поворачиваясь, я краем глаза заметил черное пятнышко, вылетевшее из-под духовки. Ханна снова взвизгнула, я потянулся за метлой, висевшей в кладовке совсем рядом… но мышь вдруг внезапно замерла посреди кухни.

С метлой в руке, размышляя, получится ли просто выпихнуть грызуна из дома, я подошел к нему. Вот только… зверек не двигался. Не расширялась грудная клетка в паническом дыхании, не вертелась голова в поисках укрытия. Мышь даже и не стояла, на самом деле.

С любопытством я ткнул ее метлой. Ханна испуганно вздохнула.

– Успокойся, думаю, она мертвая.

– Мертвая? Просто умерла?

– Да. Кажется, да.

Я опустился на колено, чтобы убедиться, а, подняв глаза, заметил, что Сара смотрит на нас из коридора. Тем самым взглядом. Взглядом, который я видел потом слишком много раз. И которого боялся. Даже в тот, самый первый, раз, у меня от него кровь застыла в жилах, а по спине побежали мурашки.

– Сара? Все в порядке? – осторожно спросил я.

Она посмотрела мне в глаза, и ТОТ взгляд исчез. Растаял, будто не было, оставив лишь счастливое личико маленькой девочки, которую я так нежно любил.

– Да, папочка. Теперь эта мышка больше не напугает маму.

Медленно я взглянул на мышь, потом снова перевел глаза на дочь.

– Ты что-то сделала с мышкой?

– Да. – Она ответила так холодно и небрежно, что у меня по шее пробежал холодок. – То же самое, что делаю с пауками.

С минуту я стоял неподвижно, в пораженном молчании. Сара же восприняла это как разрешение вернуться к тому, чем до инцидента занималась в своей спальне.

Ханна соскользнула с острова и встала рядом со мной. Молча. А потом задала вопрос, который невысказанным вертелся и у меня на языке.

– Когда ты в последний раз видел паука в доме?

– Я… – начал было я, но тут же остановился. – Я не знаю.

***

После инцидента с мышью мы с Ханной бросили все силы на то, чтобы научить Сару различать хорошее и плохое. Казалось, она усвоила концепцию, что причинять вред кому-либо – плохо. И особенно плохо убивать кого-либо. Мы попросили ее больше никогда не повторять то, что она сделала с мышью, и постараться направить свои способности на что-нибудь хорошее. Ни я, ни Ханна не знали тогда, на что она способна, поэтому сложно было привести в пример хорошие вещи, которые были бы ей по силам. Поэтому мы просто надеялись, что она не будет делать ничего без нашего согласия.

Со временем мы привыкли к давящему чувству, которое возникало всякий раз, когда она проникала в наши головы, и начали играть в угадайку. Саре это позволяло “размять мышцы”, а нам узнать некоторые тонкости, которые иначе никогда бы нам не открылись. Так мы поняли, что Сара может улавливать наши мысли, но только те, на которых мы сконцентрированы. Поэтому, если мы хотели сохранить от нее в тайне какой-то секрет, можно было мысленно прокручивать в голове песню или думать о работе. Изначально этот навык был полезен, чтобы случайно не выдать, какой подарок мы купили ей на день рождения или Рождество. А потом стал безмерно важным и, вероятно, спас наши жизни.

Вне дома для Сары начиналась другая жизнь. Очень немногие люди могли мириться с тем, что она заставляла их чувствовать, – сильным ощущением неотвратимой надвигающейся опасности, которое было сложно игнорировать. Понадобилось несколько лет, чтобы наши соседи понемногу начали осваиваться. Боб – пожилой мужчина, живущий в через дорогу в доме, окруженном розовыми кустами, – был первым, кто по-настоящему открылся Саре, не считая меня и Ханны. Его жена скончалась три года назад, внуки жили за два штата, так что никого не удивило, что они с Сарой нашли утешение в обществе друг друга.

Как и большинство, Боб вежливо отклонял приглашения посетить наш дом, даже если погода на улице не радовала, и никогда не задерживался надолго рядом с Сарой. Но если она играла одна на лужайке перед домом, что часто случалось, Боб всегда приходил шаркающей походкой, с мешочком ирисок или мороженым для нее. Улыбался ей фирменной кривой улыбкой и просил не портить аппетит сладостями перед ужином. А потом возвращался к себе, подстригать розовые кусты или ухаживать за газоном.

Если бы не эта невероятная дружба, мы никогда не узнали бы об инциденте с Медведем – соседским ротвейлером.

***

Дети были жестоки к Саре, что не особо нас удивляло, к сожалению. Мы с Ханной делали все возможное, чтобы сгладить ситуацию. Постоянно обсуждали это с Сарой, убеждали, что она любима, что бы ни говорили другие дети… Но изоляция от сверстников в восемь-девять лет губительна. Родители обидчиков ничем не помогали. Честно говоря, они были такими же безнадежными, как и их отпрыски, если не хуже. В конце концов, Сара поняла, что лучше держаться особняком. И, в целом, это работало.

Наступил октябрь. Деревья оделись в золото и пурпур, воздух посвежел, в нем поселилась прохлада, заставляющая сердце отчаянно жаждать запаха тыквенных пирогов и яблочного сидра. До Хэллоуина оставалось еще пара недель, но дух праздника уже витал по округе. Особенно для соседских детей, катающихся на велосипедах туда-обратно по улице, разбивающих украшения из тыквы и трезвонящих в звонки невинных жертв. Сара в подобном никогда не участвовала, что нас только радовало, учитывая, во что то и дело вляпывались ее ровесники.

Трое из них жили неподалеку от нас. Остин Френсис, Кенни Райан и Престон Джарвис. И они были самыми злостными хулиганами. Если наш дом забрасывали яйцами – это были они. Если Ханна обнаруживала выпоптанные клумбы – это были они. Если Сару задирали на нашей лужайке – это были они. Стая маленьких гиен, бесконечно хохочущих и сеющих вокруг себя хаос.

Когда это произошло, Ханна стирала в подвале, а я был на работе. В тот день трое мальчишек гнали по улице на велосипедах, улюлюкая и крича, таща на поводке злобное чудовище по кличке Медведь.

Сара разрисовывала мелом нашу подъездную дорожку. Стая заметила ее и остановилась у края тротуара.

– Эй, уродка! – крикнул Кенни. – Что творишь?

Сара не ответила.

– Эй! – присоединился Престон. – Тебе задали вопрос.

Сара снова промолчала.

Остин шагнул вперед, расстегнул молнию и окатил струей мочи рисунок, над которым трудилась Сара. Она встала, чтобы избежать брызг, а Остин испачкал, для ровного счета, и ее мелки.

Медведь все больше нервничал. Саре не везло с животными – большинство из них избегали ее, даже старательнее, чем люди, но Медведь сам по себе был просто отвратительным псом. Он бросался на любого, кто проходил мимо его двора, рыча и исходя пеной, кидался на сетчатый забор всей своей тяжелой тушей, заставляя людей в страхе отскакивать. Ходили слухи, что Райаны были вынуждены самостоятельно забирать свою почту из отделения, потому что почтальоны отказались к ним приходить.

Заметив реакцию собаки, Кенни указал на нее и дружкам.

– Эй, гляньте на Медведя! Даже ОН ее ненавидит.

Пес рвался с ошейника, рыча на Сару. Толстые струи слюны свисал по бокам его пасти.

– Похоже, ему надоел поводок, – лениво проговорил Престон. – Предлагаю отпустить его и дать разобраться с тем, что его так бесит.

Он подошел к псу, изо всех сил натягивавшему поводок так, что Кенни приходилось заваливаться назад всем весом. И в этот момент Боб, наблюдавший за происходящим со своего крыльца, решил вмешаться. Он еще не знал, что не успеет даже дойти до конца своей подъездной дорожки до того, как все закончится.

Все так же молча Сара шагнула вперед. Мальчики инстинктивно отступили на шаг. Но не Медведь. Медленно он двинулся к ней, утягивая Кенни за собой, мышцы на груди собаки вздулись от напряжения. Сара сделала еще один шаг вперед, оказавшись меньше чем в полуметре от зверя, который весил больше чем она. И в тот момент пес перестал рычать.

Он все так же тянул поводок, но больше не пытался с ним бороться. Просто вывернул шею, будто пытался вылезти из ошейника. Потянул сильнее, и звенья строгого ошейника с шипами лопнули, звякнув о землю, как потерянные монетки.

И все это время Сара не отрывала от Медведя пустого взгляда.

Бобу не раз приходилось испытывать страх в своей жизни, однако позже в разговоре со мной он признался, что тогда, наблюдая за разворачивающейся драмой, за этим хищным, холодным, мертвым взглядом Сары, он впервые испытал неподдельный леденящий ужас.

Медведь успел отойти всего на пару метров, когда оранжево-белое смазанное пятно несущегося грузовика столкнулось с ним. И ротвейлер прекратил существовать.

Водитель выскочил из машины, и все остальные события разворачивались ровно так, как вы бы этого ожидали. Все действовали так, как и должны были бы… Кроме Сары.

Она подняла свой вымоченный в моче мел и продолжила разрисовывать асфальт под аккомпанемент криков, рыданий и извинений.

Пару минут спустя Ханна услышала шум и вышла наружу. А на следующий день Боб позвонил мне и рассказал, что произошло. Как он был напуган, как странно двигалась собака, делая свои последние шаги – как марионетка на веревочках…

***

Неделю спустя Боб обнаружил три своих любимых куста роз почерневшими и высохшими.

Сара неподвижно стояла, наблюдая за ним из окна своей спальни.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

В былые времена работал я в колледже, преподом по физре. Ну вы сами должны понимать с какими трудностями приходится сталкиваться когда работаешь в группе где одни девочки 15-19 лет. Женские особенности и все такое. Были и в группе так называемые "скромницы", у которых "живот болел". Но программу то выполнять надо! А на такие вопросы отвечать не удобно, а им не удобно об этом говорить с мужчиной. Поэтому мной была придумана фраза "- Ухо стреляет". Т.е. мы с ними на паре обсудили этот вопрос и такой секретной фразой они могли спокойно сказать что у них эти дни. Сказано сделано и благополучно нахер забыто))))) На следующий месяц или более подходит ко мне такая пай девочка и говорит WhiteHorcrux У меня ухо стреляет! Далее Я - я, Студент - С

Я: так иди к медсестре от меня чего хочешь?

С: можно я на посижу?

Я: в смысле посижу? Если ухо стреляет это не просто так! А вдруг там заражение какое! Иди к медсестре пусть посмотрит и что нибудь даст! В ухо можешь свернуть листочек герани, полегче станет.

С: в смысле?

Я: в прямом! если ухо болит это может отразится внутри! болеть долго будешь! Мази шмази, капли обязательно! справку возьмешь у медсестры.

С: - уходит, пришла через минут пять. Герани не было у нее, дала ношпу и сказала на пару не идти

Я: Пздц конечно у нас врачи пошли.... Завтра в больницу по месту прописки, как сходишь сообщишь результаты!

следующая пара другая группа.

С: WhiteHorcrux - у меня ухо стреляет можно я посижу...

Я: ВЫ ЧО СГОВОРИЛИСЬ ЧТО ЛИ! УХОСТРЕЛЫ МАТЬ ВАШУ! К врачу и со справкой сюда! Направление к ЛОРу что бы дала!

С: WhiteHorxrux а куда направление? у меня же это... ну.. Ухи...

Другая половина группы догнала что я забыл и тихонько хихикая внимательно слушала диалог... 

Наш только-только начавшийся ужин прервал скрип поворачивающейся ручки входной двери. И три громких стука следом.

Я поднялся, жестом попросив жену оставаться на месте, и пошел в прихожую, гадая, кто мог решить сначала подергать ручку и только потом стучать. Может, мой брат? Но что-то было уже поздновато для визита посреди недели.

Я открыл дверь, впуская в дом шум дождя. И тогда увидел ее, стоящую на крыльце, насквозь промокшую и грязную. И сердце мое чуть не разорвалось.

– Привет, папочка, – Сара. Опухшие глаза, сморщенный нос. Она плакала, и слезы смешивались с дождем. – Можно мне войти? Здесь так холодно.

Позади меня на кухне что-то упало на пол и со звоном разбилось. А затем послышались торопливые шаги.

Я крепко обнял дочь, тоже начиная всхлипывать.

– Боже мой. Ты дома.

Три года назад мы заявили о пропаже дочери. Сказали полиции, что уложили ее в постель, а на следующее утро она исчезла. Офицеры обнаружили следы взлома на окне ее спальни. Ни я, ни Ханна, моя жена, ничего не слышали в ту ночь. Как и наши соседи.

Были собраны самые крупные за всю историю города поисковые отряды – не часто тринадцатилетние девочки растворяются в воздухе, еще и при таких ужасных загадочных обстоятельствах. Но, несмотря на все усилия, на ролики в новостях по нашему и соседним штатам, никаких следов нашей маленькой девочки так и не было обнаружено.

Подняв ее на руки, я занес рыдающую дочь в дом. За моей спиной Ханна тихонько вскрикнула, а затем подбежала к нам и заключила в крепкие объятия обоих. Впервые за три года.

– Что случилось? – спросила Ханна. – За тобой сейчас никто не шел?

– Нет, – ответила Сара сквозь рыдания. – Я не знаю, что случилось… я просто проснулась в темноте и стала искать дорогу домой. Не знаю, где оказалась, наверное, где-то в пустыне. И я просто пошла домой.

Опустив дочь на землю, я снова посмотрел на нее. Длинные волосы – вероятно, их не стригли с той самой ночи, – одежда выглядит так, будто снята с бездомного бродяги…

– Давай отправим тебя в горячий душ, – предложила моя жена. – Хочешь есть?

Сара кивнула, шмыгнув носом.

– Можно мне бутерброд с арахисовым маслом?

– Все что угодно. – Ханна сама уже еле сдерживала слезы. – Не могу поверить, что ты вернулась.

Мы одели ее в старые вещи Ханны, одежда оказалась чуть-чуть велика. Я пообещал дочери, что с утра мы первым делом отправимся в магазин и обновим ей гардероб.

Остаток вечера прошел в слезах и взрывах смеха. Мы с Ханной все никак не могли поверить, что она вернулась, что она не помнила ничего между днями, когда исчезла и когда очнулась. Возможно, это было к лучшему.

Мы разместили Сару в моем офисе на надувном матрасе. Новая кровать так же пополнила список покупок. А после я сел во внутреннем дворике со стаканом бурбона в одной руке и сигаретой в другой.

Ханна вышла на улицу с бокалом вина, тихонько закрыв дверь.

Какое-то время мы сидели молча, пока она наконец не заговорила низким дрожащим голосом.

– Что, черт возьми, нам делать?

Медленно покачав головой, я глубоко затянулся.

– Понятия не имею.

– Слава богу, она ничего не помнит. – Ханна отпила вина. – Как думаешь, она знает?

– Ш-ш-ш-ш, – резко оборвал я ее, пытаясь сдержать эмоции. А это непросто, когда балансируешь на грани паники. – Нельзя говорить об этом.

Она снова глотнула вина и еще больше понизила голос, так что его стало едва слышно за стрекотанием сверчков.

– Ты же не думаешь, что она нас слышит?

– Не думаю, – медленно ответил я. – Но раньше я много о чем не думал, и посмотри, к чему это нас привело.

Снова надолго повисла тишина. Мы размышляли о той ночи, когда она исчезла. О той лжи, которую мы скармливали каждому полицейскому и репортеру, встречающемуся на пути. Понадобились месяцы, чтобы научиться убедительно лгать, но каким-то неведомым образом мы все же справились. Хотя это было не самое сложное.

Труднее всего было скрыть все от Сары. Мы потратили не меньше года, планируя ту ночь, тайно договариваясь с соседями, чтобы заручиться их поддержкой… и при этом стараясь ни мгновения не думать о грядущем событии, которое полностью должно было изменить нашу жизнь.

– Она обязательно узнает, что мы сделали. – Ханна была уверена. – Мы уже не так хорошо умеем скрывать мысли, как раньше.

– Это как езда на велосипеде, – ответил я, больше всего на свете желая, чтобы это оказалось правдой.

Три года назад мы с Ханной совершили нечто непростительное. Убили родную дочь. Ту самую, что теперь, повзрослевшая на три года, спала в нашем доме на надувном матрасе. Ту самую, которая нашла нас даже после того, как мы, для верности, переехали на другой конец города, никому об этом не сказав. Чтобы попробовать начать все сначала. Чтобы избавиться от страха, которой нависал над нами и после того, как ее не стало. Мы избегали афишировать свой адрес, в справочниках, в письмах, где бы то ни было. И все же она нашла нас.

Мы не хотели этого делать. Годами убеждали себя, что все под контролем, что все можно исправить хорошим воспитанием. Но после того, что произошло с сыном Джарвисов, наконец поняли.

Ради нас самих и окружающих можно было сделать только одну вещь.

***

Сара была прекрасной, умной и счастливой малышкой. Нашим первенцем. И вся наша жизнь вращалась исключительно вокруг нее. На работе я не мог дождаться возвращения домой, просто чтобы обнять ее. Ханна, какой бы измученной она ни была, бесконечно обожала ночные кормления просто потому, что так могла больше времени проводить с дочерью. Мы все время заваливали ее игрушками и одеждой. Она бесповоротно очаровала нас обоих.

И поэтому так странно было видеть, что очень немногие люди на самом деле хотели с ней общаться.

Моя мать и мать Ханны приезжали к нам несколько раз в первые недели после рождения Сары. И, хотя обе они просто кипели от восторга и предвкушения встречи с внучкой, тем не менее, ни одна не задержалась в нашем доме больше чем на час, из которого ребенку досталось всего около пяти минут.

Незнакомцы отводили от нее глаза, и никто ни разу не сказал нам, какую очаровательную девочку мы везем в коляске.

Сначала мы этого не замечали. Поведение наших матерей определенно ранило, но вот то, что люди избегали Сару, косые взгляды в магазинах, вдруг прекратившиеся визиты соседей – потребовалось время, чтобы сложить все это в единую картину. Люди просто не хотели иметь ничего общего с Сарой. По совершенно непонятной нам причине.

Как хорошие родители, мы регулярно водили ее на осмотры, чтобы следить за ростом и развитием, и каждый раз медицинский персонал и врачи делали все возможное, чтобы как можно быстрее покинуть палату. Я даже спросил однажды, почему все так упорно куда-то спешат. Врач ответил, что очень занят, а медсестра сообщила, когда мы остались одни, что ощущает “странное чувство”, когда находится в нашей палате. Сказала, что не представляет, почему, но, как только вошла к нам, сразу вспомнила, как мама послала ее, еще тогда маленькую девочку, одну в темный подвал за какой-то вещью. Сестра многословно уверяла, что это не имеет никакого отношения ни к нам, ни к нашей малютке, но мы уже начали подозревать, что что-то не так. И поняли, что она просто пыталась быть вежливой.

Я бы солгал, сказав, что это нас не беспокоило, но мы решили тогда, что рано или поздно все придет в норму и люди освоятся. А если нет – пошли они к черту.

Когда Саре было около трех, мы и сами начали ощущать это “странное чувство”. Одно дело смириться с тем, что твой ребенок заставляет людей чувствовать себя некомфортно, другое – самим, так сказать, попробовать воду.

Любой, кто взаимодействует с детьми, знает, что даже самые послушные из них иногда выводят из себя. Они пытаются быть независимыми, хотят самостоятельно принимать решения при том, что еще не обладают навыками для этого. И, хотя Сара с самого начала во многом отличалась от других детей, эта стадия не миновала и ее. Она стремилась к независимости и демонстративно не соглашалась практически со всем, что бы мы ей ни говорили.

Так продолжалось некоторое время, мы с Ханной уже стали понимать, как маневрировать в море “нет”, когда Сара вдруг сделала то, что все изменило.

Она начала спорить и истерить еще ДО ТОГО, как мы успевали открыть рот. В первый раз Ханна заметила это во время скандала из-за того, что приготовить на ужин. Я был на работе, а Ханна раздумывала, что сделать: курицу на гриле или свинину. Она только поднялась с места, чтобы подойти к холодильнику, как Сара влетела на кухню, заявив, что не хочет ни курицу, ни свинину, что сегодня на ужин она желает блинчики.

Ханна рассмеялась, сказав, что устроит вечер блинчиков в другой раз, что, естественно, сразу вызвало топанье ногами, рыдания и временную ссылку Сары в свою комнату, подумать над поведением. Позже тем вечером Ханна поделилась со мной, что ее поразило даже не то, что Сара каким-то образом узнала ее мысли, а то странное чувство, предшествовавшее появлению дочери на кухне. Ощущение, похожее на звенящее напряжение газели под прицелом взгляда приближающегося льва.

То же самое испытал и я несколько недель спустя, когда менял масло в машине. Я забыл захватить ключ от топливного фильтра и уже собирался подняться, чтобы сходить за ним, как вдруг почувствовал непреодолимый страх. Пулей я вылетел из-под машины, до смерти напуганный, с четким ощущением, что домкрат сейчас не выдержит и меня накроет тонна железа. И увидел Сару, спешащую ко мне с ключом в руке.

– Держи, папочка, – сказала она, улыбаясь.

Все еще дрожа, я поблагодарил ее, поцеловал в лоб и отправил обратно в дом смотреть мультики.

***

Следующие несколько дней после возвращения Сары стали одними из самых тяжелых в нашей жизни. Мы из кожи вон лезли, чтобы казаться теми родителями, которыми она нас помнила. А не теми, кто убил ее и бросил тело в пустыне.

Хуже всего, что мы не могли даже ДУМАТЬ о той ночи или о страхе, снедающем нас теперь. И я, и Ханна каждую минуту должны были размышлять о том, как мы счастливы, что она вернулась, как нам было грустно, когда ее не стало… Без права на ошибку.

За завтраком Сара рассказала свою историю, полную пробелов и дыр. Она помнила, как поужинала – съела бургер из своего любимого ресторана, – как легла спать, но после этого ничего. Следующее, что помнила Сара, это как она брела голышом по пустыне, вышла к дороге, где ее в конце концов подобрал дальнобойщик. Он отвез ее на стоянку грузовиков в сорока километрах отсюда и устроил на ночь. На следующее утро она отправилась нас искать.

Сара не сказала, как нашла нас, а я не стал уточнять. Не уверен, что она смогла бы ответить на этот вопрос. А если бы и смогла… не уверен, что хочу это знать.

Мы по очереди проводили время с дочерью, один оставался, а другой уходил как будто “по делам”: купить одежду, заказать кровать, купить продукты… Но по правде нам просто нужно было хоть на часок сбежать от постоянной давящей тревоги – постоянного спутника Сары.

Даже когда она была малышкой, спать в одном доме с Сарой было непросто, с этим отчетливым ощущением надвигающейся опасности, расползающимся по спальне. Так было не всегда, но чем старше она становилась, тем сильнее мы это чувствовали. А теперь, когда ей было уже шестнадцать, а мы за три года отвыкли от давления, терпеть это стало невозможно. Мы были словно мыши, пытающиеся заснуть под взглядом кошки.

А после того, что случилось прошлой ночью, все станет еще хуже. Мы в этом уверены.

Я только заснул, как вдруг сильный стук разбудил меня. Ханна тоже проснулась, и мы сели в постели, растерянно оглядываясь в поисках источника звука.

Я сразу вспомнил ночь, когда Саре было около десяти. Несколько птиц тогда врезались в дом, так же разбудив нас. Сара делала вид, что ничего не произошло, но весь день была тихой, так что мы предположили, что у нее была стычка с кем-то из соседских детей накануне…

Еще один громкий удар сотряс дом. Глухой жесткий стук, будто кулаком по стене спальни.

Обменявшись быстрыми взглядами, мы быстро поднялись и направились в соседнюю комнату, ту, в которой сейчас спала Сара. Сердце бешено стучало в груди. Никто из нас не решался открыть дверь, ничего хорошего это не принесло бы, и мы это знали. Но альтернатива могла оказаться куда хуже.

Еще один резкий удар. И еще. Стук все ускорялся, и в какой-то момент раздался треск, отправивший мой пульс в космос.

Я распахнул дверь и включил свет.

Пустая кровать Сары первой бросилась мне в глаза. А потом и она сама, стоящая спиной к стене, смежной с нашей спальней. С кривой ухмылкой чеширского кота на лице, растянутой до боли. Сухожилия на ее шее натянулись как канаты, гортань рельефно выпирала от напряжения, но улыбка и не думала пропадать. И остекленевшие глаза.

Сара снова резко ударилась затылком о стену. Гипсокартон с треском поддался, проламываясь внутрь, осыпая ее босые ноги пылью.

– Сара, что ты… – начала было Ханна, но очередной удар прервал ее. А следом еще один. Сара еще быстрее начала биться головой о стену, так быстро, как только могла.

Я оттащил дочь в сторону, одеревеневшее тело сразу расслабилось, стоило уложить ее обратно на надувной матрас.

И тогда она посмотрела на меня. Глаза Сары снова стали живыми, и на короткий миг я увидел за ними свою девочку. Это слабое отражение прошлого навалилось бетонной плитой. Но всего мгновение спустя ее глаза снова остекленели. Холодный бесчувственный взгляд, непоколебимый, как после инцидента с Престоном Джарвисом и всех ужасов, произошедших в последующие недели. Тот самый взгляд, который заставил нас твердо решиться на непростительный грех.

– У меня болит голова, папочка, – тихо проговорила она.

– Я знаю. Зачем ты это делала?

– Я должна была их вытащить.

– Кого?

– Воспоминания.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Благодаря нововведению Пикабу вы можете поддержать проект, а мы все также продолжим сдерживать НЁХов, извлекая из реальности и запирая их в рассказах =)

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

В детстве мама была для меня всем миром. Отец бросил нас, когда мне было семь, после того как мать узнала о его интрижке с коллегой. Он избил ее за смелость подать на развод, но дом остался ей, и она вычеркнула его из наших жизней. Мама решила сосредоточиться на себе и заботе о других женщинах, поэтому она работала в различных женских кризисных центрах, приютах и подобных местах. В конце концов она стала судебным представителем, социальным работником, занимающимся с женщинами и детьми, подвергшимися насилию, и она действительно помогала им выбраться из тяжелых ситуаций. Она точно знала, что мир не всегда добр к женщинам.

Будучи столь удивительной женщиной, она знала, как тяжело расти девочке, и поэтому придумала коды безопасности и фразы, чтобы защитить меня. Также она ввела отдельное правило, чтобы, если мне грозит опасность, я позвонила или написала ей особым образом, а она пришла бы мне на помощь, без выяснений и последствий. То есть, оказавшись в беде, я могла сообщить ей, не беспокоясь о ее реакции и не боясь наказания. Она говорила, что понимает, что быть подростком значит принимать самостоятельные, а иногда и дурацкие решения, но они не должны стоить мне здоровья или жизни. Во главу угла она ставила мою безопасность.

Когда мне было одиннадцать, я впервые осталась с ночевкой у подруги, и мне было некомфортно. Я хотела домой, но не хотела обидеть ее. Наш с мамой код – это удвоенный знак препинания. Если я поставила два одинаковых знака в конце фразы, это значит, что мне нужна помощь или я хочу уйти, но не хочу, чтобы кто-то рядом со мной узнал об этом.

Я: Привет, мам!!

Мама: Привет, сейчас звонил твой дядя, и, похоже, мне придется забрать тебя. Скажешь своей подруге, что надо уехать?

Я: А надо??

Мама: Да, пожалуйста, собирайся.

Таким образом я смогла сохранить лицо и списать все на свою мать. Я действительно иногда пользовалась этим, но редко. И, хотя я жила в довольно спокойном районе, в маленьком городке на окраине университетского кампуса, было приятно знать, что у меня всегда есть эта страховка. Я была развитой для своего возраста, а моими друзьями были в основном дети из кризисных центров, и по большей части они были очень тихими. Я иногда забредала в эти приюты, и женщины там разговаривали со мной как со взрослой, что было забавно, учитывая, что почти половина из них была скорее моими ровесницами, чем мамиными. Я не общалась с хулиганами и до колледжа никогда не делала глупостей.

А когда поступила в колледж на два года раньше обычного, я быстро поняла, насколько спокойным был мой городок. Я закончила школу рано, еще в 16, а выбранный колледж находился совсем рядом с моим городом, и я могла жить дома и ездить в кампус и подобное. Пару раз я напивалась, но мы с друзьями всегда были в безопасности, да и за руль я не садилась. Первая вечеринка в общаге… это было слишком. Никогда раньше не видела, чтобы столько пьяных людей так чудило. Волнующее, но тревожное зрелище. В итоге я нашла тихий уголок, где отдыхали несколько человек. Я разговорилась с симпатичным парнем, и он предложил принести мне какой-нибудь напиток. Знаю, знаю, тупая наивная девчонка, но я согласилась и, не особо раздумывая, выпила. Минут десять спустя очень странно себя почувствовала и пошла в туалет. У меня в руках был телефон, новый знакомый вежливо стучал в дверь, а я едва видела экран, пока писала маме.

Я: Я на [название улицы], можно я немного задержусь??

Мама: Ни в коем случае, я СЕЙЧАС приеду и заберу вас, юная леди!

Я: !!

Это все, что мне удалось набрать при стремительно меркнущем сознании, а потом тот парень смог открыть дверь и “помочь” мне выбраться из ванной. Он проверил мой телефон, увидел сообщения, с гнусной усмешкой назвал меня жалким ребенком, пнул в бедро и оставил сидеть в коридоре. Я знала наверняка, что мама предотвратила что-то ужасное. Частью нашего уговора было – если упоминается адрес, это что-то экстренное. Он значил “ОПАСНОСТЬ”. Она воспитала во мне привычку – узнать адрес, записать, скопировать его в заметки, что угодно. Поэтому я запоминала адреса, прежде чем отправляться на вечеринки, а в ту ночь мама спасла меня.

Она не ругалась, что я пила, что она говорила мне не ходить, она просто беспокоилась обо мне и хотела, чтобы со мной все было хорошо. Той ночью она отвезла меня в больницу, мне поставили капельницу с физраствором и еще чем-то, чтобы поскорее вывести наркотик из организма. Помню только, как мама сидела около кровати с облегчением на лице, хотя все еще взволнованная. Я не осознавала, насколько страшной могла стать эта ситуация, а вот она – понимала. Не могу больше вспомнить случаев, когда понадобился код. Мама поговорила со мной, когда я протрезвела, и рассказала жестокую правду о том, что иногда случается с молодыми девушками в современном мире, и с тех пор я была очень осторожна.

***

В прошлом месяце мама умерла от сердечного приступа. У нее всегда было слабое сердце, и она откладывала деньги на кардиостимулятор, но это требовало времени. Я была полностью опустошена. Я всегда думала, что мама постоянно будет в моей жизни фундаментом, надежно и стабильно поддерживающим меня. В моих глазах она была бессмертной, а теперь я не знала, как буду жить дальше без своей опоры и защитника. Я просто не знала, что делать. Я расплакалась, когда открыла дверь и поняла, что она умерла,. Ужасно было понимать, что она больше никогда не будет рядом. Я написала ей сообщение, телефон звякнул на столе. Я посмотрела на него и хотела швырнуть его через всю комнату, но никогда бы так не поступила. Никогда бы не смогла – она любила чертов телефон. Ей нравилось везде иметь при себе фотографии, музыку и играть в игры. Она могла сидеть и смотреть короткометражки и забавные ролики всю ночь напролет. Смартфон был ее тайной слабостью. Тогда мне в голову пришла мысль.

Я вспомнила, что распорядитель похорон говорил мне – в гроб можно положить любые вещи, которые были дороги ей при жизни, и вот тогда я решила скопировать все данные и фотографии с телефона к себе на компьютер, а мобильник отдать ей. Мне понравился образ, как она играет в свои игры и смеется над видео в загробной жизни. Эта мысль рассмешила меня и немного облегчила горе. Я знала, что это глупо, к тому же не знала, на сколько оплачен счет, но я не могла перестать думать о том, что это было бы правильно. Она всегда шутила, что вернется привидением, чтобы поиграть в игры и посмотреть ролики, так почему бы не дать ей что-то, что поддержит ее, пока она не разберется, как добраться до меня, чтобы я помогла ей?

Похороны были грустными, но красивыми. Ее окружали ее любимые цветы, тигровые лилии и стрелиции. Вереница женщин одна за другой подходили и рассказывали, как сильно моя мать изменила их жизни. Я думала обо всех этих судьбах, которых она коснулась, и людях, которым она помогла. Несмотря на горе, я не могла не гордиться ей и, конечно же, гордилась, что я ее дочь. Вернувшись домой после поминок и новых соболезнований, я наконец-то присела на мамин диван и включила звук, в первый раз после похорон. Тут же раздался сигнал пропущенного сообщения.

Мама: Я тоже тебя люблю..

Я уставилась на экран. Сообщение, отправленное мной в день ее смерти, было прямо перед этим, и я понимала, что это не чья-то шутка. Поразмыслив минуту, может ли это оказаться дурацким розыгрышем, я решила, что не знаю никого, кто способен на такой юмор. В итоге решила, что это какая-то мамина приятельница, с которой она могла делить номер.

Я: Пожалуйста, не пишите мне больше с этого номера. Это номер моей только что умершей мамы.

Я ждала. И увидела, что кто-то… печатает ответ. Сердце ушло в пятки, пока я ждала сообщения от того, у кого был мамин телефон.

Мама: Я в [адрес], можешь меня навестить??

Сердце замерло. Я кое-что пропустила в первом сообщении. Была слишком напугана. Две точки. Я перечитала второе сообщение, в нем был адрес кладбища и два знака вопроса. Ее, должно быть, похоронили заживо! Я позвонила распорядителю похорон и стала упрашивать встретиться со мной у могилы, объясняя, что что-то не так. Он клялся и божился, что она не может быть жива, вскрытие не делали, но сомнений не было. А я плакала, умоляла и показывала ему сообщения, пока он, наконец, не согласился встретиться и помочь мне разобраться, что к чему. Я сама клала тот мобильный в гроб, прежде чем его закрыли и опустили, телефон не мог быть у кого-то, кроме нее. Наконец, убедившись, что ничто не погасит мою панику, он объявил срочную эксгумацию. Земля еще была рыхлой, так что раскопать ее было просто. Они открыли гроб, телефон был у нее в руке, а не в сумочке рядом, куда я его положила. На экране было неотправленное сообщение.

Мама: Подо мной..

***

В тот день нашли первое тело. Девочки-подростки исчезали годами до этого, и, хотя уже лет шесть они пропадали несколько чаще, их считали сбежавшими из дома. Семьи умоляли полицию найти детей, но их мольбы не слушали. Оказалось, кладбищенский сторож наблюдал за скорбящими семьями. Он преследовал тех девочек и потом похищал их по пути из школы. Он убивал их и прятал в выкопанных могилах до того, как в них опускали гробы, а потом засыпал их, пряча доказательства. Когда нашли его карту и “сувениры”, смогли закрыть 27 дел о пропажах. Самым напугавшим меня доказательством, которое детектив неохотно показал мне, поддавшись моему упорству, оказалась пачка фотографий с похорон матери, на которых была обведена моя тринадцатилетняя племянница.

Знаю, что вы хотите спросить, так что скажу сразу – да, я получила последнее сообщение от мамы. Неделю спустя, когда шумиха улеглась, мне удалось снова предаться горю. Сложно скорбеть, когда все вокруг пристают с расспросами и называют тебя героем. Я знала, что это не так, но они не хотели слушать мою историю, и просто предположили, что я заметила что-то до того, как опустили гроб. И вот, когда мне наконец удалось остаться одной, сесть в одиночестве и включить один из маминых любимых фильмов ужасов, я написала ей еще раз. Я не ожидала ничего сверхъестественного, мне просто показалось, что это даст проститься с прошлым.

Я: Мам, люблю тебя. Очень скучаю по тебе. Надеюсь, ты счастлива там, где ты сейчас.

Я отложила телефон, утерла слезы, текущие по щекам. Фильм все еще был так же хорош, как и когда мы впервые смотрели его с ней. Эмоции захлестывали. Я буквально подпрыгнула, когда заиграл мамин рингтон.

~

Оригинал (с) Katerinara

Благодаря нововведению Пикабу вы можете поддержать проект, а мы все также продолжим сдерживать НЁХов, извлекая из реальности и запирая их в рассказах =)

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Заикина Екатерина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Джереми Джонс – идеальный пример самого беспокойного соседа, которого только можно себе представить. Перфекционист с художественными наклонностями. Мне даже кажется, что он выработал их исключительно из-за пагубной потребности все и всегда делать максимально правильно и чисто. Он не всегда был таким – до того, как умерла его жена, мы вообще не часто видели его на улице. Разве что возвращающимся из офиса на блестящем фольксвагене. А теперь он отрывался по полной. Каждый день занимается ремонтом и уборкой, снова и снова.

Мистер Джонс состарился и ушел на пенсию. Думаю, у него накопился приличный запас денег после стольких лет работы, но не уверен. Мама говорит, что о деньгах говорить ужасно невежливо. Особенно о чужих деньгах. Но это глупости, ведь в конце концов это просто бумажки. Не знаю, одиночество или избыток свободного времени спровоцировали его на столь странное хобби (или скорее пагубную привычку). Их дом никогда не выглядел грязным или уродливым, пока была жива миссис Джонс, но мы едва видели ее за домашней работой. Он же подошел куда более масштабно.

Как бы то ни было, Джереми Джонс настолько был зависим от совершенства, что стремился устранить даже самые крошечные огрехи снаружи дома. Я имею в виду буквально. Он на полном серьезе следил за каждой птицей или деревом, и стоило тем оставить хоть крошечный след – моментально рвался его устранять, каждый божий день перекрашивая крышу и стены.

Звучит не очень, правда?

Поначалу нам не казалось это таким уж безумием. Соседи подумали, что он нашел себе приятное хобби, чтобы немного отвлечься. Вот он стоит на лесах с большой банкой синей краски, а вот на следующий день дом уже весь выкрашен в голубой, Здорово же?

Дом цвета океана – не каждый день увидишь такое. Помню, он улыбнулся мне, наблюдающему за работой с крыльца, и помахал рукой. Но стоило мне спросить, не нужна ли ему помощь, улыбка сразу исчезла.

– Нет, ты все сделаешь неправильно!

Я нахмурился в ответ на его слова, и, заметив это, мистер Джонс поспешно добавил:

– Я просто ужасно придирчивый, знаешь.

На следующий день после того, как на последней стене высохла синяя краска, он снова появился на улице в пять утра, когда даже птицы еще не проснулись. Что-то громко бухнуло о тротуар на улице, и я сразу проснулся. Инстинктивно вскочил и выглянул в окно, и, хотя еще туго соображал, я, уверяю вас, отчетливо увидел кровь. Кровь потоком стекала по окну Джереми Джонса, собираясь большой лужей на земле.

Я отчаянно закричал: “Вызовите скорую!” В ужасе родители ворвались в мою комнату, но… внимательно осмотрев соседний дом уже втроем, мы поняли, что по всей видимости то, что меня так поразило, было вовсе не кровью, а краской.

Мистер Джонс снова был снаружи, а разбудила меня просто упавшая банка краски. Теперь по голубому цвету стен расплывались мазки красного.

Он наверняка забыл сначала нанести слой белого, синий цвет все еще просвечивал, и стены казались грязными и неряшливыми.

Тем утром родители оставили меня в комнате и вышли на улицу, поговорить с соседом. Не знаю, о чем шла речь, но, думаю, они были в ярости от того, что он напугал меня и начал ремонт так безбожно рано.

– Бедняга, он, должно быть, ужасно скучает по Джули, – прошептала мама, вернувшись. Так звали его жену. Джули Джонс.

– Поэтому он все время красит? – спросил я ее.

Мама пожала плечами.

– Она любила этот дом. И всегда старалась поддерживать чистоту. Полагаю, это дань уважения.

***

И весь день Джереми перекрашивал стены и крышу, пока ярко-красный цвет не сменил бурые разводы, похожие на запекшуюся кровь.

А я, проходя мимо, понюхал стену, чтобы убедиться, что она не пахнет железом. Я понимаю, после внезапного пробуждения сложно трезво мыслить, но могу поклясться, что видел тогда не краску, а кровь. Но нет. Пахло краской.

На следующий день меня снова разбудила возня неутомимого соседа. На этот раз ничего не падало, но он громко мурлыкал знакомую песенку. Я выглянул наружу, увидел, что он снова торчит на верхней ступеньке лестницы с банкой краски в руке, закатил глаза и снова уютно устроился в кровати.

Но мурлыканье вскоре переросло в свист, и больше я ни минуты не спал.

***

После обеда мама отправила меня к соседу с дымящейся запеканкой, чтобы загладить вчерашнюю грубость. Она даже поболтала с некоторыми соседями, и многие искренне беспокоились за старика. Грустно быть таким одиноким. Люди подходили к нему, чтобы предложить помощь или поболтать. Он вступал в беседы, гремя громоподобным голосом, но никогда не принимал помощи. Это была только его работа.

Увидев меня, подходящего к дому с маминой лазаньей, Джереми Джонс с улыбкой спустился с лестницы.

– Передай маме спасибо, но в этом не было необходимости. Должно быть, ужасно жить по соседству со строительной площадкой, – сказал он, смеясь.

Я улыбнулся:

– О нет, все в порядке. Хотя мне очень нравился синий цвет.

Теперь дом был выкрашен в темную смесь зеленого и коричневого.

– Я думал, ей тоже, – ответил он грустно. Думаю, он имел в виду, что его покойной жене понравилось бы.

Я не знал, что на это сказать, поэтому спросил:

– Она любила синий?

Я брал уроки фортепиано у миссис Джонс в детстве, и стена за инструментом была цвета моря.

– Я думал, да. Хотя, возможно, это и не так.

Он говорил это с полуулыбкой, будто и правда красил дом, чтобы доставить ей удовольствие. Возможно, так он пытался найти опору. Быть может, если бы нашел правильный цвет, он смог бы двигаться дальше.

Я оставил его одного, сочувственно кивнув. Мне вдруг стало стыдно за злость. В конце концов, он всего лишь пытался найти идеальный цвет.

***

На следующий день дом должен был стать желтым. Он начал еще раньше, когда даже не рассвело. Желтый цвет оказался не самым лучшим выбором, ведь темные стены не принимали светлую краску. Хотя Джейми Джонсу, по всей видимости, было все равно, и целая дюжина банок желтой краски усеяла газон еще до полудня.

После обеда я вышел на улицу, чтобы спросить, почему он не нанесет слой белой грунтовки. Я не был маляром, но это казалось логичным.

– Потому что это не имеет значения! – отрезал он. – Она всегда будет просвечивать.

А потом он громко запел, и я быстро ушел домой.

***

Он не останавливался неделями, и сочувствие быстро переросло в тревогу. Каждый божий день он торчал на приставной лестнице с краской в руках. Особенно после дождя.

– Он, наверное, спустил на краску целое состояние. Должно быть, опустошил все магазины в городе. Да она скоро со стен начнет отваливаться, – сказал мой отец за завтраком.

И ведь даже не похоже, чтобы он получал удовольствие от работы.

– Папа, как умерла его жена?

Я знал, что она скончалась, но подробностей никто не обсуждал.

– Ну… хм, видишь ли, у миссис Джонс были проблемы со здоровьем, но не физические.

Он пробормотал еще пару слов, но разговор на серьезные темы никогда не был папиным коньком. Единственное, что я смог понять, что она покончила с собой. Внутри этого дома.

И если мистер Джонс нашел ее, тогда понятно, откуда у него эта тяга. Особенно если он все время проводил на работе. Он иногда возвращался глубоко за полночь. Видимо, так он пытался загладить свою вину. И от этого мне стало еще более тревожно за него.

Но, хотя его занятие казалось терапевтическим поначалу, сейчас оно вызывало лишь страх.

Раньше он весело насвистывал, размазывая краску, но чем дальше, тем более принужденно и нездорово это звучало. Он становился все громче, все визгливее.Но напевал ту же песенку. И уже достаточно громко, чтобы мы слышали ее даже на кухне.

Мелодия звучала так знакомо…

– Даже песня, – сказал папа, будто читая мои мысли, – разве не этой песенке учила тебя миссис Джонс?

***

Черный.

Таким был теперь его дом. Сосед выкрасил стены и крышу в самый темный оттенок черного, какой я когда-либо видел. Наверное, заказал где-то краску, потому что она почти поглощала свет. Раньше он осторожно и тщательно красил стены дни напролет, но к этому разу, видимо, растерял желание работать аккуратно. Черные пятна плескали на лужайку, заляпывали окна. Слой за слоем краска цвета ночи стекала со стен.

К вечеру снова собрались соседи. Джереми Джонс все трудился, весь забрызганный черными потеками. Некоторые пытались заговорить с ним, но мужчина, выглядящий так, словно не спал несколько дней, игнорировал их. А если и отвечал, то нес полный бред.

И вот тогда-то я и подумал, а не случилось ли с его женой нечто иное? Что-то, воспоминаний о чем он пытается избежать, почти не заходя внутрь дома. Я никогда не замечал в миссис Джонс признаков болезни, хоть и проводил с ней совсем немного времени за занятиями музыкой давным-давно. Но она всегда была довольно придирчивой дамой. Возможно, все эти годы, проведенные практически в одиночестве, наложили на нее отпечаток, и, когда Джереми вышел на пенсию, она стала его раздражать?

Я пытался рассказать родителям о своих предположениях, но они только сочувственно улыбались мне и сводили разговор к шуткам о доме с привидениями. Тем не менее, я был убежден, что с этим местом что-то не чисто. А то, что произошло той же ночью, только подтвердило мои подозрения.

Стояла поздняя ночь. Уже час как мистер Джонс закончил перекрашивать дом в черный и ушел внутрь. Вся улица, казалось, спала мирным сном. Стояла жуткая тишина, как и в любую другую ночь на Кэмпбелл-стрит. Здесь в основном живут старые скучные взрослые, которые рано ложатся спать. Возможно, я был единственным в ту ночь, кто бодрствовал, не способный заснуть. Возможно, потому, что вот уже много дней слушал, как мистер Джонс напевает ту песенку, и теперь просто не мог выкинуть ее из головы. До тех пор, пока не понял, что она звучит не в моей голове.

Слабая мелодия лилась с улицы. Черный дом был невидим в свете фонарей. Внутри не горели огни. Но музыка все же играла. Очень тихо.

Не знаю, как объяснить то, что я сделал дальше. Может быть, я все же был в полусне и туго соображал, но музыка манила меня наружу так сильно, что, надев кроссовки, я вышел на лужайку.

Здесь было слышно лучше, но музыка все еще играла очень тихо. Я подумал, что, наверное, дело в соседском доме. Миссис Джонс давным-давно продала свое пианино, и музыку определенно не мог играть и ее муж. Да, конечно, быть может, он просто слушал запись, но… могу поклясться, что мелодия лилась изнутри самих стен.

Нервно сглотнув, я подошел ближе, думая, не сошел ли с ума. Не могу объяснить, почему меня так тянуло к дому Джонсов. Шаг за шагом. и вот я уже прижался ухом к черной стене. И тут же отдернул его.

Как будто безумия той ночи было недостаточно, я вдруг понял, что совершенно забыл о свежей краске, покрывающей дом. Я потер мокрую щеку, ожидая увидеть черноту на ладонях, но липкая жидкость, запачкавшая меня, оказалась кое-чем другим.

И на этот раз она и правда пахла железом.

– Стены кровоточат, – прошептал я сам себе, и в тот же момент ближайшее окно распахнулось с жутким скрипом. От страха и неожиданности я оступился и упал на землю.

– Ты что делаешь? – прошипел мистер Джонс. Он пытался вести себя тихо, но налитые кровью глаза делали его крайне жутким. – Хочешь присоединиться к ней, да? Этого ты хочешь?

Я отшатнулся назад. Пристыженный и напуганный одновременно.

Я ведь даже не смог бы объяснить, что делал. Пришел к дому совершенно непроизвольно, будто откликнувшись на зов.

Я открыл рот, чтобы как-то оправдаться, но Джереми Джонс уже схватился за оконную раму и лез наружу. С ужасающей маниакальной гримасой на лице.

Я даже не мог кричать. Наш сосед, всегда такой вежливый и добродушный, превратился в монстра. И, видимо, дом свел его с ума.

Мистер Джонс уже готов был прыгнуть на меня, все еще беспомощно валяющегося на земле, но шум разбудил моих родителей. Или, может быть, их взволновал тот факт, что меня не было в постели. Так или иначе, я понял, что спасен, услышав их крики.

Спасен от того, что сделал бы со мной Джереми Джонс.

Подтягивались другие соседи. Вскоре прибыла и полиция.

Сначала объяснения мистера Джонса звучали так же бредово, как и моя идея о доме с привидением.

– Кровоточит. Кровоточит. Истекает кровью и поет. Она никак не перестанет кровоточить. Она должна была прекратить.

Мне никогда не узнать, как вообще все это смогло произойти. Я все еще задаюсь вопросом, действительно ли слышал музыку и видел кровь, потому что больше никто ничего не замечал. Никто, кроме меня и нашего соседа.

Джереми Джонс каждое утро видел, как дом истекает кровью. И каждое утро пытался ее закрасить. Может, это было наказание, а может, она хотела рассказать нам свою историю, но в любом случае никто этого не замечал.

Потому что никто из нас не мог знать, что она ничего не делала с собой.

Он заставил ее истекать кровью.

~

Оригинал (с) likeeyedid

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Папа заперся в бункере в начале 2020 года. Он решил, что миру наступает конец, а когда мы ему не поверили, посоветовал нам открыть глаза. Это был дождливый день. Я помню, как смотрел на дорожки воды, бегущие по стеклу, пока моя сестра уговаривала папу остаться. Я знал, что это бесполезно. Он был настолько упрям, что переубедить его мог разве что Дональд Трамп. ВОЗ только что объявила, что мир стоит на пороге пандемии COVID-19. Отец хотел, чтобы мы пошли с ним, и, получив отказ, заявил, что нам промыли мозги.

Он приобрел землю еще до моего рождения. Только ради прилагающегося к участку ветхого военного сооружения. Я думаю, оно было брошено примерно в 60-х. Моя сестра наблюдала все это с самого начала, даже до того, как папино помешательство оттолкнуло маму. Мне трудно представить, каким он был раньше. Мама говорила, он был джентльменом. Они поженились молодыми, а люди с годами могут сильно меняться. Изменился и папа. Все, что я помню о нем из детства, – это как мы проводили выходные в бункере. Постоянно что-то улучшали в нем и наполняли необходимыми для выживания вещами.

Мы не смогли его остановить. Он не был лучшим отцом, даже просто хорошим его вряд ли можно было назвать, но все равно тяжело было смотреть, как он уходит. Он был воодушевлен, несмотря на свою уверенность в том, что цивилизация близка к концу. Я думаю, такое случается, когда всю свою взрослую жизнь тратишь на подготовку. Нам пришлось настроить старые рации, чтобы поддерживать с ним связь. Он не доверял мобильникам. Мы слышали его не часто, раз в месяц, иногда реже. В последний раз, когда он с нами связывался, то сказал, что нашел потайную дверь и собирается посмотреть, куда она ведет. Это было три месяца назад.

– Как думаешь, он в порядке? – спросила сестра, – Он был не в лучшей форме, я говорила ему.

Мы сели в машину и отправились проведать его, несмотря на жару.

– Может, у него сломалась рация, – сказал я, – давай не будем сразу думать о плохом.

Но я тоже переживал. Потайная дверь и тон, которым отец говорил о ней, – это все казалось странным. Но, может, просто жара и бескрайняя пустыня вокруг нас сыграли злую шутку с моим воображением. Я не мог точно сказать.

***

Было уже темно, когда мы наконец добрались. Грузовик отца стоял там, где он его оставил, под брезентом, развевающимся на холодном ветру. Мы включили фонарики и пошли ко входу в бункер. Подразумевалось, что стальная дверь должна выдержать ядерный взрыв. К счастью, у меня был запасной ключ. Прежде чем им воспользоваться, я постучал изо всех сил и позвал отца. Я боялся, что он примет нас за незваных гостей и начнет стрелять. Если он не в себе и если там темно, то такое вполне могло бы случиться. Я снова постучал и закричал настолько громко, насколько мог:

– Папа, ты там? Это я, Джош! И Эвелин тоже здесь!

– Я не думаю, что он тебя услышит, – сказала Эвелин.

Я кивнул.

– Папа! Я собираюсь открыть дверь!

Мне было семнадцать, когда я последний раз был здесь. Насколько мы знали, тогда с цивилизацией собирались покончить мусульмане. До этого были русские. Теперь Китай. Всегда что-то угрожало его свободе, но на самом деле он никогда не был свободен. Сестра положила руку мне на запястье в тот момент, когда я собирался отпереть дверь

– Знаешь, – сказала она, – может, нам стоит просто позвонить властям?

– Нет, – ответил я, – он полезет с ними в драку.

Я открыл тяжелую дверь и уперся в стену тяжелого запаха тухлятины. Запаха смерти. Я узнал его: однажды отец пытался научиться охотиться (что у него все равно не вышло) и бросил гнить тушу северного оленя прямо на участке. К тому времени моя сестра уже перестала его навещать. Я не стал ей говорить, что значит этот запах. Она закрыла нос рубашкой, и мы пошли вниз по винтовой лестнице. Ветхий металл скрипел при каждом шаге, будто вот-вот развалится.

Внизу я попытался включить свет. Щелчок выключателя эхом разнесся по длинному коридору, ведущему в жилую зону. Ничего не произошло.

Аккумуляторы, которые отец заряжал от старого велотренажера, сели. Это означало, что он, скорее всего, мертв.

– Возможно, генератор сломан, – сказал я, – но… знаешь, тебе, наверное, лучше подождать снаружи… на всякий случай.

Я направил фонарик вперед. Его мощности не хватало, чтобы осветить конец коридора. Я был подсознательно к этому готов, когда ехал сюда. Я чувствовал грусть, такую опустошающую грусть, которую чувствуешь после смерти родителя, пусть он никогда не был хорошим отцом, но все же... Но сейчас, глядя в темный коридор, по которому я бегал в детстве… Я боялся. Страх напомнил мне мои детские ночные кошмары. Они всегда подкрадывались ко мне в темноте, росли гротескными тенями на потолке моей спальни.

– Я не оставлю тебя здесь одного, – сказала Эвелин. – Мы пойдем вместе.

Мы пошли в темноту. Ужасный запах усиливался каждые несколько шагов, как и мое сердцебиение. Я был рад, что сестра рядом. Бункер казался намного меньше и теснее, чем я его запомнил. Несоответствие между моими воспоминаниями и реальностью делало все каким-то неправильным, будто бункер оказался лишь макетом. Но было это не так. Я просто вырос.

В конце коридора нас встретил флаг Конфедерации, приколоченный к бетонной стене. В свете фонарика он выглядел бледным, как призрак. И, конечно, во многом так оно и было. Призрак далекого прошлого. Или труп, возвращенный к жизни. Мерзость. Больше всего на свете это напомнило мне папу.

– Какая же каша должна быть в голове, чтобы превозносить свободу так, как папа, но при этом вешать на стену символ наименьшей в мире свободы, – сказала Эвелин.

– Он так хотел защитить свою свободу, что построил себе тюрьму, – я убрал свет с флага, оставив на его месте тьму, – ты права, он совсем запутался.

Мы вошли в главную комнату, переполненную различным мусором. На липком полу повсюду были разбросаны банки из-под еды и пива. Нам пришлось внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступать на мусор.

– Это странно. – Эвелин направила фонарик на маленький обеденный стол. – Смотри.

Я проследил за лучом света и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. Стол был накрыт на троих. Я буквально не мог произнести ни слова, а когда открыл было рот, сестра прервала меня:

– Кто, черт возьми, был здесь с ним?

– Мы же не знаем… – начал я, – в смысле он мог просто оставлять грязную посуду на столе и…

Из одной из комнат донесся звук чего-то упавшего на землю. Я посветил в его направлении, но не смог ничего разглядеть.

– Папа! – закричал я. – Это я, Джош! Ты там?

Ответа не последовало.

– Я боюсь, – прошептала Эвелин, – здесь что-то не так.

Я слабо расслышал, что она сказала. Мое внимание было сосредоточено на чем-то другом. Чем-то на другом конце комнаты.

– Этого вроде не должно там быть, – я медленно двинулся вперед, – наверное, это то, о чем он говорил нам в последний раз.

Зачем-то отец сколол слой бетона, под которым оказалась ржавая металлическая приоткрытая дверь. Оттуда дул теплый затхлый ветер. Когда я осторожно заглянул за дверь, приоткрыв ее обратным концом фонарика, ко мне подошла сестра. Сердце забилось где-то в горле. Я слышал, как сестра в слезах умоляла нас уйти. Но я должен был узнать, что находится за этой дверью. Необходимо было понять, что здесь произошло. Мне нужно знать. Мне нужны ответы.

– Ради Бога… – Эвелин заглянула через мое плечо. – Что это такое?

За дверью находилась маленькая каморка. Ничего примечательного, кроме круглой дыры в середине пола. Я посветил внутрь, но не увидел дна. Только я успел подумать, что дыра достаточно большая для человека, как Эвелин спросила:

– Думаешь, он туда провалился?

Капли пота с моего лба падали в яму. Голова закружилась, и я сделал шаг назад, побоявшись последовать за ними. Сестра взяла банку с протухшей фасолью и бросила ее в дыру. Она с грохотом полетела вниз, ударяясь об стены. Звук затих постепенно, без каких-либо признаков того, что банка достигла дна. Я протянул руку и повел ладонью над ямой.

– Теплый, – сказал я, – воздух.

– Наверное, он упал туда. – уверенно сказала Эвелин, отступив назад. – Пожалуйста, давай уйдем отсюда?

Она взяла меня за руку:

– Мы можем вернуться сюда с полицией. Пожалуйста… Джош?

– Когда отец нашел это место, генераторы еще работали, – сказал я, – он бы увидел дыру.

– Джош? Пожалуйста.

– Дай мне секунду подумать.

Я пошел по коридору, заглядывая во все комнаты в надежде найти тело. Почему-то было крайне важно найти его. Чтобы уйти отсюда, мне нужно было точно знать, что он мертв.

– Я просто хочу… – Я прервался на полуслове, потому что случайно направил фонарик в середину коридора, осветив пару ног на полу. – Думаю, я нашел его!

Я подбежал к телу.

– Подожди! – крикнула Эвелин и неохотно последовала за мной, чтобы не оставаться одной.

Это был не отец. Осознав это, я закричал. Мой мозг отказывался понимать то, что я увидел. Я поддался инстинкту и бросился бежать, но, развернувшись, врезался в сестру. Она удержала меня, потом перевела взгляд на тело и начала плакать, дрожащими руками сжимая мои плечи.

– Господи, но как… как это возможно? Это ты!

– Давай убираться отсюда, – сказал я, – быстрее!

Этому не было никакого логического объяснения, и чем больше мой разум пытался понять, гоняя мысли по кругу, тем сильнее во мне рос страх. Я только мельком увидел тело, прежде чем запаниковал, но сестра была права. Полусгнившее лицо выглядело как мое, но с пулевым отверстием посередине лба.

Мы, спотыкаясь, пробирались через гостиную, опрокидывая стулья и пиная банки, и, как только мы собирались выбраться из этого хаоса, знакомый голос эхом разнесся по коридору, из которого мы только что выбежали.

– Джош!

Это был отец. Мы оба остановились как вкопанные.

– Это ты? Джош!

– Папа? – крикнул я, обернувшись. – Что за хрень здесь творится?

– Не волнуйся! – Голос звучал так, словно он находился в другом конце бункера, возможно, в кладовой. – Я убил сукина сына, пустил ему пулю прямо промеж глаз!

– Иди сюда, – прокричал я, – мы уходим, здесь опасно!

Тишина.

– Что-то не так, – сказала Эвелин, – я не думаю…

– Папа! – позвал я. – Выходи!

– Я не могу двигаться! – ответил он, – Я застрял под полкой! Сынок, мне нужна твоя помощь!

Я повернулся к сестре:

– Ты возвращайся, а я вытащу старого ублюдка, и мы сразу вернемся к тебе, хорошо?

– Подумай, Джош! – умоляла Эвелин, – Ты думаешь, он правда застрял под полкой…

Я должен был прислушаться, но даже после увиденного просто не мог вообразить те вещи, о которых подумала моя сестра. Это было слишком неправдоподобно, слишком невероятно, чтобы хоть как-то вписаться в мою картину мира. Поэтому я побежал по коридору, крикнув сестре возвращаться наружу и ждать нас там.

– Я иду, папа!

Я замедлился, только чтобы перешагнуть через тело с моим лицом. Подумал, что, может быть, это просто совпадение. Грабитель, который просто похож на меня. К тому же, лицо начало гнить. Нет, это точно не я. Я почувствовал себя глупо и почти внушил себе, что ко мне всего лишь вернулся детский страх темноты. А затем, проходя мимо небольшого биотуалета, стоящего в маленькой комнате в конце коридора, я остановился. По телу пробежала парализующая дрожь. Папа сидел на унитазе. На его указательном пальце все еще болтался пистолет, а ошметки мозга разлетелись по стене позади него. На коленях лежал дневник, весь в крови.

– Джош! – позвал отец из темноты. – Помоги мне!

Я замер на месте, слишком испуганный и растерянный, чтобы принять решение.

– Иди сюда, Джош! – продолжал отец, – Мне нужна твоя помощь, сынок!

Я лихорадочно соображал. Когда я услышал голос отца, зовущего на помощь, глядя на его мертвое тело, во мне зародился животный ужас. Я медленно дотянулся до папиного дневника и схватил его в надежде на то, что он сможет как-то разъяснить ситуацию. И уже собирался открыть его, когда услышал крик сестры. Я побежал назад, перепрыгнув через тело двойника, и нашел ее смотрящей на что-то в углу главной комнаты.

– Я же говорил… – Я хотел было ее отчитать, но передумал: – Ты в порядке, что случилось?

– Это… – Она плакала. – Это я!

В углу лежало ее мертвое обнаженное тело. Голова была повернута под неестественным углом.

– Здесь творится какая-то чертовщина, – сказал я. – Папа выстрелил себе в голову, и давно, судя по его виду, но продолжает звать на помощь. Возвращаемся в машину, сейчас же!

Мы уехали так быстро, как смогли, оставив внизу все, что бы ни звало на помощь из темноты. Сестра захотела пожить у меня несколько дней. Я не был против, чтобы она была рядом. Мы пережили события, которыми ни с кем не могли поделиться, и нуждались друг в друге, чтобы справиться с этим.

Мне потребовался день, чтобы набраться смелости и открыть папин дневник. Он начинался с его обычных конспирологических теорий. Их я пролистал. В конце он делал только короткие записи.

Нашедшему дневник.

Глубокая яма, возможно, остатки какого-то старого неофициального проекта.

Эвелин и Джош разбудили меня. “Неожиданный визит”. Не слышал, как они зашли. Странно.

Обедал с ними, кажется, что-то не так.

Это не они! Они пытались заставить меня [неразборчиво]!!!

Боже,помоги мне, это не они!

Я выстрелил сыну между глаз!

Прячусь в туалете, возможно, это моя последняя запись.

Господи, помилуй меня.

Когда я прочитал последнюю запись на залитой кровью странице, у меня по спине пробежали мурашки.

У меня не будет другого шанса. Она все еще где-то там. Осталась только одна пуля. Я не позволю ей сделать со мной эту отвратительную вещь. Простите меня.

Моя сестра внизу готовит уже несколько часов. Она только что позвала меня из кухни:

– Джош, иди сюда! Я хочу тебе кое-что показать!

~

Оригинал (с) Odd_directions

***

Теперь вы можете поддержать проект рублем, благодаря нововведению на Пикабу! Будем очень благодарны каждому, кто поможет развивать проект дальше =)

***

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.